Маленькая повесть
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 1, 2014
1
Вороненок уже оперился, но летать еще не умел. Черный и носатый, ростом с мелкую курицу, он неуклюже скакал по стриженой траве, пугливо глазея по сторонам и приближаясь к краю газона. Перевалившись через кирпичный бордюр, запрыгал по серым плитам тротуара в сторону дороги. Машины тут проезжали редко, дорога по территории отеля шла с ограничением скорости в двадцать пять миль.
Основное шоссе проглядывало сквозь пыльные кусты азалий. Плотный поток автомобилей взлетал на холм и весело ухал вниз, уносясь в сторону океана, бесцветный кусок которого приклеился к такому же белесому скучному небу. На открытой террасе никого, кроме Лиса не было, сухой китаец с плоским терракотовым затылком допил свой апельсиновый сок и ушел, придавив пятерку стаканом в неопрятных рыжих потеках. Вороненок соскочил с тротуара на дорогу.
Появилась официантка, Лис попросил еще минералки. Она молча кивнула, взяла с соседнего стола грязный стакан и деньги. Лет тридцать, подумал Лис про официантку, наверное, уже поставила крест на карьере кинозвезды: тут в Калифорнии каждый официант — несостоявшаяся знаменитость. Впрочем, апломб обратно пропорционален возрасту. По дороге прошелестел белый «линкольн», черное колесо с серебряными спицами пронеслось в полуметре от вороненка. Он испуганно отскочил, попытался забраться на тротуар, перевернулся, беспомощно хлопая куцыми крыльями. Кое-как встал, недовольно нахохлился, пару раз клюнул асфальт и снова запрыгал к середине дороги.
— Спасибо. — Лис с удовольствием сделал большой глоток, поставил стакан.
Официантка снова кивнула. Столы на террасе были из кованого ажурного металла, толстый стакан звякнул, стол отозвался тонким звоном. Как камертон.
— Хотите сыграть? — спросил Лис.
Официантка обернулась, без особого интереса спросила:
— В кино?
— Кино? — не понял Лис, засмеялся, снял солнечные очки. — Не в кино. Нет.
Официантка молча разглядывала его.
— Сыграть, — повторил он. — На деньги. На желание. Просто так — ни на что.
— Я не азартная, в карты не играю. — Официантка собралась уходить. — Спасибо за предложение.
— При чем тут карты? Я сам карты не очень… Слишком легко мухлевать, исчезает элемент непредсказуемости.
Он улыбнулся и добавил:
— Просто скучно он отогнул манжет, взглянул, — нужно как-то убить три часа и двадцать пять минут, — улыбнулся и добавил: — и я вас вовсе не клею.
— Ну, слава богу, — она насмешливо выдохнула. — У меня тут каждый второй ассистент Копполы или Спилберга.
— Ну да, такой город…
— Да уж. Такой вот.
Пожалуй, лет двадцать семь, подумал Лис, у брюнеток с возрастом как-то не очень ясно. Она напомнила ему Зету, на которой он чуть не женился четыре года назад, Зету из Хайфы, смуглую и жилистую, как подросток-индеец. Из племени сиу.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Ну вот, а говорили, что клеить не будете.
— И не клею. Это для игры.
— Лив, — она сказала и показала на золотую пластинку с ее именем, приколотую к груди. — Меня зовут Лив.
Он улыбнулся, Лив и Лис.
— Красиво. Звучит, как лист.
Она сунула худые ладони в карманы тесных джинсов. За ее спиной повисла изумрудная колибри, крошечная, не больше шмеля. Крылья порхали так быстро, что птаха казалась механической игрушкой. Лис расслышал даже тонкий звон, как от мизерного моторчика. Дикий виноград отбрасывал пятнистую тень, она сползала со стены и лениво стелилась по светлому камню террасы. Лив повернулась в сторону океана — острая ключица в разрезе белой блузки, сильная тонкая шея. Повернувшись, она словно ушла, исчезла, ее уже не было здесь, на яркой террасе, заставленной ажурными железными столиками.
Лис сделал глоток, поставил стакан. Стол тонко пропел. По дороге промчался спортивный «ягуар», вороненок едва успел отскочить.
— Ну, так как насчет игры? — спросил Лис.
Официантка повернулась, удивленно, чуть растерянно.
— Какой игры?
— Ну, это мы сейчас решим. Дело в том, что смысл любой игры в непредсказуемости результата. Это — суть игры. Непредсказуемость.
— Допустим, — Лив вяло кивнула.
— Не допустим. Так оно и есть. Чем яснее прогноз результата, тем ничтожнее элемент игры. Карты, шахматы, нарды, конные скачки, собачьи бега, любой тотализатор — все это чистая арифметика. Плюс мастерство игрока. Причем, не важно, играет он честно или жульничает. Классный шулер просто увеличивает свои шансы на выигрыш точно так же, как гроссмейстер, что изнуряет себя анализом тысячи шахматных комбинаций. Всяких там ферзевых гамбитов Фишера и защит Каспарова.
— Я не умею в шахматы…
— И не надо! В этих играх, как правило, подлец играет с дураком. Если ты знаешь, что твой противник сильнее тебя, какой смысл с ним играть? Результат известен заранее. Ведь только дурак может надеяться, что более сильный и опытный соперник по некой мистической причине проиграет слабаку.
— Ну, допустим. Так во что мы будем играть? Тут вроде… — она огляделась по сторонам.
Лис засмеялся.
— Сколько угодно! Вот, к примеру… — он повернулся к отелю. — Сколько этажей в гостинице?
— Двенадцать? Восемнадцать? — Она пожала плечами, начала считать.
— Нет-нет, угадайте!
— Пятнадцать, — сказала она наугад.
— Шестнадцать.
— Ну, вы, наверное, знали.
— Конечно. Это пример некорректной игры. Я знал, а вы нет. А вот, предположим, я заберусь на тот карниз и прыгну вниз. На ваш взгляд, я расшибусь насмерть или нет?
— Это третий этаж, — Лив прищурилась. — Уцелеете. Но ноги точно переломаете.
— А с пятого если сигану?
— С пятого? — Она подняла голову. — Потолок в холле высокий, почти два этажа, так что это почти шестой…
— Ну и?
— Ну и, — она хмыкнула. — Я думаю — крышка. Тем более, если на асфальт.
Лис задрал голову, словно прикидывая траекторию. Перед входом в отель росли толстые пальмы с мохнатыми серыми стволами, похожими на седые горилльи спины. Швейцар в золотых аксельбантах скучал у колонны, покачиваясь на каблуках. Вперед-назад.
— Надеюсь, вы прыгать не будете.
— Нет. Сыграем во что-нибудь безопасное. Для нас, по крайней мере. Вон там, — Лис кивнул в сторону дороги. — Там птенец вороны.
— Где? Не вижу… — Лив вытянула шею. — Где?
— Там. Его куст вам загородил. — Лис допил воду. — Летать он не умеет. Но машины тут ездят редко. Да и медленно. Так что шансы у птицы не такие уж скверные.
Вороненок как раз появился в просвете между кустов, он скакал и бестолково крутил черной головой.
— Конечно, у собаки были бы выше шансы, все бы тормозили, а тут водитель уверен, что птица успеет взлететь и редко сбрасывает скорость. Но в этом-то и есть элемент игры. Предположим, — Лис посмотрел на часы, — вы ставите на то, что вороненок уцелеет в течение следующих пятнадцати минут. А я играю против вас и утверждаю, что нет.
Проскочил серебристый лимузин, быстро проскочил, явно превышая скорость. Покрышка по касательной стукнула птицу, вороненок покатился кувырком, закаркал. Лив вскрикнула, прижала ладони к лицу. Медленно повернулась к Лису.
— Это жестоко… — проговорила она тихо. — Как вы… Как вообще вы можете? Жестоко и мерзко.
Она еще что-то хотела добавить, но махнула рукой и побежала к дороге.
— Я знаю, — грустно кивнул Лис. — Знаю, знаю. Мерзко.
Он вынул бумажник, положил на стол несколько купюр, расправил, прижал холодным потным стаканом. Официантка, орудуя салфеткой, пыталась загнать птенца на траву, вороненок ругался, махал короткими крыльями и никак не хотел уходить с проезжей части.
2
Когда Лису было пять, его звали Марик, Марк Лисогорский. Жил он в Питере, тогда Ленинграде. Его мать Лариса, бросив мужа, отца Марика, уехала в Израиль. В Азор, пыльный городишко под Тель-Авивом.
В памяти Лиса это захолустье — как курортная открытка, солнечная, с чередой траурных кипарисов, отбрасывающих долгие синие тени на выгоревшие в желтое холмы. Пахнет югом, где-то весело стучит футбольный мяч, лету нет конца.
Лариса работала по две смены в аэропорту, Лис делал, что хотел. Особым атлетизмом не отличался, иногда дрался. Дрался отчаянно и до последнего. В десять лет, прыгнув на спор из окна кабинета биологии (второй этаж, бетонные плиты внизу), сломал ногу. Больница, гипс и костыли. За неделю Лис перечитал «Остров сокровищ», «Тома Сойера», все три тома невнятного Фенимора Купера, «Робинзона Крузо» Дефо. Начал «Сагу о Форсайтах», но чуть не умер со скуки. С книгами у Ларисы было негусто, на «Саге» книги кончились. Лис кое-как доковылял с третьего этажа вниз — лифта в доме не было, вышел во двор.
Там, в тени жестяного навеса, крашенного зеленой краской, сидели местные пенсионеры и играли в шахматы. Чемпионом двора был Горохов, коренастый густобровый старикан, похожий на отставного полковника. Горохов оказался в Израиле почти случайно, но за семь лет привык, ему тут почти нравилось. «Море вот только далеко, а так почти Анапа» — говорил он, приглаживая пальцами свои совиные брови.
Лис заинтересовался шахматами, начал учиться и через месяц неожиданно обыграл Горохова. Дед крякнул и снова расставил фигуры. Лис выиграл опять. Горохов закурил, насупился, молча расставил фигуры. В тот день Лис выиграл у Горохова пять раз подряд.
Старик дал мальчишке стопку шахматных журналов, потрепанных, еще советских, и книгу гроссмейстера Ботвинника. Лис разбирал заковыристые задачи и многоходовые комбинации, постигая механику игры, ее суть. Как студент-медик в анатомическом театре видит взаимосвязь мышц, суставов и сухожилий, кровеносных сосудов, всех этих печенок и селезенок, и постепенно понимает принцип работы мозга и сердца, так и Лису шаг за шагом открывалась шахматная машинерия. Для него шахматная доска представлялась люком в механическое отделение, прозрачной крышкой, под которой он видел все рычаги, шатуны и шестеренки. Он не пытался зазубрить коварные уловки и хитрые финты, ему это было не нужно, постепенно он наполнялся пониманием смысла игры.
Теперь игра с Гороховым походила на фехтование со слепым. Лис несколько раз пытался проиграть, подставлял ферзя или простодушно влезал в мат, но старик каждый раз ловил его на этом, жутко матерился и угрожал жестокой поркой. В октябре дед отвез его на юношеский чемпионат в Тель-Авив. Лис переволновался и проиграл в финале Боре Фишману.
— Ты Моцарт! А он козел пархатый! — успокаивал Горохов Лиса по дороге домой. Автобус трясло, Лис отворачивался к окну, шмыгал носом. Ему было плевать на проигрыш, до слез было обидно, что он подвел старика.
На следующий год Лис, легко переиграв всех, поставил мат Фишману на семнадцатом ходу. Горохов подарил ему толстенную книгу «Граф Монте-Кристо», дореволюционного издания, со старыми гравюрами. Сказал, поглаживая обложку:
— Тут все, что нужно знать про жизнь! Любовь, предательство, месть.
А еще через месяц, в мае, Горохов неожиданно умер от инсульта. Когда его хоронили, выяснилось, что он действительно был военным, но не полковником, а майором. Вертолетчиком. Воевал в Афганистане, там получил орден Красного Знамени.
Лис перестал играть. Иногда он расставлял фигуры, расставлял, как попало. Бесцельно двигал их по доске, спрашивал у ферзя о здоровье, шутил с горбатым конем о состоянии подков. Ферзь кокетничал, конь юмором не отличался и сыпал солдатскими шутками, король был высокомерен и молчалив. Впрочем, как и полагается королю. Это были шахматы Горохова, он подарил их Лису за месяц до смерти.
Той зимой Лариса объявила, что выходит замуж за дантиста из Америки. Пыльные кипарисы Азора и запах бесконечного лета сменились промозглой серятиной Буффало, кирпичной школой в слепом бараке, незнакомыми соседями в одинаковых домиках за одинаковыми заборами. Лис по-английски говорил с грехом пополам, подружиться ни с кем не удалось, он начал выпивать. Воровал из бара отчима ликеры, иногда в школу приходил навеселе. Ему было четырнадцать.
Лариса, став мадам Гишплинг, прибавила в весе — в прямом и переносном смысле. Выставляла округлившуюся грудь в тесной кофте в приемной мужа, сидя за конторкой с компьютером и двумя телефонами. Поднимала трубку и томно выдыхала:
— Кабинет доктора Гишплинга. Чем могу вам помочь?
Сам зубной врач оказался неплохим мужиком, но излишне строгим. У него было четкое, словно отлитое в металле, мнение по всем вопросам. От него пахло земляничным мылом и резиновыми перчатками. Еще он считал, что каждый достойный мужчина должен стремиться стать дантистом. Для начала зубным техником. Лис пытался сопротивляться, но все-таки угодил в зубной колледж.
Отмучившись семестр, в начале января он по пьянке проиграл все деньги на тотализаторе. Рядом с общагой колледжа на Брум-стрит притаилась прокуренная букмекерская нора с железной клеткой, в которой сидел мрачный кассир. На стенах висела дюжина мутных телевизоров, по экранам в бесконечном немом надрыве мчались лошади и собаки. Лис просадил все полторы тысячи, выданные на харчи и проживание до июня.
Лариса отказалась давать деньги, зубной доктор поддержал, настоятельно рекомендовав Лису найти ночную работу. Он, кстати, видел в безусловно мерзком поступке пасынка не только элемент греха, но и возможность искупления, возможность формирования стойкого характера, столь необходимого в зубоврачебном деле. Лис не стал дослушивать, повесил трубку.
Тем же утром, собрав рюкзак, он отправился на попутных грузовиках в Нью-Йорк. Развеселая шоферня гнала восьмиосные монстры по седым от инея трассам, грузовики сияли гирляндами огней, неслись неукротимыми болидами сквозь тьму на восток, к Атлантике. Подъезжая к Коннектикуту, бугай-негр, вылитый боксер Майк Тайсон, рассказал Лису про Вашингтон-сквер. В этом парке в самом центре Гринвич-Виллидж собирались игроки — шахматисты, картежники. Играли в домино и в железку, заключались пари на исход спортивных состязаний. Любых, от хоккея и баскетбола до гольфа и фигурного катания.
— Парк Юрского периода! — заржал негр. — Помнишь, как в кино?
Он сделал страшное лицо, щелкнув крупными белыми зубами, словно перекусывая кого-то. Лис фильма не видел и не понял, что шофер изображал динозавра, но все равно засмеялся вместе с ним.
3
Парк Юрского периода оказался действительно любопытным местом. Некоторые шахматисты прикидывались интеллектуалами, другие — славными очаровательными болтунами, вроде отставных учителей. Многие научились играть в тюрьме. Тон задавали Терминатор, Душистый горошек и Школьничек.
Жертвы делились на «плотву» и «карасей» в зависимости от наличия денег. Появление клиента возбуждало ажиотаж, похожий на атаку пираний. Жертву не отпускали, не обглодав до последней косточки. Обдирали мастерски, психологически безупречно: у клиента не просто появлялась уверенность в возможности выигрыша, эта уверенность постоянно росла и укреплялась с каждой новой партией. Он сам повышал ставки, выигрыши казались закономерными, неудачи случайными. Вплоть до последней, решающей игры ва-банк. Важно было с самого начала понять, сколько денег готов проиграть клиент, «плотва» редко просаживала больше двадцатки, «карась» мог запросто спустить сотню, а то и другую.
Лис появился в Вашингтон-сквер утром пятого февраля. Ночь он провел на автобусной станции, под утро начали мыть полы и его выгнали. В парке было по-зимнему тихо и пусто, голые липы казались безнадежно мертвыми, квадратные столы окружали конную статую Вашингтона. Лис остановился, оглядел президента, его лошадь. Обошел вокруг, на бронзовом крупе президентской лошади кто-то написал фломастером «Буш — осел».
Лис сел за крайний стол. Достал шахматную доску, аккуратно расставил фигуры. Черный король где-то потерял корону, и Горохов воткнул на ее место булавку с бирюзовой головкой. Лис дотронулся пальцем до булавки, закрыл глаза и начал ждать.
Первым появился Махараджа, пронырливый пакистанец с сизыми губами, болтун и любитель блицтурниров. Играл он неважно, брал нахрапом, оглушал соперника трепом, бессмысленным и бесконечным. Пару раз был бит — не в фигуральном смысле, а вполне конкретными кулаками, оба раза не за шахматы, а за некоторое сходство с Бен Ладеном.
— Играешь? — спросил он, присаживаясь напротив.
Лис кивнул.
— Деньги есть?
Лис честно помотал головой.
— Без денег нельзя.
Лис снял часы, положил на стол. Махараджа неодобрительно оглядел часы, выпятил синюю губу, с изнанки она вообще была фиолетовая.
— Пятерик против котлов. Идет?
Лис пожал плечами, кивнул.
— Ты че, немой? — спросил пакистанец и двинул ферзевую пешку.
— Почему?
— Ну, тогда ходи — дома думать будешь! Давай, давай! — Махараджа начал обычный треп. — Секи момент, как гроссмейстер играет. Котлы твои коцаные, считай, плата за урок. Мотай на ус, сынок.
Лис двинул свою пешку, пакистанец, не думая, вывел коня.
— Ну вот! Он опять заснул! Ну что ты будешь делать?
Лис вывел ферзя.
— Вот оно как? Ну, ты даешь! — заорал Махараджа. — Считай, уже продул. Я-то надеялся хоть чуток поразмяться, а ты вообще не сечешь! Фуфель!
Лис сосредоточился. Погрузился, именно погрузился: Махараджа походил на беспечного лодочника, озирающего поверхность озера — метелки камышей, растопырки торчащих коряг, редкую игривую рыбешку. Лис тоже видел все это, но ему открылась и подводная темень, с водорослями, спящим сомом в омуте, стаей карасей и притаившейся в тростнике щукой. Он мог разглядеть утонувший велосипед, покрышку от трактора и золотой браслет, оброненный с лодки позапрошлым летом. Лис делал ход за ходом, заманивая простодушного болтуна в капкан. На шестнадцатом ходу Лис пожертвовал ферзя, ликующий Махараджа поставил короля на поле g1. Лис сделал вилку конем.
— Мат.
— Как это? — Пакистанец опешил. Он даже не понял, что произошло. Партия заняла семь минут.
Следующие пять долларов Махараджа проиграл за двенадцать минут. Проиграл позорно, опять налетев на вилку.
— Еще? — вежливо спросил Лис.
— Достаточно, — озираясь, ответил пакистанец. — Ты, малец, вот что… ты про это дело языком не чеши.… Ну что ты, да я, да мы с тобой… Лады?
4
В марте неожиданно потеплело, Лис сменил ночлежку в приюте Тринити на лавку в Вашингтон-сквер. Воздух свежий, да и к работе поближе, решил он, покупая непромокаемый спальный мешок защитного цвета с ярко рыжим нутром.
Удачный день приносил ему долларов тридцать-сорок. Шахматы оказались наименее доходной игрой парка Юрского периода, ставка за партию редко превышала десятку. Хитрить Лис не любил, он не прикидывался простофилей, не обнадеживал противника глупыми ходами, каждый «карась» однозначно понимал к финалу, что о реванше лучше забыть. И уходил отыгрываться к подслеповатому Раввину или к похожему на румяную бабушку Короеду.
А еще в парке играли в нарды. Лис заинтересовался игрой. Местный чемпион, армянин по кличке Сальвадор, тощий, с мутным взглядом и торчащими усами, как у художника Дали, на глазах у Лиса обчистил какого-то студента на полторы сотни. И сделал это за двадцать минут.
— Хорошо, я научу тебя, — перебирая желтыми пальцами костяшки четок, снисходительно сказал Сальвадор. — Полтинник за час.
Лис достал мятые купюры, две пятерки, десятку. Больше не было. Сальвадор вздохнул, лениво сунул деньги в нагрудный карман лимонного «адидаса» (он не носил ничего, кроме спортивных костюмов невероятных расцветок — кораллового, неоново-зеленого, желтого, как желток). Если Сальвадор появлялся в снежно-белом, это означало, что сегодня воскресенье.
— Дам тебе сорок минут. — Сальвадор проворно расставил шашки. — А вот эти кубики, мальчик, называются зары.
Он ловко подкинул и поймал обе кости, потряс их в кулаке и выбросил на поле. Кости зацокали по доске, остановились. На одной было пять, на другой шесть.
— Шеш-беш. — Сальвадор тощим указательным пальцем передвинул свои шашки. — Запомни, это тебе не шахматы, тут ничьих не бывает. Суть игры не просто победить, но и унизить врага. Степень унижения прямо пропорциональна денежному призу. Допустим, мы играем на ставку… Почем вы там в свои, эти… шахматы играете?
— По десятке обычно. — Лис разглядывал битые, желтоватые зары. — А они действительно из кости сделаны?
— Да, из берцовой кости моего бывшего ученика, — засмеялся Сальвадор фальцетом. — Не отвлекайся! Степень унижения может быть обычной — простая победа. Это когда ты первым выставил свои камни за борт.
— Камни?
— Если ты назовешь это шашкой, — Сальвадор грозно наклонился над доской, ткнул пальцем в черную шашку, — тебя проклянет Салам-бин-Рахим, покровитель заров. Не кубиков, не костей — заров! Нарды игра мистическая, не то что твои… эти… Еще фараоны играли! В гробнице Тутанхамона нашли золотые нарды с инкрустациями из рубинов и сапфиров. Персидские маги с помощью нардов предсказывали судьбу владык, исход битв.
Вокруг стола начали собраться зеваки. Турист в футболке хорватской сборной закурил сигару, тут же потянуло палеными тряпками. Сальвадор строго посмотрел на него, футболист отошел.
— Поле нардов символизирует небо. Камни — это звезды. Каждая половина поля имеет двенадцать лунок, это двенадцать месяцев. Поле делится на четыре части — четыре времени года. Число камней равно числу лунных и безлунных дней месяца. — Сальвадор сделал паузу, обвел глазами слушателей.
— Нарды — это не игра, нарды — это модель мироздания.
Лис украдкой взглянул на часы.
— Но вернемся к правилам, — сказал Сальвадор обычным тоном. — Проигравший платит за обычную победу одну ставку. За «марс» удвоенную, за «домашний марс» — тройную ставку. За «кокс» платит четыре ставки. Сколько получается?
— Сорок, — ответил Лис.
— Правильно! И это за пять минут. — Сальвадор хлопнул в ладоши. — Все! Урок закончен. Накопишь денег — приходи опять.
5
В отличие от шахмат, нарды оказались игрой суетливой, по-базарному крикливой, некоторые игроки стучали камнями по доске, на манер доминошников, зары звонко тарахтели, как погремушка на хвосте гремучей змеи.
Но больше всего Лиса смущала непредсказуемость. Именно непредсказуемость заров давала шанс слабому игроку обставить мастера. Ты мог выстроить безупречную комбинацию, но проиграть дураку, которому вдруг подфартило. В шахматах такого не могло быть, суть шахмат была элегантна, как механизм швейцарского хронометра. Нарды олицетворяли хаос, элемент случайности ставил Лиса в тупик. Он привык контролировать игру, контролировать на все сто.
Проникнуть в машинный зал оказалось недостаточно, да и не было в нардах машинного зала, так — потроха старой шарманки с одним напевом. Лис безошибочно знал, куда какие камни двигать, это он постиг сразу и в этом он был безупречен. Научился изящным шешарам, выстраивал ловкие увязки, с любым противником из десяти партий выигрывал как минимум семь. Но его беспокоили три проигранных, эти три победы принадлежали хаосу, случайному везению дурака, непредсказуемости заров.
Лис страдал, его мучила непроницаемость фатума, пытка продолжалась и по ночам, когда он, вглядываясь в плоское городское небо, постепенно поднимался туда, к тусклым звездам и грязноватым облакам, туда, где за глухими дверями с облезшей позолотой меланхоличные ангелы перебирали цифры, шуршали единицами и тройками, складывали в стопку пузатые шестерки. Изредка лениво спорили:
— Ну что, пянджи-чар или пянджи-ду?
— Нет, дай ему яган.
— Как скажешь, яган так яган.
И у кого-то далеко внизу зары останавливались на двух единицах.
Появились деньги. Лис снял конуру, полуподвал в Китайском квартале, из окна которого были видны быстрые ноги пешеходов. От подошвы и до колена. Был тесный душ с вялой струей и кухня не больше телефонной будки. Роль мебели изображала узкая койка казарменного фасона и мрачное кресло, грязно-багровое и оплывшее, как печень алкоголика.
Лис решился, наконец, позвонить матери. Набрал домашний номер. Лариса подняла трубку, узнав сына, попросила подождать, Лис слышал, как она распекала кого-то, какую-то тетку, которая басовито огрызалась на скверном английском. Потом неожиданно заревел младенец, Лариса принялась утешать, противно угукать. Наконец вернулась к телефону.
— А у нас родился братик, — просюсюкала Лариса. — Соломоша, да…У-у, какие мы! Ну-ка, Соломоша, поздоровайся с Мариком. Здравству-у-уй, здравствуй…
На том конце снова заорал младенец. Лис тихо положил трубку, сел на кровать и долго смотрел в стену.
Вашингтон-сквер приносил теперь сотню в день, иногда больше. Но это в сухую погоду. Закончился сентябрь, в октябре похолодало, и зарядили дожди. Облетели платаны, за ними липы. Каштаны держались дольше всех. Игроки под блестящими зонтами безнадежно мокли в ожидании клиентов, мок бронзовый президент в лихой треуголке, мок его поджарый конь. Лис мок вместе со всеми.
В понедельник около трех к столу Лиса подошел невысокий человек, плотный и гладкий, как упругий гриб, с короткими руками и маленькими ладонями, его розовые пальцы что-то бесконечно ощупывали и перебирали. На розовом мизинце поблескивал золотой перстенек с агатом. Лис вспомнил эти суетливые пальцы, этот агат — недели три назад он играл с коротышкой.
— Про что читаете? — вежливо спросил он.
— Про любовь, предательство и месть, — ответил Лис. — «Гамлет».
— Ясно…
Озираясь, тихо спросил:
— Мы могли бы поговорить?
Лис удивился, но кивнул. Сунул между страниц долларовую бумажку вместо закладки, убрал книгу в рюкзак.
— Вы можете обыграть одного человека? — спросил коротышка.
Лис подумал и снова кивнул. Спросил:
— В шахматы?
— Нет, нарды.
— Сколько партий?
— Марафон. Часа три.
Марафон — это колоссальный стресс, психический и физический. Лис слышал о марафонах, которые продолжались сутками — после них игроки падали под стол прямо в игровом зале.
— Обыграю, — сказал он. — А зачем?
Коротышка пожевал губами, оглядывая мокрые стволы платанов.
— Он меня оскорбил.
— Вы ему проиграли?
— Да, три «марса» подряд…
— Но вы действительно играете паршиво, я помню, — простодушно улыбнулся Лис. — Что ж тут оскорбительного? Это все равно, если я скажу, что вы ниже меня на голову и вы обидитесь — ведь это правда, и что тут обидного?
— Короче, — перебил его коротышка. — Вы делаете Макса, выигрыш пополам, все довольны, все смеются. Лады?
Он протянул руку, ладонь оказалось неожиданно жесткой, жесткой и теплой, как плотная глина.
— Завтра в девять…
— Утра? — спросил Лис.
Коротышка засмеялся, он незаметно вытирал ладонь о штанину.
— Нет, вечера. Роллинг-стрит, сто пять. Записать?
— Запомню, Роллинг-стрит, сто пять.
— Хорошо… Это даун-таун, от Уолл-стрит два квартала в сторону Ист-ривер. — Он собрался уходить, словно припомнив, добавил: — Да, оденься. Костюм, галстук… Понял?
Лис кивнул. У него в жизни не было галстука.
6
Лис всю ночь не мог заснуть, вставал, бродил от стены к стене. Припадая к крану, пил воду. Около двух на углу кто-то затеял драку, женский голос пьяно кричал: «Ну, ты сука, Алан! Ну, ты и сука!». Приехала полиция, синие и красные огни заметались по стенам. Лис сидел на койке, поджав под себя ноги, и зачарованно улыбался — он неожиданно очутился внутри волшебного калейдоскопа. На гвозде, вбитом в дверь ванной, висел новый костюм.
Лис купил его в «Файлинс» на углу Бродвея и Семьдесят второй, там продавали уцененные тряпки и обувь прошлого сезона. Мулатка, сочная и вертлявая, с кольцом в ноздре и в невероятно тугих джинсах, оглядела Лиса, прикидывая кредитоспособность.
— Цвет какой? — спросила.
— Цвет? — растерялся Лис. — Черный, наверное…
— На похороны что ли? — усмехнулась она.
— Почему?
Выбрали черную пару, белую рубашку, классические «оксфорды». С галстуками произошла заминка. Лис испуганно оглядел пеструю витрину: там рядами свисали обрывки тропических закатов, горели хвосты диковинных жар-птиц, переливались крылья заморских бабочек, сияла изумрудом чешуя сказочных рыб. Лис вздохнул и неловко вытянул узкий черный галстук.
— Ну, нет! — возмутилась мулатка. — Похоронная контора какая-то! Вот!
Она решительно сдернула кроваво красную змеистую ленту, приложила к горлу Лиса.
— Вот так! И никак иначе!
Адрес Лис нашел сразу. Он ожидал увидеть что-то вроде казино или бара. Там оказалась дверь в стене, ни вывески, ни даже таблички со звонком. До девяти оставалось двадцать минут, Лис перешел на другую сторону и стал вышагивать по тротуару до фонаря и обратно. Прохожих не было, изредка проезжали машины. Тут не было ни магазинов, ни ресторанов, вокруг угрюмо высились серые здания банков и страховых контор. Остановилось такси, из него вылез коротышка.
— Хорош! — похлопал он Лиса по спине. — Галстук Армани? Пошли.
Им открыли. За дверью оказалась просторная прихожая, почти холл, с колоннами и большим зеркалом. В углах сияли почти античные вазы с сухой ботаникой. Коротышка, ухватив Лиса за рукав, потянул наверх по широкой лестнице. В туалетной комнате с дубовыми панелями и мраморными писсуарами он достал бумажник, вынул оттуда стопку сотенных купюр.
— Пять косых, — протянул деньги Лису. — Сразу не лезь, оглядись сперва. Лады?
— Лады.
— Я буду рядом. — Он замешкался, потом сказал: — Меня Джеймс зовут.
— Меня Лис.
— Ты что, цыган?
— Почему?
Джеймс пожал плечами, толкнул его к выходу. Лис видел в зеркало, как коротышка мелко перекрестился и поцеловал перстенек, быстро, будто клюнул.
Они устроились в глубоких креслах, кожаных, темно-шоколадных, неторопливая официантка, похожая на сытую рысь, принесла скотч Джеймсу.
— Спасибо, Кэрол, — он подмигнул ей.
— А что ваш друг будет пить? — тихо спросила томная рысь, словно интересовалась интимным.
— Минералку, — сипло ответил Лис, прокашлялся. — Воды минеральной, пожалуйста.
— Лед, лимон?
— И лед, и лимон, — кивнул Лис.
Он наклонился к Джеймсу:
— Что это? Клуб?
Джеймс отпил, достал из кармана «монтекристо», смял целлофан, поднес к носу, глубоко вдохнул.
— Да, частный клуб. Тут народ с Уолл-стрит в основном. Наверху, кстати, номера.
Джеймс выпустил густое облако сизого дыма. Кэрол принесла воду.
— Макс обычно к десяти приезжает. Там, — он кивнул на дверь. — Там игровой зал, два покерных стола, рулетка. Три приватных комнаты, это для крупной игры.
Лис кивал головой, он почти залпом выпил воду. В углу за газетой дымил толстяк, курил трубку. Перед ним стоял какой-то напиток химической синевы в высоком стакане. По комнате расползался карамельный дух дорого табака. Официантка принесла еще минералки, поставила перед Лисом. Улыбнулась ему желтыми кошачьими глазами. Лис подумал, что у него своих денег осталось меньше десятки.
— Ну, готов? — Джеймс взглянул на часы. — Вперед!
В игровом зале было тихо и сумрачно. Джеймс подтолкнул Лиса к покерному столу.
— Что, садиться? — тихо спросил Лис. — Играть?
— Да, катнем по маленькой. Ты в блек-джек как?
— А чего там как — сиди себе, карты считай. Игра для недоумков.
Джеймс странно посмотрел на него, влез на табурет. Лис сел рядом.
— Только мне, — сказал Джеймс крупье. — Мой приятель пока только учится.
Крупье услужливо оскалился и с треском распечатал новую колоду.
Становилось многолюдней. Крупье сдавал, Джеймс рассеянно разглядывал карты, двигал фишки, постоянно озираясь через плечо. За соседним столом играл рыхлый мужчина в роговых очках, на его оплывшем лице застыло брезгливое выражение, словно ему было невыносимо противно то, чем он занимался. У рулетки два нетрезвых молодых человека в костюмах безукоризненного покроя энергично подначивали друг друга, тот что повыше, альбинос с рачьим взглядом, пытался говорить по-французски. Он, с равными интервалами, повторял одну и ту же фразу «J’aime votre grand âne». Это напоминало неистребимую пьяную икоту. В глубине зала, за колоннами, в тускло-янтарном свете маячили какие-то тени, оттуда доносился тихий звук, словно кто-то время от времени пересыпал мелкую морскую гальку. Там играли в нарды.
— Вот он! — Джеймс толкнул Лиса локтем.
7
Лис повернулся к двери. Макс мог бы и не обыгрывать Джеймса, сам факт существования Макса был оскорбителен для Джеймса и ему подобных. Коротышка испытывал то же самое, что испытывает неказистая такса, очутившись на одной собачьей площадке с русской борзой. Макс, казалось, был выведен искусственным путем или Бог, отложив все дела, смастерил его персонально. И дело тут было не только в безупречных пропорциях лица и тела, хотя и тем и другим запросто, как эталоном, можно было проверять правильность золотого сечения, Макс вошел, и словно что-то изменилось в зале, будто внезапно включился новый полюс притяжения.
Джеймс, не доиграв партии, слез с табурета, потащил Лиса к Максу. Представил. Макс белозубо улыбнулся, крепко пожал руку.
— Прямо-таки чемпион? — добродушно спросил он, разглядывая Лиса. — Вы какие предпочитаете — короткие или длинные?
— Мне все равно, — ответил Лис. — Как вам удобней.
— Ну и отлично! — засмеялся Макс. — Пошли, пошли играть!
В дальнем конце комнаты стояли четыре ломберных стола, над каждым висел неяркий плафон. Свет падал на игровые доски, на одном столе были шахматы, на остальных нарды. Большие доски каких-то ценных пород дерева, инкрустированные перламутром. Лис сухо сглотнул, страшно хотелось пить. Макс жестом предложил выбрать стол, Лис развел руками.
Сели, расставили камни.
— Давайте сыграем серию из трех, по триста долларов за очко, — ласково предложил Макс.
Лис поперхнулся, он открыл рот, не зная, что сказать — в Вашингтон-сквер самая крупная ставка была доллар за очко, да и случалось такое крайне редко. Но главное — Лис рассчитывал на марафон, на дюжину, другую партий. Рассчитывал свести к минимуму элемент случайности. Он растерянно посмотрел на Джеймса, коротышка часто моргал, на верхней губе появились капельки пота.
— Максик, — проблеял он. — Давай уж хотя бы десять партий, блиц. Ну, хоть шесть, а?
— Не могу, Джимми. — Он взглянул на часы. — Не могу, дорогой, в другой раз. Не сердись. Начнем?
Лис играл, как в бреду, как во сне. Бросал зары, двигал камни, ему вдруг стало холодно, его начало знобить. Первую партию он проиграл. Минус двадцать одна сотня — щелкнуло в мозгу. Вторую удалось выиграть, отыграл три очка. Девятьсот. Минус двенадцать сотен.
В третьей партии случилось то, чего Лис опасался больше всего — дьявольские зары словно начали издеваться над ним. Каждый бросок Макса ложился как под заказ. Разгром был полным, Лису не удалось вырваться из «марса». Общий счет — минус семь тысяч двести долларов.
Лис онемевшей рукой достал деньги, положил на доску.
— Тут пять…
— Напишите чек. — Макс быстро пересчитал купюры, сунул в большой бумажник с тисненой монограммой. — Какая там разница? Двадцать две сотни — да? На имя Макса Локхарда.
Лис рассеянно огляделся, ему теперь мерещилось, что он горит, что у него жар, мимо торопливо прошмыгнуло жирное лицо Джеймса, проплыли тусклые оранжевые лампы. Откуда-то сверху голос Макса диктовал по буквам, как правильно писать его фамилию — эл-о-си-кей-эйч… Диктовал ему, человеку, который полгода спал на парковой скамейке, человеку, у которого отродясь не было чековой книжки. Лису почудилось, что над ним толща реки, темно-янтарная вода, тягучая как мед сонно тянула его неведомо куда. Сопротивляться не было сил, да и не хотелось сопротивляться. «Ты ведь Моцарт!» — долетел до Лиса тихий голос. Лис повторил — Моцарт, Моцарт. Какой я Моцарт?
— Макс… — с трудом проговорил Лис. — Я прошу вас… Дайте мне отыграться. Пожалуйста.
— В другой раз, мой друг! — весело сказал Макс. — В другой раз.
— Вы в шахматы играете? — спросил Лис.
— Да. Вполне прилично. Тут, впрочем, толком никто не умеет…
— Одну партию? На эти двадцать две сотни?
Макс посмотрел на часы.
— Хорошо. Одну партию. Но тогда уж давайте тысяч на пять, — он подмигнул Лису. — Округлим?
Быстро расставили фигуры. Лису выпали черные. С первым же ходом все вдруг встало на свои места, словно кто-то наконец поправил сбитый фокус. Макс оказался действительно приличным игроком, напористым и с фантазией, но на двадцать третьем ходу он зевнул ферзя. На двадцать девятом Лис поставил ему мат.
— Как же я этого ферзя… — Макс тер подбородок, морщил красивое лицо. — Вот дьявол, как же… Давайте еще одну? По-быстрому, а?
— Десять тысяч, — произнес Лис, не совсем понимая, что говорит.
— Идет! — легко согласился Макс.
К половине первого Лис запер короля, провел пешку и объявил Максу мат. Так закончилась третья партия. К половине первого Лис выиграл тридцать тысяч — пытаясь взять реванш после второго проигрыша, Макс увеличил ставку вдвое.
Все, даже крупье, столпились вокруг стола, Макс раскрыв, чековую книжку, писал красивым почерком цифры прописью. Лис огляделся, рассеянно спросил у крупье:
— А где Джеймс?
— Джеймс? Он часов в десять ушел. Когда вы в нарды еще играли.
Макс протянул чек Лису. Двадцать две тысячи долларов, остальные он получил наличными. Лис взял со стола пачку, отсчитал пять тысяч.
— Макс, передайте это Джеймсу. Пожалуйста, если вам не сложно.
В курительной комнате никого не было, Лис огляделся, тихо опустился в кресло.
— Еще минеральной воды? — насмешливо спросила Кэрол. — Вы там мистера Локхарда разгромили, пронесся слух.
— Макса? Да… — улыбнулся Лис. — Знаете что, принесите мне коньяку. Двойную порцию.
Он откинулся в кресле, сердце продолжало куда-то нестись, колотиться, Лису казалось, что его частый стук мерно отдается в комнате. Потом он догадался, что это бодро тикают большие напольные часы в дубовом резном футляре.
Появился коньяк, официантка подложила белую салфетку под бокал. Лис сделал глоток и неожиданно для себя допил остатки залпом.
— Еще? — игриво спросила официантка.
— Нет, спасибо, спасибо… У вас тут перекусить ничего нет?
Она засмеялась.
— Нет. Но я знаю тут неподалеку шикарную сосисочную. Устроит?
Лис представил сочный толстый хот-дог, подкопченный, с дижонской горчицей. И все это на свежей булке. Мягкой и душистой белой булке. Еще теплой.
— Да, очень! — он закивал головой. — Очень даже устроит!
— Я уже закончила смену. — Она плавно подцепила пустой бокал. — На улице, у входа через пять минут, окей?
Сосиски действительно оказались бесподобными. Или Лис просто не ел почти сутки. Или это из-за Кэрол все казалось каким-то необыкновенным: и светлая, лучистая ночь со звонкой луной, плывущей среди дымящихся облаков, и величественные тени гигантов-небоскребов, и золотистые фонарные огни, и тусклая харчевня открытая двадцать четыре часа, и даже мрачные таксисты, сонно жующие скучную ночную еду.
Лис болтал не умолкая. Рассказывал про Неву, как она замерзает зимой и как он мечтал перейти с одного берега на другой, рассказывал про Азор, город, лучше которого на свете нет — там всегда лето, а на деревьях растет сладкий инжир. Рассказывал про Горохова. В рассказе Горохов получился храбрым пилотом, косящим душманов из крупнокалиберного пулемета (Лис быстрой ладонью изображал виражи боевой машины), а на привале мастерски разыгрывающим классические шахматные этюды. Когда Лис дошел до похорон, то вдруг как-то странно засмеялся, а потом заплакал.
К тому времени они уже перебрались в какой-то клуб в Трайбеке. Лис заказывал коктейли, за стеной упруго долбил бас, четыре ноты повторялись без конца. Вот такая музыка должна быть в аду — подумал Лис. А, может, мы уже там?
— Может мы уже там? — прокричал он.
— Где? — крикнула Кэрол. — Где мы?
— Я не знаю! — засмеялся Лис. — Не знаю!
— А кто ты — знаешь? — Кэрол мотала головой в такт басу. — Кто ты?
У нее, у Кэрол, были чудесные волосы, с рыжеватым рысьим блеском. Лис провел пальцами по ее щеке. Она подалась вперед, ее колено уперлось в его бедро. От волос пахло чем-то мятным и еще чем-то пряным, как от меха зимой. Звериный, терпкий дух.
— Ну, кто ты? — прошептала она.
— Кто я? — тихо переспросил Лис. — Я — Моцарт.
8
Кэрол заснула, Лис неожиданно протрезвел, он лежал и не моргая смотрел в потолок. Там гуляли отражения фар, желтые, красноватые, а некоторые почти лимонные, они плавно перетекали из угла в угол. Когда машин не было потолок скучнел, становился сизо-серым.
Лис не мог поверить, что все произошло так просто. Обыденно. Словно он делал это каждый день. Вернее, каждую ночь. Он поднес ладонь к лицу, от пальцев терпко пахло Кэрол. Кэрол, которая лежала тут же рядом и, приоткрыв губы, мерно дышала.
Лис осторожно встал, подошел к окну, на подоконнике в горшке рос кактус. Лис легонько потрогал иголки, вздохнул, начал искать вещи. Трусы, галстук и один носок обнаружить не удалось. Он сунул уцелевший носок в карман, воткнул босые ноги в ботинки. Прокрался в прихожую, тихо приоткрыл дверь. В слепом свете с лестничной клетки Лис вытащил из кармана мятые купюры, вытянул три сотенных бумажки, положил на полку зеркала. Осторожно затворил дверь и тут же подумал — Господи, что ж я наделал?! Зачем же так — деньги! Господи! Подергал ручку, что-то пробормотал, обращаясь к двери. Махнул рукой, побрел вниз.
Через два дня Лис пытался найти этот дом, ему казалось, он точно помнит кривые ступени, ведущие к двери, табличку со списком жильцов, глазок в бронзовой оправе. Он безуспешно блуждал по закоулкам Гринвич-Виллидж, постоянно выходя к одной и ой же кирпичной башне с неверными часами, спешащими на семь минут. Потом отправился на Роллинг-стрит, в дверь постучать духа не хватило, он бродил по тротуару, пока рядом не остановилась патрульная машина и полицейский, высунув локоть в окно, хмуро не поинтересовался, какого черта он тут вынюхивает.
В Вашингтон-сквер Лис не вернулся. Он начал играть в «Канарейке», полулегальном клубе, которым заправлял Тощий Ник, бывший игрок, бывший наркодилер, бывший зэк. Под потолком там действительно висела клетка с ярко лимонной птахой. Говорили, канарейка приносит удачу, но каким образом, толком объяснить никто не мог.
Заплатив полторы тысячи за годовое членство, Лис почти не вылезал из «Канарейки», играл сутками, иногда спал на топчане в гардеробной. Пару раз его обчищали во сне, он даже не знал, сколько у него украли. Просто начинал играть с нуля. Денег было много, очень много. Один раз, надев куртку, Лис обнаружил в кармане семь тысяч, о существовании которых не имел ни малейшего представления.
В шахматы в «Канарейке» не играли, клиентура состояла из профессиональных картежников всех мастей, шулеров, итальяшек из кланов Коломбо и Гоцци, что контролируют заправки от Нью-Джерси до Делавера. Появлялись залетные русские бандиты — обыгрывать их было одно удовольствие, русский лез напролом, задиристо утраивал ставки и не уходил, пока не проигрывал всего, включая часы и нательный крест.
Лис карты презирал и играл только в нарды. Их тут называли на французский манер «триктрак». Иногда Лису мерещилось, что он может контролировать зары, что своей волей он в состоянии заставить кубики остановиться на нужных ему цифрах. Он понимал, что это абсурд, но все равно в момент броска концентрировался, посылая поток энергии вверх, к ангелам, заведующим этой арифметикой.
В начале апреля в «Канарейке» появился Марк Арманд Руссо, богач-филателист из Монако, по кличке Крокодил. Во время игры он приговаривал «Ням-ням-ням, мои маленькие крокодильчики». Что это означало, никто не знал, зато все знали, что игрок он паршивый и денег у него видимо-невидимо. Крокодил появился и за сорок минут проиграл сто двадцать тысяч. Ушел, а через два часа вернулся с килограммовым слитком золота. Этот слиток выиграл Лис.
Лис мог купить квартиру, но продолжал снимать дыру в Китайском квартале. Когда прихлопнули Ника и «Канарейка» закрылась, Лис решил полететь в Израиль, в Азор. Но вместо этого зачастил в безымянный притон у Седьмого пирса на Ист-Ривер. Это было настоящее дно, туда пускали всех без разбора — заплати двадцатку и играй. Нелегалы-арабы, пакистанцы, таксисты-индусы, черные сутенеры в золотых цепях, откровенные громилы с татуированными ручищами — все думали, что Лис богатый идиот-американец, обчистить которого будет пара пустяков.
Лис начал пить, часто играл, едва различая доску.
В тот вечер Лис появился уже пьяным, заказал себе скотч. Сел играть с каким-то арабом и проиграл подряд две партии. Араб предложил увеличить ставку до пятидесяти долларов.
— Давай уж округлим! — засмеялся Лис. — По сотне!
Араб замялся, но его приятель что-то шепнул ему и он согласился.
— Тут командные состязания! — засмеялся Лис. — Сборная Арабских Эмиратов!
— Мы из Египта, — мрачно сказал араб. Он был брит наголо, матовый череп напоминал дубленую боксерскую грушу.
— Да хоть с Мадагаскара! — Лис допил скотч, треснул стаканом по столу. — Дюжину партий по сотне за очко! Начинай, египтянин!
Лис снова проиграл. Араб осмелел, начали вторую партию.
— Ду-шеш! — заорал он, выкинув куш. Ему в самом начале удалось запереть камни Лиса. Его приятель, тоже бритый и с золотой коронкой на переднем зубе, гортанно пел, радостно шлепал товарища по бритому черепу. Наклонялся, что-то азартно шептал.
— Эй ты! Золотой зуб! — крикнул ему Лис. — Ты не шепчи, ты вслух говори. Пусть все послушают, какие вы идиоты, какие кретинские советы ты даешь!
Золотой зуб взбеленился, что-то гортанно заорал, полез через стол к Лису. Его ухватили сзади, удержали. Лис закричал:
— Дебил! Когда мозги не работают, на кулаки одна надежда. Я твоего дружка разделаю — ты следующим будешь. Или кишка египетская тонка?
— Кончай орать, парень, — встрял индус из-за соседнего стола. — Тут люди играют.
— Какие люди? — засмеялся Лис. — Играют они! Недоумки! Вам со школьниками играть в орлянку. Да я вас всех под орех — хочешь по очереди, хочешь табуном! Всех!
Он вскочил на стул, закричал:
— Кто тут смелый?! Ну! Желающие есть? По сотне за очко!
— Хорош гоношиться, — кто-то с бруклинским акцентом крикнул сзади. — Ты с арабом разберись сначала.
Лис послал советчика к черту, не слезая со стула, махнул бармену рукой:
— Скотча сюда пришли пузырь!
Вторую партию Лис выиграл. Выиграл и остальные десять. Обчистил арабов на двадцать три тысячи, после играл со всеми подряд. Рассовывал деньги по карманам, ронял, мятые бумажки падали на пол. Соседи рассеянно наступали на купюры, непринужденно наклонялись завязывать шнурки.
В четыре утра Лис вывалился на улицу. До стоянки такси дойти не удалось, у старых доков его ждали арабы. Он заметил их издалека, эти две обритых головы, но почему-то не свернул, не попытался убежать, а продолжал покорно идти им навстречу. Как в дурном сне, который все никак не кончается.
Очнулся Лис в больнице Святого Варфоломея на Вест-сайт с сотрясением мозга, двумя сломанными ребрами и бритвенным шрамом через всю щеку. В одном из карманов осталась купюра в пятьдесят долларов.
— Не думаю, что ее оставили из сострадания, — говорил он медсестре, когда его выписывали через три недели. — Но ведь такой шанс тоже существует.
9
В тот же день Лис улетел в Тель-Авив. Приземлился в Бен-Гурионе ранним утром, толком в самолете поспать не удалось, голова была ватная, словно хмельная. Он вышел, зажмурился. Площадь, ослепительно яркая от утреннего солнца, чуть покачивалась, покачивались черные силуэты коренастых пальм. В дальнем мареве маячили фиолетовые горы. Уже начинало печь.
— Жарко? — спросил Лис таксиста.
Он пожал плечами.
— А где багаж? — спросил шофер без интереса. — Куда ехать?
— В Азор.
— Садись.
Немолодой, в седых моржовых усах, загорелый, будто отлакированный солнцем, таксист походил на боцмана.
— Откуда? — Не дождавшись ответа, сказал: — По сорок четвертому рванем, нормально? Первое с шести утра забито напрочь. Ремонт затеяли, идиоты… Второй месяц…
Таксист вполголоса выматерился по-русски. Лис улыбнулся, закрыл глаза. Поспать надо, подумал он и тут же заснул.
Проснулся от головной боли. Таксист что-то говорил.
— Что? — спросил Лис. — Извините, я…
— Я говорю, какой адрес?
Адреса Лис не помнил. За окном мелькали коренастые домики под рыжей черепицей, темная листва за глиняными заборами, пыль, белая пыль повсюду. Лихо взлетев, перемахнули через мост, в памяти вдруг всплыло название реки — Аялон.
— К замку давайте, — сказал Лис.
— К замку, так к замку, — покладисто согласился таксист.
Замок крестоносцев, построенный Ричардом Львиное Сердце, приятелем Айвенго и Робин Гуда, разочаровал Лиса. Детские воспоминания хранили мутные образы величественных сторожевых башен с тенями шотландских лучников, неприступные стен в потеках смолы, лившейся на головы сарацинской нечисти, гулкое эхо королевских приказов под мрачными сводами тронного зала. Ничего этого обнаружить не удалось — замок оказался скучной постройкой, сложенной из дикого камня. Больше всего он походил на амбар.
От замка найти дорогу к своему дому Лис мог с закрытыми глазами. Он свернул в покатый переулок, под уклон ноги весело шагали сами. Лис неожиданно и радостно узнавал мелочи, чепуху, о которой он никогда и не вспоминал — вывеску с нарисованными часами, они и сейчас показывали без двадцати два, старое дерево, похожее на ведьму с клюкой, трещину в стене овощной лавки. Сердце колотилось, он уже почти бежал, ему стало страшно, восторженно страшно, что сейчас случится какое-то чудо. Он толком не знал, но предчувствие праздника, торжества росло. Его дом был за поворотом.
Он остановился у каменного забора, сквозь побелку проступала буква «м». Эту букву нацарапал он, Лис. Двадцать лет назад. Провел рукой по стене, на пальцах осталась белая пыль. Пыль, буква, стена неожиданно приобрели такую реальность, такую вещественность, словно до этого он блуждал в сонных потемках. Он засмеялся — наконец, наконец-то ему удалось выбраться из той абсурдной, тупой фантазии в живой, настоящий мир! Вся прошлая нереальная чушь осталась в каких-то сумрачных снах. Осталась где-то там, позади.
— А может, ее и не было вовсе, — тихо сказал Лис и вошел во двор.
Там тоже ничего не изменилось. Детская площадка, с песочницей и сиротливыми качелями, два стола под жестяным навесом. Лис сел на лавку, положил ладони на теплые, старые доски стола. Ничего не изменилось. Он достал из кармана шахматную фигуру, черного короля с бирюзовой булавкой вместо короны.
— Горохов… — прошептал Лис. — Я вернулся, Горохов.
Оглянулся на дом. На двери подъезда висело какое-то выгоревшее объявление, в окне его квартиры была открыта форточка, там появились незнакомые полосатые шторы, а на балконе — новый велосипед. У кого-то подгорали оладьи; Лис зажмурился и глубоко вдохнул. Привычно взвыла пружина, глухо хлопнула дверь, из подъезда вышла женщина в белой блузке. Солнце вспыхнуло в волосах, фиолетовая тень побежала за ней по тротуару. Лис вздрогнул, подумал, что он сходит с ума — это была Лариса, его мать. Она подошла ближе, взглянула на него — иллюзия рассеялась, сходство рассыпалось, как мозаика. Женщина оказалось старше и некрасивей, с черной родинкой над бровью. Она прошла мимо, а потом обернулась, настороженно, даже испуганно. Лис улыбнулся ей. Она отвернулась и почти побежала. Лис вспомнил про шрам.
На остановке он сел в первый подошедший автобус — автобус направлялся в Хайфу. Почти сразу въехали в горы, замелькали меловые столбики ограждения, выскочил знак с зигзагом и тут же дорога послушно запетляла. Автобус заревел, неожиданно сорвался вниз и шутя обогнул выросший на обочине утес, до которого можно было дотянуться рукой. Утес угрюмо пролетел мимо, ахнув, распахнулась даль с россыпью домов-кубиков и бирюзовым морем от края и до края. Лис прижался к стеклу, он успел разглядеть золотой купол Бахаи, мелькнули каскады «Персидских садов», фонтаны и еще что-то, но тут дорога сделала петлю, и в окне опять впритык помчались камни, камни, от которых начала кружиться голова.
Промахнули через мост, пронесся гулкой теменью туннель, город появился снова, уже ближе и отчетливей. Черепица крыш ступеньками сбегала вниз, за крышами темнел старый порт, краны, чумазые трубы, мачты, путаница рельсов и проводов. Дальше, как избавление, раскрывалось море — чистое, сияющее, бескрайнее.
— Бат-Галим, — объявил водитель и открыл двери.
Лис, неожиданно для себя самого, быстро встал и пошел к выходу. Автобус фыркнул и уехал, Лис проводил его глазами до поворота. После прохлады автобуса рубашка сразу прилипла к спине, он снял пиджак, перекинул через плечо. Перебежал через дорогу на теневую сторону и пошел вниз, к морю.
Пекло, страшно хотелось пить. Навстречу попадались редкие прохожие, все жались в узкую тень. Сверху из окна послышалось грустное пение, пела женщина на незнакомом языке, Лис остановился, слушая тоскливый напев, решил, что это португальский. У входа в подъезд кто-то выставил плетеный стул, на нем лежала книга. Лис названия не разобрал, пошел дальше.
Мостовая, дома, чахлые деревья с жесткой, будто пластиковой зеленью, машины у обочины, выгоревшие и пыльные, — все неумолимо сползало к морю, Лис чувствовал ногами эту покатость. В витрине поймал взглядом свое отражение — белая рубашка, темное незнакомое лицо. Провел ладонью по скуле. За три недели невнятная небритость превратилась во вполне убедительную бороду.
На солнечной стороне стены домов сияли меловой белизной, в окне второго этажа смуглая девчонка с красной лентой в волосах баловалась с зеркалом — пускала зайчиков в прохожих. Лис помахал ей рукой, девчонка тут же спряталась. На первом этаже была парикмахерская.
Раскрыл дверь, вдохнул прохладный воздух, сладковатый от одеколонов и запаха мыла. В низкой комнате никого не было, три кресла, три зеркала, вылинявшие в голубое фотографии стильных причесок по стенам. Дверь в подсобку была открыта, там маячил мальчишеский бритый затылок.
— Эй, парнишка! — позвал Лис. — Заведение открыто?
Парнишка повернулся, вышел из подсобки. Оказался девицей в коротком белом халате. Лис невольно уставился на загорелые ноги в желтых перепончатых сандалиях.
— Постричь? Побрить? — весело спросила девица. — Все вместе?
Лис улыбнулся.
— Начнем со стрижки. А там посмотрим по ходу развития событий.
— Американец?
— Типа того…
Откинув голову в раковину, Лис закрыл глаза. Парикмахерша намыливала волосы, смывала пену, намыливала снова. От теплой воды, умелых рук, запаха каких-то трав Лиса клонило в сон.
— Не горячо? — спросила девица.
— Нет, нет. Прекрасная температура.
Весело журчала вода, ловкие пальцы массировали голову. Потом полотенце. Лис посмотрел на себя в зеркало, взъерошенного и настороженного, по горло укутанного в белое. Замелькали-зазвенели ножницы, расческа бойко разделяла волосы, остриженные пряди падали на плечи, на пол.
— Мне в детстве парикмахер чуть ухо не отстриг, — вспомнил Лис и засмеялся. — Года четыре мне было. Еще там, в Питере.
— У меня была русская подруга, из Одессы.
— Питер это вам не Одесса, — важно заявил Лис. — Это две большие разницы.
— Я надеюсь, — улыбнулась парикмахерша и посмотрела его отражению в глаза. — Она у меня жениха увела.
— А вот тут радоваться надо. Коли такой жених, то подруге из Одессы надо спасибо сказать.
Парикмахерше было года двадцать три, смуглая, энергичная с вишневыми глазами и коротким ежиком черных мальчишеских волос она напоминала парижанку, вернее, то, как их представляют те, кто в Париже не был. Лис в Париже не был, а, говорят, волшебный город. Париж, Париж — и звучит как!
Ему вдруг в голову пришла шальная мысль. Он даже не расслышал, о чем его спросила девица. Он внезапно увидел стройную цепочку, она поразила его своей логичностью, благородством замысла. Игорный притон в Нью-Йорке, драка (техническое определение — он так никого и не ударил, били только его), госпиталь, Израиль, Азор, Бат-Галим, парикмахерская. Он вдруг вспомнил, что Бат-Галим с иврита переводится, как «дочь волн». Русалка.
— Что? Извините, я прослушал… — сказал рассеянно Лис. — Вы что-то спросили?
— Да я про шрам, — смутилась она.
— Да. Да… — Лис запнулся. — А как вас зовут?
10
Ее звали Зета. Лис вышел из парикмахерской и почти бегом зашагал вниз. Он улыбался, ерошил влажные волосы.
— Зета, Зета, конечно же, Зета! Господи, как все просто! — он хлопнул в ладоши, испугав старого еврея в шляпе.
Старик недобро зыркнул, что-то сказал на иврите.
— Зета, дедушка! — крикнул ему Лис и засмеялся. — Зета…
Он бродил по пляжу, шлепал босиком по мокрому песку, волны наскакивали, заливали ноги и подвернуты брюки. Лис подбирал белые ракушки, далеко закидывал их в воду.
В пять он снова стоял у парикмахерской, Зета вышла, в витрине всплыла любопытная дамская голова с серьезной прической, уставилась на Лиса.
— Кто это? — спросил он.
— Никто! — засмеялась Зета. — Пошли, пошли.
На ней было короткое платье отчаянной желтизны с белым воротником и белыми пуговицами, похожими на крупный жемчуг. Направились к морю — не сговариваясь, просто пошли вниз по покатым мостовым. Шагали теми же улицами, и в этом ему тоже почудился некий знак, тайный и радостный.
Лис узнавал уже виденное сегодня днем — цирковой плакат с пестрым клоуном, бумажка «Отдам котят в добрые руки» на фонарном столбе, пыльная витрина ателье с безголовым манекеном, табуреткой и граммофоном с хищной черной трубой. Нутро трубы было тускло-красным.
— Меня приняли в Сорбонну, но мама заболела — пришлось остаться.
— В Сорбонну… — повторил Лис, мысленно поблагодарив заболевшую маму из-за которой пришлось остаться. И опять же — Сорбонна, Париж. И это тоже вы скажете совпадение?
— Да. На астрономический. — Она улыбнулась: — Смешно, правда?
— Почему? Странно, скорее…
— Да я знаю, — она махнула рукой. — Меня и в школе считали чокнутой, подружки покупали туфли и платья, а я на телескоп копила. Они на танцы, я на чердак, звезды смотреть.
Она шла чуть впереди, белый воротник, тонкая шея с мальчишеским затылком, Лис радовался, что Зета не шлялась по танцулькам, а проводила ночи на чердаке под звездным небом.
— Ведь мы ничего не знаем о том, как это все устроено, — она показала вверх. — Вселенная. Мне кажется, что если мы поймем хоть что-то про вселенную, может, станет ясно и про нас. Зачем мы здесь. В чем смысл.
Лис подумал: Господи, господи, как мы похожи! — ведь я тоже пытался понять, в чем смысл. Пытался разобрать ангельское бормотанье, подслушивая у небесных дверей. Он осторожно взял Зету за руку, ладонь оказалась сухой и горячей. Зета улыбнулась и потянула его к пляжу, к морю. Там, нависая над быстро темнеющей водой, уже загоралась над горизонтом длинная персиковая туча, похожая на китайского дракона.
Три следующих дня пронеслись, как болезнь, как лихорадка. Лис не помнил, спал ли он. Зато он помнил горькие от морской воды губы, сухой песок на ладонях. Жемчуг ускользающих пуговиц, помнил, как она смеялась, закидывая за стриженый затылок коричневые руки с гладкими матовыми подмышками. Помнил острые соски, маленькие и темные, потолок, ленивые лопасти вентилятора за ее головой. Помнил запах ее кожи, жаркий, терпкий, как корица. Корицей пахли простыни, его пальцы, кусок моря в окне и бархатное фиолетовое небо с ранними звездами, имена которых она могла назвать по памяти.
Катались на фуникулере, Лис пытался раскачивать кабину и его чуть не арестовали. Кажется, гуляли по «Персидским садам», на какой-то яхте выходили в открытое море, фотографировались и пили шампанское. Там Лис ловко взобрался на мачту и сиганул с самой верхотуры. Вынырнув, махал руками и смеялся, хотя здорово отшиб о воду пятки. Вернулись под вечер
Отель назывался «Ривьера», стоял на набережной. Они спустились в темный холл, Лис кинул ключ с деревянной болванкой в ящик портье. Вышли, она взяла его за руку. Молча побрели вдоль моря. Гора Кармель потускнела и будто придвинулась. Зажглась мутной гирляндой уличных фонарей, по горным дорогам поползли светлячки фар, потом в разнобой стали загораться оранжевые окна.
По набережной полз густой карамельный дух, где-то жарили сахарные орехи. Мимо, смеясь, пробежала девчонка лет пяти, смуглая, в веснушках, в кулаке кулек орехов. За ней, едва успевая перебирать лапами, катился щенок, ушастый и мохнатый. Он тонко подвывал от удовольствия. Вдали прогудел то ли локомотив, то ли корабль, в шум прибоя вплелся новый звук, словно пересыпали сухую фасоль.
— Ты про эту игру говорил? — спросила Зета и потянула Лиса к скамейкам под пятнистым навесом из зарослей дикого винограда. Там играли в нарды.
— Да, про эту, — ответил Лис. — Пойдем, пойдем.
— Пянджи-чар! — радостно выкрикнул мускулистый мужик в сетчатой майке без рукавов. Седая шерсть росла на спине и забиралась на красную кабанью холку.
— Что он сказал? — спросила Зета. — Он выиграл?
— Пока нет. У него выпало пять четыре, и теперь появился шанс запереть противника. И сделать «марс».
— При чем тут Марс?
— Не знаю, так называют. Вообще, по нардам астрологи предсказывали будущее, как по звездам.
Противник кабана, старичок с лицом детского доктора, выкинул ду-як и застрял. Мускулистый азартно потер ладони и взял зары.
— Ну, теперь все, — проговорил Лис.
— А ты бы смог в этой ситуации выиграть? — спросила Зета.
— Не думаю… Вряд ли. Это же чистая математика — нужно чтоб этому, — он кивнул на кабана, — страшно не повезло. Причем несколько раз кряду. Вот смотри, если бы он сейчас выкинул сэ бай ду и сдуру разобрал свечку…
Кабан дунул в кулак и бросил зары. Кубики зацокали и остановились на тройке и двойке. Кабан крякнул, подумав, двинул два камня.
— Идиот… — прошептал Лис на ухо Зете. — Как раз то, что я сказал.
Детский доктор приободрился, долго тряс зары, беззвучно шевеля губами. Бросил.
— Нужен куш, — шептал Лис, — на шестерках.
— Ду-шеш! — возмущенно прорычал кабан. — Ну что это такое!?
Зары показывали две шестерки.
— Вот теперь есть реальный шанс… — проговорил Лис.
Кабан злобно поглядел на него, что-то буркнул. Через пять минут он проиграл партию. Достал деньги, детский доктор пересчитал купюры, сунул в карман и быстро ушел. Наверное, опаздывал на вечерний обход.
— Ну что, гроссмейстер, слабо раскатать игрульку? — мрачно спросил кабан у Лиса. — Или ты только на халяву советы умеешь давать?
— Почем? — Лис небрежно сунул руки в карманы.
— По десять за очко. С удвоением.
— А-а, — засмеялся Лис. — Понятно. А где у вас тут взрослые дяди играют?
Кабан приподнялся, Зета сжала запястье Лиса.
— Пойдем, — прошептала ему в ухо.
— Погоди…
Кабан медленно встал, он был на голову ниже, но почти вдвое шире. От него разило потом.
— А почем ты играешь, умник? — спросил он.
— С такими как ты — я вообще не играю. С людьми, которые умеют играть, по сто за очко.
— Это они тебе рожу раскроили? — заржал кабан. — И ты знаешь, я их понимаю!
— Кончай гоношиться! — резко сказал Лис. — Ты играешь или нет?
Сели играть. С самого начала Лиса поразила не только легкость и ясность, с которой он играл — такое было и раньше, ему показалось, что зары слушаются его. Первую партию он выиграл с марсом, выиграл за пять минут. Начали вторую. Вокруг лавки собрались игроки, Лис хлестко бросал зары на поле, быстро двигал камни. Поднимал голову, среди зевак видел лицо Зеты, она улыбалась. Он ей подмигивал, снова бросал зары, снова стучал камнями по полю. Снова выигрывал.
Кабан проигрался в дым, ушел, на его месте возник некто с золотым перстнем на указательном пальце. Потом кто-то нервный с тонкими паучьими пальцами.
Упругая энергия, звонкая и мощная, Лис ощущал ее пульс, эта энергия делала его непобедимым. Он наслаждался своей неуязвимостью. Ему казалось, что он может выкинуть на зарах любую комбинацию — надо только сконцентрировать энергию, сжать в кулак чувства, мысли, волю. Он уже выиграл подряд дюжину партий, Зета стояла рядом. Странная, словно испуганная, она наклонялась, что-то тихо говорила ему, он отвечал — да-да, сейчас, сейчас. Сейчас. И снова играл.
Глубоко за полночь юркий паренек с татуировкой на шее шепотом предложил Лису поехать на катран. За двадцать процентов от выигрыша. Лис согласился. Он огляделся, Зеты нигде не было.
Долго петляли в горах, паренек трещал без остановки, козырял какими-то знаменитыми именами, говорил про Стокгольм, чемпионат по нардам.
— Чемпионат? — удивился Лис. — По нардам?
— Угу, мировой турнир. Ты что, не в курсе?
Наконец такси остановилось. Фары высветили грунтовку, корявые голые деревья на обочине, их долгие тени тянулись вбок, ломались и резко карабкались на глухую стену. В стене была дверь. Спустились в подвал, в тесном предбаннике толстая чернявая тетка, низкорослая, почти карлица, потребовала у Лиса документы.
— Бородатый, весь в шрамах, — ворчала она, листая короткими пальцами паспорт. — Может, уголовник какой…
— Кто это? — спросил Лис у паренька, пряча паспорт в задний карман. Они уже шли по коридору.
— Барби, — шепнул парень. — Хозяйка заведения. В Израиле казино запрещены, за игровой притон запросто пятерик могут навесить. Влепят и глазом не моргнут, тут насчет религии народ совсем чокнутый. — Он сплюнул. — Вот она и предохраняется.
В комнате было накурено до синевы, парнишка подвел Лиса к какому-то мрачному мужчине. Мрачный оглядел Лиса, спросил:
— Нарды?
Тот кивнул.
Сели играть. Сначала все шло отлично, около четырех Лис ощутил страшную усталость. Кураж прошел, Лис начал зевать ходы, проиграл несколько партий.
— Слушай, — он подозвал паренька. — Такси можно вызвать?
— Не-е, до рассвета сюда никто не поедет.
— Тут можно где-нибудь поспать, подыхаю просто…
— Ща организую, надо будет Барби денег дать.
Лис вытащил из кармана комок купюр. Не глядя сунул парню.
От жесткой, сырой подушки воняло жареной курицей, Лис пытался дышать ртом, потом накрыл лицо пиджаком. Стало душно, жарко. Сквозь сон ему чудился скрип пружин, кто-то утомительно копошился рядом, чем-то позвякивал. Карлица, приподняв бровастое лицо, безумное и потное, что-то шептала быстрой скороговоркой, расстегивая его брюки.
— Ну что ты делаешь, тетя? — бормотал он, не понимая сон это или явь. — Отстань ты, Христа ради…
— Ш-ш-ш, — шипела карлица, стягивая с него трусы. — Тих-тих-тих…
Лис в изнеможении проваливался в мягкую и теплую зыбь, там беззвучно катались зары, на каждой грани были только шестерки, одни шестерки. Были и звуки: сквозь нудный комариный звон доносилось мокрое чмоканье, словно приблудная сука жадно лакала из миски. Черная, липкая сука.
Проснулся он в зловонной жаре на продавленном диване, с мятым пиджаком на голове и в мокрой от пота рубахе. Солнце пробивалось сквозь пыльную соломку жалюзи, плавилось желтой лужей на грязном полу. Где-то тяжело и безысходно жужжала муха. Трусы и брюки были спущены до колен, ботинки аккуратно стояли на тумбочке. Паспорт оказался на месте, бумажник тоже.
Из дома его вывела беззубая глухая старуха, захлопнула дверь. Лис оказался на пустой дороге, он постоял, посмотрел по сторонам, пошел в одну сторону, передумав, развернулся и зашагал в обратном направлении. Через пятнадцать минут он остановил автобус, водитель открыл дверь, устало буркнул, что едет в парк.
— Мне в Бен-Гурион… очень надо… — Лис достал из кармана смятые деньги, незнакомые и пестрые, отсчитав сотню, протянул шоферу.
11
В самолете Лису показалось, что он перепутал Стокгольм с Копенгагеном, потом ему стало мерещиться, что парень вообще говорил о Хельсинки. Он попросил соседку с ноутбуком набрать в поиске «чемпионат по нардам».
— А что такое нарды? — Она быстро тюкала по клавишам детскими пальцами с обкусанными ногтями. — Игра?
— Типа того, — уклончиво ответил Лис.
Действительно, чемпионат мира по нардам открывался завтра в Стокгольме и проходил с четверга по воскресенье в отеле Хилтон-Маджестик. Лис поблагодарил соседку и заснул.
Города толком он не видел. В окне такси мелькали аккуратные древние домики бледных расцветок, острые ржавые шпили под строгим северным небом со скучными облаками, белыми и одинаковыми, словно кто-то набил их по трафарету. Что-то похожее на Ригу — у Ларисы открытка от прибалтийской подруги Марты выгорала на двери холодильника несколько лет.
— Регистрация направо по коридору, рядом с «Дубовым залом», — вежливо ответил портье с бесцветным нордическим лицом. — Там есть стол и персона, регистрирующая участников.
Лис зарегистрировался, поднялся к себе в номер. Вывернул карманы, на ковер посыпались разноцветные деньги. Лис собрал бумажки в стопку, кинул на стол, вытащил паспорт и бумажник, сверху поставил черного короля с бирюзовой короной. Разделся, засунул всю одежду в полотняный мешок с вензелем отеля, позвонил портье.
Постучали почти моментально, словно за дверью кто-то караулил. Лис, запахнув халат, спросил, постирают ли до вечера.
— Через два часа, — ответила горничная с серьезным лицом. — Ботинки почистить тоже?
Турнир начался в десять. Лису выдали список участников и круглый значок с номером 31.
— Что это? Я не очень…
— Это ваш номер. В списке отмечены участники, с которыми вы должны сыграть в первом круге — видите, красным отмечены?
«Дубовый зал» оказался претенциозным мрачным помещением, похожим то ли на университетскую библиотеку, то ли на зал суда. Окон не было. Все, включая потолок, было честно обшито дубовыми панелями, на полу лежал толстый ковер с бордовым орнаментом диковатой флоры. По стенам висели темные портреты каких-то высокомерных шведских дворян с лошадиными лицами.
По ковру беззвучно бродили игроки с приколотыми номерами, за некоторыми столами уже шла игра. Лис пришпилил свой значок к лацкану пиджака, сел за крайний стол и стал ждать.
— Охаю гозаимасу! — К Лису подошел улыбчивый японец с номером восемь.
— Доброе утро! — почему-то по-русски ответил Лис, он пытался вспомнить какие-то японские слова, но ничего кроме сакэ и Йоко Оно в голову не пришло. Лис заглянул в список — номер восемь звался Мичикито Хагияма. Японец играл хорошо, каждый его ход был математически точен, все комбинации безупречны. Из трех партий он выиграл одну. Поклонился, пожал Лису руку.
— Харакири пошел делать, — хмыкнул вслед японцу толстый американец с номером 35 на гавайской рубахе. В списке Лиса под этим номером значился Тэд по кличке Монтана из Вирджинии.
— Лихо ты его. — Тед шустро расставлял камни по доске. — Я даже не понял как.
— Да повезло просто.
— Ну да… — Тед заржал, венский стул под ним пискнул. — Слыхал, слыхал я про тебя — Русский Лис… Здорово ты там в Нью-Йорке всех на уши поставил!
— Я? — Лис удивился, где-то в глубине зала весомо пробили часы.
— Пол-одиннадцатого, — Тед взглянул на увесистый золотой «роллекс». — Ну что, погнали?
После вирджинца Лис обыграл болгарина Петко Костадинова, двух мелких чернявых французов одного за другим, какого-то мрачного типа по кличке Гвоздь, аккуратного старичка из Северной Каролины.
В полвторого Лис вышел в холл, сунул значок с номером в карман, заглянул в сумрачный бар с тоскливой негритянской музыкой. Поднялся в полупустой ресторан, из кухни тянуло жареным луком и чем-то копченым. В окно заглядывал куст жасмина с мелкими желтоватыми цветами и фонарь на черной чугунной ноге.
Лис отложил меню, стал рассматривать фальшивые флорентийские фрески с субтильными персонажами в костюмах позднего Ренессанса. Худосочные итальянцы изображали музыкантов в вычурных позах с разнообразными инструментами предположительно той эпохи. Между музыкантов летали приблизительно нарисованные птицы. Под жеманным лютнистом обедали две пожилых дамы, они увлеченно кушали десерт маленькими вилками. За ними сидела американская семья — розовая, щекастая, в шортах и кедах. В углу пил кофе священник. Пил по-птичьи, мелко, после каждого глотка поднимая голову и поглядывая на Лиса. Лис смутился, кивнул. Священник кивнул в ответ.
В «Дубовом зале» продолжали играть, Лис подошел к судейскому столу. Плечистый господин в клетчатом пиджаке со значком «судья» на лацкане тюкал по клавиатуре двумя указательными пальцами. Оторвавшись от экрана, вопросительно взглянул на Лиса.
— Да… — Лис достал значок из кармана. — Извините… — показал свой номер.
Плечистый посмотрел в экран.
— Поздравляю, поздравляю, — сразу заулыбался он. — Вы вышли в полуфинал, господин Лисо… Лисо… гару…гора…
— Не важно, — перебил его Лис. — Что теперь?
В субботу Лис вышел в финал, в воскресенье он играл с иранцем по кличке Двадцать Пять. Многие игроки разъехались, оставшиеся столпились вокруг стола.
Иранец, жилистый и нервный, его ноги вопреки анатомии, складываясь в неожиданных местах, по-паучьи обвивали ножки стула. Не отрывая взгляд от доски, он резко бросал зары. Двигал камни рывками, после каждого хода касался камня указательным пальцем, словно желая удостовериться в его реальности. Иранец проиграл одну за другой все три партии.
Лиса поздравляли, восторженно и не очень искренне, звучно хлопали по плечам. Откупорили шампанское. Вкатили серебряную тележку, груженую десертами. Кто-то пытался петь какую-то ирландскую песню, но слов никто не знал и песня не получилась. Судья в клетчатом пиджаке сказал короткую речь, сделав важное лицо, торжественно вручил победителю чек. Приз составил девятьсот шестьдесят тысяч евро. Миллион двести семьдесят — Лис механически перевел сумму в доллары.
Он не испытывал ничего, кроме усталости. Страшного, почти непоправимого изнеможения. Лис улыбался, жал руки, улыбка прилипла к лицу и походила на гримасу. От шампанского началась изжога, он хотел пить, но воды не нашел.
— Номер один. Поздравляю!
Лис повернулся. Священник из ресторана протянул ему вялую руку.
— И что дальше? — спросил он.
Лис пожал плечами:
— Спать.
— Ну, это понятно. — Священник чуть улыбнулся безгубым ртом, так наверно улыбается щука. — Но сначала надо ангелов поблагодарить.
— Каких ангелов? — У Лиса холодок пробежал по спине.
Священник грустно покачал головой, словно уличил пацана в чем-то непристойном. Молча повернулся и, бесшумно ступая по ковру, вышел из «Дубового зала». Лис огляделся, вокруг пили, балагурили, заключали какие-то дурацкие пари. Тед Монтана зычно ржал, рассказывал анекдот про монашку и велосипед.
— Кто это был? — почему-то тихо спросил Лис у старичка из Северной Каролины. — Священник, на щуку похож…
— На щуку? Какой священник? — Старичок разрумянился и вспотел от шампанского, на парусиновый пиджак он уже успел накапать чем-то шоколадным. — Где священник?
— Я с ним говорил. Он только что вышел, — Лис указал на дверь.
— Не знаю, извините, — старикан пожал плечами. — Вы попробуйте шоколадный мусс, вот что я вам скажу, молодой человек. Настоятельно рекомендую!
12
Кто сказал, что в деньгах счастье? Тот, у кого их никогда не было. Лис за год выиграл несколько мелких турниров — в Черногории, на Тенерифе, где-то еще. И один крупный, в Сан-Антонио. Именно там он снова встретил своего священника. В баре, на открытой мраморной террасе. Уже опустилась душная южная ночь, внизу громыхали невидимые волны. Вдоль парапета зажгли факелы, вокруг них крутилась канитель глупых мотыльков. Мошки заскакивали в огонь, вспыхивали на лету, как рыжие искры.
— Почему ты меня называешь священником? — спросил тот.
Лис его не называл никак, по крайней мере, вслух.
— А как надо?
— Ну, допустим… допустим доктор… Допустим, доктор Чехов.
— Чехов! Вы не похожи.
— А так? — Он достал пенсне, нацепил на нос. Наклонил голову. За стеклом недобро блеснул волчий глаз.
— Вы что, дьявол? — спросил Лис.
— Не груби, — доктор ощерился, выставив много острых зубов. Щучьих. — Дьявол! Об этом можно только мечтать.
— А почему вас никто кроме меня не видит?
— Официант! — крикнул доктор.
Тут же появился официант.
— Ты меня видишь? — спросил доктор.
— Вы прекрасно выглядите. Чем могу помочь?
— Ничем. Ступай… Впрочем, погоди. Принеси моему приятелю «Единорога» с двойной водкой.
Официант исчез, доктор подошел к парапету. Перегнулся, всматриваясь в темноту.
— Интересно, — не поворачиваясь, сказал щучий доктор, — вот если прыгнуть вниз?
Внизу смачно грохнула волна, захлебываясь и бурля, откатила.
— Зачем? Что за бред?
— Ну почему сразу бред? — Щучий повернулся. — Вот так сразу и бред…
Перила парапета мокро сияли — выпала роса, доктор брезгливо вытер руки платком.
— Зачем ты играешь? — спросил он, аккуратно складывая платок. — Деньги тебе не нужны. Деньги не очень тебя интересовали и раньше, когда их не было. Сейчас ты можешь о них не думать. Но ты продолжаешь играть. Зачем?
— Чтобы выиграть.
— А вот это как раз бред. Бред и чушь. Ты можешь выиграть всегда. Почти всегда. А проигрываешь по собственному желанию. Только когда хочешь проиграть.
Официант принес высокий узкий стакан с подозрительной бурдой, ярко бирюзовой, напоминающей по цвету раствор медного купороса. Сверху плавал лист мяты.
— Почему ты перестал играть в шахматы? Не отвечай — вопрос скорее риторический: тебе стало скучно. Скучно играть блиц с армией идиотов, лень впрягаться в марафон чемпионата. Ради чего? Ради звания чемпиона?
Лис сделал осторожный глоток. Купорос оказался холодным и горьковатым на вкус.
— Нарды тебя привлекли непредсказуемостью. Да, конечно, можно просчитать все варианты возможных ходов в каждой ситуации, но если в шахматах ты можешь представить, что будет на доске через двадцать один ход, то в нардах каждый ход это двадцать один вариант, двадцать одна комбинация.
— Что тут? — спросил Лис. — Горько…
— Это абсент. Абсент с водкой, курасао и еще какая-то дрянь. Ничего?
— Вполне.
— Хагияна, тот япошка, он заложил в компьютер комбинации. Все комбинации: позицию камней на доске в данный момент, двадцать один вариант чисел на зарах. Вывел оптимальный вариант хода, каждого хода. Получилось больше десяти тысяч вариантов. Он запоминает по тридцать в день.
— Я не очень понимаю, к чему вы клоните.
— Я клоню к тому, что тебе скучно. После того как ты научился контролировать хаос… — доктор засмеялся, тонко, словно застонал. — Скажем так: после того, как тебе показалось, что ты научился контролировать цифры, выпадающие на зарах, тебе стало скучно.
— С чего вы взяли…
— Ты талантлив. Может быть, ты даже гений. Почему нет? Но твой талант требует жертвоприношений — ежедневных жертвоприношений.
— Я могу завязать с этой игрой. — Лис сделал глоток. — Вообще!
Щучий снова засмеялся, противно и тонко.
— Я могу завязать с этими полетами, сказал орел. Лис, не пытайся разочаровать меня, ладно? Твой талант к игре это и есть ты. Ты — это игра. Точно так же как орел — это полет. Орел в клетке нелеп. Ты без игры не существуешь. Игра для тебя не страсть, не порок, игра — твоя суть. Сущность, понимаешь?
Лис поставил стакан на парапет, заглянул вниз в невидимый прибой.
— В игре должен быть элемент непредсказуемости, — тихо сказал щучий. — Без этого нет игры.
Лис толкнул стакан пальцем, стакан сверкнул дном, полетел в темноту. Внизу накатисто грохнула волна.
— Ну и что делать? — спросил он, спросил серьезно и грустно.
— Ты слышал про слэш?
— Это какая-то разновидность нардов, да?
Щучий засмеялся.
— Ну, нарды на слэш похожи так же, как бокс на драку ножами.
— Звучит очень заманчиво.
— Играют тремя зарами. Игры молниеносны, иногда меньше минуты. Штыковая атака! Три шестерки с руки — моментальный выигрыш.
— В любой ситуации? У меня выпадают три шестерки и все — я победил?
— Да. Но дело не в правилах.
— А в чем?
Щучий оттянул пальцем тесный стоячий воротник, словно тот душил его.
— Слэш — это не только игра, — сказал он сипло, — это даже не приватный клуб с лимитированным членством. Это больше похоже на тайную ложу, на секту. Попасть можно лишь по рекомендации одного из членов. Но даже не в этом дело — рекомендацию я тебе дам, дело в ставках. В их безумии. За минуту можно просадить миллион, проиграть виллу или жену. Один аргентинец проиграл мне ухо.
— И что вы с ним сделали?
— С ухом? — спросил доктор и полез в карман.
Лис замер, купорос толчком подкатил к горлу. Щучий засмеялся, достал платок. Встряхнув, вытер лицо.
— Ну и жара… Даже ночью. — Он приблизился и тихо сказал: — Кстати, чуть не забыл… А ты уверен, что за той дверью именно ангелы?
13
Лис сбрил бороду, нижняя половина лица оказалась совсем белой. Он провел ладонью по неожиданно нежной, почти детской коже. От левой скулы к подбородку тянулась розовая полоска шрама.
Лис вчера прилетел в Лос-Анджелес, прилетел из Лондона, где он встречался с судьей-магистром и договорился об игре с Джокером. Лис знал, что с чеченцем нельзя играть, об этом Лиса предупреждали многие. Ник Соломон уверял, что Джокер контролирует весь поток героина из Афганистана в Европу, что он связан с террористами, с исламистами, шахидами и еще черт знает с кем. Сам Ник в своих банках отмывал деньги Белого Братства, поэтому Лис отнесся скептически к его информации. Впрочем, насчет чеченца его предупреждал и доктор.
Уже почти год Лис играл в слэш. Доктор-священник оказался прав — игра представляла собой почти неуправляемый хаос. Ничего подобного Лис не испытывал ни в шахматах, ни в нардах. Иногда казалось, что его прямо за игровым столом хватит кондрашка — инфаркт, инсульт. Разобьет паралич. Адреналин (или что там еще) кипел, распирал, грозя взорвать паровым котлом голову, грудную клетку. Радужная ртуть пульсировала в висках, в глазах становилось бело. Одна партия вмещала в себя сгусток эмоций такой концентрации, такой мощи, что этих эмоций вполне бы хватило на целую жизнь какого-нибудь среднестатистического бухгалтера или почтальона.
Лис дважды ставил на кон правую руку, выиграл глаз, который был выкуплен (к огромному облегчению Лиса) проигравшим китайцем. В Токио играл с беглым русским олигархом, якобы покойным. Пройдоха не только оказался жив, но и ухитрился выиграть у Лиса два сета подряд. На Майорке в течение одного матча из двенадцати сетов Лис выиграл лимузин (в котором везли гроб Элвиса Пресли), яхту с экипажем из семи человек, включая массажистку-вьетнамку, какой-то знаменитый изумруд, украденный из коллекции Гетти. Впрочем, к финалу умудрился проиграть все, за исключением катафалка короля рок-н-ролла.
В дверь постучали, портье-мексиканец вкатил тележку с кофе и горкой разноцветных бисквитов. Вкрадчиво, будто о важном, спросил: со сливками? Лис кивнул, сунул чаевые.
Лис добавил еще сливок, размешал. Вышел на балкон. С высоты двенадцатого этажа отельные угодья походили на макет педантичного архитектора: идеальные диагонали дорожек — белая щебенка в зеленом обрамлении отманикюренных кустиков, эллипсы пестрых клумб с цветами, высаженных в виде строгих узоров, сапфировый прямоугольник бассейна — по периметру шезлонги, рядом бирюзовый лягушатник в форме почки. В лягушатнике кто-то забыл полосатый мяч — это здорово нарушало гармонию. К бассейну примыкала терраса кафе — шахматные квадраты пола с черными шашками столов. Официантка ферзевой диагональю (b-2 на h-8) пересекла поле. Поставила на стол поднос, очевидно, объявляя шах старушке с лиловой прической.
До игры оставалось четыре часа. Хорошо бы поспать — из-за разницы во времени в висках ломило, голова, казалось, была набита мокрой ватой. Лис потянулся, проводил взглядом боинг, натужно взлетавший с Лонг-Айленда. Звонкая утренняя синь сменилась белесой марью, океан тоже выцвел в мутную зелень. Даже два белоснежных паруса и круизный лайнер на горизонте не спасали пейзаж.
Лис решил, что заснуть все равно не удастся, он спустился в кафе, сел за столик. Провел ладонью по нагретому, шершавому металлу стола. Оглянулся, отыскивая официантку. Заметил птенца.
Вороненок уже оперился, но летать еще не умел. Черный и носатый, ростом с мелкую курицу, он неуклюже скакал по стриженой траве, пугливо глазея по сторонам и приближаясь к краю газона. Перевалившись через кирпичный бордюр, запрыгал по серым плитам тротуара в сторону дороги. Машины тут проезжали редко, дорога шла по территории отеля с ограничением скорости в двадцать пять миль.
14
Джокар подменил зары. Лис не заметил как, просто почувствовал в середине пятой партии, что игра идет другими костями. По правилам к началу поединка курьер судьи-магистра привез запечатанный футляр. Сургучную печать (две скрещенных стрелы) проверили оба игрока, сломали. Внутри футляра, на черной бархотке, лежали в ряд шесть зар — три игровых и три про запас.
По кодексу слэша каждый поединок игрался новыми зарами, специально изготовленными для этого поединка, упакованными и опечатанными лично судьей-магистром.
Джокар лениво перебирал четки, черные эбонитовые, похожие на скользкую речную гальку. Лис следил за его рукой, белой и по-бабьи пухлой, с короткими, вялыми пальцами. Джокар проиграл уже четыре партии, четыре из шести, пятая тоже складывалась не в его пользу. С каждой проигранной партией он мрачнел, его грузное, большое тело оплывало, казалось, что он был набит тяжелым сырым песком. Два телохранителя скучали у дверей в номер, эти янычары выполняли декоративную функцию, Лис слышал, что охраняет Джокара какой-то феноменальный китайский монах, который может остановить пулю голой ладонью.
— Валькирия, — сипло сказал Джокар. — Я объявляю валькирию.
Лис знал, что поединок именно этим и закончится — валькирией. Игрой на жизнь. Он имел право отказаться. Он мог остановить партию прямо сейчас. Но по кодексу, игрок, не принявший вызова и отказавшийся от валькирии, исключался из клуба без права восстановления.
Джокар исподлобья глядел ему в глаза, ждал.
— Мы не закончили эту партию, — спокойно сказал Лис.
— Я могу объявить валькирию, когда угодно. По правилам.
— Я хочу закончить эту партию.
Губы Джокара растянулись в улыбке, мутные глаза мрачно смотрели в упор.
— Хорошо. Закончим эту партию… — Он прошептал свой кестум и бросил зары.
Кости запрыгали по доске. Лис уже знал, что это зары Джокара, что он каким-то образом подменил их. Выпало четыре, один, четыре.
— Дур-чар-яган. — Джокар передвинул три камня. — Ходи.
Лис выиграл и пятую партию. Джокар насмешливо смотрел на него, молчал. Дверь на балкон была распахнута, между балясин синел вечерний океан. Верх неба уже наливался персиковым теплом. Улетевшие за океан самолеты оставили за собой тающие полосы, похожие на узкие обрезки облаков.
Лис закрыл глаза: еще можно отказаться от валькирии, забрать выигрыш и первым же рейсом улететь в Тель-Авив. От Бен-Гуриона до Яффы полчаса езды. Всего полчаса до улицы, покато сползающей к морю, где на седой от жары мостовой в тесной фиолетовой тени навеса официант будет устало вытирать мокрые столики. Столиков всего три, я сяду за крайний и буду ждать. Буду пить горький кофе из крошечных чашек и ждать. Ты появишься около пяти, я замечу тебя сразу, издалека. Твою мальчишескую голову с выбритым затылком и смешной челкой. Ты будешь в том же платье, неистово желтом с белым воротником и пуговицами как крупный жемчуг.
— Я жду, — тихо сказал Джокар. — Играешь?
Жемчуг выскользнул из пальцев, кофейный дух рассеялся, Лис открыл глаза.
— Да. Играю.
Они расставили камни. Лис взял зары, положил на ладонь, разглядывая.
— Кестум творишь? — усмехнулся Джокар. — Не тяни…
Лис бросил.
Игра началась. Он сделал свой ход, замер, не отрываясь следил за Джокаром, следил за белой бабьей рукой. Рука сгребла зары, поднесла кулак к мокрым губам. Губы прошептали кестум.
Лис видел, как зары падали на доску, падали медленно, тягуче, словно ему удалось притормозить время. Секундная стрелка увязла меж двух делений — он увидел бы это, если бы посмотрел на часы, звон медной монеты, упавшей на асфальт, длился четыре такта, а звук этот был подобен протяжному гонгу. Чайки удивленно застыли над водой, распахнув гипсовые крылья. Три костяных кубика, сонно крутясь, выставляли крапленые грани, наконец коснулись игровой доски, лениво запрыгали по полю. Лис уже знал, что должны выпасть тройка, пятерка и единица.
Зары почти остановились. Вдруг какая-то сила, мягкая, но властная, будто невидимая рука, нарушила их движение. Словно пронесся ветер, втиснутый в пространство игрового поля. Тройка, уже почти показавшая свои три крапинки, дернулась вбок, перевернулась и превратилась в шестерку. Пятерка застыла на ребре, сделав кульбит, тоже выставила шесть точек. Лишь третья кость, укатившаяся в угол и застрявшая там, показывала скромную единицу.
Джокар что-то буркнул, сделал ход. Начал перебирать четки.
Лис собрал зары, крепко сжал их в кулаке, будто пытаясь выжать из них яд. Джокар ухмыльнулся, тихо цокая четками.
— Ходи. А то кушать уже хочется.
Лис не ответил, он не слышал его. Он пытался влиться в ритм игры. Просочиться, стать частью безумного хаоса, впитать в себя калейдоскоп случайных чисел. И, подчинив себе эту головоломку, направить к победе. Он резко кинул зары.
Пока зары летели, кувыркались, падали на доску, скакали, скакали по ней, Лис пронесся по шестеренкам игры, узлам и хитросплетениям коварных комбинаций, по вариантам ходов. Нырнул в машинный зал. В машинном зале обнаружилась беда — магнит. Под столом находился электрический магнит направленного действия. Он включался дистанционно, скорее всего, нажатием одной из четок.
Зары остановились, выпали тройка, шестерка и двойка. Лис сделал ход.
Джокар быстро сгреб кости, не выпуская четок из левой руки, долго тряс зары. Аккуратно бросил. Кубики поскакали, Лис видел, как пальцы Джокара сжали четки. Зары тут же остановились, замерли на трех шестерках.
— Слэш! — сипло выдохнул Джокар. — Ты проиграл.
Лис быстро подался вперед, перевернул один кубик, тот, подпрыгнув, тут же перевернулся обратно. На шестерку.
— Магнит. — Он поднял глаза на чеченца. — Ты магнит забыл выключить.
Джокар бросил четки на стол, перебирая жирными пальцами, он мрачно откинулся в кресле.
— Догадлив, жидок… — тяжело дыша, пробормотал он. — Но это уже не важно… Совсем…
Он скосил глаза на телохранителей.
— Ты отсюда не выйдешь. — Джокар облизнулся, вытер влажные губы двумя пальцами. — Разве что… туда. — Он кивнул на распахнутые балконные двери.
Лис медленно встал из-за стола. Как во сне воздух стал плотен и тягуч. Стул замер в раздумье, качнулся и наконец с глупым звуком упал. Охранники по-собачьи подались вперед, Джокар коротким жестом остановил их. Лис, не оглядываясь, плавно прошел на балкон, легко запрыгнул на широкий каменный парапет.
Шоссе в обоих направлениях было забито, машины едва ползли. Благосклонные небеса милостиво демонстрировали застрявшим автомобилистам закат солнца. Безоблачный горизонт действительно тихого океана гарантировал зрелище средней драматичности, что-то рыжевато-пурпурное с малиновой кодой, переходящей в вялый фиолет.
— Как называлась та звезда? — прошептал Лис. — Или это была планета?
Или то была луна, остывавшая на их простыне, или шепот — ветер пополам с шорохом песка? Или то дерево на вершине горы Кармель, куда прилетают умирать голуби?
— Я тоже хочу туда.
Внизу кто-то вскрикнул, глухо, словно кричали сквозь ладонь. Там, внизу, застыли поднятые вверх испуганные лица. Дама в высокой морковной прическе, бледный очкарик, похожий на пленного немца, отельный курьер в цирковом костюме с вишневыми лампасами, пара японцев. Бритый турист в полосатой тенниске фотографировал его телефоном. С высоты шестого этажа Лис мог разглядеть марку телефона. Официантка, загорелая, в куцем белом фартуке и с мальчишеской стрижкой, держала в руках черную птицу. У клумбы, по-матросски расставив ноги, зажав подмышкой шахматную доску, стоял коренастый мужчина в застиранной белой майке.
— Горохов… — улыбнулся Лис.
Горохов что-то крикнул, Лис не расслышал, но догадался.
— Моцарт, — прошептал он. — Я знаю, знаю…
Горохов еще что-то прокричал, указывая рукой. Лис осторожно заглянул вниз, прямо под ним синел бассейн. Лис сунул руку в карман, достал оттуда шахматного короля с бирюзовой булавкой вместо короны. Черная краска кое-где облупилась, на самом деле король был сделан из светлого кленового дерева. Лис тронул пальцем булавку, зажал фигуру в кулак и, легко оттолкнувшись, полетел вниз.
Вирджиния, 2013