Повесть
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 2, 2016
Часть
I
1
У
Конрада Фольксманна, молодого человека тридцати шести
лет отроду, в отличие от большинства его сверстников, была цель. Стать
канцлером Германии. Он уже не помнил, когда ему
впервые захотелось этого: то ли когда он прочел биографию Конрада Аденауэра и
захотел стать похожим на него; то ли когда он вместе с матерью вышел на уличную
демонстрацию, и, скандируя лозунги за объединение обеих Германий, прошел
насквозь их тихий городок Альтенбург, что к Востоку
от Лейпцига; то ли когда всего через несколько дней после демонстрации,
в которой и он принимал участие, рухнула Берлинская стена, и он осознал, что
может влиять на политическую жизнь страны.
Когда
пришло время выбирать специальность и поступать в университет, Конрад, не
раздумывая, выбрал политологию и вступил в ряды партии христианских демократов
(ХДС), основателем которой был их с матерью кумир Конрад Аденауэр. После
университета Конрад переехал в Берлин, и, поскольку в Бундестаге ввели квоту
для приема на работу выходцев из бывшей ГДР, он без труда прошел собеседование
и получил первую в своей жизни должность — специалиста Отдела обращений граждан
Центрального бюро ХДС. Это казалось Конраду сказкой: то, что недавно было
только мечтой, стало реальностью. Конрад, казалось бы, попал в правильную
колею.
Но
проходили годы, а в его жизни ничего не менялось. Он по-прежнему целыми днями
обрабатывал запросы граждан. Конрад часто думал, как вырваться из этого
бесконечного потока рутины, но не знал, как делать карьеру в политике. Его
никто не приглашал, никто им не интересовался, а предлагать себя он не мог, не
хватало наглости. Он только надеялся, что когда-нибудь его звезда взойдет, а
все недоброжелатели и завистники ахнут. Его портрет займет заслуженное место в
одном ряду с Аденауэром и Колем, и матери будет что
рассказать знакомым. А пока он предпочитал не торопить события, а находить и в
нынешнем положении плюсы.
Поскольку
он работал в Отделе больше десяти лет, он, как никто другой, знал все тонкости
работы. Шеф часто спрашивал у него совета и, понимая, что Конрад уже давно
перерос свою должность, не скупился на похвалы. Зная, что на Конрада можно
положиться, шеф оставлял на него весь отдел, уходя по личным делам. Тогда Конраду
приходилось делать и его, начальника, работу: писать отчеты, планы, обзоры.
Порой обязанности шефа занимали все время и до прямых обязанностей не доходили
руки. Зато Конрад мог, в отличие от большинства коллег,
приходить на работу позже и уходить раньше, а поскольку каждую пятницу он
уезжал к матери в родной Альтенбург, его очень радовало,
что не приходилось уезжать из Берлина вместе с гигантскими толпами, а можно
было уйти с работы на пару часов раньше и добраться до Альтенбурга
в полупустом вагоне.
2
В
эту пятницу он, по обыкновению, приехал на работу с небольшим чемоданом, чтобы
сразу после обеда отбыть на вокзал. Он уже собирался, вслед за коллегами, идти
в столовую, когда вошел его начальник, господин Кунце,
полноватый господин с толстыми губами, лоснящимся лицом и расстегнутой нижней
пуговицей рубашки.
—
Господин Фольксманн, вы не торопитесь?
—
Я хотел пойти на обед, — ответил Конрад. — А что-то случилось?
—
Здесь такое дело… Мне надо с вами поговорить, давайте присядем.
Предчувствуя
неладное, Конрад сел и предложил сесть начальнику. Кунце вздохнул:
—
Контролирующий орган, проверяющий работу функциональных департаментов, проверил
и нашу работу. Было сделано несколько контрольных запросов в Отдел с целью
выяснить, как быстро мы на них реагируем и доходят ли,
на самом деле, обращения граждан до руководства Партии. С этим возникли
проблемы. Эффективность работы Отдела оказалась крайне низкой. Подсчитали общее количество запросов и ответов на них и оказалось,
что нами обрабатываются лишь тридцать процентов, а остальные семьдесят
процентов игнорируются. Из этих тридцати процентов, которые мы худо-бедно
обрабатываем, лишь один процент принадлежит вам. Если выражаться цифрами, вы
обрабатываете всего двенадцать запросов в год, то есть примерно один в месяц.
Остальные двадцать девять приходятся на ваших коллег, которые хоть и работают
не идеально, но гораздо эффективней, чем вы. — Проведя потрепанным носовым
платком по лбу, Кунце спросил: — Как такое могло
произойти? Что могло помешать вам обрабатывать больше
запросов — это же ваша прямая обязанность! Это то, за что вам платят зарплату!
Конрад
в ответ лишь пожал плечами и начальник продолжил:
—
Я не знаю, как мне быть. С одной стороны, я уважаю вас и ваш опыт, но с другой,
проверка уже прошла и, если мы сейчас не примем мер и не накажем виновного,
удар придется на весь наш отдел. Нас уже давно хотят расформировать в целях
экономии бюджета и вместо целого отдела назначить одного человека из отдела
прессы, ответственного за обращения граждан. Одного человека! — При этих словах
начальник вытянул указательный палец вверх и, следя за ним, посмотрел на
потолок. — Как такое возможно, чтобы один человек заменил целый отдел?! У них,
по-моему, не все дома, — продолжая смотреть на указательный палец, шепотом
проговорил он. — Так вот, чтобы спасти отдел, в котором, кроме вас, у всех есть
семьи, которые надо кормить, я должен пойти на жертвы.
—
Что это значит? — не понимая бессвязную и затянувшуюся речь начальника, спросил
Конрад.
—
Это значит, что я вынужден вас уволить.
Конрад
долго не мог понять смысла последней фразы. Не может такого быть, чтобы его
уволили. В Германии никого не увольняют. Это невозможно!
—
Это шутка? — спросил Конрад.
Начальник
посмотрел на него с жалостью.
—
Господин Фольксманн, вы что думаете, мне до шуток
сейчас? Я не клоун! И я бы не стал никогда так шутить со своими подчиненными!
Конрад
почувствовал, что перед ним все расплывается и на время потерял способность
думать. Это было несправедливо. Господин Кунце, как
никто другой, знал, на что именно Конрад тратил рабочее время: на выполнение
его, начальника, обязанностей. И по справедливости уволить должны были бы
начальника, поставив на его место Конрада. Но сказать об этом прямо Конрад не
мог. Поэтому он лишь вымолвил:
—
Но как, как такое возможно? Что мне теперь делать, куда идти?
—
Я понимаю вас. Но ничего не могу для вас сделать. Все, что мог, я уже сделал.
Начальник
пожал плечами и добавил:
—
К счастью, мы живем в Германии, поэтому у вас есть целых три месяца, прежде чем
вы станете безработным. Эти три месяца вы можете потратить на то, чтобы найти
новую работу. Советую не медлить и отправлять резюме в самое ближайшее время. А
я, в свою очередь, дам вам рекомендацию и не буду ничего писать о причинах
вашего увольнения.
Конрад
не нашел, что ответить начальнику. Поэтому тот продолжил:
—
Понимаете, у меня семья — жена и трое детей — и всех надо кормить. Я взял дом в
кредит, надо выплачивать каждый месяц. Столько обязательств. Если отдел
расформируют, мне конец. А у вас нет семьи, которую надо содержать. Будь я
холост, я бы ничего не боялся, а так…
Конрад
видел, что начальник ждет от него поддержки, и чувствовал себя виноватым, что
не мог этой поддержки оказать. Он не находил нужных слов, поэтому они оба
сидели молча, потом начальник резко встал, будто вспомнил о чем-то очень
важном.
—
Вы, кажется, собирались на обед. Не буду вас больше отвлекать!
Конрад
вспомнил, что действительно собирался на обед и, не теряя ни минуты, вышел из
кабинета.
3
По
пятницам в столовой подавали свиную вырезку с картофелем и кислой капустой — любимое
блюдо его отца, почившего полгода назад на шестьдесят пятом году жизни. У него
был рак желудка, последние годы жизни он практически ничего не ел и, будучи
гурманом, очень от этого страдал. Конрад вспоминал об отце каждый раз, когда
видел это блюдо. Он не мог себе простить, что не попрощался с отцом, так как
должен был все время находиться рядом с испытывающей тяжелую депрессию матерью.
Конрад всегда с ней сидел, когда нужна была помощь. Она часто болела,
жаловалась на сильные головные боли и боялась умереть.
Взяв
поднос, Конрад ушел в дальний угол многолюдной столовой — подальше от
остальных, и без аппетита съел все до последней крошки. Он не позволял себе
оставлять на тарелках еду, даже если блюдо ему не нравилось. Он знал: надо
съедать все.
Внезапно
у Конрада начала болеть голова. Боль, поднимаясь, шла от висков ко лбу и, делая
круг, возвращалась, пульсируя в висках. С чего бы это? Он выспался и не видел
причин для мигрени. Сложив приборы на тарелку, Конрад резко встал и, шатаясь,
отнес поднос на стол для грязной посуды. Затем поспешно, словно куда-то
опаздывает, вышел из столовой. Голова кружилась, и он, схватившись за перила,
пытался сохранить равновесие в ходящем ходуном помещении.
В
сером коридоре — обычно многолюдном во время обеда — было на удивление пусто. «Как
странно. Куда все подевались?» — подумал Конрад. Ему, обычно ищущему
одиночества, вдруг очень захотелось к людям. Он вернулся в столовую и
обнаружил, что и там почти никого нет. Две полные женщины собирали тарелки.
Первая что-то рассказывала, вторая смеялась. Увидев Конрада, женщины перестали
говорить и посмотрели на него.
—
Вы что-то хотели? — спросила одна из них.
—
А где остальные? — спросил Конрад. — Только что зал был полон, а теперь никого
нет.
—
А какое вам дело до остальных? Поздно вы пришли, молодой человек, никого больше
не осталось! — При этих словах женщины засмеялись и хитро переглянулись.
—
Да нет, я не голоден, я же здесь был только что, ел свинину с кислой капустой.
Я точно помню, что еще минуту назад зал был полон!
—
Вы не могли сегодня есть свинину с кислой капустой. У нас сегодня на обед было
нечто поинтереснее. — При этих словах женщины
переглянулись, и Конрада бросило в жар. — А теперь ступайте к себе и не мешайте
нам работать.
—
Куда же мне идти? Я собирался ехать к матери в Альтенбург,
даже чемодан взял с собой, а теперь, наверное, не успею на поезд.
—
А нам какое дело до вас? Идите куда хотите, только побыстрее — через минуту будет уже поздно! — сказала женщина
и, развернувшись, неторопливо, но уверенно, двинулась к нему.
Конрад
увидел, что в ее фартуке два больших кармана. В одном из них она держала руку,
нащупывая какой-то предмет.
Конрад
отпрянул и, пролепетав «до свиданья», выбежал из столовой, подгоняемый зловещим
и громким хохотом женщин. Коридор по-прежнему был пуст и наводил ужас. Выбора
не оставалось: либо странная женщина, либо коридор. Если пройти эти страшные
пятьдесят метров, за поворотом будет лифт, который довезет его до третьего
этажа. Но Конрад уже ни в чем не был уверен. А был ли лифт? А вдруг за этим
коридором будет еще один — длиннее и темнее первого? Что тогда он будет делать?
Вернется сюда или пойдет дальше? Если ему удастся добраться до третьего этажа, он
найдет и стеклянный тоннель, соединяющий два крыла Бундестага. А там уже до
Отдела рукой подать. Конрад представил путь, который ему предстоит пройти в
полном одиночестве, и у него заколотилось сердце. Но было одно обстоятельство,
которое заставляло его идти по коридору: если он не успеет на поезд, мать будет
очень расстроена. Она всегда ждала Конрада к пяти с накрытым к ужину столом и
обижалась, если тот опаздывал хотя бы на несколько минут. Уткнувшись обеими
руками в холодную стену, он стал осторожно, как лазутчик, пробираться вдоль
нее. Ноги заплетались. Коридор тянулся бесконечно. Конрад то и дело
останавливался и прислонялся щекой к холодной стене, будто ожидая услышать,
сколько еще идти.
—
С вами все в порядке? — спросил какой-то мужчина и потряс Конрада за плечо.
Конрад
огляделся и увидел, что он лежит на полу и вокруг него столпились люди. Вместо
ответа он спросил:
—
Откуда все эти люди?
—
Они здесь работают, как и вы, я полагаю,— мужчина внимательно, даже пристально
посмотрел на Конрада. — А сейчас время обеда и все идут обедать. С вами точно
все в порядке? Может, врача вызвать?
—
Нет-нет, я пойду.
Обрадовавшись
неожиданно появившимся людям, Конрад встал, дошел до лифта, доехал до третьего
этажа, прошел через стеклянный тоннель и направился в свой отдел. В кабинете
никого не было. Он взглянул на часы и убедился, что всего 14.30
и он никуда не опоздал, а даже успеет еще выпить чашечку кофе перед отбытием на
вокзал.
Конрад
отмерил кофе, включил кофеварку и открыл коробочку с шоколадным пирожным, купленным
по дороге на работу. Пирожного не хотелось, у него болел живот, и по-прежнему
сильно кружилась голова. Он решил ехать незамедлительно. Если он прибудет на
вокзал раньше, то сможет выпить кофе там. А за кофе, который он сварил, коллеги
только поблагодарят, потому что никто в их отделе почему-то не любил его
варить. И поскольку Конрад откажется сегодня от своей порции, его чашечка тоже
достанется кому-нибудь из коллег. Пирожное он может взять с собой: вот мама
обрадуется, когда увидит, что у него для нее подарок!
4
Едва
Конрад надел пальто, как в кабинет заглянул господин Кунце.
—
А ваши коллеги еще не вернулись с обеда? — спросил он.
Конрад
покачал головой, и господин Кунце вышел, пожелав ему
хороших выходных. При виде начальника Конрад вспомнил об увольнении, о котором, к своему
удивлению, он уже успел забыть. Воспоминание закололо в груди. Он не хотел,
чтобы мать волновалась. Но если он сегодня поедет в Альтенбург,
мать все поймет по его глазам. Поэтому он решил, что в эти выходные не поедет в
Альтенбург, а останется в Берлине в своей съемной
квартирке.
Конрад
решил немедленно позвонить матери, но едва он подошел к телефону и набрал
номер, как в кабинет ворвались коллеги, продолжавшие начатый во время обеда
разговор.
—
Да, Germanwings — это что-то! На
рождество билетов не достать! У них только в рекламе цена за билет девятнадцать
евро, а на самом деле — меньше, чем за сто никуда не улететь!
«Хорошо
им с их проблемами. Они думают о том, куда поехать на Рождество, а я должен
искать работу. Как же это несправедливо!» — подумал Конрад.
Коллеги
демонстративно вдыхали аромат свежезаваренного кофе.
—
Конрад, да ты уже кофе сварил!
—
Это ты нам сварил, да, Конрад?
—
А ты уже выпил кофе, тебе не надо оставлять?
—
Вот это я понимаю!
Одна
из женщин увидела открытую коробочку с пирожным и спросила Конрада, может ли
она угоститься кусочком. Другие женщины подбежали и тоже отломили по кусочку.
—
Мммм, как вкусно, — заголосили хором женщины. — Молодец,
Конрад! И что бы мы без тебя делали?!
Конрад
улыбался, хотя на душе скребли кошки: «Не хватало еще расплакаться перед всеми!
Срочно ехать домой и позвонить оттуда маме».
Конрад
попрощался и вышел из кабинета. Спустившись на первый этаж, он дошел до
крутящейся двери и кивнул вахтеру. Вахтер странно посмотрел на него, как будто
хотел что-то ему сказать, но Конрад не стал останавливаться и молча покинул здание.
Осенняя
промозглая погода стала еще более неприятной, чем утром. Накрапывал мелкий
жалящий дождик и дул ветер, а у Конрада, как назло, не было зонта. Пока он
дошел до автобусной остановки, его пальто и волосы стали мокрыми, но он этого
не заметил. Подойдя к расписанию автобусов, он сверился с часами. Ближайший
автобус через семь минут. Целых семь минут ждать, именно тогда, когда ему надо
было срочно добраться до дома и позвонить! Если бы коллеги не задержали его,
Конрад успел бы на тот автобус, который ушел три минуты назад, а теперь семь
минут растянулись в целую вечность. Семь долгих минут ожидания и тягостных дум,
что мама, должно быть, рассердится на него за то, что он не приезжает. Но он
хотел во что бы то ни стало отменить поездку в Альтенбург
и при этом не вызвать беспокойства матери, что было достаточно тяжелой задачей,
так как Конрад совсем не умел врать. Несколько раз, когда Конрад оставался в
Берлине, мать внезапно приезжала к нему с проверкой.
— Сюрприз! — кричала она с порога, открыв
дверь своим ключом. — Я нам тут поесть привезла! Ты наверняка ничего не ешь! — Конрад
тут же вскакивал, если лежал на диване, и помогал матери затащить сумки в
квартиру.
—
Я приехала проверить, как ты себя чувствуешь. А то упустишь болезнь, потом уже
не нагонишь.
Болезни,
свои и чужие, были ее любимой темой. Она могла говорить об этом часами.
Мать
заставляла Конрада лечь в кровать и не позволяла вставать без ее разрешения.
Раз в час мерила температуру и поила горькими самодельными настойками, от
которых Конрад морщился. Покормив его и дождавшись, пока он заснет, мать
стелила себе на диванчике. Она всегда оставалась до тех пор, пока Конрад
полностью не выздоровеет, а выздоровел ли он, решала тоже она: от одной до трех
недель могло продлиться полное и окончательное выздоровление сына. Только
тогда, когда она давала добро, он мог идти на работу, а она уезжала домой,
вытребовав у него обещание не болеть и на выходные
приехать «к своей старой никому не нужной матери».
Но
в этот раз Конрад, хоть и чувствовал недомогание, не хотел, чтобы мать
приезжала. Он хотел обдумать, что ему делать через три месяца, когда он
официально станет безработным. Он не представлял себя нигде, кроме политики. Но
если его сейчас так позорно вытурят из Отдела
обращений граждан, то путь в Бундестаг и в политику будет закрыт. Хоть
начальник и пообещал дать хорошую рекомендацию, он знал, что есть еще и
внутренние каналы получения информации и перед приемом на работу в другой, даже
самый незначительный, отдел Бундестага, они обязательно будут задействованы.
Тупиковая ситуация, ставящая крест на карьере Конрада. Но пока он еще работает,
можно все хорошо обдумать.
Мимо
остановки с визгом проезжали машины. Когда прошло семь минут, а автобус не
подъехал, Конрад заволновался. Странность усиливалась еще и тем, что кроме него
на остановке больше никого не было. Это могло означать только одно: все, кроме
Конрада, знали, что автобуса не будет и только он по
своей невнимательности остался в неведении. Сверившись с расписанием еще раз,
он понял, что ошибся, и автобус приедет еще через десять минут, потому что в
это время автобус ходил раз в двадцать минут, а не раз в десять минут, как
будет часом позже. Он встал со скамейки и подошел к обочине, чтобы лучше
увидеть, как автобус будет подходить к остановке. Он был очень зол на себя за
невнимательность и за то, что не решился позвонить матери с работы. Но не
возвращаться же ему теперь в кабинет, да и коллеги его не поймут. А интересно,
почему вахтер на него так странно посмотрел? Может быть, он уже все знает и
жалеет его? Конраду стало неприятно от этой мысли. А может быть, он удивился,
что Конрад уходит так рано — когда рабочий день еще не кончился? Конечно,
именно этим и объясняется этот недоуменный взгляд! Недовольство вахтера
обеспокоило Конрада, он мог сообщить в отдел кадров и его могли уволить за
нарушение трудовой дисциплины без соблюдения трехмесячного срока. Может быть,
все-таки вернуться и позвонить из бюро, таким образом можно убить сразу двух
зайцев: быстрее позвонить маме и убедить вахтера в своей благонадежности. Так
он подумает, что Конрад выходил на улицу обедать, а теперь вернулся и будет
работать.
Конрад
уже собрался вернуться, но подошел автобус, и перед ним распахнулась дверь.
Конрад несколько секунд колебался, так что водителю даже пришлось его
поторопить:
—
Молодой человек, вы едете?
Конрад
нехотя достал из кармана пальто проездной и показал водителю. Зайдя в автобус,
он не садился, потому что никак не мог решить, ехать ли ему домой или все-таки
выйти и вернуться в бюро пешком. Мысль о недовольном взгляде вахтера очень его
встревожила. Конрад боялся, что, не разрешив эту проблему сегодня, он все
выходные будет терзаться страхом, что в понедельник к нему применят
административные санкции с бессрочным увольнением и ни о каких трех месяцах
раздумий о том, что ему делать дальше, тогда и речи быть не может. Проехав две
остановки, Конрад нажал на красную кнопку, чтобы водитель остановился. Выйдя,
он пошел быстрым шагом в обратном направлении — в сторону Бундестага.
Количество автомобилей увеличилось. Все они куда-то торопились. Мало кто из
работающих в Берлинском правительственном районе жил в Берлине постоянно,
обычно служащие проживали в пригородах или даже в других землях Германии, а в
Берлине снимали квартиру.
5
Конрад
решил вернуться и дождаться, пока уйдут коллеги, чтобы потом позвонить матери
из бюро. А если они спросят, почему он вернулся, он скажет, что забыл сделать
одно важное дело, не допускающее отлагательства. На мосту, отделяющем Конрада
от здания, пришлось ускорить шаг, потому что дождь и ветер усилились.
Забежав
в здание, Конрад направился в комнату службы безопасности, чтобы показаться
вахтеру, который недавно косо на него взглянул, но того не было, а на его месте
сидела незнакомая женщина, вероятно, его сменщица.
—
А ваш коллега где? Он вышел? — спросил Конрад.
—
Кто? Хайнц? Так он ушел уже полчаса назад. Его смена закончилась.
—
Понятно, — разочарованно произнес Конрад, — а когда он будет в следующий раз?
—
Теперь его смена — в ночь с воскресенья на понедельник. А я могу вам помочь? — спросила
женщина.
—
Нет-нет, просто мне показалось, что ваш коллега хотел мне что-то сказать.
—
Да? А как вас зовут, я ему передам, что вы спрашивали.
—
Хорошо, скажите, что я заходил в пятницу после обеда и спрашивал о нем. Конрад Фольксманн меня зовут. Я работаю в Отделе обращений
граждан, а сейчас я должен идти на свое рабочее место, так как меня ждут важные
дела в моем кабинете.
—
Конечно, я ему передам! — посмотрев на Конрада с сожалением, женщина добавила:
— Грустно, когда в пятницу вечером приходится работать!
Конрад
кивнул и, не зная, что ответить женщине на это, показавшееся ему неоднозначным
высказывание, побрел в сторону лифта.
В
кабинете, к радости Конрада, уже никого не было. Коллеги тоже ушли раньше, и
это было как нельзя кстати. Он мог беспрепятственно звонить.
Конрад
набрал номер телефона.
—
Что? Не может быть! — услышал он голос матери. — Почему ты еще в Берлине? Я
тебя с минуты на минуту жду, а ты еще даже не выехал из Берлина?!
—
Мама, — начал Конрад робко, — мама, я сегодня не смогу приехать. Но ты не
переживай, у меня все хорошо, даже лучше, чем я ожидал. Меня, наверное, хотят
повысить, потому что меня вызвала сама канцлер! — Конрад попытался придать
своему голосу радостный тон.
—
Сама канцлер! — сначала Конраду показалось, что мать обрадовалась, но потом он
понял, что ошибся. — Сама канцлер… — повторила мать. — Ну, конечно, канцлер
тебе дороже матери! Тебе все дороже матери! Если бы у нее, у этой твоей канцлерши, была совесть, она никогда не стала бы отвлекать
чужого ребенка в пятницу вечером от семьи. Как ей не стыдно! А ты — тоже хорош,
не мог отказать?
Конраду
стало стыдно, что он, сам не желая того, очернил доброе имя канцлера в глазах
матери, но не нашел другой отговорки, которая, как ему казалось, успокоила бы
мать. А теперь получалось, что эта его отговорка не только не успокоила, но
даже наоборот — взволновала мать. Возможно, было бы лучше сказать, что он
заболел? Но тогда бы мать непременно приехала! Что ему оставалось делать, как не
солгать? А теперь получается, что он своими выдумками задел мать за живое и она
подумает, что он ее разлюбил.
—
Мама… — как мог более нежно и мягко произнес Конрад. — Мне очень жаль, что я
не смогу приехать … у меня нет выбора, поверь мне, иначе я бы обязательно
приехал.
Но
в ответ мать лишь сухо попрощалась и положила трубку.
Конрада
очень тяготило, что пришлось солгать матери. Но еще ужаснее было то, что ложь
не помогла и мать обиделась на него. Он долго сидел в нерешительности, то
поднимая трубку, то бросая ее на рычаг, и размышлял, не позвонить ли ему матери
еще раз с извинениями и обещанием сейчас же выехать в Альтенбург?
Или оставить все как есть и позвонить в понедельник?
6
Посмотрев
на часы, Конрад увидел, что уже начало шестого. Стояла тишина, и было слышно
движение стрелки часов. Конрад встал и приоткрыл дверь в коридор. На серый ковролин падал тусклый свет. Здание было абсолютно пустым.
Конрад закрыл дверь изнутри на ключ и сел за стол. Он долго сидел, а потом
машинально включил компьютер, чтобы проверить почту. Конраду редко кто писал на
личный ящик. Мать чаще общалась с ним по телефону, а университетские товарищи
уже давно не писали ни электронных, ни тем более бумажных писем.
Каково
было удивление Конрада, когда он увидел письмо с логотипом Фейсбука:
«Ваш друг Михаэль Клойзер прислал Вам сообщение».
Конрад
перешел по ссылке и увидел сообщение. «Привет, дружище! — писал Михаэль. — Как
поживаешь? Ты по-прежнему работаешь в отделе «жалоб и
предложений»?:-)»
Интересно,
почему это Михаэль заинтересовался Конрадом? Он никогда не писал ему, а тут
вдруг объявился, ни с того, ни с сего. Сначала он
хотел было оставить сообщение без ответа, но поразмыслив, пришел к выводу, что
Михаэль с его обширными связями в политических кругах — он все-таки стал
депутатом Бундестага — мог бы помочь ему с новой работой и поэтому ответил
максимально приветливо: «Да.
А ты?»
Но
Михаэль не стал отвечать на вопрос Конрада, а сразу перешел к сути: «Я на днях
был в Москве с парламентской группой, ко мне обратилась одна милая журналистка
с просьбой рассказать, как обычные граждане могут достучаться до канцлера. Я не
стал говорить ей, что никак, и пообещал связать с одним интересным
собеседником, имея в виду тебя. Ты же не откажешь мне в
просьбе пообщаться с юной особой на ставшую столь близкой тебе тему?;-)»
К
чему эти смайлики и подмигивания? Если Михаэль обратился к нему, Конраду, чтобы
обидеть, то ему это удалось! Как будто он сам не знает, что засиделся на этой
работе. Зачем ему об этом напоминать? Но Конрад решил, что не может позволить
себе обижаться на Михаэля, который сейчас мог бы быть ему полезен как никогда,
и ответил:
«Да
я, собственно, думаю о том, чтобы сменить эту работу…»
«Давно
пора, дружище! — ответил Михаэль — Ну так что, ты поговоришь с барышней? Я могу дать ей твои контакты?:-)»
«Да»
— ответил Конрад.
Ничего
более не сказав, Михаэль отключился.
Конрад
смотрел на застывшую маску чата и недоумевал, как таким людям, как Михаэль, при
всей их невежливости, удается многого добиваться? Конрад считал это
несправедливым, но не понимал, куда ему на это жаловаться. Ему казалось, что
судьба неблагосклонна к нему. Как иначе объяснить, что у
одних было все — жена, дом, машина, деньги, любовница, хорошая работа, дети и
прочие атрибуты успеха, а другие всего этого лишены, несмотря на то, что не
глупее, а иногда даже умнее? Вот Михаэль, например, что в нем хорошего? Почему
ему удалось сделать карьеру в политике, а Конраду — нет, хотя они одного возраста,
у них одинаковое образование и даже родились они в одном городе. Правда, в
отличие от Конрада, Михаэль очень рано съехал от родителей и стал жить
самостоятельно, подрабатывая после учебы, а Конрад не мог позволить себе
оплачивать отдельную квартиру, потому что мама не разрешала ему наниматься на
тяжелые студенческие подработки, опасаясь за его здоровье. Но ведь не
студенческие подработки сделали из Михаэля успешного человека!
Вдруг
внимание Конрада было привлечено всплывающим окошком: некто под именем «Nadia» вышел в чат:
«Привет!
Михаэль сказал, что ты профи Отдела обращений граждан
и я могу задать тебе несколько вопросов?»
«Да,
конечно!» — ответил Конрад.
Но
вдруг он вспомнил, что уже слишком поздно и его столь длительное нахождение в
кабинете в пятницу вечером может вызвать подозрение у вахтерши, которая видела,
что он зашел и не выходит, поэтому добавил:
«Только,
если это возможно, давайте пообщаемся понедельник, потому что сейчас мне надо
срочно уйти». Обращение Конрада на «вы» не осталось незамеченным, потому что
Надя ответила: «Да, конечно, я позвоню или напишу вам в понедельник».
Но
Конраду сейчас было не до формальных тонкостей, он ругал себя за то, что
задержался на рабочем месте, что могло вызвать подозрения, второпях выключил
компьютер, оделся и закрыл дверь на ключ. У окошка вахтерши Конрад
приостановился и, пожелав женщине хороших выходных, вышел через крутящуюся
дверь на улицу.
Впервые
за день Конрад испытал облегчение. Холодный берлинский воздух казался
спасительным. Чтобы немного отсрочить момент возвращения домой, где он
останется один на один с собой, Конрад решил пройти пешком несколько остановок.
Торопиться ему сегодня было уже некуда.
Оказавшись
дома около полуночи, Конрад съел принесенную с собой китайскую еду, купленную в
ресторанчике по соседству, выпил пиво и лег спать. На раздумья о будущем у него
больше не оставалось сил.
7
Проснулся
он рано утром от сильной головной боли. Он встал и почувствовал, что земля под
ним шатается. Медленно, нащупывая дорогу вдоль стены, он прошел на кухню и
выпил таблетку обезболивающего. Он чувствовал сильное
недомогание и не знал, что с ним происходит. В довершение ко всему, сильно
болел живот. Решив, что пока не стоит ничего предпринимать, он вернулся в
постель. Когда он проснулся, был уже полдень.
Он
поднялся с постели и подошел к холодильнику: тот был пуст, потому что ночевать
Конрад собирался в Альтенбурге и не сделал никаких
запасов. Оделся, вышел на улицу, купил хлеб, масло и джем к завтраку и вернулся
домой, сварил кофе и позавтракал. Было два часа дня, впереди еще уйма времени
для того, чтобы решить, что делать со своей жизнью дальше. Некоторое время он
сидел и смотрел в одну точку. Мысли вихрем проносились в голове. «Неудачник,
неудачник, неудачник» — говорил один голос. «Как это несправедливо», — вторил
ему другой. Он вспоминал разговор с начальником, потом
ему на память пришел инцидент в столовой. Ему казалось, что кто-то жестоко над
ним пошутил, заставив его поверить в то, что обед уже закончился
и он остался в здании один. Его
преследуют, это очевидно. Иначе как объяснить увольнение, угрозу странной
женщины в столовой, исчезновение, а потом появление людей в коридоре, странный
взгляд вахтера… Кто-то усердно пытается отыскать его слабые стороны, чтобы
обернуть их против него. Кому-то очень хочется нанести ему вред или даже убить.
Конрад
вскочил со стула и заходил по кухне. Потом подошел к двери и обнаружил, что
входная дверь открыта. Закрыв дверь на все защелки и замки, он подошел к окнам
и посмотрел вниз. На улице стояли парень и девушка, они курили и о чем-то
разговаривали. Он никогда их раньше не видел.
Конрад
отпрянул от окна, когда девушка, выпуская дым, вздернула голову и посмотрела
прямо на него. Он плотно закрыл все ставни и задернул шторы. Затем стал
открывать все шкафы в поисках подозрительных предметов. Сначала Конрад хотел
позвонить в полицию и сообщить о преследовании, но потом передумал. А вдруг
полицейские с ними заодно? Вдруг он своими действиями только ускорит свою
смерть? Да, скорее всего — полиция с ними заодно. Иначе как бы им удалось
преследовать его все это время? У обычных преступников нет стольких ресурсов,
сколько есть у полиции! Его хотят уволить с государственной службы, чтобы
уничтожить. Служащего просто так не убьешь, будет слишком много шума, а вот
простого безработного — запросто. Хлоп — и нет человека. Вот почему его
увольняют!
Конрад
хотел было встать, чтобы походить по комнате — так ему легче думалось. Но
комната заходила ходуном и он упал. Сладостное чувство отрешенности растекалось
по его телу.
8
Как-то
давно Конрад видел в репортаже о России, как бездомные собаки в этой стране
спят прямо на снегу. Он тогда подумал, что журналисты, наверное, подложили
вместо снега вату, чтобы получился удачный кадр: невозможно же спать на снегу и
не мерзнуть! Или у русских собак какая-то более плотная кожа, чем у немецких? Сейчас Конраду снилось, как кто-то вонзает в его
ноги мелкие иголки, а сам он лежит в снегу, белом и красивом, как мягкое
пуховое одеяло. Ему было очень холодно и больно, но встать он не мог. Он лежал,
а вокруг него ходили Надя и Михаэль и говорили: «Тебя уволили, ты нам больше не
нужен, поэтому можешь спокойно лежать в снегу и ничего не делать». Говоря это,
они кидали в него острые иглы, словно артисты в цирке, и смеялись. Когда боль
стала невыносимой, Конрад закричал, но они не слышали и продолжали бросать
иглы. От напряжения и боли он проснулся и с удивлением понял, что жив. Он
лежал, сжавшись калачиком, на кафельном полу в кухне, ноги его затекли, ему
было очень холодно, он стонал. Приподнявшись, он стал тереть ладонями
предплечья и ноги, чтобы согреться, затем встал и, опираясь о стену, прошел в спальню.
Не раздеваясь, он лег под одеяло и проспал всю ночь и весь следующий день.
Вечером воскресенья его разбудил телефонный
звонок. Звонила мама: она хотела узнать, приедет ли Конрад в следующие
выходные. Конрад ответил, что обязательно приедет. Наверное, что-то в его
голосе показалось ей подозрительным, потому что она спросила, не болен ли он.
—
Немного голова кружится… И живот болит. Тошнит.
—
И головные боли?
—
Да… — нерешительно ответил Конрад.
—
Боже ты мой, — запричитала мать. — Ну, неужели и ты тоже?!
—
Мама, что я тоже? — с тревогой спросил Конрад.
—
У отца твоего те же симптомы были! Немедленно ложись в постель и не вставай, а
я выезжаю в Берлин!
—
Мама, не…
—
Никаких не! Я так решила, значит так и будет.
9
Конрад
лежал в постели, ждал мать и думал об отце. Рак погубил его. Он не удивится,
если и у него, Конрада, обнаружат рак. Напротив, он посчитает этот диагноз само
собой разумеющимся в его череде неудач. Неудач? Пожалуй, наоборот, смертельная
болезнь будет как раз избавлением от одиночества, мучительных раздумий и
страхов, освобождением от тягот жизни. Как, наверное, пожалеют его
недоброжелатели о своем коварстве, когда увидят, как жестоко они обращались с
ним, смертельно больным человеком. Конрад представил себя, обессиленного, на
больничной койке. Химиотерапия не помогла, и он умирал, а рядом плакала бедная
мать. Да, вероятнее всего, у него рак, именно рак — причина его недомоганий и
головокружений, всех его проблем. Рак был врагом, с которым у него, Конрада, не
осталось сил бороться. Но как выглядел этот враг? Представив себе опухоль,
Конрад, однако, не чувствовал никакой злости на пузырь, похожий на сдувшийся воздушный шарик красного цвета. Но опухоль стала
надуваться и увеличиваться, принимая все более гладкие округлые формы и все
больше и больше напоминая человеческий облик. Шар надул щеки, здоровые и
румяные, у него появились глаза, нос и рот, и он заговорил голосом матери. Что
он говорил, Конрад не слышал и слышать не хотел, потому что не мог позволить
себе злиться на мать. Конрад дернул головой, пытаясь стряхнуть навязчивый образ
с красного ракового шара, но у него ничего не получалось. Чем больше он пытался
перестать думать об этом, тем больше картинка заполоняла воображение. Тогда
Конрад решил пойти на хитрость и стал вспоминать лицо отца, пытаясь заменить
рисунок на шаре. Отец накладывался плохо, смутно, нечетко, поверх лица матери,
так что шар превратился в мешанину лиц.
—
Рак… У меня опухоль головного мозга, — тихо произносил Конрад, представляя
перед собой сочувствующего слушателя. — Как я себя чувствую? Ужасно болит и
кружится голова, тошнит постоянно, я не могу есть. Не хочу есть. Только пить
хочу. Рак у меня наследственный.
«Как,
наверное, удивится Надя, когда завтра будет пытаться достучаться до меня в Фейсбуке», — думал Конрад. Он не будет ей отвечать, и она
подумает, что он передумал давать интервью. А может быть, Михаэль дал его
рабочий телефон — она позвонит, и ей скажут, что он заболел. Что, интересно,
она сделает? Конраду хотелось, чтобы Надя обо всем узнала.
Той
же ночью приехала мать и, увидев Конрада, вызвала скорую помощь.
—
Все будут хорошо, все будет хорошо, — твердила мать, когда Конрада усадили в кресло-каталку
и везли по коридору больницы.
—
Конечно, все будет хорошо! — услышала она бас медбрата. — Доктор Краузе и не таких больных поднимал.
Конрада
приняли без промедления. Осматривая больного, доктор то и дело произносил:
—
Хм… хм… интересно, интересно… хм…
—
Я боюсь, доктор, что у него рак. Мой муж тоже умер от рака, — тараторила мать.
—
Ну, этот здоровяк еще не умер и, дай бог, жить будет долго!
—
Но вы хорошо посмотрите: все признаки налицо. Голова кружится, боли, обмороки,
тошнота. Только внимательно смотрите.
—
И что же вы хотите, чтобы я увидел, уважаемая?
Оторопев,
мать промолчала.
—
Молодой человек, встаньте, пожалуйста, — сказал врач, обращаясь к Конраду.
—
Да что вы, доктор! — запротестовала мать. — Ему нельзя вставать, он же падает!
—
Если вы будете мешать мне проводить осмотр, я буду
вынужден попросить вас выйти из кабинета, — строго сказал врач.
Мать
поджала губы и стала смотреть в сторону, а Конрад встал и зашатался. Доктор
поддержал его за локоть и попросил сделать несколько шагов вперед.
—
Кружится голова?
—
Когда вы меня держите — не кружится. А когда отпускаете, начинает кружиться.
Доктор
усадил Конрада и стал писать что-то в своей тетради.
—
Вы женаты?
—
Нет, доктор, он не женат, — ответила мать, — у него времени нет жениться, все
работает. В Бундестаге! Его даже домой на выходные не отпускают, какая уж там
женитьба!
Было
видно, что врач хотел спросить что-то еще, но потом передумал.
—
Хорошо. Несколько дней вам надо будет провести у нас, чтобы сдать необходимые
анализы. Без анализов я не смогу назначить вам лечение.
—
Хорошо, — ответил Конрад.
—
Хорошо, — также согласилась мать. — А я могу с ним остаться?
—
Зачем?
—
Как зачем?! А присмотреть? Вдруг ему плохо станет?
—
Могу вас успокоить, госпожа…— доктор заглянул в карту Конрада, — … Фольксманн, у нас прекрасно обученный медицинский персонал.
Так что я прошу вас успокоиться и идти домой.
—
Да, мама, — нежно проговорил Конрад, — не переживай.
10
В
больнице Конрад осунулся. Он не ел, еда вызывала отвращение. Он перестал
вставать с постели, сделав исключение лишь однажды, когда белый голубь,
заблудившись в осеннем тумане, не увидел (или, как счел Конрад, не хотел
видеть) прозрачного стекла, разделяющего его и палату Конрада. От этого удара
палата задрожала, а в ушах Конрада пронесся свист, вырвавший его из полуденного дрема. Он бросился к окну: по идеально прозрачному
стеклу расходилась паутинка трещины, окрашенная кровью с прилипшими
белым пером. Происшествие с голубем показалось Конраду дурным
предзнаменованием, у него закружилась голова, и он упал. Сочувствующий взгляд
медбрата, шепот соседей по палате, старающихся как можно меньше беспокоить
тяжелобольного; потухший взгляд матери. Конрад был готов к худшему. Целую неделю длилось ожидание, и в конце недели его, наконец,
принял врач, чтобы сообщить результаты обследования.
Конрад
едва мог сдержать дрожь, краска совсем сошла с его лица, когда он вошел в
сопровождении матери в кабинет врача.
—
А, господин Фольксманн, — буднично сказал доктор Краузе. — Ваши анализы готовы.
Мать
положила руку на плечо Конрада.
—
Хочу вас поздравить, — медленно произнес врач, продолжая изучать результаты
анализов, — все в норме. У вас не обнаружено ничего, абсолютно ничего, что
могло бы вызвать тревогу.
Конрад
смотрел на врача с недоумением, а мать залилась краской.
—
Вы уверены доктор? Совсем ничего?
Врач
отрицательно покачал головой.
—
А как же симптомы? — и, не дождавшись ответа врача, продолжила: — Вы знаете, у
меня в прошлом году тоже подозревали рак, но его не нашли. А причиной моего
недомогания был клещевой энцефалит. Вы уверены, что у Конрада нет клещевого
энцефалита?
—
Уверен, абсолютно уверен. У него ничего нет. Он здоров.
Мать
была явно озадачена. В довершение ко всему, врач попросил оставить ее с
пациентом наедине. Когда женщина вышла, врач пристально посмотрел на Конрада.
—
Господин Фольксманн, я сказал вашей матери, что вы
абсолютно здоровы, но это не совсем так.
Увидев в глазах Конрада тревогу, врач поспешил
пояснить:
—
Вы абсолютно здоровы физически. Но ваши симптомы, головокружение, тошнота и
прочее, могут говорить о значительных душевных расстройствах. Поэтому я вам
настоятельно рекомендую обратиться к хорошему психотерапевту. — Доктор Краузе протянул ему листок с написанным от руки номером
телефона и фамилией. — Вот, возьмите. Доктор Вальтер — психотерапевт высшего
класса.
—
Но что же я ему скажу? — со страхом вымолвил Конрад.
—
Вам достаточно будет к нему прийти. До всего остального он докопается сам. Эти
малые вытащат на поверхность что угодно, — хмыкнул доктор Краузе
и добавил: — Только пойдите к нему без мамы, о’кей?
Конрад
положил свернутый лист бумаги во внутренний карман пиджака и вышел из кабинета.
Когда мать спросила, что сказал ему врач, Конрад лишь ответил, что тот
посоветовал ему спокойней относиться к жизни.
—
Нашел, что советовать. А еще врач называется!
11
Дома
Конрада ждало сообщение на автоответчике:
«Привет,
Конрад. Я звонила тебе на работу, мне сказали, что ты заболел. Что-то
серьезное? Хотела узнать, как ты себя чувствуешь. Если не сложно, напиши пару
строк в Фейсбук или позвони мне на мобильный…»
Это
была Надя. Конрад прослушал сообщение еще раз. На этот раз его поразил ее
голос: такой теплый и нежный, он дразнил воображение и радовал слух. Хотелось
слушать его еще и еще. Записав номер телефона, он решил звонить немедленно.
—
Алле, слушаю, — услышал он на том конце русскую речь.
Он
решил сразу говорить по-немецки:
—
Халло, Надя?
—
Да? А кто это? — Надя тоже перешла на немецкий.
—
Это Конрад Фольксманн, вы мне звонили, просили
перезвонить. Я лежал в больнице, а теперь выздоровел, услышал сообщение и сразу
перезваниваю.
—
О, Конрад! Я очень рада тебя слышать! Как ты себя чувствуешь? Что с тобой было?
—
Да так, ничего страшного. Просто небольшое недомогание, — поспешил ответить
Конрад.
—
Небольшое? Из-за небольшого недомогания — и сразу в больницу? Ну, ладно, ладно,
я не буду расспрашивать.
—
Да нет, дело не в этом. Просто диагноз не подтвердился, и все хорошо.
—
Ну, тем лучше! Я очень рада, что ты выздоровел.
—
Если хочешь, можешь сейчас задать мне вопросы.
—
Да нет, что ты! Какие вопросы! Давай потом, когда ты будешь на работе.
Надя
засмеялась, и ее смех показался Конраду обворожительным.
—
Ты так красиво смеешься, — промолвил Конрад.
—
Ой, спасибо. А у тебя красивый голос, — возвращая комплимент, ответила Надя. — Конрад,
расскажи мне что-нибудь о себе.
—
Рассказать тебе что-нибудь о себе? Но что? — Конрад занервничал. Он не знал,
как реагировать на такой вопрос. Он не знал, что рассказать о себе.
—
Конрад, обед готов, иди мой руки и за стол! — донесся из кухни голос матери.
—
Тебя, кажется, зовут кушать? — спросила Надя, смеясь.
—
Да, это мама… Она не любит, когда я задерживаюсь, потому что обед остывает.
Мне надо идти…
—
Приятного аппетита!
—
Спасибо… Пока! — неуклюже вымолвил Конрад и сбросил вызов.
Интерес
Нади немного пугал Конрада. Что это может значить? Конрад помыл руки и пошел
обедать.
—
С кем ты это разговаривал? — с ходу спросила мама.
—
Коллега звонила, спрашивала, когда я выйду на работу, — соврал Конрад.
Мать
усмехнулась. Конрад нахмурился и опустил голову, внимательно изучая содержимое
своей тарелки. Больше всего на свете Конрад ненавидел тунца, от одного запаха
этой рыбы в горле Конрада начинался спазм, но мать готовила ее каждый раз,
когда Конрад болел. Конрад не хотел огорчать мать, она же так старалась ради
него, поэтому сказал, что не голоден.
12
Конрад
чувствовал, что у него появилось нечто такое, о чем он хотел подумать в
одиночестве. Мать, неодобрительно покачав головой, отпустила его. Но ему так и
не удалось спокойно полежать. Мать с грохотом переставляла мебель и пылесосила,
пытаясь создать в «берлоге», как она называла квартиру Конрада, подобие уюта.
Пылесос то приближался к его комнате, стуча о дверь, то отдалялся и уходил в
другую сторону, то опять приближался, раздражая Конрада все сильнее и сильнее.
Мать всегда была против дверных замков, поэтому он не мог закрыть комнату на
ключ. Если даже ему удастся изолироваться от шума, он не сможет избавиться от
страха, что она внезапно откроет дверь, войдет и прочитает его тайные мысли.
Казалось, пылесос никогда не умолкнет. Прошло пятнадцать минут, а он все
работает и работает. Конрад ненавидел его.
Мать
никогда не просила Конрада помочь по дому и всегда следила за тем, чтобы он был
накормлен и аккуратно одет. Когда Конрад пошел в школу, она вышла на работу.
Через несколько недель ей показалось, что Конрад покашливает и она в тот же
день, взяв ребенка в охапку, побежала к врачу. Врач сказал «ничего страшного»,
кашель пройдет сам. Но женщина слезно попросила выписать хоть какой-нибудь сиропчик и освободить Конрада от школы, а ее — от работы, «чтобы
ребенок выздоравливал в благоприятных условиях». Неделю мать выхаживала
Конрада, изгоняя легкий кашель сложной и только ей известной смесью химии и
народной медицины, но кашель Конрада не проходил, а становился только сильнее.
Теперь Конрад кашлял долго и мучительно.
Повторно
пошли к врачу, и мать попросила Конрада показать, как он кашляет. Конрад
продемонстрировал, и врач, бегло послушав Конрада и сделав короткую запись в
истории болезни, сказал:
—
Это нервный кашель. Я направлю вас к невропатологу.
Невропатолог
согласился с диагнозом ЛОРа и прописал успокоительное.
Конрад
делал все, что требовала мать. Пил противные капли, тепло одевался и слушал на
ночь успокаивающие мелодии, но кашель не проходил. Иногда матери казалось, что
Конрад получает от него удовольствие, и тогда она требовала немедленно
прекратить. Конрад на несколько минут замолкал, а потом все начиналось сначала.
Конрад
опять попытался подумать о Наде. Нет, он не хочет, чтобы она увидела его,
такого неуклюжего и нескладного. Он встал у зеркала и стал сгибать руки в
локте, как бы качая бицепсы. Кожа свисала складками. Мать запрещала Конраду
заниматься спортом из страха, что он по неосторожности нанесет себе травму и
добыла справку для школы, что он «по физиологическим и психологическим причинам»
не может посещать уроки физкультуры и труда.
Шум
пылесоса стих. Конрад повернулся к стене и заулыбался, прокручивая в голове
разговор с Надей, особенно ее слова о том, что у него красивый голос. Больше
всего на свете он хотел бы сейчас еще раз прослушать автоответчик, но не мог,
потому что в соседней комнате возилась мать. Надя, Надя, какая ты, Надя? Мысли
о Наде возбуждали в Конраде приятные чувства, и он фантазировал, какой могла бы
быть девушка с таким нежным голосом. Ему не терпелось попасть на работу, чтобы повнимательнее рассмотреть ее профиль в Фейсбуке.
Если повезет, там будет фотография. Скорее бы настало завтра!
Часть
II
1
—
Меня зовут Конрад. Конрад Фольксманн.
Молодой
человек улыбнулся и протянул руку сидевшей у окна пассажирке рейса
Берлин-Москва. Тучная женщина оторвалась от чтения журнала, равнодушно
посмотрела на Конрада и кивнула. Конрад положил руку на колено и посмотрел
перед собой: длинная вереница пассажиров стояла, ожидая освобождения прохода от
копошащихся в ручной клади людей. Мужчина справа, пыхтя, продолжал запихивать
сумки между густо наваленными шубами и пакетами Duty
Free.
—
Коньяк будешь?
—
Извините, я плохо говорит русски язык, — улыбнулся Конрад.
—
А, иностранец! — осенило мужчину, и он воскликнул, гордясь своей
проницательностью: — Немец!
—
Да, нэмец, нэмец!
—
А я немецкий знаю — в школе учил! Хэндэ хох, Гитлер капут! — При этих словах мужчина затрясся от
смеха.
Конрад
не понял ни слова и вежливо переспросил:
—
Wie bitte?[1]
Мужчина
решил не переводить и махнул рукой.
—
Ну, давай. За дружбу народов и за мир во всем мире.
В
руках у Конрада вдруг оказался пластиковый стаканчик, доверху заполненный
коньяком. Приятное тепло разлилось по телу. Усталость и голод дали о себе
знать: его быстро потянуло в сон. Все переживания остались позади, и он уснул,
впервые за последний месяц, как младенец, прижавшись лицом к рюкзаку. Конрад
смутно слышал постукивание посуды, грохот проезжающей тележки, чувствовал запах
еды и коньяка, его кресло то и дело шаталось, но он не мог открыть глаз,
проснуться, принять участие в этой самолетной жизнедеятельности. Ему хотелось
только одного: спать.
После
телефонного разговора с Надей прошло почти два месяца, которые полностью
изменили его жизнь. В первый же день после выхода на работу Конрад зашел на ее
страничку в Фейсбуке. Надя оказалась очень красивой
девушкой с круглым лицом и задумчивым взглядом. Разглядывая фотографию, Конрад
не заметил, как сзади подошел коллега Дитер. Увидев
Надин портрет, он присвистнул.
—
Вау, какая девушка! — сказал он. — Русская красавица Надья! Познакомишь?
—
А ну-ка, а ну-ка, — сказала Марианне, другая коллега Конрада, — мне можно
посмотреть?
Марианне
подбежала и встала за Конрадом.
—
Это твоя девушка? — спросила она недоверчиво.
—
Девушка Конрада? Я тоже хочу посмотреть! — послышался из-за дальнего стола
голос Бригитте.
Через
пять минут весь отдел стоял возле Конрада и обсуждал внешние данные «девушки
Конрада».
Конрад
попытался было разубедить собравшихся, объяснить, что
Надя — просто знакомая (о причине знакомства Конрад тоже не хотел
распространяться), но коллеги лишь ухмылялись в ответ. Конрад никогда не
говорил о личной жизни и не делал даже намека о наличии таковой.
—
Ну, конечно, просто знакомая! — сказал Дитер. — Женщина
и мужчина не могут быть просто знакомыми.
Слух
о том, что у Конрада есть девушка из России, распространялся с бешеной
скоростью. Уже через пару дней ему стало казаться, что все показывают на него
пальцем и шепчутся за спиной. И даже господин Кунце,
подошедший к нему с документом, как бы невзначай спросил:
—
Это правда, что у вас есть русская подружка?
Вторжение
коллег в личную жизнь привело Конрада в замешательство. Если до этого он и не
думал о Наде как о женщине, то теперь у него не оставалось другого выбора.
2
Разговор
с Надей о работе отдела прошел удачно, однако с того дня Конрад был очень
взволнован. Он досадовал на себя за свою неосторожность. Если бы коллеги ничего
не узнали о Наде, ему было бы легче. Но они каждый день подтрунивали над ним, спрашивая:
«Как поживает твоя русская подружка?» Он чувствовал себя очень одиноко,
особенно вечерами, когда был предоставлен самому себе. Дома у него начинались
головокружения и возобновились симптомы, которые неделю назад привели его в
больницу. Он не понимал, что делать дальше, и ему было очень страшно. Не видя
другого выхода, он пошел на сеанс к психотерапевту, к которому советовал
обратиться врач из больницы.
Выслушав
жалобы Конрада на головокружения, доктор Вальтер перешел к вопросам.
—
Чего вы боитесь? — спросил он.
—
Я боюсь упасть, — ответил Конрад.
—
Что будет, если вы упадете?
После
двадцати минут странных и неприятных вопросов Конрад, сам того не понимая, стал
рассказывать доктору Вальтеру о Наде. О, как мечтал Конрад порой о настоящей,
страстной, плотской любви! Но почему-то никто не видел в нем мужчину, которого
можно было полюбить. Чем больше он мечтал о какой-нибудь девушке из своего
окружения, тем дальше она от него отдалялась, словно мираж в пустыне.
Женщины
любили Конрада за его «непосредственность», но это же качество не позволяло им
видеть в нем мужчину. Познакомившись с девушкой, он обычно сразу же говорил и делал
что-то, что вызывало у нее мгновенную симпатию, например: «Я ужасно рад
знакомству, потому что я очень нуждаюсь в настоящем друге!» В ответ девушка
тотчас снимала маску кокетства и отвечала, что и у нее почти нет друзей. За
этим признанием следовало другое: что ей надоели мужчины, которые все хотят «известно
чего», и подруги, с которыми стало скучно, потому что они говорят только о
сексе и шмотках. Конрад кивал и слушал. Конечно, после
таких признаний он не станет ничего требовать. Он считал, что женщине нужно
время, чтобы полюбить его, и он сначала должен заслужить доверие в качестве «друга»,
а уже потом его можно будет рассматривать и как «мужчину». Но превращения из
друга в мужчину так никогда и не происходило. Даже если Конрад и осмеливался
говорить с женщинами о своей любви, то делал это так завуалировано, что те не
понимали (или не хотели понимать), что речь идет о признании.
Выйдя
от психотерапевта, Конрад обнаружил, что голова больше не кружится. Он ощущал
необычайную ясность ума, и, казалось, у него появились новые силы. Он решил,
что ему нужна любовь, и что Надя была послана ему свыше, потому что она,
кажется, относится к нему хорошо. Больше он не протестовал против навязчивого
желания коллег называть Надю его девушкой и даже был рад этому, старался как
можно чаще выходить в Фейсбук, чтобы иметь
возможность пообщаться, хотя и боялся показаться ей надоедливым, считая, что
преимущество первого шага должно быть за женщиной. И Надя делала шаги. Увидев,
что он в чате, она всегда что-нибудь ему писала. Конрад очень хотел видеть в
Наде больше, чем просто «ник» в Фейсбуке, но не знал,
как переступить эту грань. Идею подала сама Надя. Она спросила у него однажды
(возможно, это была простая вежливость), не хочет ли он приехать в Россию.
Конрад сразу согласился. Идея, что ему срочно необходимо обрести счастье, стала
всепоглощающей, и Конрад, забыв о том, что в самое ближайшее время станет
безработным, отправился в агентство «Russland-Reisen».
Чтобы
мать не узнала о его поездке, он решил слетать в Москву всего на три дня: в
этом случае не требовалось брать больничный на работе, достаточно предупредить
коллег. Он придет на работу в четверг, а в пятницу, как обычно, поедет к матери
в Альтенбург.
3
Конрад
проснулся от того, что что-то терлось об его ноги. Это сосед пытался вытащить
свою сумку из-под сидения. Открыв глаза, он увидел, что проход заполнен людьми.
Они все толпились и куда-то торопились. Стюардесса в микрофон безуспешно
просила всех «оставаться на своих местах до полной остановки самолета». Со всех
сторон слышался гомон, как на базаре, люди с важным видом о чем-то кричали по телефону.
Его сосед, уже одетый, с деловым видом стоял и говорил по телефону, не обращая
внимания на Конрада. В руках у него были пакеты из Duty
Free и вытянутая из-под
сидения сумка. Соседка справа, презрительно оглядев окружающих, продолжала
читать журнал.
Конрад
ненавидел скопления людей, он их до ужаса боялся. Поэтому, когда остальные
направились к выходу, он остался сидеть на месте, по-прежнему держа обеими
руками рюкзак.
—
Дайте выйти! — потребовала соседка у окна, поняв, что Конрад может просидеть
так еще долго.
—
Ах, да, да… — Конрад встал и дал соседке выйти, а сам сел на прежнее место.
Сам
он вышел только тогда, когда в самолете не осталось ни одного пассажира.
Бортпроводники уже убирали салон. Они увидели Конрада и попросили его покинуть
самолет. Он неохотно встал, тяжело вздохнув, достал свое пальто с антресоли и,
наспех одевшись, направился к выходу. Стюардессы переглянулись («Вот чудак»).
Конрад прошел серый коридор, соединяющий самолет с терминалом. Он двигался
медленно, постоянно озираясь по сторонам. У входа в здание стояла строгая
девушка в форме и показывала, куда идти. Конрад проследовал к паспортному
контролю. Слева была видна взлетная полоса, а справа — закрашенная белой краской
стеклянная стена. Следуя указателям, Конрад повернул направо и спустился по
лестнице, сразу очутившись у пограничного кордона. Достав паспорт, он
направился к окошку.
—
Где миграционная карточка? — услышал он строгий голос человека в форме.
Конрад
не понял вопроса и вопросительно смотрел на пограничника. Тот без слов достал
какой-то формуляр и отдал его Конраду вместе с паспортом:
—
Заполняйте! — сказал пограничник и повернулся к коллеге.
Конрад
подошел к стойке. В формуляре была графа «адрес в России» и он не знал, что
вписать, потому что не знал адреса Нади. Он долго стоял и не мог решить, что
ему делать, потому что не может же он пойти к пограничнику с незаполненным
формуляром. Увидев его затруднения, подошла сотрудница погранслужбы. Он сказал
на ломаном русском, что не знает адреса Нади, у которой остановится.
—
А телефон есть? Позвонили бы, узнали.
Конрад
с ужасом понял, что и телефона Нади у него нет.
—
Что же мне с вами делать, с таким неприкаянным? — сказала женщина. — А вас
кто-нибудь встречать будет?
Конрад
ответил, что его должна встречать Надя. Пограничница
велела ему оставаться на месте, а сама куда-то ушла с паспортом и не до конца
заполненной миграционной карточкой. Вернулась она минут через пять.
—
Нашла я вашу Надю. Вот адрес. Впишите своей рукой и бегом на выход!
Конрад
сделал все, как сказала служащая, и через несколько минут, пройдя пограничный
контроль, оказался у ленты багажа. Все пассажиры уже давно разобрали свои
чемоданы, и лента замерла. Конраду пришлось обойти ее, чтобы найти свой
чемодан. Пройдя через зеленый коридор, он вышел к встречающим.
4
Надя
сразу узнала Конрада. Высокий голубоглазый шатен с острым, «волевым»,
подбородком. Однако, увидев Конрада, Надя поразилась разнице между
фотоизображением и человеком, который сейчас шел к ней. Надя не могла понять,
что в нем не так. Несмотря на длинные ноги, он передвигался медленно и был
похож на медведя. Конрад тянул большой чемодан, на спине висел рюкзак с
логотипом страховой компании Allianz, а в руках он держал плюшевого
медвежонка.
—
Это тебе! — произнес Конрад по-русски.
—
О, спасибо, Конрад! Так ты говоришь по-русски? — спросила Надя.
—
Я говоришь русски! — обрадовался Конрад.
Надя
засмеялась, а Конрад достал из бокового кармана рюкзака немецко-русский
разговорник, открыл по закладке нужную страницу и воскликнул:
—
Я рад познакомиться с тобой!
—
Я тоже рада. Ну что, пойдем?
В реальности Надя была даже красивее, чем на
фото. Таких красивых девушек Конрад никогда еще не видел; все девушки, с
которыми ему доводилось общаться раньше, одевались намного проще. Он
почувствовал себя некрасивым рядом с ней и оробел. Пребывание рядом с такой
красивой девушкой пугало его.
Сев
в электричку до Москвы, Конрад все время испытывал смутную тревогу и не мог
понять, с чем она связана. Он стал напряженно всматриваться в пролетающие мимо
пейзажи, как вдруг зазвонил телефон: ему звонила мама.
Сначала
Конрад не хотел поднимать трубку, но, встретившись с Надей взглядом, решил
ответить. Будет неправильно, если она подумает, что у него есть тайны.
—
Конрад, ты где? Я тебе уже три часа не могу дозвониться. Почему телефон
отключил?
—
Я… как всегда… — Конрад посмотрел на часы. В Германии было время обеда, но
как сказать маме, что он обедает, при Наде, которая знает, что он не обедает?
Что Надя подумает о нем?
—
Я в пути, — промямлил он.
—
В столовую идешь? — спросила мама, и Конрад вздохнул с облегчением, потому что
на этот вопрос можно было ответить простым «да».
—
А то мне приснилось, что ты исчезаешь. Мне стало так страшно!
—
Нет, мама, конечно, нет, — произнес Конрад, посматривая на Надю.
—
Позвони мне вечером, как придешь с работы.
—
Хорошо, мама, конечно, позвоню.
Конрад
не хотел говорить Наде о том, что ни мама, ни коллеги, не знают, что он уехал в
Россию. Он боялся, что Надя сочтет его лжецом.
—
Твоя мама? — спросила Надя. — Ее имя Моника Фольксманн?
—
Да, а откуда ты знаешь?
—
Ну, так она меня сегодня как раз в «друзья» на Фейсбуке
добавила.
Конрад
расстроился, услышав эту новость. Теперь он боялся, что Надя проговорится маме,
что он у нее, и в то же время не хотел просить Надю это скрывать. Он все время
думал об этом затруднении, пока Надя не прервала молчания.
—
А как твоя мама отнеслась к тому, что ты поехал в Россию?
—
Мама? — переспросил Конрад. — Как отнеслась? Нормально…
—
Хорошо, когда с матерью такие хорошие отношения. А мы с моей мамой почти не
общаемся, раз в месяц созвонимся — в лучшем случае. А мне бы так хотелось…— Надя
не закончила фразу, потому что они уже подъехали к Белорусскому вокзалу.
5
Конрада
поразила слякоть на улице, его замшевые ботинки, предназначенные для сухой
декабрьской Германии, тут же угодили в месиво. Он старался идти, высоко
поднимая ноги, чтобы не вляпаться в грязь, отчего
выглядел нелепо. Пытаясь тянуть свой чемодан по разбитому тротуару, он то и
дело останавливался, складывая ручку чемодана и перенося его через яму.
Огромные толпы людей, прямо как в Германии во время карнавала или Октоберфеста, спешили к метро. Надя взяла у Конрада чемодан
и ловко покатила его по асфальту, объезжая пробоины. Конрад едва поспевал.
Вдруг кто-то потянул его за рукав.
—
Молодой человек, вам айфончик не нужен? — спрашивала
какая-то смуглая женщина в черной юбке до пола и косынке, протягивая ему
несколько телефонов, — Недорого! Возьмите, не пожалеете!
Конрад
не сообразил, чего от него хотят и попытался двинуться вперед, но понял, что
упустил Надю из виду. Он потерялся не более чем на минуту, но когда вдруг
услышал свое имя, выкрикиваемое знакомым голосом, он чуть не расплакался, но
вовремя сдержал себя, так как не хотел, чтобы Надя его жалела. Взяв его за
запястье, Надя повела его в метро: через стеклянные двери, которые неутомимым
конвейером впитывали внутрь и выбрасывали наружу людей то аккуратными соляными
щепотками, то горстями камней, то каменными водопадами — в бездну городской
стихии. Войдя внутрь, Конрад почувствовал едкий запах, исходивший от
устроившихся в узком проеме между стеклянными дверьми бомжей. Они прошли мимо
них и встали в конец длинной очереди в кассу. В окошке сидела полная
ярко-накрашенная матрона и неспешно выдавала билеты. Она не улыбалась, и
Конраду казалось, что она чем-то недовольна. Затем Надя объяснила Конраду, как
пройти через турникет. Это оказалось нелегкой задачей, учитывая массы народа на
станции. Когда они направились к эскалатору, Конрад услышал оглушающий свист, а
потом его кто-то толкнул так, что он чуть не упал. Какой-то смуглый парень
летел вниз по ступенькам, а за ним бежала полная женщина в синей форме и что-то
кричала. Оглянувшись, Конрад увидел еще нескольких
молодых людей, перепрыгивающих через турникет и бегущих, мимо смотрительницы,
которая расставив руки, пыталась их задержать.
—
Что они делают? — спросил Конрад.
—
Играют в догонялки.
Увидев
непонимающий взгляд Конрада, Надя пояснила:
—
Они просто не хотят платить.
Конрад,
который до этого ни разу не был в московском метро, удивился:
—
А что, можно не платить?
—
Можно, — ответила Надя, — если ты быстро бегаешь.
Длинный,
невероятно длинный эскалатор поразил Конрада. Справа люди стояли — с
чемоданами, сумками, клетчатыми баулами, а слева бежали вниз по ступенькам.
Звучал приятный рекламный голос, но затем на пассажиров вдруг обрушился бас: «Женщина,
возьмите ребенка на руки! Мужчина, не ставьте сумку на поручень!» Внезапно
эскалатор сделал рывок и остановился. От неожиданности Конрад чуть не упал.
Люди вокруг стали вздыхать, шипеть и возмущаться.
Когда
подъехал поезд, Конрад с Надей втиснулись в набитый до предела вагон. Кто-то
толкнул Конрада в спину. Он оглянулся и увидел, что за ним стоит тучная женщина
и пытается отвести от своего лица его рюкзак. Конрад снял рюкзак со спины и
поставил его на чемодан. В тот же миг место, ранее занимаемое рюкзаком,
заполнилось телом женщины, которая тесно прижалась к нему грудью. Конрад не
привык к такой близости с незнакомыми людьми и попытался отступить, но впереди
тоже не было места, и он был вынужден терпеть. На лбу выступил пот, он
чувствовал, что задыхается и начал глубоко дышать. К счастью, они подъехали к
остановке, на которой многие вышли, и дышать в вагоне стало легче. Конрад
увидел, что пассажиры в вагоне хмурые, никто не разговаривает и не улыбается.
Да и ему, Конраду, было не до улыбок и любезностей в этой давке, однако он
сделал усилие над собой и улыбнулся Наде.
6
Когда
они приехали в Медведково, уже темнело. Но даже несмотря на это Конрада поразили гигантские массивы
высотных бетонных зданий, в которых жили москвичи. Казалось, в одном таком доме
могли поместиться все жители Альтенбурга. Надя жила
на семнадцатом этаже. Конрад чувствовал, как комок подступает к горлу, когда
они поднимались на лифте, входили в квартиру. Оставшись наедине с Надей, Конрад
задрожал.
—
Тебе холодно? — спросила она.
—
Нет… — шепотом ответил Конрад.
Обитая
бордовым, местами уже потрескавшимся кожзаменителем, входная дверь закрылась.
Под ногами у Конрада был дряхлый половичок, под которым виднелся облупленный
паркет. Обои имитировали кирпичи, из которых в нескольких местах торчали
гвозди, вбитые, вероятно, для календарей. Конрад посмотрел на шикарную
хрустальную люстру в прихожей, которая не гармонировала со скромной обстановкой
квартиры. Тусклый свет заворожил его. Люстра переливалась то яркими красками,
то ослепляющими бликами, то, казалось, состояла из простого мутного стекла.
—
Вот тапочки, надевай, а то у нас холодно, — услышал он голос Нади.
Конрад
послушно прошел за Надей, которая уже ставила чайник.
—
Устал? — спросила Надя. — Чай будешь?
Конрада
колотил мелкий озноб. Он вдруг почувствовал панику. Он не знал, как вести себя
с Надей. Он так долго готовился к тому, что ему предстоит играть не привычную
роль закадычного друга, а изображать кавалера, что, вдруг оказавшись перед Надей,
растерялся и не знал, как реагировать на такие, казалось, простые вопросы.
—
Я тебе налью чаю, согреешься, — решила за него Надя.
Отпив
глоток, Конрад поставил чашку на стол и быстро-быстро заговорил:
—
В этом доме, я посчитал, двадцать два этажа, и целых двенадцать подъездов. Если
на каждом этаже по четыре квартиры, а также, если предположить, что в этих
четырех квартирах живет в среднем двенадцать человек, то получается, что на
двадцати двух этажах в двенадцати подъездах живут три тысячи сто шестьдесят
восемь человек. Десяти таких домов хватит, чтобы обеспечить квартирами всех
жителей Альтенбурга!
Сказав
это, Конрад выпучил глаза и положил руки на колени.
—
Садись, пять! — ответила Надя и рассмеялась.
—
Пять? — переспросил Конрад.
—
Ну да, «пятерка» — наша лучшая оценка в школе. У вас — «единица» лучшая, а у
нас — «пятерка».
—
А! — тоже рассмеялся Конрад. — А у меня для тебя подарки!
Конрад
побежал в прихожую и открыл чемодан. Вытащив оттуда пакет, он достал большую
упаковку разноцветных мармеладных мишек Haribo и немного помятого шоколадного
Санта-Клауса.
—
О, Конрад, как мило! Мармелад и шоколад — это все, что нужно женщине для
счастья!
Увидев,
что Конрад расстроился из-за смятого уха Санта-Клауса, Надя поспешила его
успокоить.
—
Нет-нет, все хорошо, — отломив ухо, она тут же его съела.
Другое
ухо протянула Конраду.
Воцарилось
молчание. Ни Конрад, ни Надя, не знали, что сказать. В кухне повисла тягучая
тишина. Конрад понял, как далеко от дома он оказался, и его сердце заныло. Для
того чтобы вернуться, ему предстояло проделать огромный путь: доехать до
аэропорта, пройти регистрацию, долететь до Берлина. Конрад никогда еще не
уезжал от дома так далеко.
—
Ты грустишь, — заметила Надя. — Тебе скучно?
Конрад
молчал. Он не знал, как ответить на этот вопрос и как будто на что-то решался.
Обхватив чашку руками, будто бы ища подспорья, он ответил:
—
Мне страшно. Я еще никогда не уезжал так далеко от дома.
—
Да? Ты никогда не был за границей? — воскликнула Надя, пораженная его словами.
—
Нет. А ты?
—
Тысячу раз! Как можно жить, не видя мира? Ты же свободен, живешь в свободной
стране, можешь путешествовать, смотреть, как живут другие люди. Как можно этим
не пользоваться?!
Мир
Конрада перевернулся с ног на голову, а Надя не хотела его понять. Конраду было
и так одиноко и страшно вдали от дома, а она, вместо того, чтобы успокоить его,
заверить в том, что все хорошо, стала его порицать.
После
некоторого замешательства Надя раскрыла пакет с мармеладными мишками и
протянула несколько штук Конраду. Он посмотрел на нее с благодарностью и взял
медвежат.
—
А ты Макдональдс любишь? — спросила Надя.
—
Да! — восторженно ответил Конрад. — А я и не знал, что в России есть
Макдональдс!
Надя
достала мобильный из сумки и набрала номер.
—
Это моя подруга, Оля, она тоже знает немецкий. Ты же
не возражаешь, если она к нам заедет? — И, перейдя на русский, стала говорить в
трубку:
— Оль? Привет! Да, уже здесь. Да нет, я потом
тебе расскажу. Нееет, это не то, совсем не то… Пойдем
в Макдональдс… Ну, пожалуйста, я без тебя с ума сойду.
Отлично, жду.
Сразу
после разговора с подругой, из которого Конрад понял только слово «Макдональдс»,
Надя показала Конраду его комнату и куда-то ушла. Конрад принялся раскладывать
вещи: две новые пары шерстяных брюк, купленные недавно в магазине в Альтенбурге, напомнили Конраду о маме и согревали сердце;
зимние ботинки, рубашки, подтяжки, носовые платки, нижнее белье, пижама; зубная
щетка и зубная паста с клубничным вкусом; биография Аденауэра — настольная
книга Конрада, фотография мамы в рамочке. Все это Конрад бережно выложил из
чемодана и переложил на постель, когда услышал звонок в дверь.
7
Вернулись
они вечером. Кукушка в гостиной выскочила из своего домика и девять раз
прокричала «ку-ку».
—
Ну, и как тебе наш русский Макдональдс? — спросила Ольга.
—
Отлично! Я очень люблю Макдональдс, только редко хожу, потому что пища там не
очень полезная.
—
Чай будете? — спросила Надя.
—
Да! — воскликнула Ольга, не дав Конраду времени подумать.
Надя
поставила чайник, а Конрад с Ольгой сели на диван. За чаепитием прошел еще час.
Надя с Ольгой о чем-то увлеченно разговаривали по-русски, как будто не замечая
Конрада, а он молча сидел и ни о чем не думал.
Когда
часы пробили десять, Ольга ушла. Проводив подругу, Надя села на диван напротив
Конрада, но в этот момент зазвонил его телефон. Конрад вскочил и выбежал из
комнаты, а когда вернулся, сказал Наде, что звонила мама.
—
Мама… ну да, я же уже немного знакома с твоей мамой…
—
Да? — встревоженно спросил Конрад.
—
Ну, я же рассказывала тебе, мы с ней друзья. В Фейсбуке.
Чем она занимается? Она работает?
—
Мама никогда почти не работала. Она сначала долго сидела со мной — я был
больным ребенком, а потом получила инвалидность.
—
Инвалидность?!
—
Да. У нее вегето-сосудистая дистония,
проблемы с желудочно-кишечным трактом, боли в спине и клещевой энцефалит
головного мозга. А еще — проблемы с нервами, — отбил Конрад на одном дыхании и
внезапно остановился.
—
О боже! Бедная твоя мама. А отец?
—
А отца мы похоронили… у него был рак… ему было 65 лет.
—
Соболезную… — Надя вдруг стала тереть лицо.
—
Мы с мамой даже немного рады, что отец от нас ушел. С ним было много хлопот.
—
Да?
—
Ну да. Он не любил ни меня, ни маму. Ему пришлось жениться на маме — она
забеременела. Мама очень много вынесла из-за меня. Я тяжело ей достался. — Конрад
сделал паузу, но Надя не хотела его перебивать, поэтому он продолжил: — Когда я
родился, мама полностью посвятила свою жизнь мне, сколько я себя помню, она
всегда была со мной, и я ей очень за это благодарен. Она никогда меня не
предавала и не предаст. Когда я учился в школе, она всегда защищала меня от
насмешек одноклассников. Я был таким нескладным, таким несовершенным, что со
мной никто не хотел дружить. Мама ходила в школу и бранилась с моими
одноклассниками. Задирать меня перестали, но все равно со мной никто не хотел
дружить. Тогда мама сказала, что мы не будем ни перед кем унижаться, что нам
никто не нужен и что мы обойдемся без них. Она всегда была моим единственным и
самым лучшим другом!
—
А девочки? У тебя были подружки? — спросила Надя.
—
Да! В университете у меня было много подружек!
—
Да?! — Надя удивленно посмотрела на Конрада.
—
Ну да. Мы часто общались, болтали, ходили в кино и в кафе.
—
А девушка? Девушка у тебя была? — уточнила свой вопрос Надя.
От
ее взгляда Конрад покраснел. Повисла пауза, но Надя решила, что неловких
ситуаций на сегодня достаточно и, пожелав ему спокойной ночи, встала, чтобы
постелить себе постель на диване. Но Конрад не уходил, и Надя вопросительно на
него посмотрела.
—
Мне одиноко, — сказал он после небольшого раздумья. — И мне страшно. Я еще
никогда не спал в чужой постели.
Надя
пожала плечами и предложила засыпать на диване, пока она будет сидеть и читать журналы. Когда Надя услышала посапывание Конрада, она перебралась в спальню.
Проснулась
она от чувства, что кто-то за ней наблюдает. Открыв глаза, она увидела стоящего
в дверях Конрада.
—
Ты проснулась? Я не хотел тебя будить, но не нашел кофемашины.
—
Конрад! — удивилась Надя.
—
Да! — воскликнул Конрад.
—
О’кей, пойдем завтракать.
Надя
приготовила омлет и кофе, и они позавтракали в полной тишине. А когда приехали
друзья Нади, Ольга и Володя, поехали показывать Конраду Москву.
У
Володи была «Победа» — не машина, а достопримечательность. Надя подумала, что
иностранцу будет интересно покататься на старой советской машине, однако уже с
первых минут было ясно, что Конрад не оценил ее стараний. Увидев в зеркало, что
он пытается отыскать ремень безопасности, Володя пошутил:
—
Русские машины — это как русская рулетка: либо пронесет, либо нет.
От
этих слов Конрад вздрогнул и ухватился за спинку переднего кресла: в его глазах
читалась тревога. Друзья засмеялись, а Конрад недоумевал, как русские могут
шутить о таких серьезных вещах. Он не понимал, как им удается каждый день рисковать
своей жизнью, и при этом сохранять бодрость духа.
8
За
целый день они, должно быть, посмотрели огромное количество
достопримечательностей, потому что Конрад очень устал и к вечеру не способен
был адекватно реагировать на обращенные к нему реплики. Кроме того, Конрад был
разочарован — ему никак не удавалось остаться с Надей наедине, чтобы поведать
ей о своих чувствах. Конраду никак не удавалось уличить подходящего момента. То
ему казалось, что Надя сердится на него и говорить о чувствах в такой ситуации
бесполезно, а когда Надя смотрела на него ласково, рядом всегда оказывались
посторонние. Несколько раз Конрад пытался дотронуться до Нади, когда они шли
рядом, чтобы потом аккуратно взять ее за руку. Но Надя, наверное, не видела его
попыток, потому что никак им не содействовала, а, наоборот, мешала. Как только
рука Конрада прикасалась к Надиной, девушка начинала
искать что-то в кармане или в сумочке, или показывала какое-нибудь здание или
памятник, или становилась с другой стороны, так что Конрад оказывался рядом с
Ольгой или Володей.
А
вечером, как назло, Ольга осталась ночевать у Нади, поэтому Конраду не удалось
сказать Наде и двух слов наедине, а перед тем как лечь спать, Надя сказала
Конраду, что не сможет проводить его до аэропорта, потому что должна работать,
поэтому заказала ему такси.
Конрад
чувствовал: что-то не так. Хоть они с Надей и не говорили о чувствах, было
очевидно, что Надя воспринимает его не так, как хотелось бы Конраду. Но, с
другой стороны, он слишком плохо знает культурные особенности русских, поэтому,
возможно, не совсем понимает Надю. Им, русским, как показалось Конраду,
свойственно относиться к жизни иначе. Он решил, что сразу же по приезде в
Германию напишет Наде письмо.
Утром
следующего дня Надя была весела, постоянно шутила, смеялась и улыбалась
Конраду, а когда прощалась с ним, даже приобняла.
Конрад воспринял это как хороший знак.
Но несмотря на это, вернувшись в
Германию, Конрад был подавлен. Ему пришлось преодолевать себя, чтобы сесть и
написать письмо. Он уже не был уверен в том, что это хорошая идея и, чтобы
справиться с сомнениями, долго смотрел на фотографию Нади. Это придало ему
смелости, он сел и стал писать:
«Дорогая
Надя!
Я
еще никогда не видел таких красивых девушек, как ты. Я не умею писать писем,
поэтому прошу меня извинить за нескладность моих слов. Невозможность сказать
тебе то, что я хотел бы тебе сказать, при личной встрече, вынуждает меня писать
тебе это письмо. Прости меня за то, что отнимаю у тебя время, но я очень хочу
сказать это, чтобы у нас с тобой не было недомолвок и ты
знала о моих чувствах все. Я очень не уверен в себе, кажусь себе
некрасивым и недостойным тебя. Но, увидев твою фотографию впервые, я понял, что
не смогу не полюбить тебя всем сердцем. Когда коллеги увидели случайно твою
фотографию и стали дразнить меня тем, что ты — моя девушка, я все отрицал. Я и
представить себе не мог тогда, чтобы ты когда-нибудь смогла бы стать моей
девушкой. Но ты сама дала мне надежду своим теплым и искренним отношением ко
мне: сказала, что у меня красивый голос, писала мне в Фейсбуке,
пригласила в Россию… В общем, я стал мечтать о тебе, я мечтал о тебе
постоянно, я представлял, как ты смеешься, ходишь, разговариваешь, а когда я
увидел тебя наяву, я понял, что ты еще прекраснее, чем на фотографии, и что я
люблю тебя. Я не мог, мне не хватило смелости, сказать тебе о своих чувствах в
первый же день, а потом у нас не было возможности побыть наедине, потому что с
нами всегда были твои друзья… Теперь ты знаешь о моих чувствах все и только в
твоей власти решить мою судьбу.
Навеки
твой Конрад».
9
На
следующий день, придя на работу, Конрад тайком набрал письмо на компьютере,
отправил Наде по электронной почте и стал ждать ответа. Он ни на минуту не
отходил от компьютера. Но ответа не было ни через час, ни через два, ни после
обеда. Лишь вечером, когда коллеги покинули кабинет и Конрад остался один, он с
удивлением обнаружил в почте непрочитанное письмо. Конрад обрадовался, что
задержался, и с дрожью в руках открыл е-mail. «Дорогой Конрад, — писала
Надя, — боюсь, я не смогу ответить на твои чувства, давай останемся друзьями.
Надя».
И
это — все? Конрад вновь и вновь перечитывал сообщение, пытаясь уловить
заложенный в него тайный смысл, но не находил ничего, что могло бы успокоить и
обнадежить его. Надины слова могли означать только одно: он был
отвергнут, Надя никогда не любила и никогда не полюбит его. Надежды, которые
Конрад лелеял последние два месяца, были целиком связаны с Надей. И теперь они
рухнули. «Почему Надя не любит его? Почему она не может любить его и отвечать
на его чувства взаимностью?» На эти вопросы Конрад не мог найти ответа, и это
создавало в его жизни хаос, с которым он не мог совладать.
Что
происходило потом, Конрад помнил смутно. Как-то он, видимо, доехал до дома, а
потом — провал. Сколько времени он лежал без еды и без питья, он не помнил.
Потом дверь в квартиру открылась, и в нее ворвалась мать, но он не понимал, что
она говорит.
Оказалось,
прошло не так много времени: был только вечер пятницы. Моника безуспешно
пыталась дозвониться Конраду с четверга, никто не подходил к телефону. Тогда
она написала ему сообщение в Фейсбук. Каково было ее
удивление, когда она увидела фотографию, выложенную Надей: Конрад стоит на
Красной площади в Москве и улыбается. Сначала Моника подумала, что Конрад
отправился в Москву по работе, как Михаэль Клойзер.
Но почему же тогда он ничего не рассказал ей о поездке? И почему его фотография
— в альбоме Нади? Она вспомнила, что звонила Конраду, а он ей говорил, что
находится в Берлине. Моника набрала номер начальника Конрада.
—
Нет, он не в командировке! — ответил господин Кунце.
— И я понятия не имею, где он может быть. С понедельника по среду он болел, в
четверг пришел, а сегодня исчез, и никто не может до него дозвониться! Мог бы и
подождать три недели, тогда он будет абсолютно свободен и сможет делать, что
ему угодно. Но пока ты еще работаешь, будь любезен, отчитайся за свое
отсутствие! Распустился совсем!
—
Господин Кунце, простите, пожалуйста, — перебила его
Моника, — я не поняла вас. Вы сказали, что Конрад через три недели будет
свободен? Что это значит?
—
О боже, вы что, не знаете? — прошипел Кунце.
—
Нет, Конрад говорил мне, что его повышают, но я не знаю, где он будет работать
дальше…
На
другом конце послышался хриплый вздох.
—
Повышают? Вот выдумщик! Он уволен, ваш Конрад. Уволен! Будьте добры, скажите
своему сыну, чтобы принес справку от врача, когда изволит прийти на работу в
следующий раз.
Господин
Кунце положил трубку, а Моника засобиралась в Берлин.
Окутанный
заботой, словно пуховым одеялом, Конрад быстро оклемался; он уже не помнил,
почему так сильно страдал еще неделю назад. Мама сидела в его берлинской
комнатушке за покрытым белой кружевной скатертью столом и вырезала что-то из
газет.
—
Только я не понимаю, зачем надо было ездить в Россию?
—
Ты сердишься на меня?
—
Сержусь? Да не то слово!
—
Мама, прости меня.
—
Подумаю… Ой, смотри! Вакансия в архиве дома-музея
Аденауэра. Это же рядом с Кельном! Давай попытаем счастья, а?
Конрад
кивнул.