Перевод с датского Натальи Кларк
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 5, 2015
Новеллы из
сборника «Останки». Отрывки
Кино
Мы давно хотели
посмотреть эту американскую киноленту, в которой в главных ролях заняты звезды,
где любовь и драма, а завязка сюжета начинается со случайной встречи двух людей
в бюро путешествий.
Примерно через
четверть часа после начала сеанса неподалеку от нас в первом ряду неожиданно со
своего кресла на пол падает женщина. Народ поднимает крик, в зале включают свет
и фильм останавливают. Женщина продолжает лежать на полу прямо перед экраном
без сознания. Она в пальто, которое непонятно зачем с нее кто-то начинает
стаскивать и бить ее по лицу.
Мы сидим в
освещенном кинозале и ждем, разумеется, приезда неотложки. С моего места мне
видно, как из карманов ее пальто выскальзывают пакетики с мармеладом и
лакрицей, которыми, она, вероятно, закупилась по
дороге в кино.
Мой приятель
заявляет, что людям с тромбофлебитом лучше вообще не посещать кинотеатры. Он
учится на ветеринара и готовится к экзамену по патологии, поэтому любит
сравнивать людей с животными. Своими короткими ногами и высунутым наружу языком
лежащая женщина напоминает ему таксу. Я прошу его успокоиться. Вокруг
безжизненно лежащего тела собралось уже как минимум человек сто.
Приятель
отправляется за попкорном, он считает, что необходимо с толком использовать
возникшую паузу. Я отпиваю немного газировки и ставлю стакан на пол под кресло
перед собой.
Неожиданно женщина
слегка привстает, и, подняв руки вверх, издает внезапный крик, а затем снова с
грохотом рушится на пол. Народ в зале начинает возмущаться, оживленно обсуждая,
что с этим можно поделать и почему до сих пор не приехала скорая.
Молодая пара по соседству спорит о том, следует ли оставить женщину лежать на
спине или лучше перевернуть; они расходятся в мнениях.
Хрустя теплым
попкорном, возвращается мой приятель, и я рассказываю ему о руке и крике,
который издала лежащая женщина. Он отвечает, что ему неохота ею заниматься, он
предпочитает лучше иметь дело с животными. Достав книгу из сумки, он ставит ее
на откидывающийся столик стоящего перед ним сидения. Не желая терять ни минуты,
он тут же принимается за чтение. Я интересуюсь, как у него
получается сосредоточиться на подготовке к экзамену в таких условиях: когда
вокруг сотни людей, больная женщина на сцене, не говоря уже о музыкальном
сопровождении из кинофильма «Звездные Войны», которое работники кинотеатра
запустили, надеясь хоть как-нибудь занять вынужденный перерыв.
Он отвечает, что в
любой ситуации студент должен уметь сосредотачиваться и рассказывает мне историю
о том, что как-то ему понадобился всего лишь один час для того, чтобы прочесть
всю книгу целиком, и одновременно с этим скосить всю траву. Я
полюбопытствовала, какой же вид после этого имел газон, на что он громко
засмеялся и посоветовал мне впредь не верить так уж буквально каждому слову.
Группа женщин, явно
из какого-то клуба по интересам, проводит голосование на тему стоит ли им
потребовать обратно деньги за билеты и вместо кино отправиться в близлежащий
парк аттракционов. Победившая сторона дружно покидает кинозал.
Я толкаю под локоть
своего приятеля и спрашиваю, а не считает ли он, что может быть нам тоже лучше
уйти. Он уверен, что следует еще немного подождать, ведь он так давно хотел
посмотреть вместе со мной этот фильм, к тому же в последний раз мы были с ним в
кино больше года назад. Он показывает мне рисунок с изображением внутренностей
козла, на что я фыркаю, что никогда не видела ничего более гадкого в своей
жизни.
В какой-то момент
со своих мест поднимается пожилая пара. Оба подходят к женщине на полу и,
повесив ее пальто на спинку кресла, наклоняются над ней. Вокруг собирается
народ, и тут вдруг неожиданно старичок бьет лежащую
наотмашь по лицу. Спутница просит его прекратить.
Из зала им кричат,
чтобы они не вмешивались, иначе это до добра не доведет. Ведь скорая уже в пути, нужно только подождать. Да и вообще,
пусть убираются восвояси, им здесь не цирк.
Я отвлекаю своего
приятеля от чтения, задав ему вопрос, а не кажется ли ему, что здесь произошла
какая-та ошибка. Мы ждем уже довольно долго, не пора ли пойти со всем этим
разобраться? Он отвечает, что идея в общем-то
неплохая, в особенности, если я на обратном пути прихвачу с собой еще пару
напитков.
В холле сплошные
очереди: в другие залы, в торговые точки, в кассы. Протиснувшись сквозь толпу,
я машу рукой молодому человеку, проверяющему входные билеты. Я кричу ему, что в
первом зале до сих пор ждут прибытия скорой помощи. В ответ он кричит, что в
курсе. Я кричу, что этого не может быть. Он кричит, что нужно еще немного
потерпеть.
Я продираюсь через
толпу к телефону и прошу звонящего человека прервать свой разговор, пытаясь
объяснить, что у нас экстренная ситуация, что там больная женщина нуждается в
помощи. Он возражает, что у него не менее тяжелая ситуация, что вообще все
кончено, полный провал, и он по уши в дерьме.
Я становлюсь в
очередь перед стойкой бара, покупаю колу для своего приятеля и возвращаюсь в
зал.
Отложив книгу в
сторону, он теперь сидит и барабанит перед собой пальцами в такт звучащего из динамиков саундтрека
к «Звездным войнам». Я протягиваю ему колу и сажусь рядом.
Чтобы хоть как-то
убить время, мой приятель предлагает мне поиграть с ним в игру: он задумает
спрятанный предмет, а я должна буду угадать, где он находится. Я говорю, что у
меня нет сейчас настроения играть в такие игры, на что
он отвечает: ах, как жаль, потому что он уже задумал загадать кусочек попкорна,
который застрял у меня в волосах, и я бы ни за что на свете не догадалась.
Я принимаю решение
отправиться домой. Мне не хочется больше никуда ходить с моим приятелем — ни в какие бары, ни в
какие кинотеатры, и я мысленно проигрываю, как я ему об этом сообщу.
Разумеется, в ответ он предложит мне пойти выпить пива и все это немедленно
обсудить, ведь он с таким нетерпением ждал этот вечер! И тогда я у него спрошу,
а знает ли он, каково сейчас мне, а затем скажу ему, что вечер все равно уже
провалился. «Провалился, — повторит он, — провалился!» Он будет сидеть и придумывать правильные слова, а я в этот момент
просто уйду. В других обстоятельствах я бы выдумала себе оправдание —
какую-нибудь болезнь, тошноту или головную боль, — но сейчас этого не пройдет.
И тут я вижу, как
женщина под экраном начинает приходить в себя. Облокачиваясь на спинку кресла,
она медленно встает. Зрители задних рядов выбегают вперед, пытаясь оказать ей
помощь, но она свободной рукой подает им знак, чтобы все оставались на своих
местах.
Глядя себе под
ноги, она медленно бредет по проходу. Позади нее шагает старичок, неся следом
забытое ею пальто. Взяв пальто из его рук, женщина исчезает.
Некоторые в зале
возмущенно кричат, предлагая прокатчикам выключить чертову музыку и заняться
делом, другие смеются.
Наконец,
поднимается занавес и зал взрывается аплодисментами. Я смотрю на своего приятеля:
он тоже среди них. Он шепчет мне на ухо, что мне стоит обратить внимание на
музыкальную вставку в начале фильма, которая будет совершенно потрясной. Могу только вообразить себе, чего ему подсыпали
в колу — и вот теперь это вещество плещется в темном мраке внутри его тела. Я
отстраняюсь от него. Приблизительно через полчаса после начала фильма доносится
звук, напоминающий сирену скорой помощи.
Останки
Мне позвонил бывший
одноклассник Томас, чтобы сообщить о смерти своей жены. Все произошло довольно
неожиданно, она даже ничем не болела. Просто однажды, девять недель назад, он
проснулся утром и обнаружил рядом с собой ее безжизненное тело. Вскрытие
показало, что смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности, о
существовании которой у нее никто даже не подозревал. Разумеется, Томас был в
шоке, от которого он до сих пор не может оправиться, поэтому все происходящее
вокруг воспринимает довольно смутно. Пытаясь
успокоиться, он обзванивает всех старых друзей, чтобы рассказать о происшедшем.
Однако ночи для него теперь тянутся бесконечно долго, он часами лежит на диване
в гостиной и не может заснуть. Томас даже не в силах заставить себя перейти на
кровать в спальню.
На следующее утро я
уже еду к нему. Все паромы на пристани стоят на якоре, задержки с отправлением
— дело обычное в октябре. Наконец, я оказываюсь на палубе, и паром отчаливает,
но меня тут же сражает морская болезнь, из-за чего мне приходится оставить
заказанный в ресторане завтрак. В машине я стараюсь отвлечься и включаю радио.
К счастью, вся
поездка занимает не более часа. Воздух свеж, к тому же на материке нет таких
сильных ветров. К горлу подступает тошнота, и я останавливаюсь около аптеки,
чтобы купить средство от морской болезни, хотя и запоздало. Я проглатываю
полтаблетки; впереди остается каких-то двести километров.
Томас угощает меня
кофе с хлебом. Мы сидим на кухне, он благодарит меня за приезд. Я извиняюсь,
что приехала с пустыми руками, ведь я понятия не имею, что следует дарить в
подобных случаях — для цветов уже вроде как поздновато.
Томас закуривает. Я
тоже вытаскиваю сигарету и выдыхаю дым в потолок.
Они были женаты
всего полтора года. Вообще-то ему никогда не приходила в голову идея о
венчании, она также быстро согласилась с его решением не крестить их первенца,
когда тот появится на свет. Насколько мне известно, детей им завести
так не удалось. Вплоть до ее смерти они все время надеялись на то, что она
забеременеет, но у нее так и не вышло. И он был рад тому, что у них не было
детей, даже во время своего траура он не скрывал этого, считая, что тогда бы он
точно не смог всего этого вынести, не умея толком объяснить, что такого тут
нужно было выносить. Ведь после того, как в одно прекрасное утро, повернувшись
к жене, ты вдруг обнаруживаешь, что она мертва, — после такого, — что еще в
этой жизни можно не вынести? Тут даже собственная смерть покажется чем-то
незначительным и будет восприниматься с полным безразличием.
В то утро ее тело
было еще теплым. Он много думал об этом тепле, о том, каким образом
человеческое тело обладает способностью его сохранять. Не думаю, что данный
факт слишком повлиял на его психику, однако он все же об этом стал
задумываться. Томас рассуждал о том, можно ли научиться как-нибудь
сохранять это тепло для того, чтобы потом выпускать его мелкими дозами в те
моменты, когда оно вдруг понадобится. То же самое происходило и с ее запахом,
который проникал повсюду, даже в шторы, в которые Томас неожиданно для себя
заворачивался и так подолгу стоял перед окном террасы.
В какой-то момент
он собрал все это — гардины, ее одежду, — и сложил в стиральную машину,
постирал, перегладил и повесил обратно на место.
Кухня быстро
наполнялась дымом. Мы открыли окно, затем вскипятили воду для кофе. У меня
продолжала кружиться голова. Пройдя в ванную, я присела, зажав голову между
колен. От чисто вымытых волос в нос ударил запах хлорки.
Томас говорит, что
никогда до ее смерти он не посвящал столько времени уборке квартиры, а теперь
он только и делает, что пылесосит ковры, моет окна, протирает мебель. Он говорит, что в нем задним числом включилась какая-то сила, и в
какой-то степени он этим обязан именно ей, ведь когда она была еще жива, он
даже не знал, в каком углу стоит пылесос. И тут мы оба впервые начинаем
смеяться.
У меня все сильнее
кружится голова, скорее всего от большой дозы выпитого кофе. Томас предлагает
мне прилечь, все-таки длинная была дорога. Я ложусь на диван, Томас приносит
одеяло и выходит развесить выстиранное белье, сказав, что ему полезно немного
подвигаться. Мне видно из-под штатива как он шевелит губами, что-то про себя
напевая. Он роняет полотенце на пол и тут же его подхватывает.
Проснувшись, я
вижу, как он ставит на диванный столик стакан воды со льдом и кое-что покрепче.
Тебе это сейчас необходимо, — говорит он и берет у меня из рук одеяло. Он садится
напротив меня и интересуется моим самочувствием.
Я отвечаю, что у
меня до сих пор кружится голова. Он спрашивает, а как вообще у меня дела. Я
отвечаю, что все по-старому, рассказываю ему о своей квартире и работе, о том,
что дел невпроворот. Томас советует мне быть повнимательней к себе.
Он рассказывает,
что за неделю до ее смерти они приобрели чартерную путевку в Тунис, но после ее
смерти он решил все-таки не сдавать билеты, видимо, подсознательно желая, чтобы
те два места в самолете, предназначенные для них двоих, так и остались
незанятыми. Раньше он любил воображать себе картинку, как их самолет вдруг
неожиданно начинает падать сразу после взлета и они с ней разбиваются и
погибают в одно мгновение. У нее всегда был страх перед полетами, поэтому перед
тем, как сесть на самолет, она обычно принимала таблетки и пила виски. Смерть в
самолете была бы для нее самым ужасным исходом, который можно было только
предположить, но, даже несмотря на это, он все равно
любил об этом иногда пофантазировать.
Томас говорит, что
хочет меня обнять. Он ложится рядом на диван и кладет свою руку поверх моей. Он привлекает меня к себе, шепча мне на ухо о том, как
он рад моему приезду. От него пахнет дымом папирос и ветром из гавани, его
свитер мягок на ощупь.
Мы идем прогуляться
к морю, он предлагает покормить чаек; дома у него залежалась масса еды и хлеба,
и всего этого ему одному не съесть. Он вытаскивает из холодильника еду:
копченую макрель, ржаной хлеб, молоко. Любишь птичьи яйца? — спрашивает он,
выкладывая все на стол. Смеясь, мы выбрасываем продукты в мусорное ведро,
оставив только ржаной хлеб, его-то мы и берем с собой, чтобы скормить чайкам.
А не купить ли нам
рыбы на ужин? — спрашивает Томас. Сначала наш выбор останавливается на филе
камбалы, но тушки оказываются водянистыми и жесткими. Оставив их на кассе, мы
покупаем мясо, ржаной хлеб, вино и сигареты.
Я съедаю вторую
половинку вчерашней таблетки, надеясь, что это поможет, хотя и понимаю, что
гораздо лучше будет, если я просто перестану так много курить. Томас чистит
картошку и ставит в духовку мясо.
Расположившись в
гостиной, мы пьем вино. На улице темнеет, и мы беседуем о временах года, о том,
как дни становятся все короче. Весной Томас планирует перебраться за границу,
ему там предложили работу и осталось только дать
согласие, ведь здесь его больше ничего не держит. Его жена была родом из этих
мест и всегда мечтала сюда вернуться; он не возражал, хотел попробовать хоть
где-то осесть, потому что где бы он ни жил, везде испытывал тревогу. Теперь он
снова стал тревожиться, вот поэтому и решил выставить дом на продажу.
Он заводит меня в
спальню и показывает ее одежду, которая до сих пор висит на вешалках в шкафу.
Вытащив одно из платьев, он говорит, что мне оно к лицу, к тому же все равно
ближе к осени он будет избавляться от всех этих вещей. По всему видно, что у
нее был хороший вкус: все вещи подобраны в одной цветовой гамме, в основном
темно-синих и защитных оттенков. Я ощупываю ткани и вытаскиваю из шкафа
вешалки.
Из кухни доносится
запах подгоревшего мяса.
Есть мне не
хочется, я могу только курить, у меня желание выкурить еще одну сигарету перед
тем, как Томас примется за еду. Ничего страшного, — заверяет он меня, он и сам
собирается закурить. Томас курит и ест одновременно; посмеиваясь сам над собой,
говорит, что хоть это и свинство, но пусть уж будет
так. Затем он отправляется за десертом. Нужно все съесть непременно сегодня, —
говорит он. Она приготовила мороженое еще летом, тогда на улице стояла ужасная
жара, но непонятно по какой причине они о нем совершенно позабыли.
Это клубничное
мороженое с корицей; он выкладывает шарики мне на тарелку теплой ложкой. В
горло ничего не лезет, и я выпиваю еще немного вина.
Даже в темноте
видно, что небо покрыто толстым слоем низко висящих облаков, которые набегают
друг на друга и с огромной скоростью проносятся мимо. Ветер подталкивает меня в
спину. Я одалживаю пару резиновых сапог, и вот мы уже идем мимо фермерских
полей, держась за руки, и размыкаем их только выйдя на
дорогу. Томас говорит, что у него проснулось особое чувство к этим пейзажам с
их вереском, дюнами и пришвартованными в порту паромами. Спустившись вниз, мы
глядим на воду. Киоск закрыт. Мы пытаемся угадать, где прячутся по ночам чайки.
Весь обратный путь домой мы проделываем молча.
Томас говорит о
том, что ему иногда приходит в голову обратиться к религии, однако он считает,
что это как раз один из тех предметов, которые человек не может решить для себя
самостоятельно. Хотя в некоторых случаях религия
безусловно может помочь, но вряд ли получится просто взять и стать верующим по
собственному желанию. Ведь сначала должна прийти вера, а только потом уже
человек решает, принимать ее или нет.
Мы открываем еще
одну бутылку вина и распиваем, сидя каждый в своем углу на диване. Томас ставит
на пол свой бокал.
Он говорит, что
из-за страха просыпаться ему стало трудно засыпать. Каждую ночь, ворочаясь с
бока на бок, он часами лежит на диване, уставившись в телевизор. Иногда он
встает, чтобы выпить пива и успокоиться, но это кратковременная мера, которая
надолго не срабатывает.
Я поднимаю бокал и,
осушив его, говорю Томасу о том, что сейчас нам предстоит еще одна
кратковременная мера. Он кивает и подливает себе еще вина. Затем он медленно
меня раздевает и привлекает к себе на диван. Его тело дышит теплом, возможно,
мне только так кажется. Закрыв глаза, он пробегает руками по моим плечам. В
темноте оконного стекла виднеется развешенная для сушки одежда.
Наутро меня душит
приступ громкой рвоты. Подойдя ко мне, Томас протягивает полотенце и предлагает
принять ванну, чтобы освежиться.
Стоя под душем, я
слышу раздающиеся из кухни звуки радио. Горячая вода обжигает тело и приходится
попеременно чередовать ее с холодной. Я вытираюсь полотенцем и намазываюсь
найденным в шкафчике кремом.
Обернув полотенце
вокруг себя, я направляюсь в гостиную за своей косметичкой и зубной пастой. Он
уже аккуратно сложил мою одежду на стул, дверь террасы распахнута, и запах
сигаретного дыма почти исчез.
Он подходит ко мне пока я еще стою раздетая. Улыбаясь, он
смотрит на меня заспанными глазами, дотрагивается до моей груди. Он говорит,
что этого больше никогда не повторится, и я отвечаю, что знаю. Он говорит, что
не считает, что это была ошибка, просто все случилось слишком рано. Или слишком
поздно, — отвечаю я, и он кивает.
Мы выходим из дома,
и я сажусь в машину. Он говорит мне, что надеется, что сегодня паром не будет
так сильно качать. Я отвечаю ему, что на этот раз я приняла таблетку заранее.
Это ты правильно сделала, отвечает он, протягивая мне руку через окно. Я держу
ее в своей, затем, отпустив, отъезжаю. Мои волосы даже
не успели высохнуть.
Перевод с датского Натальи КЛАРК
Полностью текст можно прочитать
на сайте журнала «Новая Юность»
www.new—youth.ru