Перевод с иврита Александра Бараша
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 2, 2014
Перевод Александр Бараш
* * *
Каждому нужен заброшенный сад,
или старый дом, чьи стены осыпаются,
нужен какой-то другой забытый мир.
С острой тоской смотришь
на пейзаж и называешь его как тело:
горный хребет, изгиб дороги, подошва холма.
И военные обозначают цели
для жесткого удара мягкими словами:
тропа, просвет, прибрежная полоса.
Потому что каждому нужен заброшенный сад
(Адам и Ева знали, что нужен такой сад)
или старый дом,
или хотя бы запертая дверь,
куда больше не вернешься.
* * *
Потому что я начну вспоминать тебя,
когда кто-то другой начнет открывать тебя,
твои мягкие бедра над чулком, там, внутри, и как ты смеешься.
Проявляя первые картинки для его
будущих снов.
Потому что я начну забывать тебя,
когда кто-то другой начнет вспоминать тебя,
когда другие-другого начнут
тебя открывать.
Моя жизнь пуста, как цветок, у которого оторвали
все лепестки «любит — не любит — любит».
Быть одному это быть там, где мы
не были вместе, быть одному
это когда едешь один в автобусе,
а хочешь заплатить за двоих.
Сейчас завешу зеркало, как твои снимки,
и лягу спать. Небесная птица
будет есть плоть моего сна. Собаки
будут лизать мою кровь изнутри. Снаружи
ничего не видно.
* * *
Меня затопила ностальгия —
словно люди на старой фотографии хотят снова быть
с теми, кто смотрит на них, в теплом свете лампы.
Здесь, в этом доме, я думаю о том, как любовь
превращается в дружбу, по законам химии наших жизней,
и о дружбе, которая успокаивает
по дороге к смерти.
И о том, что наши жизни как отдельные нити,
без надежды стать снова одной тканью.
Из пустыни доносятся приглушенные звуки.
Пыль пророчествует о пыли. Самолет в небе
застегивает над нами молнию большого мешка судьбы.
И память о лице девушки, которую я любил, проходит
через долину, как этот ночной автобус:
много освещенных окон, много ее лиц.
А МАЛЬЧИКА НЕТ
Сын, ты опять
заставляешь меня беспокоиться.
Время от времени ты заставляешь меня беспокоиться,
с постоянством, которое должно было бы меня успокоить.
Я помню, как-то, когда ты был маленьким,
мы вместе смотрели на пожар в большой гостинице.
Огонь, и вода, и дым,
вой, и крики, и сумасшедшее мигание огней,
Это многое мне сэкономило
в понимании того, что такое жизнь. И мы стояли молча.
Я спрашиваю себя, где прятал мой отец
свой страх, может быть, в закрытом шкафу
или в другом месте, недоступном для детей,
может быть, глубоко внутри себя.
Но сейчас ты опять заставляешь меня беспокоиться.
Я все время ищу тебя,
на этот раз среди туманов Верхней Галилеи,
Я отец-туман.
А мальчика нет, потому что он уже вырос.
СМЕРТЬ ХОЗЯИНА САДА
Под вечер рядом с апельсиновым садом,
его плоды как надежда,
я помню человека, посадившего этот сад,
его надежда была, как плоды.
Темные кипарисы по-прежнему стоят там,
прямые, как наемники,
готовые к отправке на войну в любое место,
в сад — против ветра
и на кладбище — против забвения.
Теперь человек, посадивший этот сад,
идет туда, где кипарисы белые,
и листья белые, и плоды белые,
и полны прощения и покоя.
Но нам осталась большая надежда,
зеленая как листья, и оранжевая как апельсины,
и сильная как человек, посадивший сад.