Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 1, 2018
Владимир Коркунов
АВТОПОРТРЕТ
Изгибы искореженной руки
сухого дерева — прорвав сетчатки хрупкость,
из глаз растут; на месте сердца — пруд,
венок из камышей, бубенчик шутовской.
Привязан к тени смятого листа
несовпадений; на веревках — черви,
в груди — несобранные прелые плоды,
а под ногами — прах, сухой и стылый.
И этот дом, где трещиной стена
пошла — Иакова? Иуды? —
пожрет огонь, и тянет кирпичи
в пролом — и засыпает град камней
скопление людское — в полотно,
где тени отражаются в глазах,
смотрящих с неба — где не умирает
червь и в пламени звенит
то колокол, то шутовской бубенчик.
г. Москва
Рафаэль Мовсесян
* * *
в этом старом пальто, что висит в глубине гардероба
столько талого снега, что трудно теперь посчитать.
и когда я умру, вы пальто положите под гробом,
чтобы было мне мягко и было о чем вспоминать.
ловкость пальцев моих возле пуговиц все еще вьется.
и звучит в левом борте от сердца горячего стук.
это было пальто победителя и полководца —
я водил свое войско на запад, водил на восток.
и дорожная грязь тоже в теле усталого драпа.
и дыханье мое в вечно поднятом воротнике.
и вопросы ребенка: «что это за дерево, папа?»
и все то, что на улице жизнь приносила ко мне.
* * *
моему сыну Микаэлю
мужчина гладит женщине живот.
там крепнет жизнь, там сын его живет.
там центр мира: и того, и этого.
там смысл для отца тридцатилетнего.
он книгу выбирает наугад
с шершавой полки. переводит взгляд,
с жены уснувшей на Антона Чехова.
бредет к окну и ненароком с млечного
пути сбивается. и точит карандаш,
и стружки, будто снег на абордаж,
берут паркет. и пыль на подоконнике,
где пальцем нарисованные нолики.
мужчина делает заметки на полях
о жизни новой, о своих ролях.
и Чехов, кажется, не возмущается,
мечта ведь может быть такой —
состариться.
г. Ереван
Михаил Немцев
К ДЕНИСУ ГРЕКОВУ
Если бы я снимал настоящий фильм про войну,
я бы начал его, минуя парады, сразу
с бомбардировки, — потом четыре бомбардировки,
восемь, одиннадцать, двадцать семь бомбардировок,
сорок три бомбардировки, и разрушающееся здание,
развалины разрушенных сооружений, горящие под
эти зданиями подвалы, выгорающие еще и еще раз,
еще и еще раз, —
в этом месте фильм уже должен ост**бенить. Потом — операция,
где отрезают ноги, зашивают живот, одно и то же несколько раз, отрезают ноги,
зашивают живот, в этом месте фильм уже как бы не про войну, а «про
жизнь вообще», поэтому снова бомбардировка, как реминисценция первоначальных сцен,
затем сюжет — голодная девочка тонет в холодной воде,
не спасясь с уничтоженного корабля. Еще раз тонет, теперь по-быстрому.
И тогда, чтобы те, кто досмотрел досюда, не ушли обиженными,
героический танк, врываясь в предместье, сметая пулеметные гнезда,
прорывается в центр городка! И там, на Рыночной площади, освобожденные
прекрасные девушки бросают цветы к подножью его постамента! И все.
гг. Новосибирск, Москва, Вашингтон
Дмитрий Близнюк
* * *
За окном промелькнул тираннозавр,
быстро сквозняком колыхнуло штору.
А в комнате громко тикают часы —
будто кто-то безмолвный
нервничает
на пустом космическом корабле.
На подоконнике рассыпаны очищенные
чесночные дольки лунного света —
от упырей и вампиров.
И становится непонятно: кто ты и где.
Застрял во время инкарнации.
Комната — сиреневая кубическая пещера
со слизанными углами. И мягко скользят по потолку
бархатистые гильотины света.
Розовые мечты из прошлой жизни,
из другой несуществующей планеты
светятся, как гнилушки. Тают во рту
желтые кристаллы бессонницы.
А высокое зеркало, пятнистое, как гиена,
в полутьме отрывает куски
от бессонного тела
мощными сусальными челюстями.
* * *
улица еще не просохла после ливня
свежевыкинувшийся кит на асфальтовый берег
влага дышит натянутая мутная зеркальность
гоночный Феррари на всей скорости врезался в озеро
/громадный плакат рекламы шевелится/
оглушительная пауза и грозовые облака
кусочки сала с оплавленными краями
и солнце смотрит сквозь разрывы в облаках
а внутри меня жадно и жарко дышит
красная пустыня нетакойкаквсе
песчаные змееголовые женщины
с черными глазами по всему сыпучему телу
извиваются в песках
к небу подвешены за серебряные нити
тысячи треснувших песочных часов
и наискось семенят скорпионы
мускулистые масляные тараканы
ухают в дюнах как филины заброшенные города
охряные буханки зачесанного камня
сухость выковыривает колючки из легких
запах паленого войлока
и безработные джинны
г. Харьков