Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 5, 2014
Наталья Мамлина
* * *
— Дай сахар! Дай сахар! Дай сахар!
Но мать онемела от страха,
Ни спичек, ни сахара нет,
Ей мнится, что тысячу лет.
Корабль не идет по реке.
Рука не теплеет в руке.
Вода, утекает вода.
Проходят и эти года.
* * *
Ты понимаешь вдруг, что время куце.
Ты жив еще, ты падаешь ничком.
Из всех твоих вопросов остаются:
«Кому повем?» и «колокол по ком?»
И дрожь земли уже не отрицая,
Ты страждешь в мире, страстью поврежден.
Срывается куда-то птичья стая,
И небо обрушается дождем.
А ты один под этим грозным небом.
И страшно так, как в детстве в темноте.
Ты ждешь рассвета. А потом с рассветом
Ты долго нем. И кроток в немоте.
г. Москва
Юрий Татаренко
* * *
Я сказочно богат.
Все, что у меня есть —
89 миллиардов
138 миллионов
297 тысяч
382 — это твой мобильный!
г. Новосибирск
Валерий Скобло
* * *
Нельзя уходить в себя бездумно и так глубоко,
Потому, например, что ведь может сбежать молоко,
За которым поставлен приглядывать как часовой,
За его сохранность отвечая своей головой.
Скажет жена: «Очнись!» Помашет рукой перед лицом.
Ты возвращаешься, ощущая себя подлецом,
Позабывшим про долг, присягу, совесть, разум и честь,
Сомневаясь, что доблести эти в наличии есть.
А по факту имеет место сбежавшее молоко.
И смириться с этим жене, конечно же, нелегко.
Ты ее понимаешь — вот же, в самом деле, козел!
Ад на ее погибель, наверно, тебя произвел.
Поэтому, видимо, вглубь так притягателен путь,
Куда жене твоей, как ни хочется, не заглянуть.
Хотя, по-видимому, увидев, что там за страна,
Она была бы до крайней степени удивлена.
В том смысле, что, ну, можно ли из-за таких пустяков
Покушаться на святость нерушимых брачных оков,
И уходить в какое-то выдуманное «себя»,
При этом вполне реальное молоко загубя?
Ты виноват… Отмываешь кастрюльку, плиту и пол,
Сравнивая, что потерял и что, возвратясь, нашел.
А если не вернешься когда-нибудь из глубины,
Другие светила, наверное, станут тебе видны.
* * *
Мы с Володей Петровым в палате, считай, вдвоем.
Василий Кузьмич не в счет — он бывший военный.
Ведем себя тихо: не курим и не поем,
Не пропускаем вечерний свой «внутривенный».
Даже меряем честно температуру с утра,
Балуемся только крепким несладким чаем.
Здесь один беспорядок: по утрам со двора
Каждое утро доносятся крики чаек.
Как ни воруй на кухне, имеет место отход,
Он законный прокорм всяких небесных пташек.
Потому и чайки летают здесь круглый год,
Отвлекая больных от тарелок и чашек.
Будоража даже совсем уплывающих в ночь,
Заставляя на миг оглянуться напрасно.
Но тем — из реанимации — уже не помочь…
Все это, в общем, нормально, а не ужасно.
г. Санкт-Петербург
Татьяна Виноградова
ОПЫТНЫЙ ОБРАЗЕЦ
У него теплая кожа.
Он дышит.
Его голос мягко вибрирует
на низких частотах.
Его взгляд ласкает тебя сквозь тебя,
как будто за твоей спиной
еще легионы нуждающихся в…
Он видит другое, чем мы,
поэтому его глаза
светятся собственным светом.
Копия непостижимого оригинала,
модель души в натуральную величину, —
он страдает от невозможности
стать настоящим,
мучительно напоминая о некой возможности
тем, кто поверил
и подошел слишком близко.
(За стеклом витрины —
ноябрь и снег).
…У него теплая кожа.
Он дышит.
Он принимает
человеческие жертвоприношения.
И свет его глаз все ярче.
г. Москва
Наталья Крофтс
ГЕНУЭЗСКАЯ КУХНЯ
гости набьются в узкую кухню,
каждый заглянет в кастрюльки на плите —
попробует,
добавит в готовку что-то свое
(перчика, соли, томатной пасты),
дольет себе вина,
не дожидаясь хозяина
(тот опять завис на телефоне),
все увлечены разговором —
каждый своим —
крича собеседнику через головы других гостей
вечеринка в генуе
пусто в пышных комнатах
для приема
г. Сидней
Елена Данченко
ЛИАНОЗОВСКИЕ ПРУДЫ
Под застройку закатаны насмерть пруды.
В летний дождь они из-под земли проступают.
Привидение чистой зеленой воды —
— Видишь пар от земли? — легким облаком тает.
Тяжелы лианозовским землям дома:
ни вздохнуть в феврале, ни оттаять к апрелю;
из расщелин асфальта траву выдувать
все трудней, не справляются с прелью.
…вот на детском ведре, красной бусиной, жизнь
лакированной божьей коровки…
— Чем угодно клянись, как угодно божись,
что не будет здесь этих коробок!
Ты скажи, а дома здесь стоят — навсегда?
—До поры, до скончания века,
моего, твоего, сын. И будет вода
проступать, как слеза из-под века.
— Высыпай свой песок, и пошли, брат, домой…
…видно, памяти старое русло
под дождем воскрешает горячий настой
разнотравья, густой, точно сусло.
И я будто в пруду, я барахтаюсь там,
где чешуйчата кожа в царапинах ярких,
где на всех еще хватит, с листвой пополам
наворованных яблок,
Где не надо пока прорываться во сне,
в забытьи, в прокаленное солнцем,
то пространство и время…
Ни каплей —
коснись
той воды — уже не уколоться.
г. Зейст