Рассказ
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2012
Виталий Науменко
СТЕКЛЯННАЯ УТКА[1]
Терпеть не могу встречаться в метро, особенно с незнакомыми людьми. Все ходят, пялятся друг на друга. Лучше уж встать на одном месте, ощутить себя чем-то устойчивым. Надежным — на фоне общей суеты.
— Владимир? — меня окликнули.
Я уставился на белый берет:
— Виктория?
— Да, это я.
— Но как вы меня узнали? — Я снова посмотрел на берет. — Я ведь человек без примет. Меня все время с кем-то путают.
— Почему же, вы очень приметный, — пожала плечами Виктория.
Я смутился, но она тут же поправилась:
— Например, ваши две огромные сумки — чем не примета?
Она улыбалась.
— Пойдемте наверх, иначе нас затопчут.
Мы вышли из метро.
— Хозяйка квартиры, — продолжала Виктория, — женщина одинокая. Бывшая киноактриса. Она хочет, чтобы был именно молодой человек, не девушка.
— Почему? — удивился я.
— Она считает, что девушки склонны к аморальному образу жизни, — вздохнула Виктория. — Вероятно, это связано с неудачным опытом. Люди сдают квартиры часто, сравнивают жильцов между собой. Кроме того, у девушек всегда много подруг, они часто занимают телефон, интригуют, а молодые серьезные люди предпочитают уединение.
Пока Виктория говорила, я разглядывал ее. В своем белом берете она была так привлекательна, что часть рассказа я вообще пропустил. Бывают такие женщины, чьи разговоры невозможно запомнить, стоит обратить внимание на их тон или манеру смеяться. Виктория привлекала именно этим. Зато я хорошо запомнил ее лицо (возможно, накрашенное чуть ярче, чем того требует хороший вкус), но прежде всего — тембр голоса. Сам по себе низкий, он становился высоким, когда ей казалось смешным то, о чем она говорит.
— Вот мы и пришли, — сказала Виктория, — посмотрите, я же говорила, дом совсем близко от метро. Когда я обещаю, я не вру.
— А когда не обещаете? — поинтересовался я.
— Вру направо и налево, — быстро ответила она. — Кстати, кто вы по профессии?
— Журналист.
— А где работаете?
— Сейчас нигде. А до этого в газете “Приятно взять в руки”.
Мы остановились, теперь она смотрела прямо в глаза.
— Это плохо, что нигде, — отчитала. — Ладно, что-нибудь придумаем.
Перед нами стояла стандартная девятиэтажка со своим двором, детской площадкой и одним подъездом. Дом сразу показался мне странным. Номера квартир в нем были явно перепутаны — за седьмой могла стоять вторая, а за шестой шла одиннадцатая. Часть дверей вообще оказалась незапертой. На лестнице сидело несколько кошек, одна без хвоста. Еще, как любитель подробностей, я обратил внимание, что почтовых ящиков на первом этаже было гораздо меньше, чем квартир в доме.
Мы подошли к двери хозяйки. Прежде чем позвонить, Виктория стала обводить пальцем цифру на двери.
— Я ворую дверные таблички, — объяснила она. — Это очень плохо? Но только с тех квартир, куда заселила жильцов.
На звонок никто не ответил, и она сама осторожно открыла незапертую дверь. Мы вошли. Я чувствовал себя неловко со своими сумками, которые волочились по полу. Чем-то тяжелым, слоноподобным я казался себе. А Викторию представлял наоборот — легкой, невесомой.
— Разувайся, — она кивнула на калошную. — Нам на кухню.
Ничто меня так не порадовало в тот день, как этот переход Виктории на ты.
— Тебе нравится, когда женихи на свадьбах носят невест на руках? — неожиданно для себя спросил я.
— Нет, — ответила Виктория. — Они же пьяные, уронят.
Мы крались по темному коридору, как заговорщики.
Наконец показался дверной проем на кухню. За кухонным столом курила женщина лет пятидесяти. Прямая осанка и взгляд выдавали в ней прошлое — известной киноактрисы. Красивой ее не назовешь, но в ней был аристократизм — черта, почти утраченная современными женщинами.
Перед ней стояли графин и тарелка с солеными грибами. Она посмотрела на нас без всякого удивления. Как я потом выяснил, она была склонна к длинным паузам. Правда, это относилось только ко мне, поскольку, уже поселившись в квартире, я часто слышал ее истеричные монологи, обращенные к другим посетителям.
— Это Владимир, — представила меня Виктория, — ваши условия его устраивают.
Хозяйка уставилась на меня.
— Лидия, — помолчав, сказала она. — И можно без отчества.
Она потушила папиросу:
— С возрастом такое политесное обращение оскорбительно. Это в юности оно придает сил. Хотите водки?
Виктория отказалась, а я согласился. Мы молча выпили. Лидия пододвинула мне грибы и отвернулась в окно. Лицо ее выражало спокойствие или, вернее сказать, ничего не выражало.
— А вы не знаете, — спросила она, не поворачивая головы, — почему наша станция метро называется “Барклая-де-Толли”?
— Вероятно, это в честь героя Отечественной войны 1812 года, — предположил я.
— Да, действительно, — она кивнула. — А мне вот никогда это в голову не приходило.
— Ну вот, — тут очнулась Виктория. — Давайте подпишем договор. Ознакомьтесь.
Она протянула нам по экземпляру.
— А можно я посмотрю комнату?
— Ах, ну да. Конечно! — она спохватилась. — Но там все, как в договоре.
Мы снова, уже втроем, прошли по коридору. Комната оказалась небольшой, но все надлежащее в ней имелось: стол, стул, широкая кровать, шкаф, тумбочка и телевизор на ней.
Из открытого окна на меня обрушился шум машин: окно выходило на шоссе.
Заметив мою растерянность, Лидия успокоила:
— Не волнуйтесь, привыкнете.
Забегая вперед, скажу, что со временем я перестал замечать этот шум. Бывало, он даже успокаивал меня.
Мы вернулись на кухню. Я долго изучал договор перед тем, как его подписать. А хозяйка поставила подпись, не читая.
Это меня насторожило.
— Давайте обговорим условия и сумму, — встряла Виктория. — Пока ничего не подписывай.
Она дружески ткнула меня локтем.
Я растерялся.
— Деньги меня не интересуют, — неожиданно сказала Лидия и закурила. — Если мальчик хороший, может жить и бесплатно. Кстати, почему вы все время дергаетесь? — обратилась она ко мне. — Вас часто обманывали?
Я кивнул.
— Просто вставьте в свой договор сумму, вы ведь уже договорились, — сказала хозяйка Виктории. — Он вам ее заплатит при мне, а прочее мы решим сами. Только одно условие. — Она снова надолго замолчала. — Никогда не запирайте свою комнату. Запертые двери меня пугают.
— Я заметил, — ответил я, вспомнив полуоткрытые двери в доме.
— К черту соседей, — как будто огрызнулась Лидия. — Пусть боятся чего угодно: света, темноты, мужчин, женщин, детей индиго, того, что говорил Заратустра. Я боюсь только запертых дверей.
Пока мы говорили, Виктория заполняла бланки договора. Только где-то между строк она машинально произнесла то, о чем думала:
— Но смерти боятся все.
— Нет, деточка, — Лидия как будто ждала ее слов. — Боятся мелочей. А смерть — это не мелочь, правда? Боятся примет — все люди очень суеверны. Вот вы, — хозяйка посмотрела на Викторию и меня, — боитесь, что больше никогда не увидите друг друга. А это смешно.
— Значит, увидим? — спросил я, подписывая договор.
— Откуда я знаю? — Она пожала плечами. — Ничего такого я не сказала.
Виктория поднялась и стала прощаться. На ней не было лица.
Я проводил ее до дверей.
— Знаешь, — зашептала она в дверях, — ты мне позвони. Я имею в виду, если проблемы начнутся.
— А если не начнутся? — Я тоже перешел на шепот.
— Не путай меня, я на работе.
— А когда не на работе?
— Я всегда на работе, — прошептала она. — Я сама квартиру снимаю. Мне всего двадцать два, а требуют, как с двадцати четырех. Звони, — она перешла на обычный тон и протянула мне холодную маленькую руку.
— Ты украдешь табличку? — спросил я, когда она уходила.
— Неудобно, — ответила она, не оборачиваясь. — Все-таки известная киноактриса.
Когда она ушла, я перетащил сумки в комнату и упал на кровать. Меня занимала хозяйка: она производила какое-то странное впечатление на окружающих, хотя в ней не было ничего необыкновенного. Или было?
Стоило мне подумать об этом, как Лидия неслышно вошла в мою комнату:
— Я не буду часто заходить, не бойтесь. — Она присела на край кровати. — Эта девушка очень красивая. Вы раньше были знакомы?
— Нет, — я привстал на локте.
— Значит, вы познакомились благодаря мне. Есть еще, значит, и от меня толк в этом мире. Послушай, Денис, я редко бываю дома…
— Меня зовут Володя, — поправил я.
— Конечно, Володя. Так вот, не обращай внимания на этих людей. Все их разговоры ни о чем. Не придавай им значения. И ради бога, Денис — не задавай мне никаких вопросов.
— Каких людей? — я ничего не понимал, к тому же страшно хотелось спать.
— Квартплату я брать не буду, только коммунальные платежи, — продолжала она. — Захочешь привести девушку или друга, я буду рада. Вот и Игорь, он тоже интеллигентный человек. Я его люблю, но он всегда несет чушь. Он любит только себя. А вот ты не такой. В твоих словах есть смысл.
— А смысл должен обязательно быть?
— Для человека с умными глазами — да.
Она вышла, и я сразу уснул, словно провалился в пропасть.
Проснулся я от криков за дверью, хотя еще стояла кромешная темнота.
— И что, он так и будет у тебя здесь валяться? — послышался мужской голос. — А я так: пришел-ушел?
— Игорь, ты пьян. — Я узнал хозяйку.
— Не хочу, чтобы он здесь валялся, — продолжал тот. — Я его буду грызть. Сгрызу по частям. Он еще завоет. Заползает. Ты знаешь меня.
— Кто завоет? — спросила она.
— Твой Денис, — ответил Игорь. — И не посмотрю на его диплом! Пусть он его в аду предъявит.
— Если ты тронешь Дениса, я повешусь! — закричала Лидия. — Я напишу в предсмертной записке: “Это сделал человек, с которым мы не виделись тридцать лет”. Сейчас Денис мне дороже тебя. К тому же ты напился. Тебя раскачивает во все стороны.
— Я не пил ни грамма, — возразил Игорь, — но я хочу в последний раз увидеть его глаза.
Лидия перешла на шепот:
— Успокойся, это же мальчик. Мальчик, который любит мои роли. Или ты хотел сказать про мои глаза? Мы ведь не виделись целую вечность. Я искала тебя по всему миру, а нашла на старом месте. Игорь, послушай! — Она снова кричала. — То, что происходит между нами, это чудо! Нас так далеко отбросило друг от друга, что та сила, с которой мы снова соединились…
— Нет и нет! — перебил Игорь. — Говори, где твой Денис?! Видишь мой ножик? Подержи в руке. Мне его подарили! Какой он увесистый, правда? В нем много отделений.
Под эти воинственные крики я уснул снова. Мне снилась Виктория. Мы снова стояли в метро, я с сумками, она в белом берете. Она вынула из-под блузки договор. Он был пропитан кровью так, что она капала на пол. Мы растерянно смотрели друг на друга.
— Договор заключается между тремя сторонами, — сказала Виктория. — Видишь, мой кто-то испортил.
Между тем кровь уже проступила сквозь блузку. Я попытался заслонить девушку от любопытных взглядов, но многие все равно оборачивались.
— Вы испачкались, — сказал ей кто-то.
С таким же успехом он мог сказать “Вы не жилец” и пройти мимо, если бы она лежала на полу.
— Может, это я испортила свой? — спросила Виктория. — Значит, я умираю. Я боюсь умереть, а мелочей нет, не боюсь.
На этот раз я проснулся от женского смеха. Смех был звонким, почти детским — вряд ли это смеялась Лидия.
За окном по-прежнему царила темнота, и шмыгали машины. Я включил свет — на мне была чужая футболка и мои белые джинсы. При этом я был босиком. Очевидно, кто-то переодевал меня, пока я спал.
Смех не прекращался. Стали слышны отдельные фразы.
— Хочешь быть деревней рядом с городом?
— Куплю себе ногу в чулках “Де Монстр”.
Мужской или скорее подростковый голос подтвердил:
— При мне секс, а тело голое — схватиться не за что, и я ее шарах…
Пытаясь сохранить остатки разума, я вышел из комнаты. И только сейчас вспомнил, что толком не осмотрел квартиру. Смех и бессмысленные реплики доносились оттуда, откуда шел свет. Это была комната в отдалении, на которую я, вероятно, сначала не обратил внимания. Мною двигало только любопытство.
Я шел очень долго, если бы не свет из-за двери, я бы наверняка заблудился — так темно было. Как это ни удивительно, я не испытывал никакого смущения или страха.
Бывают люди, для которых страх — понятие скорее абстрактное. Я никогда о нем не думал. И гораздо больше думал о том, какое влияние он оказывает на других людей. Страх сам по себе — гораздо разрушительнее, чем последствия, которые он вызывает.
Я толкнул дверь. Комната оказалась гораздо больше моей. На диване в полунеглиже располагались Виктория и еще одна девушка, с ног до головы осыпанная лавровыми листами. Легко одетый молодой человек, подошедший ко мне и приобнявший за плечо, сказал:
— Это с моего лаврового венка, Денис. Мы еще утром купили в магазине лавровый лист, несколько упаковок, и стали вить из него венок. Мы купили шампанское. И фотоаппарат, чтобы фотографировать друг друга. Садись.
Я присел за стол, на котором не было ничего, кроме огромной рыбы на блюде, стоящей прямо посередине. Юноша продолжал срывать лавровые листья с венка и осыпать ими незнакомку.
— Мирты всякий мечет мавр! — воскликнул он, и все засмеялись тем же неуловимым смехом, чей особенный звук поразил меня вначале. — Но впрочем… Девушку слева ты знаешь, а вот это существо, свойства которого известны только богам, — Мура. Или Мурочка, как угодно.
— А Лидия, Игорь? Где они? — наивно спросил я.
— Их здесь нет, какое тебе до них дело? — хладнокровно ответил юноша, разделывая рыбу. — Ты должен съесть ее, в ином случае Виктория расстроится, а ведь у нее сегодня праздник.
Я посмотрел на Викторию, она смеялась. Смех ее ни к чему не относился. Все казалось мне таким необычным и в то же время естественным, что я был почти уверен в том, что это сон. Тяжелые ткани тянулись по стенам, на которых висело несколько пейзажей в духе Гейнсборо или, возможно, прямые копии с его работ. Окон в комнате не было, а слух мой все время сопровождал небрежный шум воды. Пол украшал персидский ковер. Свет струился как будто бы со всех сторон. Виктории никак не могло здесь быть. Ее появление в этих декорациях могло быть вызвано только тем, что мы встречались днем и она произвела на меня впечатление. Поэтому и приснилась.
— Хорошо. Не будем прикидываться. Виктория сегодня должна лишиться девственности. Мы все считаем, что это праздник. Ей двадцать два года. Она засиделась в девицах. И ты, Денис, будучи настоящим мужчиной…
Я посмотрел на Викторию. Потом снова подумал, что мне это снится, значит, на пути не стоит никаких препятствий. С другой стороны, она мне снилась и до этого — в крови, умирающей. Я решил, что лучшим выходом будет вернуться в свою комнату и, несмотря на запреты хозяйки, запереться изнутри.
— Я немного растерян. Мне вообще ничего не сказали о других жильцах, — начал я. — Виктория, и ты здесь живешь?
Виктория смотрела на меня так, как будто мы незнакомы: я не знал, чему это приписать — женской хитрости или забывчивости. Мура закурила, изящно повернулась на диване, и листья лавра стали опадать с нее, как со стареющего дерева.
— Мура, так не годится, — расстроился юноша. — Ты предвосхищаешь те удовольствия, о которых сама давно мечтала. Ты хочешь быть отгадкой до того, как загадка задана.
— Денис, вам нравится имя — Вика? — спросила Виктория.
— Да, — ответил я.
— Тогда курите кальян, — приказала Мура.
Юноша пододвинул ко мне рыбу.
— Вы коммунист? — продолжала интересоваться Виктория.
— Ну конечно, он коммунист, — перебила Мура. — Задача рабочих заключается в том, чтобы революция длилась перманентно, до тех пор, пока государственная власть не будет завоевана пролетариатом. Это слова Маркса. — Она решительно стряхнула с себя лавровые листы и села ко мне на колени. — Задача коммуниста — освободить женщину от ее кошмаров, касающихся полового влечения, потому что они вредят ей. Потому что, в конце концов, мужчина таким образом демонстрирует свое привилегированное положение. То же касается и проституции.
Дальнейшее я опускаю. Не потому, что описание оргий порочно, наоборот, просто обычно оно делается в нашей прозе так топорно и пошло, что вступать в этот разряд литераторов я не хочу: нет ничего проще, чем смакование деталей, недостойных высших таинств любви.
Через пару часов мы распрощались, по-дружески, все четверо, сомкнувшись в тесном объятии. Одевшись, я вернулся в свою комнату и долго смотрел в потолок, заново переживая то, что случилось. Потом решил разобрать сумки и, пока раскладывал вещи по полкам, вероятно, произвел некоторый шум.
— Денис, не шумите, — сказала Лидия, заходя в мою комнату в ночном халате и с сигаретой — уже в мундштуке.
— Извините, светает, я не хотел вас будить, — ответил я. — Надеюсь, Игорь спит?
— Какой Игорь?
Я решил перевести разговор на другую тему:
— А сколько комнат в вашей квартире?
Лидия курила очень долго.
— Сходите и посчитайте, — сказала она. И уже собираясь уходить, обернулась: — Вы любите рыбу?
— Нет.
— Видите ли, я нашла в мусорной корзине какой-то огромный рыбий скелет. А запах в квартире мне показался очень странным. Что-то похожее на благовония. Вы ими пользуетесь?
— Нет, — снова ответил я.
— Значит, это мои старческие галлюцинации. Извините. — Уже держась за дверную ручку, силой оторвавшись от нее, Лидия вновь пересела ко мне: — Денис, я должна открыть вам секрет.
Выдержав паузу, она продолжала:
— У меня действительно был возлюбленный Игорь. Но он умер, погиб на войне. Это было очень давно. Это был человек с тяжелым характером. Он мог ударить меня. Жестоко избить, называя “потаскухой”. Но недавно я узнала, что Игорь жив. Поэтому вы должны купить мне утку, и я принесу ее в жертву богам, тогда он вернется.
— Я член организации “Гринпис”. У меня есть карточка.
— Нет, не настоящую утку. Напротив вашего окна, Денис, стоит магазин “Хозяйственные товары”. Там продается стеклянная утка натурального размера. Если вы купите ее — вот вам деньги — и привезете ко мне на работу — это адрес, — я немедленно принесу ее в жертву, и Игорь будет здесь.
— Хорошо, — согласился я. — Но… Не знаю, с чего начать. Я видел в вашей квартире других людей и общался с ними.
— Я же вас предупреждала! — Лидия была расстроена. — Как вы не понимаете, скоро мы все встанем на баррикады! Будут взрываться бомбы. Вы боитесь зеркал?
— Нет. Но вы же сказали, что боитесь только закрытых дверей.
— Смешно. Я тоже не боюсь зеркал. Их панически боялся Игорь. Не удивляйтесь: в моем доме совсем нет зеркал. Поэтому, когда вы купите утку и Игорь ко мне вернется, он не будет страдать.
Тут я вспомнил, что действительно не видел в квартире ни одного зеркала. Пока мне казалось, что я не сошел с ума и все, что со мной происходит, вполне объяснимо. Лидия продолжала задумчиво курить, и я решился на несколько вопросов.
— Хорошо, Игорь вернется. Но эти люди — кто они такие? Что здесь делает Виктория? Еще — она меня сегодня же днем уверяла, что, кроме нас двоих, здесь никто жить не будет.
— Я бы могла вам ответить, Денис. Но вы все равно не поймете. Привезите мне эту чертову утку. Она там, в магазине — стоит почти перед входом.
Я ненадолго уснул, но не прошло и пары часов, как в мою дверь постучали.
— Да, — ответил я.
Вошел чрезвычайно худой старик в тельняшке и стал оглядываться. Лицо его впало, глаза смотрели глубоко из-подо лба, при этом живость мимики была поразительна. Оставшиеся мышцы, натянутые на скелет, делали его чем-то похожим на артиста передвижного цирка.
— Вот. — Он протянул мне пятьдесят рублей и какие-то копейки.
— Что вот? — не понял я.
— Рядом. Подойдешь, скажешь: Владимир Ильич, они всё поймут и отпустят.
— Что это значит: отпустят?
— Товар отпустят. Ты же знаешь, кто я. Я Копченый. — Видя, что эта новость меня не слишком поразила, Копченый схватил своей рукой скелета мою руку. — Вот видишь? — победоносно провозгласил он. — Ты обычный, у тебя рука белая, а я копченый. Меня так в армии прозвали, в Камбодже.
— Вы — Игорь?
— Игорь Сидорчук? Ему оторвало руки и ноги у меня на глазах. Нет, я Владимир Ильич.
— Да это я — Владимир Ильич.
— Знаешь, как меня в армии называли? Не старший лейтенант, а страшный лейтенант.
С этим бы я согласился. Тезка совал мне в руку полтинник, предавался воспоминаниям, иногда начинал петь: “Возле дома нового на краю села белая черемуха пышно расцвела”.
— Вы из какой квартиры? — не выдержал я, начиная злиться. — Я спать хочу. Мне еще утку нужно.
— Утку? Вот я дурак. Тебе уже и утка нужна. А я тебя в магазин хотел послать. Денис, и что это за вопросы твои: в какой квартире я живу? В этой! Если ты живешь не в этой, это же не мои проблемы, согласен?
— А Лидия?
— Что Лидия?
— Лидия в какой квартире живет?
— Это тебе лучше знать. Я в чужую личную жизнь не лезу.
— То есть Лидии здесь нет?
— Может, ушла. Я не знаю. Я, что ли, ее приводил?
— А что, я?
— Ну и не я. Сам разбирайся со своими бабами. А я пошел.
Владимир Ильич вышел. Хлопнула входная дверь.
Я встал и высунулся в коридор — теперь довольно узкий и короткий. В нем ярко горел свет. Как и везде в квартире. Судя по всему, это Копченый все повключал. Соседняя комната была закрыта. Выпив чаю и приняв душ, я отправился в “Хозяйственные товары”. Утка действительно стояла прямо при входе.
— Она из стекла, — предупредила продавщица.
— Я вижу. А для чего она?
— Для того же, что и я. Как зададут с утра вопрос, весь день ходишь и материшься.
Я купил утку и отвез ее Лидии. Она встретила меня во дворе своей конторы и при дневном свете выглядела гораздо моложе.
Мы присели. Я невольно залюбовался листвой деревьев. Лидия молчала, я тоже.
— Лидия, — наконец не выдержал я, — вы знаете Копченого?
— Какого?
— Его зовут так же, как меня: Владимир Ильич. — Молчание длилось так долго, что я решил перевести разговор на другую тему: — А правда, что вы бывшая киноактриса?
— Я пробовалась на одну картину, — сказала Лидия, — с одной фразой: “К вам майор фон Штейхенмахер”, но меня не взяли. Вот сижу над отчетностью в своем НИИ уже лет тридцать. Только из-за того, что правильно не сказала “К вам майор фон Штейхенмахер”.
— А имя Мура вам что-нибудь говорит?
— Конечно. Мою героиню в этой роли звали Мурой. Откуда вы знаете? — Она поводила ногой по асфальту, как это делают пятилетние девочки. — И вообще, Денис, с вами что-то произошло. Вы задаете вопросы, которые то удивляют меня, то ставят в тупик. Раньше все было иначе.
— Когда раньше?
— Вам лучше не знать. Пойду, разделаюсь с этой уткой, а вы погуляйте. Я обожаю московское лето.
Я побрел наугад и вышел к Чистым прудам. На скамейке сидел тот самый безымянный юноша, с которым мы так трогательно распрощались этой ночью. Но нем была рубашка гавайской расцветки, темные очки, но я сразу его узнал. Как и он меня.
— Денис, присаживайся. Ты опоздал на час.
— Опоздал?
— Мы же договорились. Чего тут объяснять: ты же знаешь, случайностей не бывает, и не нам их планировать. Чего бы я здесь сидел? У меня куча работы, я оба мобильника отключил, потому что должен тебе все объяснить. Ведь ты не догоняешь, правда? Ты в пустоте, в тумане? Например, ты думаешь, что ты — это ты. И вообще: кто эти люди вокруг? А ведь ты подарил Вике ребенка. Я уверен. Еще ни разу не ошибался в своих прогнозах.
— Владимир, — представился я.
— Игорь, — в свою очередь представился мой собеседник. — Ты не пугайся, тут такое дело… Я много лет назад погиб на войне…
— В Камбодже?
— Во Вьетнаме. От потери крови. Виктория была тогда медсестрой. Она потащила меня на себе. Нас обоих накрыло. А Мура — девушка моя — ждала меня тогда в Северодвинске. Теперь понимаешь?
Я прекрасно понимал, что человек психически болен. Но как скрыть от него свою догадку?
— А про Камбоджу ты почему спросил?
— Копченый много рассказывал.
— Нет, там я не был.
— Игорь, — решился я, — а почему я Денис? Все называют меня Денисом.
— Друг, я все тебе рассказал. Твое дело — свести концы с концами. У меня нету времени, бежать надо, лететь.
Я долго прогуливался вдоль Чистых прудов. Встреча с Игорем не оставляла сомнений: один из нас сошел с ума. И я уже совершенно склонялся к тому, что сумасшедший — именно я, когда увидел Муру и Вику. Они сидели в кафе на берегу. Что же, хуже мне не будет, я подсел к ним.
— У нас занято, — сказала Вика.
— Подожди,— остановила ее Мура. — Вы зачем к нам подсели?
— Я…
— Вичка, посмотри, какой парень. Из интеллигентной среды?
— Из среды.
— Знаете, почему она дуется? — сказала Мура. — Ее парень бросил. Вот такой же, как вы, одно лицо.
— Владимир.
— А я Мура. Правда, необычное имя? Это в честь бабушки. Да брось ты уже, — Мура тряхнула Викторию, — смотри, как на Дениса похож.
— Денис уже во мне. Ну, давайте поболтаем, раз времени у всех навалом. — Виктория была явно не в лучшем расположении духа. — Кто вы по профессии?
— Не скажу. — Эта игра стала уже меня занимать. — Зато я знаю, кто ты: риелтор.
— Возможно. Только не надо тыкать.
Я молча набрал телефон Виктории. Она взяла трубку.
— Алло, это Владимир, ваш вчерашний клиент.
Виктория преобразилась.
— Да, конечно, я вас помню. Мы сегодня с подругой в центре, подъезжайте, если что. Как сложились отношения с хозяйкой?
— Прекрасно.
Тонкость ситуации заключалась в том, что мы сидели друг напротив друга. Мура посчитала, что не стоит подслушивать чужие разговоры, и прогуливалась по берегу.
— Виктория, я обязательно подъеду. Знаешь, я уже немного соскучился. Но ты такая официальная: я даже не знаю, что можно говорить, а чего нельзя.
— Говори, что хочешь. Я сама себя пугаю этой работой. И всех вокруг. А мне эта работа не нужна. Тьфу на нее. Главное: любить.
— Все равно кого?
— Конечно. В общем, смотри, мы на Чистых прудах. Иди из метро в сторону “Современника” по правой стороне. Там такая кафешка открытая. Я без берета, но подруга очень заметная — рыжая. Прическа торчком торчит. Через сколько ты сможешь?
— Минут через двадцать.
— Приезжай. Если честно, я тоже соскучилась.
— Отлично. — Виктория выключила телефон.
— Это что еще за волосы торчком? Жесткие, но лежат-то ровно, — возмутилась, подойдя, Мура.
Я встал и пошел, куда глаза глядят. Идти мне было некуда. Поэтому я заблудился в чистопрудненских переулках и вернулся домой уже заполночь. На скамейке перед домом сидел Копченый.
— Ты к нашим? — спросил он.
— Нет, так, мимо прогуливался. — Я подсел к нему.
Мы просидели с полчаса, не говоря ни слова. Меня это мучило. Неужели мне нечего сказать? С моим-то культурным опытом.
— Я вот что…
— Что? — живо заинтересовался Копченый.
— Я ехал в метро и все время был озабочен одним вопросом.
— Каким? Я тебе сразу отвечу.
— Как женщина зашнуровывает сапоги, если шнуровка сзади?
— На автопилоте. Да и вообще всему на свете научиться можно. И привыкнуть ко всему. Вот ты еще не привык к мысли, что ты отец? Привыкай.
— Ну да. Я стараюсь. А что в Камбодже — очень жарко?
— Как сейчас — не знаю. А раньше — да. Мы все загорелые тогда ходили. Один раненый рассказал мне историю, как он выжил. Значит, началась кровавая бойня…
— Нет, я пока домой. А потом — про бойню.
Поднявшись к себе и не закрывая дверь, как обязался, я просто лег, думая о том, что не нужно вмешиваться в жизнь, нужно научиться слушаться ее и ничего не бояться. Виктория рядом со мной повернулась на постели и пнула ногой.
— Ты почему так поздно? Я волновалась, а потом задремала.
— Все в порядке. Мы во дворе с Копченым молчали.
— Это как? — Виктория повернулась ко мне.
Не знаю, как кому, но девушки в разобранном виде, когда они на секунду забывают, что должны выглядеть идеально, именно что идеальны.
— Я страшная, да? — как будто угадала мои мысли Виктория.
Я поцеловал ее и спросил:
— Вот ты говорила, что Лидия — бывшая киноактриса. А она мне сказала, что только пробовалась на роль.
— Ну и дурак. Она кокетничает. Снималась и много. В производственных фильмах.
— Не в детективах, нет?
— Ну, я же говорю: только в производственных. Ты бы лучше об имени ребенка задумался. А то у меня уже голова распухла. Какое имя ни возьмешь, все какие-то дурацкие.
— И мое?
— Я устала от вопросов. Ты все время спрашиваешь. Что за привычка.
Она пообижалась и сама стала говорить.
— Мне сон приснился, что я 400 человек убила. Кстати, мой брат — фанат ЦСКА. И у них еще группировка есть. Если кто-то меня обидит, сразу приедут. А знаешь, почему Лидия осталась такой же, как была, и не состарилась?
— Нет. Скажи.
— А вот и не скажу.
— А ты скажи.
— А что мне за это будет? Ну ладно. Потому что она большие бусы не носит.
Я понял, что мне, может быть, впервые в жизни повезло. Я избавлен от привычки путаться в причинно-следственных связях, от привычки задавать вопросы, к которой меня приучила моя профессия. Я могу обнимать мать моего ребенка, зная, что она никуда не сбежит, поскольку странным образом привязана к этому месту и — в придачу — не сделает аборт, раз мы оба так сильно этого ребенка хотим.
Когда Вика уснула, за стеной начали ругаться. Это хозяйка продолжала выяснять отношения с Игорем. А что стало с уткой, мне даже страшно представить.