Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2015
Кристина Азарскова
* * *
избыточно слов во мне
не знаю, где началась
и куда длюсь
и с какой обращаться молитвой
к людям
чтобы им стало легче
смотреть в себя
иногда меня навещают
старые сны
и любят
те, кто забыл
а кому теперь их слова
как не мне
а кому теперь их молитвы
как не словам
оттого я все длюсь
не начавшись
в себе самой
и говорю
за всех
г. Рязань
Родион Вереск
ДИГОМИ
Люди заводят такс. Кто может быть преданней, кроме
Этих длинных собак, когда в разгруженном доме
Остались одни обои. Собирайся! Поедем в Дигоми.
Поедем в Дигоми,
Смотреть на таксовый двор,
На подъезд с замолчавшим лифтом,
На соседок в передниках.
Вещи выносят,
Вещи выносят вон,
Складывают в грузовик,
И день совсем еще летний,
Хоть уже октябрь,
И земля не остыла пока.
Такса обнюхивает колеса грузовика.
Едем! Каштаны качаются в полудреме ―
Мост через бурую воду, церкви набат, ―
В аэропорт, но сначала в Дигоми,
Сюда, в это царство соседское, в лай собак.
Узкое брюхо дышит,
То ли слезятся глаза, то ли плачут.
Бронзовый всадник
Вздымает руку,
Словно взводит курок…
Гладкие комья каштанов,
Воздух, сухой и горячий,
Длинное тело собачье,
Ошейник и поводок.
* * *
А потом ты отпустишь стартер и начнешь выкручивать руль,
И станет вдруг ясно, как днем: вот ковер-самолет, вот лампа.
Вот стоит в стороне Асель, Ассоль, Анжелика или Айгуль,
Ждет у пустого трапа.
И ты пристегнешься, чтобы остаться в живых,
Вывалится из окна самолетиков бумажная стая.
И машина покатится через поле, в грозу и вихрь,
Взлететь пытаясь.
А как взлетит ― развернется ― и на юга, на юга, ―
А у нас на севере свет становится белым ―
Молочные реки, кисельные берега,
Замерзшие лужи. Синица села
На присыпанную скамейку. Холодеющий дровосек
Руку железную заведя за шею,
Спину почесывая, говорит: «Я живой человек,
И не отыщешь живее».
г. Москва
Елена Зейферт
* * *
она слой за слоем счищает его лицо с холста
под ним лицо другого
светлые ресницы
настойчивые губы
запах сигарет
они похожи
только слушают разную музыку
и один носит рубашки
а другой свитеры и футболки
детский окулист
тыча указкой в нарисованную пирамидку
спрашивала
девочка что это
девочка плохо видела и отвечала это снег
ваша девочка умственно отсталая ― сокрушалась окулист
на самом дне холста лежит снег
г. Москва
Юрий Гудумак
СЕРЕДИНА ЛЕТА
Середина лета. Середина
«дурной бесконечности». В горле сухо.
Превратись она хоть в цветок или птицу, скука
остается скукой ― подделкой под Гегеля.
Вот чему можно поучиться у Гегеля! Вещи грустные.
Можно налить в стакан и еще надбавить,
сделать гримасу, ткнуть пальцем черт-те куда:
в ландшафт ―
и смотри: ни событий, ни даже дат, ―
сталкивающий нас с реальностью исключительно в виде,
какой имеет она в наше с тобой отсутствие.
Счастливые дни человечества! Они же ― в книге
истории пустые листы. Сто, полтораста, двести…
«Не является ли, ― говорит Гегель в другом месте,
Гегель, готовый уже поступиться стольким, ―
не является ли фигура умозаключения
чем-то гораздо более высоким,
чем вид вьюрка или вероники?»
ЛОТОС (NELUMBIUM S.)
Год, который, казалось, не кончится никогда.
В особенности угрюмый
по причине похожести не на сумму осеней,
а на сумму зим. Не на сохнущие растения ―
а на их семена, их дремлющие средостения.
То, что, подлущиваясь, отряхнет коробочка, и стручок,
найдут уже ― так и видели ―
в ископаемом льду слезинок, капающих со щек,
в лепешках торфа, в желудках мумий.
Этого только что не Платонова года
за глаза хватило бы, будь он равен
обычным ста пятидесяти годам.
Мы могли бы тогда судить о его продолжительности,
как по тем полтораста лет пролежавшим в гербарии семенам
Nelumbium speciosum которые проращивал Роберт Браун.
г. Кишинев