Вступительное слово и перевод с белорусского Елены Пестеревой
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 1, 2013
Югася Каляда
КРОВЬ ЗЕМЛИ
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Поэт и прозаик Югася Каляда родилась в 1981 году в Гомеле. Ее первые публикации появились в 1998 году в белорусской периодике и коллективных сборниках. Спустя шесть лет она стала дипломантом конкурса молодых литераторов им. Петрарки, а еще через год выпустила книгу прозы. Произведения переводились на русский, польский и украинский языки.
Югася Каляда редко выступает публично, сознательно уклоняясь от участия в литературной тусовке. Наверное, поэтому ее стихи в авторском исполнении мне довелось слышать всего однажды, в 2010 году на поэтическом фестивале в Минске. Это был единственный автор, чья поэтическая интонация показалась мне родственной.
Лирический голос Каляды, его мелодика, обертоны, заложенная в ее стихах специфическая ирония, сочетание отчаяния и цинизма были мне слышны — и в буквальном смысле, и уже потом, при чтении стихотворений с листа, — настолько отчетливо, что сохранить их и передать в переводе показалось возможным. Трудно дается воссоздание фонетики белорусского с обилием шипящих звуков и специфическая фоника стихов Каляды с многочисленными “г”, “х”, “гр”, “к”… К сожалению, некоторые исключительной красоты обороты в переводе утрачивают гармонию звука и смысла. Например, фоника строчки “цукровая кро╒ Зямлi” в предлагаемом переводе сохранена в ущерб части смыслов: кровь Земли сладка как человеческая, а не как земляная, утрачено скрытое противопоставление “сахарная кровь” — “соль земли”. Однако я старалась сохранить авторскую интонацию, авторский ракурс и стилевые особенности стиха: его образность, звукопись, ритм и напевность.
Ягоды
Корнями в землю впивался сад,
пожаром белым горел,
и выпалил ягод салютный залп:
крыжовник, вишня, морель.
Нас ягод сладких пьянит дурман;
едим, и не больно им —
по липким пальцам течет, по губам
багровая кровь Земли.
Далёко до осени, до поры
собою удобрить грунт.
крутись же, яблочный мир; гори,
солнца дынного круг.
Дикий виноград
Вот сквер расхристанный застыл,
вот ветром сорваны листы,
сквозят аллеи.
Но как красиво умирать
умеет дикий виноград:
он пламенеет.
Он лозы цепкие напряг,
он вывесил багровый стяг
счастливой эры,
он лезет вверх и до краев,
он щедро проливает кровь
своих артерий
на стенах тех домов, где мы,
под анальгетиком зимы
стоим, немые,
к стеклу прижавшиеся лбом,
пока сменяется любовь
гипотермией.
* * *
Боль станет стылым комом в горле:
бессонниц между
тебя твой бессловесный город
в плену удержит,
и сделает глухие стены
твоей натурой,
лежи, вытягивай антенну
до арматуры,
лови гудков и лязгов резких
концерт вечерний:
так выгибаются железки
двойные нервы,
скрежещет позвоночным тросом
кабинка лифта,
и под асфальтовой коростой
дымится лимфа.
Тебя пустым проглотит город
и выдаст — целым:
как будто ты — его же орган,
его же тело.
И никого другого город
не любит больше,
и делает твой камень в горле
своею болью.
Нерайский сад
Взгляни, при первом свете дня,
как вольная минутка будет:
я тут, расту в открытом грунте,
куда Ты высадил меня.
Взгляни сюда, в не-райский сад:
неужто зря деревьев гордых
сплетаются сухие корни
и змеи на ветвях висят?
Раздвинув облачную муть
и черный морок туч зловещих,
увидишь Ты: листва трепещет,
на крышах яблоки гниют.