Стихотворения
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2017
* * *
Мой дядя Ваня застрелился.
Прошел священную войну.
Побрился, тайно помолился,
Челом пристроился к окну.
Чернел забор сквозь дождь и ветки,
Алел заоблачный лесок.
Мой дядя был художник меткий —
Точь-в-точь пробил себе висок.
Его вдова из Оренбуржья,
Из евразийского угла,
Картинки красочные мужа
С собой в столицу не взяла.
Оно и к лучшему. Столица
Положит их плашмя под спуд.
А тут его цветы и лица
На чердаке весь год цветут.
ПТИЦЕЛОВ
В однокомнатной его хрущевке
Сорок птиц в открытую живут:
Всякие скворцы и камышевки,
Снегири, щеглы, сорокопут.
Им дана хозяином свобода,
Как в лесу, как в поле, обитать —
Только с невысоким небосводом,
Только осмотрительно летать.
И они не столько там порхают,
Сколько, будто люди, нарасхват
Булки трескать, запивая чаем,
И повсюду гадить норовят.
Не поют они, ленивы или
Им уставом петь запрещено.
Есть у них и предводитель — филин.
Ночью любит он смотреть в окно.
Спят они на книгах и в кастрюлях.
Рядом спит профессор-птицелов.
Среди нас зовется он грязнулей,
С божьей тварью разделивший кров.
Среди нас слывет он мизантропом.
Мир людей не нравится ему.
Создал он, как Ной перед потопом,
Что-то вроде рая на дому.
В каждом есть безумство демиурга,
Высшего могущества щепоть.
Вот и на отшибе Петербурга
Птичий обнаружился господь.
Только почему он неприкаян?
Часто покидает свой приют?
Боже мой, им птицы помыкают,
Филин рвет, клюет сорокопут.
* * *
И вот единожды воспетое,
Безвинно легшее под спуд,
В иголку с легкостью продетое
Вершит сегодня самосуд.
И оторопь крещенья зябкого,
Прилюдный страх и мертвый сон,
И матери подола хлябкого
От пьяного отца заслон.
Твой облик, надвое разломленный,
Твой голос, севший навсегда.
Нас нужно было раззнакомливать
Без сожаления тогда.
И весь хаос, звездою чиркнувший,
И все хожденья на авось,
И проведенный шатким циркулем
Залив, шагреневый насквозь.
* * *
Подниму у пальто воротник —
За спиной рассмеется двойник.
Как и я, этот черт под хмельком.
Как и я, все стучит каблуком.
Отправляюсь на Невский бродить.
Он — за мной всякий вздор городить.
А у Невского нет двойника —
Вот и не разминуться никак.
Мы кривим одинаково рот.
Мы смешим человеческий род.
Я под утро под арку сверну,
Сквозь икоту услышу: «Ну-ну».
Не пойдет он дворами вослед —
Напролом, на восток, на просвет.
Я вернусь — и не я, и не он.
В доме свечи горят у икон.
Скажут мне, что он умер на днях,
Что уже схоронили меня.
ПИТЕР
Зимний Питер зомбирован морем —
Пенист, топок, субконтинентален.
То, что не было взято измором,
По каблук — в сукровице проталин.
Угревые ампирные стыки,
Ноздреватый на Кирочной цоколь
Штукатурить приходят таджики,
Языком не уставшие цокать.
В наших северных лицах истому
Не проймет никакая осанна.
Тяготеть к роковому надлому
Молодая не станет осанка.
Купол вышибло кислое тесто.
Льдины тлеют, как в чае печенье.
Снизу вспорото Адмиралтейство
Неизбывной блокады свеченьем.