Рассказ
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 5, 2012
Лиля Калаус
ДАЧА
Ласточка приехала ближе к вечеру. Я спала на мансарде, не слышала, как она вошла. А она не стала меня будить. Девочка моя. Ходит тихонько внизу. Скрипят половицы.
Я еще в полусне. Смотрю на скошенную стенку. Квадратные картинки — Скорпион, Рыба, Телец. Пятна света шевелятся. Я люблю здесь спать, хотя мне трудно взбираться по лестнице с моими-то коленями. Окно рассохлось и всегда полуоткрыто. Свежий, как яблоко, воздух. Макушки этих яблонь — рядом, можно дотронуться рукой. А за макушками — обрывается холм, засаженный укропом и ромашками, видна крыша нужника в толпе подсолнухов. Мимо моей клумбы бежит к теплице тропиночка из желтых кирпичей, а недалеко от изгороди есть скамейка, ее сделал Юра, чтобы я иногда отдыхала — узкая, в одну досочку. Ванюша любил со мной посидеть. “Бабуля, ты такая холосая. Только мокьяя. Деда Юла тебе секатол дал. На. А мозно малину?” Не слышно его голоска — опять Ванюшу не привезла. Ну что ж такое. Просила же.
— Здравствуй, моя девочка! Я сейчас спущусь! Там, в шкафу, возьми печенье и конфеты, тетя Валя оставила в прошлый раз, слышишь?
Я встаю. Тяжело. У меня плохая наследственность. Полнота, да еще колени — артроз. Плохо, очень. Сердце болит за Ласточку, Ванюшу. Хоть бы им не передалось. Спускаюсь вниз. Мученье.
Трель сотового. Я, тяжело дыша, добираюсь до своего стула на кухне. Ласточка выходит из комнаты, идет ко мне, прижимая к уху телефон.
— …Зачем ты ему мороженое купил? Ну, ты совсем… У него же ангина вот только что была. Тимка, оно хоть не ледяное было? Ну ладно. Я скоро. — Ласточка рассеянно улыбается, пожимает плечами, как бы говоря: “Мам, ты же знаешь Тимура. Мужики…”.
Она кладет телефон на стол, смотрит в окно.
— Ласточка, я понимаю, у Ванюши аллергия. Но ведь есть же супрастин, и потом — здесь такой воздух, и малина. И Юра давно не был. Ты ему передай — табуретку надо починить. Ты вроде поправилась на пару кило? Нет?
— Господи, как спокойно. Светло. Занавески совсем пыльные. — Она говорит так тихо, что я еле слышу.
— Девочка моя, что-то с Ванюшей? Или у Тимура неприятности? Скажи Юре, пусть он с ним поговорит, пусть хоть в бильярд сходят…
Снова телефон.
— Да, Жанна, зеленая крыша. Ворота открыты.
— Ты ждешь гостей? — Я не хочу злиться. Но не люблю посторонних, она знает. Этот дом — моя крепость. Как у трех поросят.
Ласточка встречает гостью. Женщину лет сорока в ярком, как конфетная обертка, сарафане. Вежливый разговор.
— Вы хорошо доехали? — спрашивает Ласточка.
— Да, спасибо. Дорога совсем простая, — отвечает Жанна, ощупывая глазами кухонные шкафчики.
— А раньше, помнишь, девочка, от поворота ходил дачный автобус. Мы с твоим папой приезжали на семидесятом, а потом пересажива…
— Это у вас холодильник? — не слушая, спрашивает Жанна. — Такой маленький.
— Он удобный. Много всего помещается, — отвечает Ласточка.
Я поджимаю губы:
— Конечно, большой лучше, но ведь здесь совсем мало места, не повернуться будет…
— Это ничего, — снисходительно говорит Жанна. — А эту картину вы заберете?
Картина висит над шкафом. Она такая темная, что персики, виноград и арбуз, лежащие на блюде, почти незаметны. Юре подарил какой-то пациент, самодеятельный художник. Мы всегда шутили — лучше бы деньгами.
— Доченька, зачем тебе эта картина? — удивляюсь я.
— Нет-нет. Пусть висит, — тотчас же говорит Ласточка, отводя глаза.
Жанна кивает. Продолжает осматриваться. Она мне ни капельки не нравится.
— Поставь чайник, — говорю я Ласточке специальным голосом. — И достань там тети Валины конфеты.
Может, после чая она, наконец, уйдет, эта Жанна?
Ласточка достает две чашки.
— Чаю? Вы какой пьете, черный или зеленый?
— Нет-нет, — говорит Жанна. — Извините, Наташа, я тороплюсь. А дом снаружи казался больше.
— Тут просто вещей много, — говорит Ласточка. — Знаете, как раньше — все, что дома мешает, тащили на дачу. Есть еще мансарда.
— Милая, там неубрано, — говорю я.
Но они уже топают наверх. Какая бесцеремонность.
Я глажу ладонью клеенку. На ней едва проступают солнца и розы. Мы с Юрой покупали ее на базаре, отлично помню тот день. Ласточка лежала в роддоме, Тимур, конечно, был в командировке, а Юра мне сказал…
— …просторная, — Жанна уже идет вниз. — И потеков нет, это хорошо…
— Может, все же чаю? Или показать вам сад? — Ласточка бледная, губу прикусила. Нет, что-то не так.
— Если можно, я сама, — холодно улыбается Жанна.
Мы остаемся вдвоем.
— Доченька, скажи, что с тобой?
— Мама… Мама… — Ласточкин голос дрожит. — Я так скучаю. И Ванюша. Он стал такой большой…
— И я скучаю, девочка. Но что поделаешь, мне тут лучше. Воздух… Только вот коленки. Как там папа?
— На папу не обижайся. Он… Ну, он счастлив теперь.
Слезы. Я их терпеть не могу. Типичная реакция Рыбы. Ох, не врут гороскопы.
— Так. Давай-ка выкладывай все начистоту. Что ты натворила? Или это Тимур? Да?
— Мамочка… Мне пора.
Она выходит наружу. Разговаривает с Жанной. На меня опускается дремота. Виноград заплел дворик. Виноградные листья плотно шуршат наверху. По ним стекает солнце. На руку. Горячо. Надо повернуться. Этот топчан такой жесткий. Юра. Юра, принеси мне подушку, там, на кровати. Надо посадить флорибунду. Как странно она пахнет, пылью. Кто-то говорит. Обрывки.
— …устраивает. Можно прямо сейчас…
— …быстро оформим… риелтор…
— …отлично. Да, решились ехать…
— …не секрет… Мамина…
— …женился. Не нужно…
— …боитесь?
— … терять. К родственникам…
— …навсегда…
— …кое-что возьму…
Шаги. Встряхиваю головой.
— Ласточка, посиди со мной?
Она берет со спинки стула шаль. Прижимает ее к заплаканному лицу. Эту шаль мне подарили на работе, к пенсии. Оранжевая. Дурацкая.
— Ласточка…
— Прости меня, мама, — говорит она. — Прощай.
И выходит.
— Подожди, я провожу! Мне все равно розы надо посмотреть. И лунники. Юре скажи — пусть флорибунду привезет, он знает… Доченька!
Но пока я встаю, дверь уже захлопывается. Поворот ключа.
Как же так?
Смотрю в окно. Ушли. Ладно, розы — завтра. Такая усталость. Клонит в сон. Я долго взбираюсь наверх. Прилягу сейчас. А вечером буду смотреть на город.
Это очень красиво. Город мерцает. Как россыпь огоньков с новогодней елки. Шумит вечерний ветер. Тревожные тени ложатся на душу, ночные бабочки мечутся в черной листве. Город. Там камни и лица. Там ограды, столики и калитки. Там вишня с сухими горькими шариками ягод. Там синяя ель, и в ее тени не цветет флорибунда. Там можно долго-долго спать.
Но мое место — здесь.