1

а на марсовом поле сирень

в летнем тоже но только пожиже

я от собственных слез отсырел

как георгий иванов в париже

 

пятипалой сиренью дыша

и не строя ни замков ни планов

по гороховой бродит душа

и ее окликает иванов

 

2

дождик в александровском саду

по сердцу крапиве и бурьяну

к александр сергеичу зайду

к николай василичу нагряну

где они живее всех живых

ниже муравьев и выше славы

вновь соображают на троих

гладя александровские травы

 

3

Первый ужас — колом,

остальные, как сны:

от ростральных колонн

до расстрельной стены,

где затворы стучат,

ночь и ужас поправ.

И на озере Чад

умирает жираф.

 

4

Ты — Ахматова, я — Гумилев

в царскосельской аллее:

тише бабочек, царственней львов

и поэтов целее.

Мы глядим под музыку сверчка, —

без смычка, да по нервам,

в небеса голубого ЧК —

навсегда в двадцать первом.

Мы в разводе давно, и давно

два в одном — и навеки:

полюбившие времени дно,

пересохшие реки.

Слева — шик и убогость дворца,

справа — детства поляны.

А в груди золотые сердца

Николая и Анны.

 

5

БАСНЯ

 

из летнего сада

чугунна ограда

к неве

там где троицкий мост

лисица мартышка

летейского ада

по глади прохладной

до звезд

медведь и лягушка

и времени тушка

бегут

от июльской жары

на звездное небо

не в поисках хлеба

а в поисках

млечной дыры

и смотрят вослед

отпуская улов

праправнук и дед —

душка И. А. Крылов

 

6

Прогуливаясь возле дома,

где останавливался Блок,

где все до боли незнакомо, —

лишь неба звездный потолок,

да желтые цветы жасмина, —

уже без запаха почти,

ты жизнь, промчавшуюся мимо,

своим отсутствием почти.

 

7

Итак: от Яузских ворот

и до Пречистенских — впервые,

июнем тополиным вброд

идут погибшие-живые,

свернув на Соймоновский, чтоб

вернуться через год к любимым,

где в небе облака сугроб,

растаяв, станет тополиным.

 

8

катаются слова во рту его

воздвиженка ильинка но

рискни здоровьем про алтуфьево

печатники и люблино

кишка тонка дал дуба боженька

скажи спасибо что живой

покровка сретенка остоженка

и маросейка с моховой

 

9

                                                 С. З.

иду среди людей в тиши

в конце как если бы вначале

по улицам твоей души

к бульварному кольцу печали

звезда еще одна звезда

ночным изюмом в сдобной булке

минуя даев навсегда

горят в костянском переулке

 

10

Тщету осознавая,

не ставя жизнь ни в грош,

под музыку трамвая

вдоль Яузы идешь.

И с каждым днем все хуже

и все смертельней яд.

Вдоль ядовитой лужи —

куда глаза глядят.

Идут с тобою рядом

такие же, как ты,

под неусыпным взглядом

безмолвной темноты.

О, где ты? Где ты? Где ты?

Приснись скорее нам:

кораблик из газеты,

бегущий по волнам.

Разорванный на части —

уже невдалеке…

И мы умрем от счастья

на Яузе-реке.

 

11

как светотень среди деревьев

на фоне смерти и любви

стромынка анатолий зверев

и летним утром воробьи

и никого вокруг и только

трамвая утренняя трель

да мелкий дождик ненадолго

пошел штрихуя акварель

 

12

скоро восемь десятков лежат под москвой

кто лежит на холме кто во рву

унавозили землю и стали травой

но скосили под корень траву

распродажа любви пахлава хохлома

банк и лютик-ромашку сорвем

и глядят не мигая солдаты с холма

и мерцает звезда надо рвом

 

13

Столько лет, и поныне,

как моторам в груди,

этим клешам и мини —

сносу нет. Подтверди!

На судьбу не в обиде,

заступив за черту,

в старомодном прикиде

мы идем по стриту.

Слева — Пушкин, а справа —

«Интурист» навсегда.

И любовь и отрава

и Неглинки вода.

Ну, а на небе прямо,

заигравшись в слова:

Петербург Мандельштама

и Дениса Москва.