Рассказ
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 2, 2022
Начинается обычно с того, что вдруг, заметив что-то с виду обыкновенное — куст, облако, просвет между домами или вообще что угодно, ты замираешь от странного чувства, как будто оно тебя зовет. Как будто там, в этом кусте, за этим просветом тебя ждет нечто такое, что ты искал всегда, но сам не знаешь что. Нечто, возможно, самое важное. Но ты не понимаешь, что это. И вот ты замираешь и ждешь, тебе кажется, что сейчас произойдет какое-то событие. Но ничего не происходит, и ты уходишь с неприятным чувством потери. Потом ты уже жалеешь: так, когда это еще раз произойдет, я пойду туда и разберусь на месте, в чем дело!
И наступает день, когда тебя снова настигает это чувство в неожиданном месте. И ты уже не проходишь мимо. Ты идешь прямо к нему. Ты идешь, тебя переполняет волнение — нечто приближается! Сейчас, сейчас, еще немного, и оно случится! Ты уже совсем близко, у тебя щемит внутри, ибо ты в самом центре того самого, что касается только тебя и что должно с тобой быть, и о чем ты, сам того не зная, всегда мечтал.
И вот ты стоишь на заброшенной детской площадке в тени огромных старых тополей, тут одиноко и тихо, тут никого нет, но все же железная черепаха как будто хочет что-то тебе сказать.
Но опять ничего не происходит.
Ты стоишь, а волнение проходит, и спустя несколько минут ты видишь, что это самый обычный двор, самая обычная детская площадка и старая черепаха, которую непонятно почему не сдали в металлолом.
***
Со временем ты привыкаешь. Привыкаешь к тому, что ничего не случится, сколько ни жди. Сначала ты каждый раз переживаешь разочарование, потом легкую грусть и в конце концов смиряешься. И перестаешь искать и ждать эти моменты. И они происходят все реже и реже, пока не исчезают совсем.
Дошло до того, что я уже стал сомневаться — было ли, и, если да, то что именно. Так бы и совсем забыл, если бы не новый случай.
Как-то по делам я оказался в одном здании. Мне следовало ждать, и я встал у окна на втором этаже. Из окна открывался вид на старый дом с облезлым крыльцом, скамейкой у двери, миской для кошки и горшком с какими-то цветами. Выглядело это крайне запущено, так, как будто уже много лет не открывали ту дверь, не накладывали в миску еду и не поливали цветы в горшке. Приглядевшись, я понял, что в горшке никаких цветов и нет.
Дом стоял на очень узкой улочке между глухими заборами с густой растительностью. Ничего примечательного в этом виде не было, если не считать крайней заброшенности и того, что он находился практически в центре города.
Но я все стоял и стоял у окна и не мог оторвать глаз, как будто нечто меня притягивало. И вдруг я вспомнил — это то самое. То самое чувство, которое некогда заставляло меня терять голову от волнения и слоняться по городу в поисках неизвестно чего.
Я, конечно, захотел немедленно спуститься вниз и найти эту улицу и этот дом. Но остановился, вспомнив, каково это. Как будто тебе говорят: «Здесь то, важнее чего для тебя нет, видишь? Иди и бери!» И ты идешь, но ничего взять не можешь, просто потому что ничего нет.
И я отошел от окна и пошел туда, куда мне было нужно по делам.
***
Спустя несколько месяцев случилось так, что я снова оказался в этом здании. И опять я встал у того же окна и увидел ту же картину — ветхий дом с крыльцом, миской с дождевой водой и горшок с иссохшей землей.
И прошлое волнение повторилось — мне показалось, где-то там что-то меня зовет,. я должен быть там. Никогда не было прежде, чтобы одно и то же место дважды заставило меня так сильно тревожиться. И я решил немедленно отправиться туда и рассмотреть все вблизи. Я был уверен, что как только я подойду ближе, наваждение рассеется и ничего чудесного я там не найду.
Сбежав вниз по лестнице, я пошел в обход здания. Нужное место по моим расчетам было ровно с противоположной стороны от входа, через который я заходил. Но я шел и шел, а стена никак не кончалась. Один дом перешел во второй, второй в третий, а четвертый оборвался широкой улицей, но явно не той, что я видел из окна. Во-первых, та была значительно ближе, метрах в тридцати от входа, во-вторых, намного уже и тише.
Я решил обойти с другой стороны, вернулся, миновал здание, в которое ходил по делам, дошел до противоположного угла и повернул. Но и там повторилась та же ситуация — дома сменяли друг друга, словно склеенные, без единого прохода, и в итоге я опять очутился на той самой шумной улице.
Я вернулся обратно в свое здание, поднялся на второй этаж и посмотрел в окно. На этот раз я очень внимательно разглядывал уже не старый дом, а улочку и окрестности. Я даже распахнул ставни и вылез наружу. Улочка уходила в стороны и быстро терялась в зарослях сирени, чубушника и черемухи, и нельзя было понять, куда она выходит. Возможно, никуда — может, заканчивается тупиками или же огибает дом, и вход на территорию с другой его стороны. Что было за домом, я видеть не мог, он закрывал собой обзор.
Я поднялся выше этажом, но и оттуда не было видно пространство за домом. А еще выше, на четвертом этаже, была глухая стена.
Стало очевидно, что искать вход надо со стороны той шумной улицы, куда я уже дважды попадал, обходя дом справа и слева.
Я спустился на улицу и быстрым шагом направился туда, намереваясь покончить с этим, потому что уже слишком много времени занимали мои поиски и я стал раздражаться, что вот взрослый человек, а занимаюсь какой-то чепухой.
Дойдя до той улицы, я двинулся по ней, внимательно заглядывая во все проходы и перегороженные шлагбаумами проезды. Несколько раз я углублялся во дворы, но все они оказывались замкнуты стенами либо высокими заборами.
Пройдя улицу до конца, я повернул обратно и снова зашел в каждый двор, подозревая, что чего-то пропустил. Но куда я ни совался, повсюду были стены и заборы. В отчаянии я даже залез на дерево у одной стены и посмотрел, что там с другой стороны. Там был какой-то другой двор, но я не знал, тот ли, в котором я уже был или новый.
Я слез с дерева и обнаружил, что весь в черной краске с его коры — недавно прошел дождь. Терять было нечего, и я полез через стену, засовывая носки ботинок в выемки от выбитых кирпичей и цепляясь за выступы.
С большим трудом я залез наверх, разодрав правую штанину. С той стороны не было ничего подходящего для спуска, и я решил прыгать. Я прыгнул и очень неудачно упал коленями и локтями в густую грязь. Скоро я обнаружил, что уже был в этом дворе и из него вернулся на ту же самую шумную улицу.
Смеркалось, я ужасно устал, был грязен и зол. Пообещав себе больше никогда не возвращаться сюда, я решительно направился домой.
***
Уснуть я не мог. Мне не давали покоя мысли о том доме. Но теперь меня терзала не его загадка, не это вот волнение, не это чувство иного, а тот факт, что я, пробегав столько часов, так и не смог к нему подобраться.
Это злило — как будто я не смог справиться с элементарной задачей. И ладно, если бы я принял спокойное решение: все, я больше не буду его искать, потому что мне это не нужно! Нет, я бежал оттуда в расстроенных чувствах, почти в истерике, оттого что не смог его найти. Выглядело это так, как будто я постыдно сдался, да еще при этом обижен на кого-то: ах так? Ну и не нужно, сами его ищите!
И я решил, что вернусь туда и продолжу поиски. Но опять этот многочасовой лихорадочный бег вокруг квартала?.. Вдруг мне пришла в голову отличная мысль: я приду в то здание, открою окно и спущусь вниз! Там всего второй этаж, причем не очень высокий, потому что первый до половины окон ушел в землю. Я спрыгну! Уж точно найти выход изнутри будет проще, чем вход снаружи!
Успокоенный этим планом, я довольно быстро заснул.
***
На следующий день я пришел рано утром и сразу поднялся на второй этаж. Собрался распахнуть раму, но ручки на месте не было. Я стал искать — не лежит ли где рядом, но нет, ее не было. Тогда я попытался отжать раму пальцами, но это было, конечно, невозможно.
Расстроенный, я прижался лицом к стеклу и посмотрел вниз. Вот это крыльцо, потрескавшаяся деревянная дверь, миска, горшок.
— Молодой человек! Молодой человек! — раздался громкий оклик.
Я быстро обернулся. Передо мной стояли незнакомая женщина и охранник.
— Вот он! — сказала она. — Вчера в окно лез, все вертелся у него. Я ручку выкрутила, как чувствовала, что опять придет!
— Прошу вас немедленно покинуть помещение! — строго сказал охранник.
На улице я понял, что у меня нет другого выхода, кроме как снова начать обход вокруг квартала. Я обошел квартал, на этот раз заглядывая не во все дворы с противоположной стороны моего здания, а выборочно. Я изучал карту в телефоне, но разобраться в ней оказалось сложно — нельзя было понять, что именно на карте соответствует домику и какие проходы куда в действительности ведут — обозначенные дороги вдруг заканчивалась строительным забором или кирпичной стеной.
В конце концов я понял, в чем дело — перепланировка района. Видимо, архитекторы так увлеклись, что замуровали наглухо большой участок земли! Если да, то это могло означать только одно — внутри никто не живет. Иначе как бы эти люди выбирались наружу?
Для меня из этого следовало, что я могу идти домой.
И я пошел. Не с легким сердцем: у меня все равно оставалось такое чувство, что я сдался без боя, что я должен был сделать еще что-то.
Если хочешь пробиться к своей мечте, ты должен приложить все возможные усилия, потому что самое важное не дается просто так! — вот что я думал на самом деле. Но тут же возражал сам себе: а с чего я взял, что это важное? Ведь известно уже, что ничего там нет, что это — всего лишь обман и ты хотел попасть туда только для того, чтобы убедиться в обмане. Так не лучше ли взять ситуацию под контроль и твердо сказать: «Это обман, я знаю это, поэтому не буду пытаться туда попасть, и так все известно»?
***
Прошло лето, как обычно быстро и почти незаметно, потом затянулась осень, зима засыпала сугробами, и наступила весна. Я уже и забыл совершенно про тот домик, и никакие другие места с тех пор меня не волновали. Я занимался своими делами и жил, как все живут — в ожидании, пока пройдет жизнь.
И вот однажды в первой половине мая я прогуливался по городу около полудня. Ярко светило солнце, небо было чистое и синее, все вокруг желтело от одуванчиков и березовой пыльцы.
Шел я без конкретной цели, а куда ноги идут, и поэтому удивился, когда увидел, куда они меня привели. Я оказался на знакомой улице — одной из тех, что огибала квартал, в глубине которого скрывался тот дом. Я покачал головой, вспомнив с улыбкой, сколько я бегал по ней, высматривая проход! Сейчас мне показалось странным, что я вел себя так глупо и не бросил затею сразу. Это было какое-то сумасшествие…
Размышляя об этом, я заметил в стене, мимо которой проходил, узкую арку, ведущую во дворы. Ее сверху донизу закрывала железная решетка с дверцей, но дверца была открыта. Я удивился, что раньше не заметил этот проход, хотя столько времени ходил вдоль этой стены. Должно быть, подумал я, дело в том, что дверь была закрыта и попасть внутрь я не мог. Но, осмотрев вход, я не нашел никаких следов замка, и, более того, старая ржавая дверца, похоже, застряла в этом положении многие годы назад — я не смог сдвинуть ее с места.
Я зашел и очутился в глухом дворе в окружении высоких темных стен с немытыми окнами и с какими-то техническими сооружениями. Ничего интересного, и я уже собирался уходить, когда заметил проход за углом одного из таких сооружений. Я направился туда и вышел на тенистую улочку между сплошных заборов, плотно засаженных сиренью, чубушником и черемухой. И чем дальше я шел, тем сильнее волновался, потому что все здесь казалось мне знакомым, уже виденным где-то и когда-то, но как будто очень давно и, может, не в этой жизни.
И в самом деле, пройдя еще метров пятьдесят, я увидел тот самый дом. Ошибки быть не могло — вот крыльцо, пустая миска с дождевой водой и горшок с заплесневевшей землей.
***
Снова меня охватило то самое, почти забытое беспокойство, как будто вот сейчас, вот здесь случится нечто такое, что имеет ко мне отношение большее, чем все, произошедшее до этого, что-то очень важное и настоящее — словно все прежнее было только репетицией или вообще обманом.
И я, оглядевшись, взошел на крыльцо по рассыпавшимся ступеням, вдохнул сырой запах дома и взялся за дверную ручку.
Дверь была заперта и ничуть не поддалась на мое усилие.
Я подергал ее, но стало ясно, что скорее ручка отвалится, чем дверь откроется.
Я спустился с крыльца и подошел к ближайшему окну в стене справа. Оно было мутным из-за грязи. Я прижал лицо к стеклу, прикрыв его ладонями по сторонам от света, и постарался разглядеть, что за ним. Но ничего не увидел, там было темно. Я обошел всю стену, заглянул во все щели и ничего не нашел. Я стоял у двери, прижавшись к ней ухом и прислушиваясь, и ничего не услышал.
Это было сильное разочарование, хотя я понимал: ничего другого и не могло быть, потому что это всего лишь давно брошенный дом. И все же я не хотел уходить и осмотрел его еще раз. Но ничего здесь не было. Здесь было пусто, и ничего не собиралось случаться, и мое беспокойство не имело основания. Все, что мне оставалось сделать в этой ситуации — это просто уйти.
На всякий я случай прошелся в противоположную сторону тенистой улочки. Но там было все то же — глухие заборы, чубушник, сирень и черемуха, а в конце тупик.
И я ушел.
***
На следующий день я вернулся. С самого утра, едва проснулся, встал и поехал. У метро я зашел в магазин и купил кошачий корм.
Придя на место, я сразу поднялся на крыльцо, встал на колени и заглянул в замочную скважину. Как я и ожидал, ничего не было видно.
Я снял горшок — он висел на крючке на проводе, натянутом между балками крыльца. Внутри была закаменевшая земля с белой плесенью. Я полил ее водой из миски и повесил обратно. В миску я насыпал корм. Тут только я заметил, что на березе слева от крыльца прикреплена кормушка для птиц. Она почернела от старости, но все еще была вполне пригодной. Как я мог ее не заметить? И что еще я не заметил и замечу только когда-нибудь потом? Эта мысль про «когда-нибудь потом» напугала меня — как будто я уже сам с собой договорился, что буду приходить сюда снова и снова.
Я пошел к метро и купил в магазине семечки. Потом, подумав, докупил кедровые орехи и фундук — на тот случай, если там белки.
Вернувшись, я насыпал семечки в кормушку, а орехи раскидал вокруг. Сел на крыльцо и стал ждать.
Я надеялся — просто что-нибудь произойдет. Может, прилетят дрозды, или кошка придет, или еще что-нибудь в этом роде. Но ничего не происходило, хотя я ждал долго. И птиц слышно не было, что не удивительно, учитывая, где я находился — на крошечном зеленом островке посреди пыльного и душного мегаполиса.
В какой-то момент я понял, что жую кошачий корм — взял в задумчивости сухарик и положил в рот. Я выплюнул и поднялся. Имеет смысл поискать способ попасть за забор, решил наконец я.
Я снова тщательно обследовал улочку в обе стороны. И хотя забор был таким же старым, как и все здесь, сохранился он хорошо — почти не покосился, держался крепко и плотно. Пару щелок я все же обнаружил, но за ними была густая растительность, не позволяющая что-либо разглядеть. Оставалось одно — я перелез через забор. С той стороны все заросло. Гречиха, малина и лопухи забили сад до такой степени, что не было видно ни дорожек, ни каких-то других признаков человеческого присутствия. Мне стало ясно, что дом оставлен очень давно; тут уже успели вырасти деревья в тех местах, где их явно быть не должно — например, ива впритык к стене.
Я побродил по саду в поисках чего-нибудь, но ничего не нашел. Разве что с этой стороны забора обнаружил еще одну дверь, уже без крыльца, и два окна — одно из них было загорожено ивой. Дверь была заперта, а в окнах ничего, кроме грязи и темноты. Когда стало темнеть, я перелез обратно. Кошачий корм и семечки оставались нетронутыми.
Я пошел домой.
***
С утра я был на месте. Я сразу перемахнул через забор и принялся искать в саду. Не что-то конкретное; просто я подумал — должно же было хоть что-то остаться от прежних хозяев.
Мне удалось обнаружить следы дорожек, клумб и, предположительно, фундамент еще одной постройки. Но все заросло бурьяном, местами по пояс, уж если что-то и осталось, то это, наверно, лежит под многолетним слоем сгнивших сорняков.
Я провозился так час или около того, а потом сел на старую скамью у двери. Заметил я ее только сейчас, хотя она стояла во вполне приметном месте. Возможно, я не обратил на нее внимание, потому что ее заслоняла высокая трава и изогнутые, как змеи, одуванчики. Скамейка простая, грубо сработанная, и без краски, но раз она до сих пор не сгнила, значит, была покрашена когда-то. Теперь она имела темно-серый цвет.
Я сидел на ней и смотрел на бабочек — большую редкость в городской черте. Неплохо, думал я, вот так вот жить в своем доме с садом в центре города. Я достал телефон и включил карту. Место было без каких-то опознавательных знаков, просто прямоугольник территории, даже без номера.
Я уже собирался вставать, чтобы куда-то двигаться, — как заметил нечто под скамейкой. У правой ножки лежала книга черного цвета с въевшимся в корешок мхом. Я аккуратно поднял ее, она чмокнула, отходя от земли, — под ней обнажилась сырая коричневая почва с встревоженными червями.
Рассмотрев обложку, я понял, что книга раньше не была черной. Почернела она от сырости и плесени. Раскрыв ее, я увидел, что это не печатная книга, а писанная от руки, но страницы были в таком состоянии, что сразу разваливались, а сам текст давно расплылся от влаги. В некоторых местах угадывались следы рисунков, но ничего конкретного разглядеть не получалось. Что это было — может, альбом для рисования, может, дневник, может, еще что, — я так и не понял. В итоге я положил ее на скамейку и перелез обратно через забор, чтобы посмотреть, нет ли еще чего мной не замеченного. Оказавшись на той стороне, я тут только обратил внимание, что кошачьего и птичьего корма нет.
***
Через несколько месяцев, когда уже наступила осень и по вечерам рано темнело, я впервые увидел кошку, ту самую, которая, видимо, съедала принесенный мной корм. Это было на закате. Я, как обычно, сидел на скамейке и вдруг заметил ее — мелкую и золотистую, неопределенной породы. Она выскочила из зарослей лопухов и исчезла за углом дома. Я встал и пошел за ней, и успел увидеть, как она быстро забирается на иву — ту самую, что загородила собой окно. С кроны она прыгнула в открытую мансардную дверь. Там были и следы балкона, обвалившегося, должно быть, еще очень давно, до того как дерево выросло большим, потому что останков его нигде не было видно.
Я разозлился на себя, что столько времени не замечал эту дверь. Да, она была скрыта кроной и зеленью, которая сейчас поредела, но все же, если бы я был более внимательным, то и заметил бы! И я мог раньше сообразить — ведь очевидно, что всегда в таких домах наверху что-то должно быть: либо окно, либо дверь…
И тут я понял, что на самом деле уже давно планировал залезть на это дерево, однако все откладывал, как будто ожидая чего-то. Но больше ждать было нечего, наступала зима.
Я залез на иву и со второй попытки сумел проникнуть в темный проем без двери. Очутившись внутри, я испытал прилив сильнейшего волнения, от которого задрожали руки и ноги. Но там ничего не было. Пустое сырое помещение под низкими скатами крыши из почерневшей обрезной доски и ржавого, местами дырявого железа, и засыпанный бумагой пол.
Я тщательно исследовал мансарду в поисках спуска вниз, разгребая кипы газет, оберток, страниц из книг, каких-то писем и детских рисунков. В конце концов, нащупав поперечные прорези в половых досках, я обнаружил что-то вроде люка, но открыть его отсюда никак было нельзя, очевидно, он открывался снизу.
Дальнейшие исследования ничего не дали — повсюду доски с плотно забитыми грязью щелями. Выпачкавшись весь, уже в сумерках я спустился вниз и отправился домой.
***
На следующий день я приехал на место в восемь утра. У меня с собой был большой нож. Положив еду животным, я сразу залез на мансарду. Замысел был такой — я расчищу щели от грязи и, если и не сумею открыть люк, то хотя бы, пробив стыки между досками, смогу посмотреть, что внизу.
Я принялся за дело и быстро понял, что с люком ничего не получится — острие по всему периметру утыкалось в дерево. Я пытался подцепить люк и поднять, но нож, хотя клинок был толстым, погнулся. Я стал расчищать щели в других местах, но и там меня ждало то же самое — повсюду что-то было под досками, наверно, прочная фанера или нечто в этом роде. Тем не менее, я не сдавался, и бил, и давил, и резал.
Так прошло несколько часов, я сильно вымотался и вспотел, и весь пол был завален кучками вытащенной на свет грязи.
В одной из щелей я обнаружил крошечную деревянную фигурку. Кое-как протерев ее своей майкой, я понял, что это человечек. Она была засунута глубоко, будто ее специально здесь спрятали, устроив тайник. Дети любят такие игры, зароют что-нибудь, а потом забывают, где и даже что. И иногда навсегда. Быть может, спустя годы, прогуливаясь по знакомому с детства месту, вдруг вспомнишь: «Так я же где-то здесь спрятал клад!» Но где именно и что за клад, конечно, уже не узнаешь.
Немного отдохнув и просохнув, я продолжил работу.
В итоге нож сломался — у самого основания. Я бросил его в раздражении. Тут мне пришла в голову новая мысль. Вместо того, чтобы ползать по полу, ковыряя грязь в щелях, можно же просто спуститься вниз, разбить окно и залезть внутрь!
Это было так очевидно, что я расхохотался — как я раньше об этом не подумал? Что меня останавливало? Здесь, в заброшенном доме, это не могло считаться взломом! Я потерял столько времени, ища сложные обходные пути…
Я спустился по дереву, перелез через забор, снял горшок и уже собирался ударить им по стеклу, но в последний момент удержался. В горшке зеленел росточек и наливался маленький фиолетовый бутон.
Не зря я поливал эту мертвую землю! Я повесил горшок обратно и огляделся в поисках камня. Неподалеку валялся кусок кирпича, я поднял его и бросил в окно, стекло разбилось. Потом отломил ветку от черемухи и расчистил раму от остатков стекла. Теперь я мог беспрепятственно проникнуть в дом.
***
Внутри было в точности то, что я и ожидал увидеть. Совершенно пустая комната с ободранными обоями и толстым слоем пыли на полу. В одном месте на обоях угадывалось нечто вроде рисунка. Я сложил обратно свисающие лоскуты и получил фигурку улыбающегося человека. Но ничего интересного в ней не было — пять палочек, кружочек и загогулька, вот и весь рисунок.
Все комнаты были доступны, иди куда хочешь. И везде одно и то же — ничего.
Нашел я и потолочный люк; действительно, он был закрыт — на толстый навесной ржавый замок, но открывать его теперь не было смысла.
Обойдя все несколько раз, я вышел в полном разочаровании. И направился к забору — в том ужасном состоянии, которое бывает, когда ты внезапно понимаешь бессмысленность того, что ты делал.
Я уже собрался лезть, когда вспомнил про фигурку на мансарде. Да, наверное, следовало ее забрать — на память о потраченном здесь времени.
Я залез обратно и не увидел ее. Это и неудивительно, учитывая что я просто швырнул ее куда-то, увлеченный расчисткой щелей. Я принялся рыться в кипах пожелтевших бумажек, но фигурка была слишком маленькой, чтобы ее заметить.
До сумерек я разобрал примерно половину помещения, но не нашел. Дальше не имело смысла продолжать, стало слишком мало света, и я отправился домой, ругая себя за то, что сразу не положил фигурку в карман. Впрочем, я понимал: если бы сделал это, то сейчас она не имела бы для меня большой ценности.
***
Куда она могла деться? Забилась в какую-то щель? Я перебрал все и не нашел. В очередной раз я вернулся на мансарду, прихватив мастерок. Между досок оставалось много невычищенной грязи, работа была трудной и неприятной, но отступать я не хотел — в любой попытке отступления мне виделись признаки слабости. На самом-то деле я понимал, что вовремя и осознано отступить — это наоборот признак силы. Но с этим и была основная проблема: я не мог сделать это ни вовремя, ни осознанно.
И вот я продолжал скрести и вычищать смесь земли, пыли и жирной копоти, и к вечеру второго дня что-то нашел. Но это была не фигурка, это был свет из щели. Сначала я не удивился, я подумал, что просто пробил в одном месте сгнившее перекрытие и вижу теперь последние лучи закатного солнца, падающие через окна дома.
Но солнца не было — все небо закрывала тяжелая предзимняя пелена.
Я снова приложился глазом к щели — свет шел золотистый, какой бывает в разгар лета. Была видна и часть комнаты внизу, точнее ее пол. Доски были чистыми и блестели, как от лака; их пересекала пестрая ковровая дорожка. Мне показалось, что из щели доносятся запахи — теплой скошенной травы и шиповника — и еще какие-то звуки. Я приложился ухом и в самом деле услышал что-то вроде голосов и смеха, но они были очень далеки.
Я слетел вниз, чуть не свалившись с дерева. Залезая в окно, я порезал ладонь об осколок стекла, но не обратил на это внимания. Я метался по комнатам, ища увиденное, и не находил. Немного успокоившись, я примерно определил, где находился сверху, когда обнаружил просвет, и встал под этим местом. Но там ничего не было. Ни света, ни дорожек, ни чистого пола. Только черные грязные доски.
Я поднялся обратно на мансарду и в уже сгустившихся сумерках нашел торчащий из щели мастерок. Но теперь в нее ничего не было видно — кроме тьмы, соразмерной времени года и суток. Это меня неожиданно успокоило, как будто я избавился от необходимости предпринимать что-то непосильное.
***
Следующую неделю я был там и смотрел в щель. Как и в первый раз я видел свет, который пропадал только поздно вечером, словно там заходило солнце или закрывали ставни и двери.
Я видел чистый пол, пеструю дорожку, слышал далекие голоса и смех, чувствовал летние запахи. Я не мог оторваться, как будто ожидая чего-то.
Я уже перестал каждую минуту лазить взад-вперед по иве и бегать по дому в поисках того, что видел сверху, мне стало ясно — внизу ничего нет. И я перестал искать рациональные объяснения увиденному, хотя и не считал себя сумасшедшим. Для себя я решил, что просто есть вещи, которые не нужно пытаться объяснять.
Часто, по нескольку раз в течение дня, мне казалось, что шум внизу нарастает и что вот-вот войдут в комнату. Голоса и смех становились громче, скрипели половицы, но никто не заходил, лишь дуло резко снизу, как бывает, когда в окно врывается порыв ветра, и меня обдавало терпким и сладким запахом шиповника, сена и полуденной жары.
Не должен ли я был и здесь проявить решительность, как тогда, когда разбил окно и влез в дом? Не нужно ли мне принести инструменты, чтобы вскрыть пол? Я не сомневался, что с небольшим ломом легко справлюсь — хотя пол еще крепкий, это был все же не бетон, а всего лишь старое дерево с наверняка проржавевшими гвоздями.
Но я не решался. Что если я это сделаю, свет пропадет, и я ничего не найду, кроме пустой комнаты внизу?
***
Я перестал ходить туда каждый день. Я чувствовал достаточным уже то, что имею такую возможность, и мне не обязательно постоянно ею пользоваться. Надежду разобраться, что же именно я вижу и как туда попасть, я не потерял, но как бы отложил попытки — до тех пор, пока решение само созреет. Я думал, что спешить мне некуда, нужно лишь ждать.
Однажды я оказался там совершенно случайно. Наступила зима, необычно снежная — с ноября лежал снег, — было морозно и сумрачно. Я шел по своим делам и вдруг заметил, что прохожу мимо квартала, где стоит этот мой дом, а ведь я не заходил туда уже более месяца!
Несмотря на холод, я решил посмотреть, как обстоят дела.
Я прошел знакомой улочкой, мимо сухих ветвей сирени, черемухи и чубушника, перелез через заваленный сугробом забор, провалившись при этом и набрав снега в ботинки, забрался на пострашневшую голую иву и оказался на моей мансарде.
Там было все так же, если не считать лютую стужу, но я хотел глянуть разок. Щель замело — я взял мастерок, но хватило просто дунуть и снег разлетелся. Изнутри ударил луч золотого света, особенно неожиданный сейчас, в середине зимы.
Я приложился лицом к доскам и стал смотреть. Все то же — летняя жаркая комната, блестящие половицы, пестрая дорожка, запах поля и шиповника. Я хотел уже подняться и уйти, как вдруг отчетливо услышал шаги и голоса. Распахнулась дверь, и в комнату ворвались люди. Они ходили, громко говоря и смеясь, там были взрослые и дети. Я не понимал, сколько их — фигуры быстро мелькали. О чем они говорят, я тоже не мог понять, хотя и слышал их достаточно громко.
Страшное волнение охватило меня, и я весь задрожал. Они же сейчас уйдут! И тогда я закричал в щель, так громко, как только мог:
— Я здесь, наверху! Я здесь! Поднимите головы, посмотрите на меня!
Я кричал и кричал, но никто не обращал на меня внимания, они мелькали, словно тени, продолжая болтать и смеяться. Я принялся колотить кулаками по полу, продолжая кричать.
И тут один из них, проходя ровно подо мной, поднял голову и посмотрел вверх. Он смотрел прямо на меня, задумчиво, как будто что-то услышал, но потом просто улыбнулся и ушел.
И я замолчал и перестал кричать. Я словно оцепенел, потому что был уверен, что тот, внизу, — это я.
***
Первые недели после того, когда я увидел людей внизу, я приходил в дом каждый день и оставался на многие часы. Я еще несколько раз видел их, но всегда мельком и ненадолго. Они заходили, живо, весело перебрасывались словами, что-то делали и уходили, захлопывая дверь, и таяли в отдалении их голоса и смех. В щель задувал ветер, должно быть, через открытое окно внизу, и мне казалось, что я вижу, как развеваются занавески.
Я больше не был уверен в том, что человек, которого я видел, так сильно похож на меня. Слишком быстро они проходили, слишком узка была щель, и они на меня не реагировали, как я ни кричал и ни стучал.
Со временем я стал приходить реже. Раз в два-три дня, потом раз в неделю, а потом и раз в месяц. А к следующей осени я обнаружил, что не был там ни разу за все лето!
Иногда, проходя мимо какого-то места, которое заставляет меня испытывать волнение, я останавливаюсь с неприятным чувством — я вспоминаю тот дом и думаю: не сдался ли я? Быть может, мне следовало проявить еще больше упорства, еще что-то предпринять, а не просто лежать на досках? Может быть, я не дошел совсем чуть-чуть? Но потом я думаю, что ничего больше и не мог сделать.
Конечно, я утешаю себя мыслью, что когда-нибудь, но точно не скоро, я вернусь и еще раз попытаюсь. Если дом не снесут раньше — я видел неподалеку строительную технику.