Рассказ
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 4, 2012
Валерий Вотрин
МЕРНЫЙ ОСТРОВ
Рассказ
Озеро Меро лежит в густых лесах на границе Костромского края и Вологодской области. Хоть ближайшая деревня всего в паре километров, места здесь совсем глухие, лишь идет от автомобильной трассы на Солигалич к озеру через лес неприметная дорожка, по которой и на телеге-то не проехать.
Само озеро невелико, овальной формы, с прозрачной зеленоватой водой. От самого обрывистого берега дно озера круто уходит в темные глубины, где дремлют громадные лещи. Множество ручьев втекает в озеро, а вытекает только один — Мерьский. Одиноко течет-петляет он среди лесов, пока не впадает в огромные Клементьевские болота, что сбирают в себя все окрестные ручьи и речки. Вода в ручье зеленоватая, озерная. Тихо, без обычного журчания и плеска течет ручей Мерьский — и тихо растворяется в безмолвных Клементьевских болотах.
Крутизна берегов, непривычная для местных озер глубоководность — неудивительно, что рыболовов на озере Меро не встретишь. Но есть и другая причина, почему берега озера безлюдны. Смутные жутковатые истории связаны с озером Меро: якобы водится в озере змей, которому поклонялись некогда древние меря — племя, в старину населявшее окрестные земли. Меря давно вымерли, а змей продолжает время от времени появляться. Обиталищем его считается большой остров.
Всего островов в озере три: Мерный, Болотный и Ольховый. Большим называют Мерный. Он идеально кругл, низок и покрыт старым лесом, так что со стороны кажется, что огромные сосны растут прямо из середины озера. Говорят, есть в этой сосновой роще обтесанный камень — святилище меря. Это древнее капище снискало острову дурную славу: местное население свято верит, что на острове когда-то приносились человеческие жертвы. Там якобы и появляется змей, которому в те давние времена и было посвящено капище.
Досужие эти россказни проверить нынче нет никакой возможности: еще в тридцатых годах остров был передан какому-то институту для организации научной базы. Доступ на остров был ограничен. Вплоть до начала девяностых наезжали сюда из столицы ученые, что-то, к ужасу и возмущению местных, химичили, даже спилили и увезли с собой пару сосен. И до сих пор пару раз в год приезжает человек из института — смотритель, как с замиранием зовут его местные, — обходит остров, что-то там проверяет. Исчезает он так же незаметно, как и появляется. По поводу того, какой институт его присылает, местным остается только гадать. Одни считают, что островом владеет институт физики, другие утверждают, что там окопалось Минобороны. Сходятся в одном — остров до какого-то времени служил полигоном для секретных испытаний, и лучше туда не соваться.
Так вот и вышло, что древнее капище, уникальный памятник, дошедший до нас из эпохи владычества меря, многие годы располагается на территории особого допуска. Святилище, конечно, обследовалось — но еще до революции, и весьма поверхностно, любителями-краеведами. В новейшее время археологи даже не пытались проникнуть на остров, дружно объявив, что капище не представляет собой интереса и, скорее всего, принадлежит к эпохе более поздней, чем эпоха меря.
Опровергнуть эту теорию с энтузиазмом взялся Владимир Щиглецов, научный сотрудник Института древней истории и археологии, один из самых авторитетных в стране специалистов по истории меря. До этого он принимал участие в раскопках на территории Сарского городища и древнего Клещина, обследовал десятки предполагаемых мерянских святилищ. Имеющиеся скудные сведения о Мерном острове волновали его чрезвычайно.
Щиглецов был худой, подвижный человек, совершенно седой, несмотря на свои 40 с небольшим. Говорил он быстро, а вернее, частил, глотая слова и не заканчивая фраз. Он был заядлый путешественник и в компании друзей, таких же любителей активного отдыха, побывал в самых затерянных уголках необъятного русского Севера — на Белом море, Таймыре, Новосибирских островах, Чукотке. Вообще на работе и в быту Щиглецов был человек неугомонный и не мог сидеть сложа руки. Его переполняли разнообразные замыслы. Он буквально бредил дославянскими культурами и видел свою мерянскую Трою в каждом подмосковном кургане. В нем было то, чего не хватало большинству его коллег, отказавшихся от исследования Мерного острова, — задор. Он быстро сообразил, что информацию о таинственном владельце острова можно запросить в районной администрации, и направил туда обстоятельное письмо на бланке своего института. На успех он особенно не надеялся — просто верил в силу официальной бумажки.
И по вере ему воздалось — уже через две недели из администрации пришла короткая, но весьма информативная бумага с указанием контактных данных собственника. Им оказался не институт физики и не какой-нибудь секретный НИИ Минобороны.
Мерный остров принадлежал Институту метрологии и стандартизации.
Хотя Щиглецов сразу подметил эту перекличку в названиях, долго раздумывать он не стал, а скоренько отыскал телефон института и набрал номер. Ему пришлось несколько раз объяснять подходившим к трубке людям, по какому делу он звонит, пока наконец его не соединили с заместителем директора института, Львом Григорьевичем Лазарусом. Щиглецов по привычке зачастил:
— Лев Григорьевич, Щиглецов моя фамилия, я из института археологии… по поводу исследований на Мерном звоню… мне тут в администрации указали на вас, я вот хочу узнать…
Лазарус слушал его не прерывая. Он имел привычку всегда дослушивать человека до конца. Слушая торопливую скороговорку на том конце провода, он еще и еще раз убеждался в правоте слов покойного академика Фирсова, долголетнего директора института. “Они обязательно появятся, — твердо говорил тот. — Наши или иностранные — но археологи обязательно придут на остров, это лишь дело времени. Поверьте, они никогда не забудут, что на острове есть древнее святилище, и обязательно захотят его немножко покопать”. “Вот они и пришли”, — спокойно думал Лазарус, слушая сбивчивый разговор Щиглецова. Когда же тот умолк, Лазарус размеренно сказал:
— Я вас понял, Владимир Петрович. Нам понадобится официальная бумага из вашего института…
— Все что угодно, — перебил его Щиглецов с горячностью. — Все, что в моих силах!
— Очень хорошо, — терпеливо сказал Лазарус после некоторой паузы. — Мы обычно недолго рассматриваем такие…
— Лев Григорьевич! — горячо произнес Щиглецов. — Лев Григорьевич! Если возможно, я бы хотел встретиться… поговорить… и бумагу предоставлю лично. Лично!
Лазарус задумался. “Эк у него горит!” — промелькнула усталая мысль, и следом снова вспомнились слова академика Фирсова: “Они будут спешить — ведь остров был закрыт более полувека. Конечно, им не терпится осмотреть его”.
— Хорошо, — сказал он. — Подъезжайте. Адрес наш знаете?
— Знаю, знаю, — торопливо подтвердил Щиглецов.
— Вот и подъезжайте… Можете завтра, я весь день на месте. Не забудьте паспорт, у нас пропускная система жесткая.
— Это я уже понял, — ответил Щиглецов, и Лазарус услышал радостную улыбку в его голосе. “Надо помнить о том, что остров закрыт распоряжением сверху, — звучали в голове слова Фирсова. — Но ссылаться на него не надо. Ведь даже объяснить все толком мы не можем: нам просто не поверят”.
Пропускная система в Институте метрологии и впрямь была жесткая: несмотря на то, что пропуск на Щиглецова был заранее заказан, охранник долго листал паспорт, заносил данные в какой-то толстый журнал и вернул документ с явной неохотой, будто сомневаясь, что списал все, что необходимо. Щиглецову была вручена специальная бумажка, которую следовало отметить перед уходом — написать дату, время и подписать у ответственного лица. Без выполнения этих формальностей посетителя могли и не выпустить. Щиглецов бережно сложил ценную бумажку и поместил ее в нагрудный карман, напротив сердца. Идя по длинному коридору и поглядывая на двери, он то и дело нервно поглаживал карман.
Так он и вошел в кабинет Лазаруса — держась за сердце. Кабинет был большим, полутемным — окна закрывали тяжелые шторы. Здесь было тихо, только стучал метроном на полке — так-так-так. Еще увидел Щиглецов большие шкапы с тяжелыми темными книгами и портрет Менделеева над громоздким столом. Из-за стола поднялся крупный человек в очках и осторожно улыбнулся Щиглецову. Они пожали руки. Лазарус опустился на свое место и, приготовившись слушать, сцепил пальцы. Бросались в глаза его волосы — Лазарус был удивительно, огненно рыж. На широком бледном лице его, казалось, застыло выражение терпеливого внимания, но прозрачные глаза из-за очков смотрели неожиданно остро. У Щиглецова с порога возникло неуютное ощущение, что его не то взвешивают, не то смеряют. Но он заговорил в своей привычной манере, одновременно выгребая из портфеля кипу бумаг:
— Так вот, по поводу Мерного — бумага из нашего института у меня с собой, все официально, вот, посмотрите, исследования хотели бы провести, то есть пока обследование, ну, походить-посмотреть, туда-сюда…
Лазарус взял протянутый ему лист бумаги и внимательно вчитался. Вздохнув, отложил его в сторону.
— А откуда вы узнали?
— Так ведь обследовали его уже, есть две статьи в каком-то “Вестнике”, в тысяча девятьсот, кажется, шестом году опубликованы…
— Нет, — терпеливо сказал Лазарус. — Откуда про нас узнали?
— Написал в администрацию, — прямо ответил Щиглецов.
— Ах, вот оно что.
— А что, нельзя было? Так вы бы их предупредили…
— Да не в том дело.
— А в чем тогда дело? — допытывался Щиглецов, напрягаясь и готовясь громко убеждать. — Вы мне прямо скажите — там территория секретная какая-то? Радиация, что ли?
— Нет там никакой радиации, — бесцветным голосом сказал Лазарус. — Научная база там. Вы что думаете, мы людей будем на радиацию посылать?
Щиглецов на это хитро прищурился и повертел в воздухе пальцем.
— Научная база! — только и сказал он, но так умело выразил свои эмоции, что Лазарус будто услышал его слова: “Знаю я, какая у вас научная база. Нога человека там лет пятнадцать не ступала”.
— Мы туда регулярно наведываемся, — ровно произнес Лазарус, стараясь не выходить из себя. — Вот и в администрации об этом знают — наши данные там есть. Сотрудники едут туда по необходимости. Но это вообще-то неважно, — оборвал он сам себя.
Повисла пауза. Щиглецов видел, как медленно вызревает в Лазарусе отказ. И Щиглецов ничего не мог с этим поделать, он просто не знал, что сказать.
— Послушайте, — произнес он, теребя в руках портфель, — а вы сами-то его обследовали? Это же уникальное место, таких по всей России только поискать.
Лазарус, нахмурив лоб, подумал.
— Насколько я знаю, нет. То есть замеры мы производили, конечно… фотографировали что-то.
— Вы понимаете? — горячо вскричал Щиглецов, подпрыгивая на месте от азарта. — Это единственный в стране известный древний памятник дославянской эпохи — и никто никогда полноценно его не исследовал. Несмотря на то, что находится он на территории научной базы!
Лазарус глядел в сторону, и Щиглецов видел, что замдиректора до конца не убежден, что его что-то удерживает.
— Я один поеду, — тихо и убедительно сказал он, пытаясь поймать глазами взгляд Лазаруса. — Мы оформим межинститутское соглашение… договоримся об условиях публикации…
Лазарус поднял глаза.
— Одного вас не пустят, — произнес он. — Во-первых, у вас должен быть официальный пропуск института. Во-вторых, у нас по правилам туда никто в одиночку не ездит — только группами. А сейчас все заняты.
— А вы? — спросил Щиглецов. — Вы тоже заняты?
— Ну… — сказал Лазарус, запнувшись от неожиданности, но Щиглецов с воодушевлением перебил его:
— А что, Лев Григорьевич? Мне нужен всего один день. Заодно рыбки бы половили — говорят, озеро это совсем непуганое.
Лазарус дернулся и неестественным голосом проговорил:
— Там никто не ловит.
— А что? Рыба плохая?
— Боятся, — коротко сказал Лазарус. — Слыхали, что они там болтают про озеро? Вот и боятся.
— Ну, многих озер боятся, — отмахнулся Щиглецов. — Я вон недавно побывал в Якутии, там тоже есть нехорошее озеро. Встретили шамана, так он рассказал, что, если поешь рыбы из этого озера, то сам в рыбу превратишься. Даже рассказал, что они, местные шаманы, это практикуют, чтобы превращаться в зверей или рыб. А мы ничего, наловили рыбки, такую уху сварили!..
Щиглецов замолчал, потому что лицо Лазаруса внезапно осветилось. Будто нечто новое и поразительное открылось ему в словах Щиглецова, и Лазарус весь подался вперед и не проговорил — выдохнул:
— Превращаться?
— В общем, да, — осторожно ответил Щиглецов. — Вроде как новые свойства открываются… и человек, шаман то есть… ну, я не знаю, как там это происходит… но он приобретает новые свойства… превращается…
— Обретает новые свойства, — произнес Лазарус задумчиво. Но вот его лицо стало прежним, глаза вновь приобрели прозрачную остроту, и он произнес твердо: — Значит, решили — допуск я вам оформляю… — резко крутанувшись на кресле, он сверился с календарем в углу, — послезавтра будет. В субботу сможем выехать.
Щиглецов только мигал. Впрочем, он быстро пришел в себя и закивал:
— Отлично, в субботу так в субботу.
— Но чтобы никого с вами, — сказал Лазарус строго.
— Хорошо, — немедленно согласился Щиглецов и с надеждой спросил: — Фотографировать можно будет?
Лазарус в задумчивости поводил глазами по комнате.
— Только с моего согласия, — произнес он.
Через два дня Лазарус позвонил сказать, что все бумаги оформлены и завтра утром можно отправляться. Договорились о месте встречи — Лазарус собирался ехать на своей машине и подобрать Щиглецова у одной из станций метро, где поудобнее.
И вот прохладным субботним утром Щиглецов уже стоял у выхода из метро и, щурясь от солнца, провожал глазами каждую проезжающую машину. Одет он был по-походному — видавшая виды куртка, прочные штаны, высокие ботинки. С собой захватил он небольшой, но вместительный рюкзак, где лежали фонарик, фотоаппарат, теплая одежда, средство от насекомых и другие необходимые вещи.
Вскоре у остановки притормозил серебристый “Фольксваген”, Лазарус вышел, открыл багажник и помог Щиглецову уложить рюкзак. Сев в машину, тронулись.
Стояло раннее утро, и на шоссе было совсем мало машин. Лазарус вел аккуратно и уверенно. “Как немец”, — с неудовольствием подумал Щиглецов, который сам вечно гонял, без предупреждения перестраивался из ряда в ряд и ругал других водителей плохими словами. Лазарус покосился на Щиглецова, спросил не без усмешки:
— Подготовились?
Сам он был в костюме, хороших туфлях и выглядел так, словно ехал на деловую встречу. “Нет, не полевик”, — подумал Щиглецов и, чувствуя насмешку, с достоинством промолчал.
— И давно вы этой темой занимаетесь? — спросил Лазарус через пару минут, ловко обогнав замурзанный автобус.
Щиглецов сначала ответил кратко, что давно, но потом постепенно разговорился, стал рассказывать о меря, с них перешел на дославянскую угро-финскую цивилизацию, ее древние города и святилища, уникальные археологические находки, — а Лазарус кивал, быстро и ловко обгонял попутные машины и при этом умудрялся слушать внимательно и вопросы задавать толковые. Чувствовалось, что тема ему не чужая, что с литературой он знаком — и вскоре Щиглецов уже проникся к нему симпатией.
— А вы-то сами, Лев Григорьевич? — спросил он подобревшим голосом. — Вижу, интересовались.
— Не без того, — покивал Лазарус. — Святилище-то в нашем ведении. Дмитрий Иванович очень этот остров любил, провел там много времени.
— Дмитрий Иванович?
— Менделеев, — пояснил Лазарус. — Он очень интересовался культурой меря, считал их методы поверки исключительными для того времени.
— Совершенно согласен, — живо заговорил Щиглецов, — исключительные!.. даже в раскопах это видно… словно по линеечке мерили, семь раз — а потом вжик!.. четкие ребята.
— Да, — кратко сказал Лазарус. — Давайте-ка остановимся, кофейку попьем.
Они выпили кофе и перекусили в небольшом придорожном кафе. Здесь уже начинались подмосковные леса: строгие опрятные ели с трех сторон окружали кафе, словно прислушиваясь, о чем говорят случайные посетители. Сзади на ели напирали другие деревья, становились на цыпочки, заглядывали через плечо, и казалось, что крохотную полоску заасфальтированной земли теснит, отжимает к шоссе старый темный лес, дикий и неудержимый в своем любопытстве, и не находится на него ни пилы, ни топора. В глубине леса требовательным инспекторским голосом кричала какая-то птица.
Кофе против ожиданий навел на Щиглецова дремоту. В неглубоком сне так же проносились мимо деревья, мелькали дорожные указатели. Щиглецов очнулся от зыбких видений вблизи Галича и уже не засыпал: здесь начиналась тряская колдобистая — даже не дорога, а путь сообщения, по которому Лазарус ехал странными рывками — видимо, с непривычки. Темный высокий лес возвышался по обеим сторонам неторного пути. Щиглецову были знакомы эти места: в свое время облазил он и окрестности Галича, и близлежащие деревни исследовал. До лесной дорожки на озеро оставался, по его подсчетам, еще добрый десяток километров, когда внезапно Лазарус свернул на обочину и заглушил мотор.
— Приехали, — сдержанно объявил он.
Щиглецов издал громкое восклицание, в котором смешались удовлетворение и удивление. Выбравшись из машины, он глубоко вдохнул вкусный влажный лесной воздух. Время подбиралось к пяти часам. Усеянная глубокими яминами трасса была пустынна. В плотной стене леса углядел он незаметную на первый взгляд щель, словно бы просеку, давно заросшую и скрытую темной растительностью. Лазарус уже шел к ней, осторожно ступая чистыми красивыми туфлями. Взвалив на плечи рюкзак, Щиглецов поспешил за ним — и тотчас очутился под пологом леса.
Давно он не был в здешних лесах — года три, нет, четыре назад посещал он последний раз древние галичские деревни, осматривал и обследовал курганы. Тогда до полноценной экспедиции дело не дошло — средств не выделили. В этот раз он добьется, чтобы средства были предоставлены, добьется любой ценой. Вокруг темными и светлыми пятнами, хитрой чересполосицей солнечных столбов и черных провалов стоял лес — глаз не ухватывал, не мог ухватить деталей в этом скоплении древесной жизни, а городское ухо стало удивлено слитным шорохом, стрекотом, воркотаньем, шелестом, в котором тонули, становились неслышными и так еле различимые звуки машин с трассы. К лицу, шее нежно и беззвучно льнули прохладные тельца комаров.
Дорожка заросла матерым кустарником, в старых ямах, оплывшей колее стояла вода. Целые участки бывшей дороги покрывала ровная, как бы подстриженная зеленая травка, точно кто-то умелыми усилиями создавал здесь газон. Лазарус однажды остановился и коротко показал пальцем — к стволу дерева был приколочен ржавый щит с надписью: “Научный объект. Проход строго воспрещен!” “Значит, скоро озеро”, — догадался Щиглецов и не ошибся.
Они вышли к озеру.
Темная безмолвная гладь лежала перед ними в крутых, обрывистых берегах. Ничего не росло на этих берегах, словно лес боялся подступить к озеру. Лишь веселые облака не боялись отражаться в водной поверхности — но получались мрачными, грозовыми, непохожими. Где-то уныло крякала утица.
Впереди на озере виднелся остров — скопление высоких серых сосен, сквозь которые проглядывали островки зелени. До него было недалеко — какая-то сотня метров.
— Вот, — произнес Лазарус, кивая на озеро. — Как котлован — у берега уже 30 метров. Будто специально копали. Лодка там, под берегом.
С высокого берега пришлось спрыгнуть к самой воде, где к колышку ржавой цепью прицеплена была старая лодка с порыжевшими бортами. Щиглецов отметил, что Лазарус при этом здорово испачкал свои шикарные туфли, и не отказал себе в удовольствии сказать:
— Куда же вы в такой обуви, Лев Григорьевич?
Но Лазарус не ответил. С выражением суеверного трепета смотрел он на остров, буквально не мог оторвать от него взгляда.
— Вы знаете, Владимир Петрович, — проговорил он, — я никогда здесь не был.
— Так и я никогда, — пожал плечами Щиглецов.
Лазарус с неудовольствием посмотрел на него.
— Вы не понимаете, — сказал он и замолчал.
“Странно”, — подумал Щиглецов, но вопросов задавать не стал. Вместо этого он ступил в лодку, бросил рюкзак на дно, начал возиться с веслами. Лазарус все стоял неподвижно и смотрел на остров со странным выражением — словно тот и манил его, и страшил.
— Садитесь в лодку, Лев Григорьевич, — довольно резко произнес Щиглецов, берясь за весла. Его начинало грызть раздражение — они от святилища в сотне метров, а с места никак не сдвинутся.
Лазарус вздрогнул, помедлил и сошел в лодку.
Щиглецов греб и поглядывал на него. Лазарус безучастно сидел на корме и следил за тем, как быстро и ловко Щиглецов управляется с веслами. За бортом была непроницаемая зеленая глубина. Дна не было видно. Лазарус видимо поежился, глянув за борт, — и больше туда не глядел.
Скоро лодка с размаху ткнулась в берег, и Щиглецов, споро выскочив на сушу, привязал ее к дереву. Здесь не было ни мостков, ни какого-либо причала — сразу от берега начинались мощные сосны. Они преграждали им дорогу, и Щиглецов произнес:
— Ну что, показывайте.
— Он должен быть в самой середке, — сказал Лазарус. — Где-то вон там.
— А, вы же здесь не были, — скороговоркой произнес Щиглецов и вдруг, развернувшись, поспешил прочь от Лазаруса.
Тому ничего не оставалось, как последовать за проворным археологом.
Никогда в жизни не видел Щиглецов таких сосен. Он даже не знал прежде, что такие деревья могут вымахать на острове, где пространство ограничено, а почвы бедны. Но эти сосны — они поражали воображение. Их возраст трудно было угадать. Ровными рядами росли они, словно были когда-то насажены, чтобы образовывать стройные колоннады, и не было видно ни одного упавшего дерева, ни единого сгнившего пня. Землю между стволами устилал толстый рыжевато-серый слой палой хвои.
Одна такая колоннада вывела их на другой край острова. Здесь, на берегу, стоял невообразимо древний шалаш. Лазарус с трепетом приблизился к нему. Казалось, сейчас он падет ниц. С минуту он благоговейно взирал на ветхое сооружение, а потом, вспомнив о Щиглецове, проронил:
— Дмитрий Иванович в свое время прожил здесь несколько месяцев.
— Менделеев?
— Да. Это вообще менделеевские места, мы даже хотим музей здесь устроить — разумеется, ведомственный. Вот даже кострище сохранилось, видите?
Щиглецов посмотрел с интересом на черное пятно, кивнул.
— Да, — с воодушевлением говорил Лазарус. — Жил здесь в одиночестве несколько месяцев. Думал, размышлял. И вернулся с блестящими теориями. Великий человек! — И недовольно прибавил, видя, как Щиглецов в нетерпении переминается с ноги на ногу: — Ну, пойдемте, вам, я вижу, не терпится.
Они углубились в один из коридоров, образованных исполинскими соснами, и неожиданно вышли к громадному синевато-серому валуну, который глубоко врос в землю посередине полянки, образованной расступившимися соснами. Весь он был бугристый, неровный, ноздреватый — обыкновенный валун, — но тревожно и странно было глядеть на него, и чем дольше Щиглецов вглядывался, тем больше находил в этом камне смутных схожестей и подобий — то взглядывало на него хмурое лицо из-под нависших бровей, то змеились волнистые узоры, знакомые по прошлым находкам в курганах, то неровности вдруг складывались в рисунки звездного неба, и загорались тогда на миг — Кит, Лебедь, Персей.
— Его называют Змеиным камнем, — негромко произнес сзади Лазарус.
Щиглецов оторвал взгляд от камня и посмотрел на Лазаруса. Бросилась в глаза поза того — Лазарус стоял поодаль, чуть склонившись, словно не смел приблизиться к камню.
— Это потрясающе, — произнес Щиглецов искренне. — Ничего подобного я еще не видел. Фотографировать можно?
Солнце уходило, меж сосен вставал полумрак. Горестными голосами перекликались в верхушках лесные птицы.
— Фотографируйте, — разрешил Лазарус.
Следующие минуты Щиглецов был занят — обходил камень, делая снимки, обмерял, немного покопал землю у подножия валуна. Время от времени он поглядывал на Лазаруса, но тот не двигался.
Наконец Щиглецов закончил. Он постоял в нерешительности, а потом обратился к Лазарусу:
— Лев Григорьевич! Понимаю, что это дерзость с моей стороны… вернее, просить об этом… но вы же понимаете всю важность…это может быть невероятным открытием… согласился бы ваш институт на участие в экспедиции… совместной, конечно… тут нужны серьезные изыскания… возможно, шурфовочные работы… без вашего согласия мы не можем… здесь могут быть уникальные находки!
Лазарус молчал. В сумерках было трудно разглядеть выражение его лица, но Щиглецову показалось, что Лазарус мыслями где-то далеко и даже его не слушает.
— Лев Григорьевич! — воззвал он громко.
Лазарус пошевелился и произнес:
— Пойдемте на базу, Владимир Петрович, смеркается.
Немного обескураженный, Щиглецов последовал за ним. Они шли по темной колоннаде из сосен, и толстый ковер хвои скрадывал их шаги. Впереди маячила большая спина Лазаруса. Шагал он быстро, и Щиглецов со своим рюкзаком еле за ним поспевал.
Так неожиданно выскочили к небольшому деревянному строению с заколоченными окнами, похожему не то на сарай, не то на бытовку для хранения инструментов. Это, как понял Щиглецов, и была база. В наступившей темноте Лазарус долго звенел ключами, потом закряхтела дверь, и Лазарус, не заходя внутрь, обошел строение и исчез за углом. Слышно было, как он запустил генератор — тот зафырчал и закашлял на весь остров. Лазарус появился из-за угла, молча зашел в дом, послышался щелчок, и зажегся тусклый свет. Лазарус появился на пороге.
— Заходите, — сказал он без выражения.
Внутри было тесное продолговатое помещение. Под потолком горела нездоровым светом голая лампочка. Посередине стоял стол, покрытый древней клеенкой, рядом несколько стульев. В дальнем углу навалены были лопаты, громоздились массивные ящики с иностранной маркировкой. Тут же, у стен, стояли две койки с наваленными на них одеялами.
Лазарус включил электрочайник.
— Воду они тут из озера берут, — произнес он, не дожидаясь вопроса. — Говорят, вкусная. Сейчас проверим.
— Не похоже, что вы тут в первый раз, — заметил Щиглецов, ставя рюкзак у стены и присаживаясь у стола. — Хозяйствуете уверенно.
— В первый раз, — сказал Лазарус. — Говорю совершенно точно.
В молчании попили чаю, поели взятую из дома нехитрую еду — хлеб, сыр, колбасу. Лазарус вышел ненадолго, сказал, вернувшись:
— Какая луна вышла, посмотрите.
Щиглецов вышел наружу. Над соснами стояла полная луна — белая, костяная.
Он поежился и вернулся в помещение. Лазарус сидел на кровати и снимал туфли.
— Давайте-ка спать, — сказал он.
— И все же — как насчет экспедиции? — спросил Щиглецов.
Лазарус тяжело вздохнул.
— Вы ведь понимаете, что это не от меня зависит. Я обсужу это с руководством. Но не ждите ответа сейчас. Давайте лучше спать.
Он поднялся и выключил свет.
Щиглецов кивнул и лег, но это скорее было данью вежливости. Спать он не мог. Его разрывало от впечатлений, ему нужно было срочно с кем-нибудь обсудить увиденное — но впереди была долгая ночь, и обсуждать увиденное было не с кем. Он неподвижно лежал на спине, мучимый бессильной злостью, неспособный уснуть.
Лазарус лежал на боку и прислушивался. Удостоверившись, что беспокойный археолог, судя по ровному и глубокому дыханию, крепко заснул, он осторожно спустил ноги на пол, взял туфли и осторожно вышел наружу. Здесь он на мгновение зажмурился — так ярко светила луна. Он быстро обулся и рысцой припустил в лес.
В лунном свете хорошо были видны на стволах сосен мерные пятна — точки, оставленные слизью змееметров. Никогда в жизни Лазарус не видел их своими глазами — лишь слышал о них от коллег, побывавших на острове. Все сосны в лесу были дотошно промерены — мерными пятнами были покрыты даже мелкие ветви. В лунном свете казалось, что сосны покрыты недвижными светляками. В отсутствие настоящей работы змееметры обмерили на острове все, что можно было обмерить.
Лазарус быстро шел по сверкающему лунными светляками лесу к Змеиному камню. Однажды он наклонился, чтобы подобрать обломившуюся ветку, и теперь шел, небрежно ударяя ею по толстым стволам. От этого звука старые сосны с удивлением просыпались, шевелились в ветвях сонные птицы. Не доходя до поляны с камнем, он резко свернул влево, где сосновый коридор выходил на берег озера. Здесь он поискал на земле разные палочки и веточки, стараясь, чтобы они были потолще, потом подобрал камень и принялся громко забивать колышки в землю. Звуки размеренных ударов разнеслись по спящему озеру. У Лазаруса получался неровный четырехугольник, словно он размечал чью-то могилку. Временами он останавливался и поглядывал на озеро, словно кого-то ждал. От усилий Лазарус взопрел и тяжело дышал.
Луна на несколько мгновений скрылась за тучей, а когда выглянула вновь, Лазарус увидел, что у его колышков извивается змееметр. Он, видимо, только что выполз из озера — змеевидное тело влажно блестело, свет луны переливался на серебристой чешуе. Существо было словно вылито из лунного металла. Обнаружив колышки, змееметр несколько раз быстро, точными движениями вытянулся между ними и оставил на земле пару капелек светящейся слизи там, куда неверно вбитые колышки должны были быть перенесены. При этом он все время цвикал, поскрипывал, толстое мускулистое тело невидяще сновало у ног Лазаруса, словно тот был деревом или камнем.
Все это время Лазарус собирался с духом. В руках у него была тяжелая ветка, и он примеривался, чтобы удар был точным и сильным. Но у него не получалось ударить. Он смотрел, как у ног его ползает счастливое первобытное существо, которое в кое-то веки занималось тем, зачем создал его Творец. Оно было так поглощено своим занятием, что ничего не замечало вокруг. И Лазарус то заносил палку, то опускал ее — у него просто не поднималась рука нанести убийственный удар.
И вот когда он не то в десятый, не то в пятнадцатый раз занес свое оружие, сзади раздался шорох. Лазарус испуганно обернулся и увидел, что из-за дерева вышел человек. Ветка выпала из руки Лазаруса.
— Добрый вечер, Лев Григорьевич! — раздался знакомый голос археолога. — Что это там у вас — угорь?
Услышав человеческий голос, змееметр сделал молниеносное движение — и только всплеск раздался в озере. Лазарус с тоской поглядел ему вслед.
— Нет, не угорь, — произнес он чужим голосом, осознавая, что навсегда упустил свой шанс. — Это змееметр.
— Змееметр? — с интересом переспросил Щиглецов, подходя поближе. — Это еще что такое?
Лазарус смерил его взглядом, долго молчал, раздумывая, можно ли рассказать все этому постороннему человеку. Но Щиглецов смотрел так искренне, столько веселого неподдельного любопытства было написано на его лице, что Лазарус неожиданно для себя произнес:
— Как вы думаете, что такое этот остров, Владимир Петрович?
Щиглецов удивленно оглянулся.
— Этот? Ну, это ваша научная база. Закрытая.
Лазарус покачал головой.
— Нет, Владимир Петрович. Это секретный заказник метрических существ.
— Метрических существ? — изумленно выговорил Щиглецов.
Его изумление было Лазарусу неприятно, он даже переступил ногами с досады, но делать было нечего — сам речь завел.
— Институт является управляющей организацией заказника, — злясь на себя, продолжил он сварливым тоном. — Все, что вы здесь видите, находится под охраной в соответствии с особым постановлением правительства.
Но тут Щиглецов перебил его.
— Как вы сказали — змееметр? — спросил он. — На угря здорово похож.
Лазарус сделал глубокий вдох.
— Это метрическое существо, — произнес он, понимая, что от этих слов жизнь Щиглецова полностью изменится. — Метр-эталон, если хотите. Сейчас они сохранились только здесь, а раньше водились еще во Франции, где их во времена революции использовали для измерения Парижского меридиана и введения метрической системы. Разумеется, методы измерения остались в тайне: использование живых существ в качестве меры и тогда, и сейчас было бы сочтено антинаучным. Между тем змееметры использовались для измерения еще в глубокой древности, прежде всего друидами при постройке мегалитов. Успешно пользовались ими и дославянские народы, особенно меря. Где нужно было намерить гать или построить здание, призывались змееметры. Разумеется, так их называем мы — тогда они назывались, наверное, иначе. Мы знаем, что в древние времена в этом озере их водилось несметное множество, и были они самых разных размеров — измерения длины и расстояния у меря были другие, да и в России до 1917 года, как вы знаете, метрической системы не было. Поэтому водились здесь и аршины, и вершки, и сажени, и локти. Были даже версты, хоть и немного, — озеро небольшое, поэтому одновременно в нем могло жить всего две-три версты.
— Куда же они все потом делись?
Лазарус помолчал, прежде чем ответить.
— Если ответить коротко, все они были съедены.
— Браконьерство? — живо поинтересовался Щиглецов.
— Нет. Видите ли, вплоть до начала двадцатого века на измерителей-межевщиков не учились — ими становились. И стать межевщиком можно было одним-единственным путем — съесть метрическое существо. Тогда человек обретал дар измерения без выполнения сложных расчетов — он мог на глазок прикинуть точную длину или расстояние. Расчеты же служили скорее для отвлечения внимания. Так же и различные измерительные инструменты — все они сначала поверялись обитателями этого вот озера.
Впервые Лазарус позволил себе улыбку.
— И что, их вот так просто выловили? Они разве не размножались? — спросил потрясенный археолог.
— Мы не знаем. Мы просто не знаем их биологии и так далее, эти вопросы никогда не изучались. Ведь знали о них только представители нашей профессии, а для любого метролога это — священный зверь, объект поклонения. А сейчас даже метрологи не знают, что змееметры еще существуют в природе. Во всех учебниках написано, что они давно вымерли. Мы знаем только, что в один прекрасный день в озере исчез последний аршин. И было это, когда на острове жил Дмитрий Иванович Менделеев.
— Вы хотите сказать, что…
— Да, — торжественно подтвердил Лазарус. — Это зафиксировано в его дневниках. Как вы знаете, Дмитрий Иванович вел подробные дневники. Там он зафиксировал и то, как в течение нескольких недель упорно вылавливал из озера длиннотных существ. Дмитрий Иванович был сторонником введения в России метрической системы — это бы сблизило нас с Европой. Поэтому он практически в одиночку подорвал всю местную популяцию аршинов, вершков и так далее. Практически только ими он здесь и питался, что, в конце концов, наделило его невиданными свойствами. Не напрасно он считается основателем российской метрологии — без досконального изучения дометрических систем он не пришел бы к своим революционным выводам.
— Поразительно! — вымолвил археолог.
— Да. Без этого озера не было бы периодической системы, ничего не было бы. Поэтому это сакральное для каждого метролога место.
“Видно, луна действует, — думал Щиглецов, разглядывая Лазаруса. — Надо же, а казался совершенно нормальным человеком. Замдиректора института! Надо его как-то успокоить… увести отсюда… вон лунища какая, любого с ума сведет”.
— А пойдемте в дом, Лев Григорьевич, — по-свойски проговорил он, подходя к Лазарусу и беря его под локоть. — Утро вечера мудренее… а до утра уже недалеко… соснем часок, а там обратно…
Лазарус бросил на него сардонический взгляд.
“За сумасшедшего посчитал, — подумал он. — Не мудрено, тут никто не поверит”.
Но он позволил Щиглецову увести себя с берега. Темным сосновым коридором — будто и не было наверху огромной странной луны — они прошли к базе, зашли в дом, молча разделись и улеглись по койкам. Лазарус уснул сразу, а Щиглецов так и проворочался до утра, мучимый нелепыми снами, в которых он один посреди безбрежного темного моря голыми руками ловил скользких безглазых рыб.
Утром небо над озером затянули низкие, с пушистым туманным подбрюшьем тучи, зарядил плотный мелкий дождь.
Завтракали Щиглецов и Лазарус долго, в молчании. Оба чувствовали, что вчера произошло некое поворотное событие, хотя какое это событие, мог бы разъяснить только Лазарус. Щиглецов же ощущал одно сплошное беспокойство, потому что спал плохо — и в одной комнате с сумасшедшим.
Едва появились в тучах над озером просветы, оба не сговариваясь поспешили по мокрому берегу к лодке, Щиглецов не спрашивая сел за весла, быстрыми решительными гребками привел лодку к берегу. Лазарус нахохлившись сидел на корме и глядел на озеро. Ему было словно бы все равно, привезут ли его на берег. Но на берегу он встряхнулся и быстро зашагал по направлению к машине.
Шоссе было пусто. Рваные темные тучи спешили куда-то над шоссе.
— Насчет экспедиции с руководством не забудете поговорить? — будничным тоном осведомился Щиглецов.
Лазарус молчал, глядел на дорогу. Щиглецов ждал, искоса посматривая на него.
— У вас будет возможность обследовать святилище, — наконец произнес он странным тоном, словно высказывая недвусмысленную угрозу.
— Очень надеюсь на это. Когда? — решился спросить Щиглецов.
Полоса разбитой дороги кончилась, и Лазарус немного расслабился, сел посвободнее. Машина плавно набрала скорость.
— Видите ли, Владимир Петрович, — сказал Лазарус, не отрывая глаз от дороги, — никто не знает, что я здесь. — Он быстро глянул на Щиглецова, чтобы увидеть его реакцию. — Я в институте сказал, что у меня срочные дела, и мне надо отлучиться на пару дней.
— Значит, никто не знает, что я был на острове? — после продолжительной паузы спросил Щиглецов.
— Никто, кроме меня.
— Не понимаю. Вам-то это зачем?
— Понимаете, я метролог по образованию. Но помимо этого, я занимаюсь еще историей метрологии, поэтому многое знаю. Знаю, например, о существовании секретного заказника, о том, что змееметры не вымерли. Вот и решил — разговор с вами меня к этому подтолкнул — стать настоящим метрологом, посвященным. Ведь эти все книжки-формулки, это все тьфу, длинный окольный путь. Я захотел стать настоящим метрологом, получить дар. Но не вышло у меня. Не поднялась рука его убить, да и съесть бы его я не смог. А тут и вы помешали. Они умные и больше ко мне не выползут.
Говорил он спокойно, но Щиглецову опять стало неуютно — находиться в одной машине с безумцем было страшновато. Однако внешне он постарался не выказывать своих чувств. “Надо вести себя естественно”, — сказал он себе.
— Мне не спалось, — веселым извиняющимся голосом объяснил он. — Смотрю — вас нет. Пошел искать — а вы, оказывается, рыбку ловите при луне.
— Рыбку, — повторил Лазарус и усмехнулся. — Нет, Владимир Петрович, не рыбку.
— Ну, значит, не рыбку, — успокаивающе произнес Щиглецов. — Вы только не беспокойтесь.
“Зачем я это сказал?” — ужаснулся он внутренне, но Лазарус бесстрастно ответил:
— А я и не беспокоюсь.
Остальную часть дороги проехали в молчании, и только в преддверии города Лазарус спросил:
— Вас куда подвезти?
— А у метро выкиньте, — отозвался Щиглецов беззаботным тоном, и это прозвучало так фальшиво, что он опять испугался. “Надо официальнее, тогда не почувствует”, — указал он себе.
Лазарус кивнул — и вскоре уже подруливал к входу в метро. Здесь, как всегда, было полно машин, бестолково понатыканы были всюду частные такси, и найти местечко было трудновато. Лазарус справился с этим мастерски — он пристроил машину в узкий зазор между двумя стоящими маршрутками.
— Ну, спасибо, — с широкой улыбкой произнес Щиглецов, суя ему руку. — Завтра к вечеру позвоню насчет экспедиции, вы уж там разузнайте.
Лазарус смотрел на него без выражения, даже не кивнув. Щиглецов вгляделся в его лицо, перестал улыбаться и полез вон из машины.
— Владимир Петрович! — сказал ему в спину Лазарус.
— А? — обернулся Щиглецов.
— Поступайте к нам на работу.
— Что? К вам? — не понял Щиглецов.
— К нам. У нас ведь не только метрологи работают. Кого у нас только нет — есть даже лингвисты. И ограничений у вас никаких не будет на обследование святилища. Мы давно хотим его обследовать, только специалистов нет.
Щиглецов, наклонившись, смотрел на него. В машину он не садился.
— Я серьезно, — сказал Лазарус.
— Да зачем? — спросил Щиглецов, пожимая плечами.
— Таков порядок. Вам сейчас обязательство о неразглашении подписать мало — вы должны стать нашим штатным сотрудником.
Он видел страх в глазах Щиглецова, видел, что тот только лишний раз уверился в своих подозрениях.
— Владимир Петрович, — еще сказал Лазарус, — все это очень серьезно. Понимаете?
— Я-то тут при чем? — вскричал вдруг Щиглецов. — Я был с вами!
— Да, это моя ошибка. Мне следовало быть внимательнее. Но вы видели. Понимаете?
Щиглецов наставил на него палец и закричал на всю улицу, словно его прорвало:
— Вы сумасшедший!.. сумасшедший человек, вам надо лечиться!
И с силой захлопнул дверцу.
Лазарус смотрел, как он, подпрыгивая и оглядываясь, спешит к входу в метро. Лазаруса мучила жалость, но он знал, что поддаваться ей нельзя. Согласно завещанию Менделеева, никто, кроме метрологов, не должен знать о тайне Мерного острова.
Валерий Вотрин родился в 1974 году. Прозаик, переводчик. Окончил магистратуру и докторантуру Брюссельского университета по специальности “Экология”. Автор двух сборников прозы, финалист Премии Андрея Белого. Жил в Бельгии, последние годы — в Москве.