Кублановский Юрий Михайлович родился в 1947 году в Рыбинске. Выпускник искусствоведческого отделения истфака МГУ. Поэт, эссеист, публицист. Живет в Переделкине.

 

 

 

* *

*

 

Хоть много гонимых судьбою взашей

друг другу вдогон полегло корешей,

я голову всё ещё прямо несу,

как пленный поручик в Катынском лесу.

 

Не бойся движенья — себе же шепчу,

как будто шепчу своему палачу, —

туда, в зарубежье отмеренных лет,

где нету пространства и времени нет.

 

Но вдруг там, как грешная жизнь ни худа,

заволжские впрок прихватив холода,

я с Елизаветою, Божьей рабой,

ослепшая матушка, встречусь с тобой.

 

 

 

В театре

 

Евг. Карасёву

 

Будто приметивший в шекспировском действе

ведёрко с суриком

на случай новых кровопролитий,

гляжу в закулисье мира.

 

Но всё больше одолевает тревога:

неужели нынешнее сгущенье

катастроф, обстоятельств, третирования России —

приведёт к чему-то,

за что всем придётся ответить

вряд ли правильным последним ответом

и уже не на скрипучих подмостках?

 

А нарумяненный лицедей,

после успешных схваток

шатающийся как пьяный

среди бутафорских дебрей и сиреневых валунов —

не унять ослепшего от софитов, —

заскулив,

метнётся в ряды партера,

доберётся и до галёрки.

 

2014

 

 

 

Новый Вильнюс

 

В вильнюсских позлащённых кронах,

в захолустном, милом душе барокко —

закрепилась память о нашей нищей

молодости с мятежным драйвом.

До того, как затрещала по швам держава,

слишком многим успевшая опостылеть,

воздух здесь казался поразрежённей.

 

Всё теперь в Литве по-иному:

тут натренировывают сознанье

и подкорку простодушных аборигенов

на одно:

враг номер один — Россия,

хищник, клацает челюстями,

зарясь на литовское горло.

 

А спасенье — в юбках брюссельских геев,

записавших русских людей в злодеев.

 

Всё ещё уляжется, утрясётся —

про себя шепчу я немым движеньем

губ, не давая прорваться звуку.

Тишина такая…

Глянь-ка за баллюстрадку:

колония лилий прибилась к берегу

и дрейфует на йодистой, тёмной,

вполне питьевой воде.

 

10.IX.2014

 

 

 

* *

*

Я глазам и ушам не верю:

ладно, люди — целые государства

задыхаются в неуёмном

лае на отверженную Россию,

 

отстоявшую бухты Крыма,

соплеменников, память сердца,

тень последнего своего монарха.

 

Если б мне такое в 80-х

напророчил кто-нибудь,

я, пожалуй,

у виска покрутил бы пальцем,

только в мнении своём укрепившись:

мол, всё это байки для бестолковых,

осовеченных, оглуплённых граждан —

байки, что мы миру чужие.

 

Но забыть приходится день вчерашний.

Неужели то, чему суждено, случится?

«Поднимите мне веки!» — командовал монстр из страшной

сказки Гоголя, таинственного провидца.

 

Говорят, что янки (а ты, брат, жалок)

все в одной корзине не держат яйца.

Так факир под бой барабанных палок

из цилиндра за уши вынул зайца.

 

Сентябрь 2014

 

 

На черноморском закате

 

Ещё сердолики

не стали тогда мародёров

добычей — и крики

там чаек хриплы от укоров.

 

 

Великолепие, затрапеза,

богемность Крыма.

И наша встреча у волнореза

как пантомима.

 

Вот так же некогда повстречались

Эфрон с Мариной…

По небу гряды перемещались

тьмы голубиной.

 

Он с войском, терпящим пораженье,

ушёл за море.

Есть белизна и в моём служенье,

его растворе.

 

Жизнь отмеряет нам срок за сроком,

блазня отсрочкой.

Вон огоньки на мысу далёком

зажглись цепочкой.

 

20.IX.2014

 

 

Под Вязьмой

 

Есть место им в полях России…

Пушкин

 

На весях Вязьмы минувшим летом

гостил, — где некогда в аккурат

под старой липой с подсохшим цветом

спал на походной кошме Мюрат.

 

Есть безответная, вероятно,

загадка, кто б ни давал приказ,

в немотивированных затратных

бросках в Россию армейских масс.

 

Живой, как пишется в сводках, силы

без счёту тут полегло, и вот

теперь поля её суть могилы

своей и многих чужих пехот.

 

И только певчие невидимки

их тут и чествуют в заревой

слоящейся по бурьянам дымке

ещё при звездах над головой.

 

2014

 

 

 

Осень в библиотеке

 

Окно

с многослойным подвижным золотом

с вкраплениями рябины,

ослепляя, не освещает

усадебной темноватой библиотеки,

запущенные тома

старых европейских искусствоведов,

без методологии, чистых сердцем…

 

С возрастом я сделался аутистом.

С ними мне удобнее,

чем с живыми.

Вот уйду, и кто их ещё откроет?

Кто их, неподъёмных, поднимет?

Разве что внучка Софья

вдруг узнает холодок моих пальцев,

по-над тусклой залежалой страницей

всё стараясь сфокусировать зренье…

 

28.IX.2014, Поленово

 

 

 

 

* *

*

 

В непосильные, неисправные времена

разве что и держат на плаву какие-то фрагменты реальности:

вот сирень рвётся из церковной ограды,

всею тяжестью на неё навалившись;

вот колония лилий в йодистой дрейфует воде;

а зимой с плакучих ветвей

посыплются изморози радужные крупицы…

 

Есть в Ипатьевской обители образ

«Не рыдай Мене Мати».

В теснёном, огибающем изображенье окладе

Мать с истощённым пытками Сыном.

Выглядят как сверстники, одногодки.

Вся она — отчаянье, вопрошанье,

положила ладонь Ему на грудную клетку,

словно тщится утишить боль.

Он же — весь уже не с ней и не с нами.

 

Снег завалит берега костромские.

Наконец, приспеют сроки молиться —

как бы только не последние сроки —

в меру веры на спасение уповая.

 

13.IX.2014

 

 

 

* *

*

 

Памяти Н.М. Любимова

 

Поветшавший томик молитвослова

с выцветшей шелковистой закладкой — 

от времён подсоветских лютых,

православных бдений полуподпольных.

Самым краешком зацепил ту пору

я в послевоенном её изводе.

Засыпая при трепетном огонёчке, 

всё глядел на бабушкины поклоны.

В том же доме старые мологжанки,

как теперь домысливаю, монашки,

на заказ под вырезами сорочек

вышивали кисточки барбариса.

Двор зарос лекарственною ромашкой.

Что крещён в младенчестве, в строгой тайне, 

я и не догадывался до самой

вегетарианской оттепельной болтанки…

 

Тютчев завещал не роптать на время.

Я и не ропщу — ни вождя, ни сыска.

Но зачем разверзлась над нами всеми

до глубин космических зона риска?

 

27.Х.2014

 

 

 

Кровоток

 

И.С.

 

В декабре сосновая чешуя

золотится над целиною снега.

И свежей волнистая колея

от несостоявшегося побега.

 

Ссыльный поспешил оборвать досуг

и, пока шатаются трон и вера,

на плацу Сенатском явиться вдруг

заодно с бастардами Робеспьера.

 

Так что девам в платьях, похожих чуть

по тогдашней моде на пеньюары,

высоко под утро вздымали грудь

апокалиптические кошмары.

 

Только хвою тёмную теребя,

не пустил Творец своего абрека:

молодого, ищущего себя,

но уже великого человека,

 

чьи созданья за пеленой снегов —

кровоток России без берегов.

 

6.I.2015

 

 

 

Зловещая зарисовка

 

Предрождественской, предпраздничною порою

на посверкивающем лондонском перекрёстке

встреча мужчин в приталенном кашемире.

С наступающим — негромкие баритоны.

Сумерки потемнели.

 

Кто они? Братки девяностых,

уцелевшие в убойных разборках,

поменявшие мурло на личины?

Уж скорей, пожалуй что, их патроны

родом из комсомола.

Новоиспечённые джентльмены.

 

Декабрь 2014

 

 

Июльский номер журнала “Новый мир” выставлен на сайте “Нового мира” (http://www.nm1925.ru/),  там же для чтения открыты майский и июньский номера.