САПОГИ ВСМЯТКУ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 1994
САПОГИ ВСМЯТКУ
Есть у Василия Аксенова замечательный рассказ. Вроде как притча. Напечатали его, кажется, лишь однажды. В конце 60-х, в “Юности”. Суть вкратце в следующем. Оказавшись по чистой случайности в одном купе, Гроссмейстер (по шахматам) и его попутчик, давненько не бравший в руки даже шашек, вздумали разогнать железнодорожную скуку за шахматной доской. Как и следовало ожидать, маэстро сделал любителю шашек мат. Чуть ли не на втором ходу. Но шашечник этого и не заметил. Продолжал сражаться. Кончилось победой. Увы, не Гроссмейстера. И он, чемпион мирового класса, выдал счастливому сопернику золотой жетон с гравировкой: “Моему победителю”. А нам на ушко нашептал: таких-де медалек у него много. Впрок, на будущее, запасся.
Угадал Аксенов, умница. На четверть века вперед роковую для совкового менталитета ситуацию смоделировал. Профессионалы начинают. Делают любителям мат. А те как ни в чем не бывало прут себе дальше, вытесняя-выдавливая мастеров. Из эпицентра игры — на обочину. Что вверху, что внизу. Что в политике, что в искусстве. Вот и с русским Букером-93 то же самое вышло.
Семен Липкин — виртуоз переводческого дела, прекрасный поэт (его поэма “Техник-лейтенант” стоит романа), неутомимый мемуарист и дилетантствующий прозаик — в обнимку с двумя литературными дамами, сладкой и полусладкой, развернулись боевым треугольником супротив команды мастеров: В. Астафьева, Вл. Маканина, О. Ермакова.
Самой важной — “сюжетообразующей” — фигурой в предфинальных газетно-журнальных сшибках вдруг оказался бойкий деятель Гуманитарного фонда Ефим Лямпорт, которого поначалу никто всерьез не принимал: мели, Емеля, твоя неделя…
Не оказалось (почему бы это?) ни одного реально практикующего диагноста и в головном составе Букер-жюри: находчивый и остроумный эссеист Александр Генис, ученый лингвист Вячеслав Вс. Иванов да легендарный Булат Окуджава. Нежно-преданно его люблю, у него масса достоинств и бездна обаяния. Но — при полном отсутствии и способности, и склонности, и охоты к “критической рефлексии”. Что, право, ничуть не умаляет его как поэта. Наоборот — способствует.
Жаль, что Аксенова не было с нами. Наверняка выдал бы нынешним букерменам по золотому жетону. Каждому. А не один на троих.
Впрочем, и без Аксенова обошлись. Андрей Немзер наконец-то всерьез рассердился. Залепил-таки пощечину общественному, точнее — тусовочному, вкусу. А заодно и кстати продемонстрировал чудеса оперативности. 16 октября 1993 года, ввечеру, в питерском Доме ученых, под полусухое шампанское, Букер-жюри объявило свое р е ш е н и е. А 21-го, поутру, вся Москва уже читала, посмеиваясь, его язвительные комментарии к финальному шортлисту (подвал в газете “Сегодня” — “Страшная месть, или Упраздненный случай”).
Все предсказуемо, считает Немзер. Настолько, увы, предсказуемо, что до последней минуты не верилось, что вот так, запросто, можно превратить Букер-ралли в Букер-сговор и разыграть сию комедию нравов по оскорбительно банальной, литбытовой, а не литературной схеме — для проворачивания окололитературной политики.
Равнодействующей всех этих составляющих и явилась, по Немзеру, объявленная граду и миру реникса, чепуха то есть, — “финальный список претендентов на премию Букера”.
Боюсь, однако, что быстроперый, легкий на подъем обозреватель “Сегодня” сильно преувеличил и хитроумность, и злокозненность, и стратегическую дальновидность (по части сознательной установки на тусовочную мифологию) Букер-тройки-93. Ну о какой политике — да еще лихо закрученной и просчитанной на много ходов вперед — может идти речь, ежели, желая угодить всем: реалистам и модернистам, архаистам и новаторам, славянофилам и западникам, мужчинам и женщинам, молодым и старым, — жюри в итоге не угодило никому. А главное, и само себя загнало в патовую ситуацию. В этакий бесконечный тупик, из которого есть только один, да и то мнимый выход: дать Букер-приз Виктору Петровичу Астафьеву. Но вряд ли они этим запасным выходом воспользуются (кислой миной при плохой, в свои ворота, игре), потому как и простофиле ясно: автор “Чертовой ямы” втиснут в Букер-полуфинал в качестве фигуры-ширмы, которую, при любом раскладе, ничего не стоит вывести в положение вне игры по “уважительной”, “не обидной” для замечательного прозаика причине: роман ведь не кончен, опубликована лишь первая часть трилогии, вторая объявлена “Новым миром” на 1994 год!..
Зачем это было сделано — ума не приложу. Зачем выдавать крупным планом обманность широкого жеста — этакий общий поклон в сторону “русской партии”, если проще было свалить проблему Астафьева на букерменов следующего созыва?
Еще тупиковей сюжет с Маканиным. Обойти еще раз зубастого, умеющего постоять за себя мэтра уже обещанным блюдечком с золотой каемочкой — значит: открыто-прилюдно расписаться в тайной недоброжелательности к автору “Предтечи” и “Утраты”, еще живому почти классику.
Можно, конечно же, и не обойти: дать. Но в таком разе воленс-ноленс, а придется своими руками притузить своего же туза, сведя полуторагодовую работу к одной-единственной технической задаче: исправить досадную оплошку прошлогоднего жюри.
Не лучше и вариант с Ермаковым. Казалось бы, самая подходящая — примиряющая все партии и вкусы — фигура. Но выбрать “Знак зверя” все равно что пойти на поводу у самонадеянной критической братии. Больше того: признать правоту Немзера, еще на заре предвыборного Букер-марафона предсказавшего: Олег Ермаков — “претендент номер один, и размыто видится круг его ближайших соперников”. Согласитесь: вариант этот в нынешних обстоятельствах, после скандального подвала в “Сегодня”, где разгневанный Немзер, забыв о политесе, отказал букерменам в профессионализме, — не в интересах жюри.
Словом, как ни крути шестизначный шортлист, а в дураках, хотя и при “золотых жетонах” с надписью “Победителю”, оказываются в первую очередь сами же букермены. С Машей Слоним в придачу. И не настолько же они все недальновидны, чтобы этого не понимать и не предвидеть?
Нет, нет — убеждена: и в самом деле не ведали, что творят! И тупик — в конце беговой дорожки — образовался по одной простой и конфузной причине. По причине того, что сапоги взялись тачать пирожники. Кроили-прикидывали, строчили-вертели, и на колодку натягивали, еле-еле наскребли на левый сапог — да и тот всмятку! Возьмите хотя бы казус с Улицкой. Хотите верьте, хотите не верьте — проверить-то все равно нельзя, но в тот самый момент, когда я, развернув “Сегодня”, узнала по процитированному там отрывку вещь, явно читанную еще в рукописи, но не запомнившуюся, не наследившую ни в памяти ума, ни в памяти сердца, раздался телефонный звонок. Звонила молодая критикесса Н. С., умненькая и начитанная. И что же она мне предложила? Интервью с Людмилой Улицкой! Слегка оторопев от такого совпадения, спросила: неужто и в самом деле понравилось? Очень — ответствовал взволнованный голос. Особенно та сцена, в библиотеке, когда герой повести впервые увидел героиню, Сонечку-душечку, настоящую женщину, и с первого взгляда понял: ж е н а! “Это же так шикарно!” Текст А. Немзера во все время разговора лежал перед моими глазами. С отчеркнутой цитатой из этой именно сцены…
Делать нечего — пришлось перечитать оказавшуюся яблочком раздора повестушку. Да, конечно, к литературе в строгом смысле слова, а уж тем более к большой романной прозе простая эта история (констатирующая: т а к б ы л о, но на распутывание причин и следствий и не претендующая) отношения не имеет. Однако ничего “сопливого” и ужасающе “безвкусного” в тексте Улицкой не обнаружилось… Больше того, допускаю, что незатейливое это повествование угодило в Букер-корзинку отнюдь не в результате затейливой комбинации интересов, что “Сонечка” и в самом деле приглянулась кому-нибудь из членов жюри. Приглянулась — и все тут, особенно если учесть, что читалась наверняка одновременно, в один заход, с “Поселком кентавров” А. Кима (опубликованном в том же номере “Нового мира” /1992, № 7/) и тоже выдвинутого на с о и с к а н и е. С вещью, может быть, и значительной, но умозрительной, холодно и расчетливо жестокой. А тут, в “Сонечке”, все так человечно, симпатично, читабельно. А пуще всего любопытно: с какой н а т у р ы списано? и из какой избы вынесен пестрый сор отшумевшей жизни?
Скучно, кто спорит. И за номинаторов обидно. Уж так расстарались! Все закоулки-ниши обшарили! И какой богатый и смыслом и качеством материал для Большой Игры выудили!
Соснора с его серебром и его гордыней.
Астафьев с его шумом и яростью.
Ермаков с его лирической дерзостью.
Галковский с его нелирической наглостью.
Ну и далее — уже с вариантами: либо Алешковский в контрастной паре с Пелевиным, либо Гареев в парадоксальном тандеме со Слаповским.
Номинаторы, конечно же, перебьются: не впервой. А вот мистера Букера искренне жаль. Так, видно, ему, капиталисту-романтику, хотелось внести в нашу скучную, вялую, замордованную экономической паникой и плавающей тревогой литжизнь азартный дух соревновательности. Дух легкости и веселости!
Не вышло. Обыграли шашечники-доминошники и этого Гроссмейстера.
И идею замотали.
И песню — испортили.
PS. Так кто же получит Букер-приз?
Липкину не дадут. За то, что свой. Астафьеву — потому, что чужой. И Ермакову сделают — кыш; хоть и удал, да молод: все впереди. И Улицкой с Нарбиковой откажут: “дамы-с”. Маканин, выходит, остается?..
Впрочем, доживем до декабря — увидим.
Алла МАРЧЕНКО.
Итак: Маканин, обойдя четырех конкурентов (В. Нарбикову сняли с беговой дорожки еще раньше по техническим причинам), получил-таки Букер-гранд-при. И мне вроде как полагается выйти в ПОСТСКРИПТУМ с приличным случаю лицом: “А что я вам говорила?”
Но каюсь: говорить — говорила, а про себя подумала: чур меня! Чур меня! То есть, конечно же, не меня — Ермакова! Игру испортили — ну и шут с ней! Зато польза будет. Маленькая, да польза. Авторитет Букер-выбора, единственной на сегодняшний день литературной премии ЗА ТЕКСТ, а не за имя (уже известное, уже обеспеченное солидным с ч е т о м в н а ц и о н а л ь н о м б а н- к е и д е й), удержал бы высокую планку, а молодая наша проза получила бы ШАНС.
Увы нам: сработал железный — вживленный, вшитый? — в сознание советского человека механизм: в затылочек, в затылочек — по росту… К тому же, судя по “Взгляду на русский роман 1992 года” — этот реферат широко раздавали всем желающим на торжественном вечере по случаю окончания Букер-гонок-93, — автору “Взгляда…” и председателю Букер-жюри Вяч. Вс. Иванову “Знак зверя” сильно не приглянулся: длинно, неслаженно, нероманно-фрагментарно.
Что же — и это мы уже проходили. См. отзыв Ник. Языкова на перво-публикацию “Героя нашего времени”: “А роман Лермонтова мы было начали чи-тать — да нет, как не идет! Вяло, растянуто, неискусно, незанимательно!”
А. М.
От редакции. Новомирцы, естественно, вправе не согласиться с высказанными здесь оценками романов и повестей, принадлежащих нашим уважаемым авторам — кандидатам на Букера-93. Но независимое мнение критика, ведущего рубрику, нам также дорого, и мы не считаем возможным его стеснять.