Попытка ненаучного осмысления религии русских хиппи. Эссе
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 1, 2014
Существует множество журналистских статей и различных исследований, посвященных движению хиппи в России. Опубликованы литературные произведения, воспоминания, манифесты наиболее видных его участников. После их прочтения неизбежно приходишь к мысли, однажды уже высказанной в Сети: «Написать историю хиппи не реальнее, чем зарисовать водопад». Русский хиппизм плохо поддается всевозможным описаниям, однообразие которых давно набило оскомину. Неизмеримо важнее уловить его суть и попытаться понять, каким образом это насквозь прозападное, протестное, рвущееся в будущее движение привело немалое число его участников к православию — глубинной и по сути «антизападной» основе русской культуры. Глядя под этим углом зрения, попытаемся отступить от всех правил — изобразить птичью стаю в полете, зная, чем он закончился…
1.
Первого июня 1967 года, в День защиты детей, на Пушкинской площади в Москве горстка молодежи чужеземного вида призывала изумленных прохожих отказаться от ненависти, насилия, потребительства и принять систему ценностей, основанную на любви. Их проповедь длилась недолго и вряд ли была услышана, если не считать милиции и вездесущих «органов». Так, согласно мифу, в России возникла Система.
Первые русские хиппи вместе с их вдохновителем Юрой Солнцем (Бураковым) избрали для своих собраний площадку у памятника Маяковскому — «Маяк». Туда уже много лет вечерами привычно стекалась московская богема, приходили битники-одиночки (интеллигентные бродяги, читавшие по-английски), неброско одетые иностранные журналисты и внимательные зеваки в штатском. Это место — первая проталина хрущевской «оттепели» — было в 1958–1961 годах знаменито бесстрашными выступлениями вольнодумных поэтов. Завещанием того «Маяка» стало дерзкое стихотворение Юрия Галанскова «Гуманистический манифест». Вряд ли хиппи много об этом знали, хотя сама их Система во многом основывалась на гуманистической утопии «преображения жизни». Их не интересовала политика, гораздо больше их манил скрытый под толстым слоем бронзы образ нищего юноши-поэта в мятой шляпе и с шелковым бантом на груди.
По образу жизни и месту в культуре хиппи были близки к русским авангардистам первых десятилетий ХХ века. Оба движения были тесно связаны с западными влияниями, но сохранили своеобразие, оба возникли на разломах отечественной истории — накануне падения царской и советской империй. И те и другие остро чувствовали «время перемен» — когда из недр народного подсознания под видом апокалиптического мифа о «новой жизни» всплывала разбуженная революционным кризисом архаика. Не ведая о Бахтине, и авангардисты, и «системный народ» смехом противостояли страху и насилию. «Карнавальное празднество», словесная игра и отчаянное шутовство под всевидящим оком власти были их вызовом миру несвободы. Вслед за футуристами хиппи жаждали экстаза, который называли «кайфом», искали смысла жизни за ее пределами, провозглашали гибель искусства, конец поэзии, смерть мещанства и его морали. Но в этом всеотрицающем анархизме и тогда, и потом угадывались древние коды самонастройки — перехода в будущее через точку хаоса и небытия. После «распыления всех форм» с неизбежностью возникал новый канон, однако в 1970–1980-е годы вместо сталинской «неоклассики» в культуре и самой жизни начали проступать средневеково-строгие образы православия…
Слово «хиппи» казалось синонимом юности, помогало сохранить душу в мире лжи. Они взирали далеко на запад от рубиновых звезд, говорили на сленге, чтобы избежать газетного «новояза», и надевали крестики, еще не задумываясь о вере. Среди молодых они стали первыми, кто осмелился объединиться во имя свободы и решил полностью оторваться — от безликой толпы «строителей коммунизма» и от земли, насильно превращенной в Советскую родину. Оторваться ввысь.
Их можно было узнать по глазам. Все остальное было дополнением к их взглядам — на собеседника и на жизнь. Внешность, украшенная знаками иной судьбы, средневековые лица в локонах длинных волос, красиво перехваченных на лбу лентами или тесемками, обрывки заумных разговоров, смеющаяся речь, улыбки хмурым прохожим, внимательное молчание. Они были другие, не сливались с окружающими. Если собраться с духом, подойти и спросить: «Кто вы?» — в ответ слышалось: «Мы живем, чтобы любить… Оставайся с нами, и все поймешь». В каком-то дворе окруженная друзьями девушка пела под гитару:
Я знаю вас — вы ищете небо,
Небо, чтоб улететь…
Это была пронзительная правда о каждом из Системы. От нескольких гитарных аккордов навсегда отключалось радио, голубым огнем сгорали телеэкраны, навек глохли голоса из Кремля, стремительно уменьшался город, увешанный красными лозунгами. И из уличного шума возникала музыка другой жизни: The Beatles, Queen, Pink Floyd, Yes, Genesis… Откровением были и свои, услышанные вживую или по магнитофону песни, каждый их крик и вздох: «Кто это?» — «Разве не знаешь? Это Гребень. Гребень волны…».
…Дети кислотных дождей, от которых чернеет листва и смертельно белеют лица. Как часто они искали вслепую, шли мимо солнца, мыслью стремились в нижние бездны, верили наугад, торопливо влюблялись и легко отчаивались во всем на свете. Чтобы это понять, нужно было погрузиться в душу хоть одного из них. Сквозь черноту растаявшего зрачка на ледяное дно, где слой за слоем отложилась быстро прожитая молодость — мелкий мусор слов и глупых пирушек, неразличимые следы встреч и мимолетной любви, непохожей на любовь.
Как могло так случиться? Они казались лучшими, первыми среди всех. И первыми стремительно ушли — будто четвертовали собственные жизни. Остались их песни, россыпи забытых стихов, рисунки, блеклые фотографии. У них почти не было вещей, а те, что имелись, расходились по друзьям и незнакомым людям. На всех делились кров и еда. Но дорога, даже если они шли вместе, у каждого была своя. Она казалась бесконечной, на ходу из ничего возникал праздник, и когда кто-то вдруг падал, это невозможно было понять. Ведь нельзя устать от радости и свободы. Увы…
Разум отказывался принять бессмыслицу жизни. Надвое раскалывалось сознание: «Есть Бог? Или есть только смерть?». Вера рождалась искрой от удара в сердце. Вдруг становилось ясно: никогда ничего не поймешь, пока не войдешь в храм. Ну, в конце концов… Сколько можно вместе с толпой ходить вокруг и глазеть на происходящее? А что происходит? Непонятно. Какая-то чепуха. Или тайна? Банальная, как зачатие жизни.
2.
…В руке пасхальная свечка — тихо горит и греет. Крестный ход останавливается, из распахнутых дверей свет врывается в ночь. Бьют в ушах, в висках колокола, вокруг сотни голосов кричат немыслимое, и от всеобщего радостного безумия, ничего не понимая, ликует душа.
Старик-священник касается пальцами лба, тела, плеч, бережно смотрит в глаза. Все внутри загорается от его легких прикосновений. «Слушай свое сердце и иди, не оборачивайся назад». — «Неужели верить так просто?» — «Путь веры не бывает простым. Она рождается не в глубинах мысленных, а в сердце, вместе с душой, когда разум еще спит. Поверь себе — и поверишь Богу».
Когда-то загорелые мускулистые комсомольцы и арийские бестии находили свое место в военном строю. А их душа искала себя в заповедной глуши и в православном храме: «Да, мы не от мира сего. Считай нас блаженными или юродивыми, если хочешь. Кстати, ты Евангелие когда-нибудь читал? Держи! Эта книга сделает тебя свободным». И напоследок усмешка: «При словах “советский интеллигент” я сразу хватаюсь за это оружие».
Никто из вождей больше не стучал по трибуне, не объявлял о скором наступлении «светлого будущего», но поколение, которому его торжественно обещали, мрачно ждало приближения сроков. Из толпы еще не был различим жутковатый 1984 год, а знающие люди уже готовились к худшему. Самые тонкие чувствовали приближение катастрофы: утопия рушилась от собственной адской тяжести. У кого-то сдавали нервы, кого-то сдавали властям. Белые решетки «нового гулага» — психушек — надолго захлопывались за очередной жертвой. В них томились свободные души — не «инакомыслящих», просто мыслящих. Остальные предпочитали жить, не думая, — как все или мусолили в кармане партбилет, ожидая, когда ненавистная им «совдепия» рухнет сама собой.
На Западе хиппи открыто заявляли свои права, создавали коммуны, путешествовали по миру, устраивали грандиозные рок-фестивали. Главным созданием русских хиппи стала Система. Она опиралась на опыт подпольного выживания «под глыбами», включала в себя сеть квартир, где любой иногородний мог найти у хозяев приют и пищу, и особых мест в каждом городе, где собирались, чтобы пообщаться и послушать песни. «Тусовка» — это глуповатое слово поначалу означало совсем не то, что сейчас…
Среди западных хиппи было много выходцев из низов, в России их среда была высокообразованной, жадно впитывала мировую культуру и порождала в ответ собственную. Уже в конце 1960-х годов родился ленинградский рок, расцвел самиздат, в Питере появилась подпольная «сайгонская» поэзия, в Москве — вольные поэты с Арбата и с «Гоголей», возникли первые объединения художников-хиппи — «Ирис» и «Фризия».
По природе хиппи были склонны к новейшим направлениям искусства — абстракционизму, сюрреализму, хеппенингу, стрит-арту, но в России среди них отчетливо проявилась тяга к искусству религиозному, полузапретному — иконе и буддийской мандале, тибетскому песнопению и шаманскому камланию, индийскому ситару и восточной флейте.
И за рубежом, и в России хиппизм возник как радикальное антибуржуазное, антипотребительское движение. Все последующие молодежные контркультуры, за исключением, быть может, панков, оказались вполне успешными коммерческими проектами, не более.
Влияние русских хиппи на современную культуру несомненно. От них позаимствована ныне уже привычная сленговая речь, манера стильно одеваться — вопреки официальной моде, традиции неполитических уличных акций и негласных «квартирников» с подпольными концертами и выставками. Посреди оцепенелой советской повседневности они явились вестниками давно забытой жизненной свободы.
И все же следует признать: движение хиппи слабо укоренилось в России. Даже в период расцвета в середине 1980-х годов во всем Советском Союзе насчитывалось лишь несколько тысяч его участников. Для сравнения: в 1970-е годы хиппи составляли несколько процентов населения США. В русской Системе так и не возникли свои культовые фигуры наподобие Керуака, Берроуза или Ферлингетти. Отечественная рок-музыка, акустическая по преимуществу, при всей талантливости ее создателей, долго оставалась бедной и тусклой по сравнению с западной. Даже слово «хиппи» плохо прижилось, и те, кто себя к ним относил, предпочитали называться «системными людьми», принадлежать к Системе, хотя никакой системы не было ни в мировоззрении, ни в организации. Хиппизм возник вовсе не для противостояния советской системе. Это движение сложилось как независимое от внешнего мира сообщество свободных людей — без высших и низших.
Именно отсутствие какой-либо структуры, вождей и политических программ позволило ему выдержать многолетний натиск КГБ. Идеи, пришедшие с Запада, привились на иную культурную почву, с иными традициями и дали иные результаты. Русские хиппи и не могли, и не очень хотели во всем следовать за иностранными предшественниками. Они не жили за счет богатых родителей, а учились или работали. Они не «боролись за мир», поскольку этим занималась советская пропаганда, а хранили мир в душе. Они не объединялись в наркокоммуны с общим имуществом, супругами и детьми. Взрослея, предпочитали создавать семьи, иногда содружества семей или выживали, как могли — в стоическом одиночестве и безграничной свободе.
…Вам, с каждым шагом, словом, помыслом себя из жизни вычитающим, день за днем палящим трын-траву, чьи мозги изуродовали колеса «беспечных ездоков», в чьей крови медленно закипает трупный яд, ваши предшественники кричат из тьмы: «Не идите за нами! Мы искали нескончаемый “кайф”, а нашли бесконечный, невыразимый ужас».
Отказ от наркотиков становился для русских хиппи первым и важнейшим духовным шагом и часто вел к выходу из Системы. Те, кто выбирал жизнь, с неизбежностью тянулись к вере, и в большинстве случаев эта вера была православной. Александр Дворкин, активный хиппи с 1973 года, свидетельствует: «Со временем у меня появилось ощущение, что чем-то не тем обернулась вся наша хипповская свобода, особенно когда начались наркотики и когда вчерашние друзья начали друг другу эти наркотики продавать».
В конце 1970-х годов, после съездов хиппи со всего Союза в Латвии (Витрупе, затем Гауя), единая прежде Система разделилась на приверженцев «психоделической революции» и убежденных ее противников, а иначе на «нарков» и «мистиков». Все они увлекались дзен-буддизмом и йогой, суфизмом и эзотерическими практиками, учениями Рерихов и «православного целителя» Порфирия Иванова. Но для тех, кто отказался от наркотиков, мистическое уже означало оптимистическое — путь жизни, а не тихое самоубийство «дурью».
Именно тогда среди хиппи стало появляться все больше тех, кто избрал для себя христианство, хотя до подлинной веры большинству из них было еще далеко. Все 1980-е годы в Системе предпринимались попытки самоопределиться. Первые манифесты русских хиппи были написаны под явным влиянием «новой религиозности» в духе New Age и знаменитой «Декларации личной свободы» (1966) западного хиппизма: «Свобода тела, достижение наслаждения и расширение сознания». Последнее — с помощью «психоделической революции».
В раннем и наиболее ярком манифесте «Канон» (1982) вольный пересказ этих положений увенчивался немыслимым, отчаянным вызовом всей окружающей жизни: правом на самоубийство. Автор — Аркадий Славоросов (Гуру) утверждал это право с помощью едкой игры в слова, в непонимание сути: «Откуда, наконец, это суровое табу на самоубийство, особенно суровое у людей, исповедующих религию Бога, обрекающего себя на смерть? …Личность — это их единственная непреходящая собственность, самая устойчивая валюта, и всякая попытка ее разрушения и саморазрушения вызывает бюргерскую смертельную ненависть собственника». Получалось, что цель хиппи состоит в достижении «нечеловеческой» свободы — ценой отказа от личности. Но что становится свободным, если вместе с нею исчезает шагнувший «за пределы жизни» человек?
«Гуру» отечественных хиппи явно пытался вернуть в русло «канонического» хиппизма и русскую рок-музыку, которая вслед за хиппи-христианами уже начала отделяться от Системы: «Словечко “рок”… оказалось наиболее емким, чтобы вместить в себя глубокую бессмыслицу, истошный шепот улицы, сохранив набивший оскомину скандальный привкус конфронтации… Рок — эскапизм, бегство от тотального контроля над самим собой… Рок призван провоцировать психоделический взрыв сознания».
К счастью, в русском роке все было далеко не так. В нем исподволь готовился «религиозный взрыв сознания». Ответ на проповедь Гуру пришел лишь через несколько лет, когда Сталкер (Александр Подберезский) вместе с друзьями (Генерал, Лера Воробей) пустили по рукам острополемический текст «Хиппи — от Системы к Богу. Манифест трех системных людей» (Москва, 1986). В нем утверждалось: «Психоделическая революция имела под собой солидный теоретический базис… Но история — как наша, так и западная — показала, что в конечном итоге наркотики губят людей как физически, так и духовно… низводят до уровня животных и разъединяют».
В фантастическом рассказе «Конец Калиюги» Сталкер еще резче противопоставил наркотики хиппизму: «Многие наркоманы называли себя хиппи… не было объективного критерия. Каждый подразумевал под хиппи все, что ему вздумается». Увы, авторы упомянутого манифеста «все, что им вздумается» понимали под словом «Бог»: «Бог един, как бы его ни называли — Иисус или Будда, Великое “Я” Вселенной, Брахман или Кришна. В неявной форме Бог присутствует и в мировоззрении материалистов… Материалисты верят в некоторые нравственные идеалы… Эти идеалы и есть Бог. …В последние годы в Системе наметилась еще одна тенденция — многие системные люди начали заниматься тем, что принято называть “оккультизмом”, …к этой тенденции мы относимся положительно. По-видимому, здесь действительно скрыты колоссальные резервы возможностей человека. Это — путь, и это путь к Богу». Попытка создать новую Систему и без наркотиков, и без ясной веры, на основе всерелигиозного оккультизма, кончилась трагично: самоубийством Сталкера. И не его одного.
Путь русских хиппи к Церкви был трудным. В появившемся вскоре анонимном «Манифесте “Союза солнечных лучей”» (Ленинград, 1987) повторялось уже знакомое: «Мы верим в Христа, но… как в символ, отразивший в себе высокие и мудрые идеалы человечества, его тысячелетний опыт». Но далее утверждалось: «В поклонении Христу — стремление каждого из нас достичь его духовного уровня для того, чтобы чувствовать за собой право проповедовать среди окружающих». Авторам этого воззвания, видимо, не приходило в голову, что невозможно проповедовать «символ», что такая проповедь никому не нужна. Но само их желание нести людям «высокие и мудрые идеалы» было весьма красноречиво.
3.
Пожалуй, лишь в конце 1980-х годов, когда повсюду в России начали открываться полуразрушенные храмы и монастыри, движение к православию стало для русских хиппи осознанной жизненной потребностью, духовным выбором. Одни просто покидали Систему, другие шли дальше, становились церковными сторожами, иконописцами, священниками и их женами, а некоторые полностью оставляли «больной мир» — уходили в монашеские общины.
Василий Бояринцев (Лонг) так описывает поворот к Церкви московских хиппи: «Началось с того, что приятель мой Миша Павлов неожиданно исчез из Москвы в какой-то неведомый тогда монастырь под названием “Оптина пустынь”… Первым “хипповым”иеромонахом в только открытой после реставрации Оптиной, так сказать, первого пострига, стал Гоша Террорист (о. Сергий Рыбко)… Тогда же, пройдя монастырское послушание, принял постриг о. Тихон, бывший автостопщик, поэт и фотограф… Еще один оптинский “ветеран” — иеромонах Парфений, в прошлом крутой тусовщик… Иеромонах Василий, регент хора Иоанно-Предтеченского скита Оптиной пустыни, бывший рок-вокалист одной из московских групп… А на клиросе в самой Оптиной выдающийся бас — послушник Михаил — не скрывает, что до ухода в монастырь играл во многих “подпольных” рок-группах… Виктория, бывшая жена Миши Павлова, ставшего потом о. Макарием, теперь уже не Виктория, а инокиня Ксения — приняла постриг в каком-то монастыре в Ивановской области… В Шамординском женском монастыре — благочинная обители матушка Сергия также бегала в свое время в Оптиной вокруг отца Сергия, вся в феньках и прочих прикидах».
К Церкви часто приходили семьями. Разум — атеист, но душа по природе христианка и неминуемо страдает от ига «свободной любви», той, что почти всегда заканчивается мрачным бездетным одиночеством. Любовь по природе свободна, если не превращается в торговлю собой или общинный ритуал. И поцелуй родился вовсе не в первобытных пещерах, а в христианских катакомбах. Это был знак высшей любви: целование — чело к челу — душа к душе.
«Системные герлы» понимали это первыми и отходили от хиппизма с его заповедями фрилава и психоделики. Веря, что Бог поможет выжить, что будущие дети родятся здоровыми, они молились за их мятущихся между небом и адом отцов, и те прозревали, становились мужьями, шли вслед.
Началом пути были городские тротуары, отправными точками — вершины светской культуры. Неизвестный автор, ныне насельник скита Оптиной пустыни, вспоминает о своем состоянии юношеского поиска: «Манила подпольная жизнь, андеграунд, власть цветов, сладкая подкрашенная свобода. Мы сидели, прищурившись, на грязном асфальте в потертых штанах, с томиком Гессе в руках, и весь мир, казалось, был наш. Мы играли, как дети, в найденный на дороге бисер, и ничего не знали о Боге…»
Но слово «Бог» уже теплилось в душе. В круг чтения хиппи попадали не только писания американских битников, западных интеллектуалов, восточных мистиков. Они были знакомы и с ходившими в самиздате книгами по русской религиозной философии и эзотерике: от произведений Флоренского и Бердяева до «Откровенных рассказов странника» и темных трактатов Блаватской. С удивлением обнаруживалось, что «Сверхсознание» М. Лодыженского дает человеку ту ослепительную вертикаль, которой нет в «Книге мертвых» Т. Лири — проповедника наркотического «расширения сознания», что двухтомник Вл. Кожевникова «Буддизм и христианство» богаче идеями, чем откровения Аткинсона-Рамачараки, а православные старцы теплее и проникновеннее дзенских учителей…
В размышлениях и спорах взрослели души и заново строились судьбы. Истинная свобода лишь ждала впереди и требовала непрестанного преодоления себя. Наступал день, и прошлое начинало все быстрее рушиться за спиной. Бывшие хиппи отказывались сразу от всей прежней грязи — наркотиков, алкоголя, сигарет, консервов, животной пищи. Жили аскетами, голодали по Брэггу, лечились по аюрведе, овладевали пранаямой, поселялись посреди дикой природы, ходили босиком, купались в ледяной воде, восхищались природой, арт-роком, искусством и поэзией. Сама жизнь становилась для них художественным творчеством, каждодневным «творением себя». Они занимались философией и духовным созерцанием, искали «сатори» и… приходили к православию, изумленно открывали в себе древние архетипы «народной веры» — религии «исступления и восторга», покаяния и праздника, рыдания и радости.
4.
Русская рок-музыка зрела одновременно с движением хиппи, наиболее ярко выражая его стихийную философию жизни, поначалу состоящую всего из двух слов: «свобода» и «любовь». Затем к ним присоединилось третье — «вера». С начала 1980-х годов в творчестве лидеров отечественного рока зазвучала христианская тема. Борис Гребенщиков в альбоме «Скоро кончится век» (1980), на обложке которого красовалась статуя Будды, признавался в одной из песен: «Но чтобы стоять, я должен держаться корней». Спустя много лет в интервью «О буддизме и православии» (2008) он так определил свои духовные искания: «Начиная приблизительно с 1983–1984 годов, я серьезно открыл для себя православие… И был увлечен и до сих пор увлечен фантастической красотой православия и гармоничностью его в России… Я продолжаю испытывать глубочайшую любовь к православию, но знаю, что это не та система, которая может мне позволить выразить себя целиком».
Более последовательным оказался Юрий Шевчук и, обратившись к православию, уже не колебался. Знаменитой стала его песня 1985 года «Наполним небо добротой»:
Вперед, Христос, мы за Тобой
Наполним небо добротой!
Призыв принять высшие ценности жизни был вызовом не только атеистическому государству, но и безверию среди самих хиппи.
Сознательное обращение к Богу всегда является личным выбором, и потому среди свободолюбивых хиппи приход к православию не мог стать модным, массовым явлением. Каждого ожидал свой неровный и обрывистый путь. Гуру Славоросов, много лет шедший мимо христианства, уже незадолго до смерти покаянно просил в одном из стихотворений:
Обними меня крепче, любимая,
обними меня крепче,
Помолись обо мне
Божьей Матери да Иоанну Предтече.
Перечеркивая свое прежнее богоборчество, он признавался:
Но и мне, невольнику идеи,
Так хотелось зваться Homo Dei.
Что помешало бывшему Гуру сказать о себе так еще в юности? Как сделался он невольником собственных безумных идей? Ведь когда-то именно он утверждал: «Рок для нас — веселая и смертельная игра, вроде русской рулетки. Кто-то назвал хиппи вымирающим племенем — верное определение по сути своей. Если рок и назвать искусством, то лишь Art of Dying…»
Ко времени написания «Канона» многие хиппи уже отвергли «умирание в роке». Они избрали иное искусство — подвижническое «умирание для мира» и другой рок, — в котором звучала проповедь православия. Рок-музыка в те годы казалась понятней и была слышней полузадушенного голоса Церкви, она звала русских хиппи к христианству.
Известный миссионер игумен Сергий (Рыбко) поясняет: «Мы искали Истину… рок-музыка — почти только одна она — решалась сказать правду… По крайней мере, я впервые услышал евангельские тексты в переложении рок-музыкантов…»Он признает не без горечи: «Это был поиск Бога для нашего поколения, поиск очень тяжелый, связанный со многими потерями друзей, потому что не все дошли до конца, кто-то свернул в сторону — но кто-то дошел, стал православным христианином, а многие — священниками».
Крот — Евгений Балакирев, представитель следующего поколения хиппи, в «Саге о Системе» (Владивосток, 1999) имел основание заявить: «Религиозные вопросы не были прерогативой Системы — точно так же, как она не могла дать человеку окончательного мировоззрения, способного стать основой всей дальнейшей жизни… Системный пипл жил внутри своей мечты — а попросту нигде (в пространстве мифа). Он был… обитателем миража». Именно это и погубило русский хиппизм.
В Системе после отхода христиан гуманистический миф «преображения жизни» затмили возникшие на Западе идеи психоделического прорыва к «первобытному» существованию — растворению в природном и докультурном. Балакирев с сожалением признает: все, что осталось от движения, состоит из «великовозрастных люмпенов и их подросткового окружения», для которых характерны антиинтеллектуализм и глубокий провинциализм мысли.
В постсоветское время — всеобщих свобод и всеобщего обнищания — хиппи, так и не обретшие веры, легко превращались в бомжей, умирали от наркотиков и алкоголизма. Движение потеряло начальные ориентиры и постепенно сменилось «панк-движухой» — сборищами фанатов все более «тяжелых», «металлических» рок-групп, яростно отрицающих романтизм своих предшественников. Вместо хиппового «ринга», означавшего венец художника и творца, они клеймили свои лбы грязной печатью «панк». Для них «несчастным случаем» являлась уже не смерть, а сама жизнь. «Русский прорыв» стал смертельным надрывом русского рока.
Нужно ли все проклинать, если «клины» лишь в собственной голове? У этого по сути тупикового направления есть приверженцы и ныне, в основном среди начинающих музыкантов. Но кроме оглушающих ремейков старого панк-рока — «жесткача» в голосе, потоков грязноречия, тоски по самоубийству, «готических» монстров в видеоклипах, крика вместо голоса и очень плохой музыки — они не способны предложить ничего, что затмило бы «сценическую апокалиптику» безбожника Егора Летова или «православного панка» Романа Неумоева.
Юность не рифмуется со смертью. Жизненный выбор делает не разум, а подсознание — тайный покровитель души. Так в человеке пробуждается вера, и рука с татуировкой греха впервые совершает крестное знамение. Ответом на постперестроечное массовое помешательство и эпидемию молодежных самоубийств стало лучшее, что создали русские хиппи — рок-музыка. В ней крики гнева и хулы сменила неумелая молитва. В 1990-е годы стало отчетливее и заметней новое культурное явление — православный рок, зарождение которого связано с питерским ансамблем «Галактическая федерация». Но, бесспорно, к нему можно было бы отнести и «ДДТ», и «Наутилус», и «Алису», и «Черный кофе», и «Легион»…
Говоря о распаде Системы, Е. Балакирев был прав лишь отчасти: с ее исчезновением русские хиппи отнюдь не исчезли. Верно утверждение: «хиппи… — это состояние души, сродни явлению Божией благодати». Бывший «системщик» о. Никита Панасюк и в наши дни не перестает утверждать: «В душе я по-прежнему хиппи. …По сути хиппи проповедовали евангельские истины. Прежде всего — любовь и свободу, которые, по словам святого Николая Кавасилы, являются двумя главными тайнами христианства… Нас невозможно уничтожить — мы возрождаемся в каждом новом поколении».
Это замечательное признание говорит о многом. Прирожденные миссионеры, хиппи нашли свое духовное пристанище в живой, открытой, миссионерствующей Церкви. Так было и в США, в деятельности Jesus Movement, основанного бывшим хиппи Л. Фрисби. Так стало и в России, когда Церковь добилась свободы обращаться «и к эллину, и к скифу», чтобы всех обратить к вере. Изменился язык православия, стал богаче, а к древним церковнославянизмам добавился живой говор улицы. Образ хиппи в глазах современной молодежи также стал иным: «Любого человека, озабоченного… состоянием своей души, своей внутренней свободой… можно считать хиппи… Без веры в Бога вообще невозможна жизнь… Никаких тусовок мы не проводим. Мы свободны даже от этого слабого намека на обязаловку… Мы все — просто друзья…»
Нынешний хиппи — это тот, кому, как и в прежние времена, нужна свобода, истина и красота, кто живет, чтобы любить, открыт вере и ни на кого не похож в толпе, ряженной по очередной подростковой моде. Придуманное скорее журналистами, чем теми, кого им обозначали, словечко hippies никогда не имело строгого определения: «модный», «стильный», «тот, кто в курсе»… Все мимо смысла. Между тем вопрос о сути русского хиппизма становится крайне важен, когда под словом «хиппи» пытаются объединить представителей всех молодежных субкультур, а их поиски жизненного пути насильно противопоставить поискам веры.
…Мелкие книготочцы, незрячие жуки-буквоеды, выгрызающие в священных книгах заглавные буквы и имена. Хитрыми ходами ползут между строк и слов и ликуют, ни в чем не находя смысла. Грустно, когда им уподобляются люди, и их души дотла истачиваются слепой злобой. «Олдовый человек» и очередной учитель хиппи Андрей Мадисон далеко не первый, кто занимался «толкованиями» Евангелий. Но при всем желании свести их к «популистской риторике», «шизофреническим формулам», «колдовству», «свальным исцелениям», «мазохизму анахоретов», «зернам священного абсурда», он оказался не в состоянии умалить значение Нагорной проповеди. Даже после всех своих глумлений он продолжал считать ее «одним из самых возвышенных напечатлений духа на бумаге». Разумеется, Мадисон вынес христианству уничтожающий приговор: «Отрицание естественной жизни воплощается в утверждении неестественной смерти». И завершил свои писания так: «Меня интересовали только семантика и синтактика аферы под названием «христианство», а не его прагматика. Больше не интересуют».Это и были его предсмертные слова, пусть написанные еще в 1984 году, задолго до самоубийства в 2009-м.
5.
Немного стоят и «научные исследования» русского хиппизма, если они основаны на затхлом советском атеизме. В известнейшей книге Т. Б. Щепанской «Символика молодежной субкультуры» (1992) среди десятка выделенных автором символов принадлежности к Системе — «смерть, сумасшествие, наркотики, детство, восток (инь-ян, дао, дзэн-буддизм, тантризм, йога, кришнаизм, шиваизм, разного рода медитативные практики)» — не оказалось ни любви, ни свободы, ни христианства. Столь же далеки от истины выводы другой ученой дамы М. Миндолиной: «Настоящему хиппи претит принадлежность к какой-либо одной религиозной конфессии».
К сожалению, среди специалистов по молодежным движениям слишком много любителей идеологических переводных картинок из недавнего прошлого.
Нынешние самозваные идеологи так называемых неформалов (бессмысленный комсомольско-милицейский термин) опускаются в борьбе с православием еще ниже — до уровня Общества воинствующих безбожников сталинских времен. Любава Малышева, главный редактор портала hippy.ru, представляет хиппизм как амальгаму всех без разбора молодежных объединений: «Хиппи существуют до сих пор повсеместно… В Систему в разные времена входили хиппи, панки, рокеры, байкеры, эзотерики, диссиденты всех мастей, барды, ролевики, туристы, фарцовщики, гомосексуалисты, криминальная субкультура и пр.».
Слово «хиппи» полностью лишается ею смысла, а христиане среди них упоминаются лишь в одном, придуманном самой Малышевой контексте: «Пьющие хиппи старшего поколения… в основном православны, плавноперетекающи в махровый национализм и откровенный фашизм». Ниже на той же веб-странице она добавляет: «Из современных русских хипов православное отделение, ко всему прочему, демонически гомофобно». В статье «Тенденции. 2006» поучает: «Религиозность — это признак того, что человек прекратил поиск. Он, что называется, нашел. Полагаю, в некоторой степени, в той, в которой вообще существует духовный поиск, религия — это духовная остановка».
Малышевой нельзя отказать ни в фанатизме, ни в невежестве: ведь любая религия — это описание пути, это установление связи с Богом. Но если искать абстрактную духовность вне дороги и веры — на «пустых холмах», находкой будет лишь пустота.
На этом портале, существующем с 2004 года, в рубрике «Взгляды хиппи» есть раздел, звучно названный «Лестница в небо» с подразделом «Духовный поиск». Неудивительно, что там, где молодежи прописаны нужные направления духовных исканий, среди различных течений протестантизма, восточных религий, «естественной сексуальности», «кошерной кухни» (?) и прочего православие едва упомянуто, и то косвенно. Зато помещена анонимная «Антирелигиозная листовка», пытающаяся представить христианство «религией ненависти», и еще некая «Парадигма христианства» (сайт Абсентиса). Автор сайта, некий бывший атеист, под именем Денис Абсентис создавший в своем LiveJournal особый сайт «Дом Антихриста», публикует на нем изыскания на тему бесчисленных злодеяний христианства в Европе и России.
К своей «лестнице в небо» Малышева приделала и другие «ступеньки»: «Феминизм», Freelove (площадка «борьбы с гомофобией»), «Альтернатива» (посвящена современному анархизму) и пр. Этот «куратор» молодежных движений уже несколько лет издает на «Хиппи.ру» журнал «молодежных альтернатив» с весьма красноречивой рубрикацией: «свободная любовь, психоактивные вещества, альтернативная семья, альтернативное отношение к работе, альтернатива религии…»
Понятно, что у Малышевой могут быть сторонники, вроде Маргариты Пушкиной, редактора журнала Забриски Rider (существует с 1994 года), предназначенного для «абсолютных пофигистов» среди молодежи. Они, по мысли Пушкиной, должны прийти на смену хиппи — «волосатым». Есть в молодежной культуре и те, особенно среди рок-звезд, кто вполне искренне держится на расстоянии от Православной церкви. Но эти люди всегда говорят от своего имени и не пытаются осуществить дехристианизацию молодежных движений методами советской пропаганды. Неудивительно, что в последние годы и они все чаще называют себя православными. Таковы, к примеру, обличители «церковников» Сергей Калугин и Дмитрий Ревякин или певица «жизнесмерти» Анна Герасимова (Умка).
Вадим Лурье («иеромонах Григорий» катакомбной церкви) лет десять назад уверял: «Эксперимент с религией в русской рок-культуре провалился…» По случайному совпадению на рок-сцену почти одновременно с публикацией в Интернете этого приговора взошла новая звезда: Ольга Арефьева. В ноябре 2001 года она победила в номинации «Лучший исполнитель» на Международном фестивале христианской песни «Поющий ангел», проходившем в Москве, в храме Христа Спасителя. От своей ранней песни «Аллилуйя» (1989) до диска «Авиатор» (2010) Арефьева не прекращала предельно трудного восхождения в вере, срывалась и взывала: «Помоги мне, Господи — Твоя власть. Ниже, чем упала, не упасть». В словах из «Авиатора» слышится ее возвышенное кредо:
Это мое задание –
В небо поднять любовь.
Путь Арефьевой в современном роке не исключение. Священник Сергий (Рыбко) уверен: «Наши рок-музыканты, наши корифеи, медленно, но верно идут к православию: “Алиса”, БГ, Шевчук, “Воскресение”, “Машина времени”…». Бывший хиппи, а ныне игумен, он по себе знает силу небесного притяжения: «И дальше процесс будет идти, потому что настоящий андеграунд — это из грязи вверх. А вверху уже только один Бог. Дьявол не имеет такой силы… Он работает в низменных областях. А все светлые вещи — это Бог».
«Много званых, но мало избранных»… Конечно, далеко не все первые русские хиппи пришли к православию, но есть признаки того, что спустя четыре десятилетия их религиозные искания, их в основе своей христианская утопия «преображения жизни любовью» вновь обретают последователей. Новое поколение молодежи отказывается от наследия «абсолютных пофигистов» и начинает поиск веры. И не столь важно, называют ли они себя «хиппи» или как-то иначе.
Нормандия, 2010