Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 2, 2012
Санджар Янышев
ИЗ «НОВОЙ КНИГИ ОБРАЩЕНИЙ»
РОМАН
Вместе они прожили 50 лет.
После его смерти прошло 28.
Она видела все хуже.
Затем начала слепнуть.
Дети, внуки, правнуки собрали деньги на операцию.
Через месяц после того, как зрение
было частично восстановлено,
во время сна ей на голову упал
портрет мужа.
Она ослепла окончательно и через год умерла.
(Где это было: персонаж, убитый тоской о нем?..)
ДЖОРДЖО И ФОСКА
Уже почти полтора века
(а может, полтора года — какая разница?)
нет ни того прекрасного офицера,
ни той сказочно уродливой женщины.
Нет прелых листьев под ногами лошади,
разреженного тумана возле развалин старой крепости.
Но вот начинает по-теплому моросить,
и хочется кадр за кадром
(как — помнишь? — осенью 90-го),
эпизод за эпизодом
проживать эту историю.
И все потому, что однажды,
изменив состав атмосферы,
расположение предметов, иерархию смыслов,
уничтожив, как файл, прошлое,
их неумолимо и без остатка поглотило то,
что пасует зачастую перед своим именем,
ибо, как ты догадалась однажды —
какое единственное слово
невозможно в игре под названием
шарада?
БАРРИ ЛИНДОН
Безусловно, это поучительнейшая
из всех загадок, из всех историй
о человеке:
она не загадывает нам: «любил — не любил»,
но вопрошает: «хотел — не хотел».
Была ли хоть в одном его поступке Воля;
и если была, то чья.
Он мечтал возвыситься,
ему не нужно было для этого уничижаться.
Он не мечтал попусту,
ибо знал: все, чему должно, скоро случится.
И все-таки:
мужество или корысть?..
благородство или смирение?..
…Возможно, самое интересное началось потом,
когда уже ничего не происходило в судьбе —
только в обожженном сознании.
РИМ ГАБУНИЯ. ДУША ЛЕТУЧЕЙ МЫШИ
Я убил.
Она спала под фанерой, за окном,
рядом с сохнущим бельем.
Мне кажется, их было много,
теплых мохнатых комочков,
перемогающих день в мокричном убежище.
А я отогнул фанерный лист
и извлек на свет слепое крошечное существо.
Я не хотел его убивать, это вышло случайно.
Мы часто в детстве ломаем машинки и куклы —
с единственной целью: понять их устройство.
Мне было четыре года.
Наверное, еще раньше я убил
несчетное количество жуков, муравьев, мотыльков —
не говоря уже о мухах;
и совершенно точно — одну ужалившую меня в глаз пчелу…
Когда я оттянул прижатое к телу,
похожее на веер, крыло летучей мыши,
нечто близкое к восторгу,
трепету перед невиданной красотой мира,
его ужасом и хрупкой соразмерностью
ослепило меня —
не помню, как это произошло,
я проткнул одну из нежных перепонок,
и то, что в борьбе мужчины и женщины
дает начало новой жизни,
принесло божественному рукокрылому созданию
скорую гибель.
Оно даже не пискнуло и, возможно, жило еще целую вечность.
Вы скажете: ты не ведал… — да, я не ведал.
Вы скажете: все дети… — да, отвечу, все дети.
Но я помню ее глаза, которые пытался разжать —
и помню чувство сопротивления материи,
которым не всегда измеряется
рождаемое нами зло.
Полжизни помню, дурацкой и ничтожной
своей жизни.
Возьмите вторую ее половину!
Вот мое покаянное письмо.
Я ведь буду теперь прощен?
Не молчите — ведь буду?!.
ЗРИТЕЛЬ
Вот два человеческих типа, два устройства, чтоб не сказать — два вида.
Представители первого — садятся у экрана с готовностью посмотреть фильм, который никогда не видели.
Ведь что это такое — протекающее во времени неотвратимое зрелище, когда заранее не знаешь ни жанра, ни сюжета? — модель самой жизни, ее прообраз.
Которую прожить необходимо всю, от начала до конца.
То есть ужас, абсурд, чудовищная повинность.
Эти люди — Истинные Герои.
Представители второй категории могут съесть лишь знакомое (или досконально описанное в меню) блюдо.
Они воспринимают мир наоборот — от конца к началу, от ног к голове, от мозга — к глазам.
Это для них напечатана программка: на черной бумаге белыми буквами.
Он шел сквозь плацкартный вагон, к свету, означающему всего лишь очередной тамбур с туалетом.
Еще два перехода, а дальше — законная нижняя полка, утро, метро, заспанная жена, сырники со сметаной, осень, радость каторжного труда, неведомое, но учтенное некой программой, будущее.
Он поднырнул под чудовищного размера ступней, одетой в носок, зафутболил в темноте чей-то шлепанец, и почти уже миновал этот (пятый по счету) вагон…
В предпоследнем отсеке на верхней боковушке спала, приоткрыв рот, она.
Лет пятнадцать, не больше, заколка в светлых волосах, майка или топик из плотной ткани, остальное скрыто простыней.
Он остановился, не ища для этого предлога: ни одной бодрой души — во всем кочующем бараке.
Лишь пару секунд он всматривался в ее лицо, потом неожиданно для себя самого задержал дыхание и легонько прикоснулся губами к ее рту — поцелуй сорванный или поцелуй запечатленный? — кража или дар?
Несколько бесшумных шагов — и он в тамбуре; кажется, так никем и не замеченный.
Хотел ли он быть пойманным, или дерзостный азарт явился очередным самообманом, и он действовал наверняка?
Кажется, она повернулась на левый бок.
Возможно, происшедшее дало ход новой перипетии разыгрываемого на ее глазах сновидения.
Кто измеряет ценность тех или иных желаний и поступков (за которые мы, наверное, платим, но чаще и скорее всего расплата поглощается встречной волной)?
Захочет ли он забыть об этом происшествии, начнет ли пестовать его в своем сознании как Главное Оправдание памяти?
Спустя три часа он сошел с поезда, снял в банкомате все остававшиеся на счету деньги и пересел на аэроэкспресс. Еще через час он пройдет регистрацию на рейс до Якутска и поднимется в воздух. Возможно, он снова изменит маршрут — теперь этого не знает никто, даже я.
Санджар Янышев родился в 1972 году в Ташкенте. Поэт, эссеист,
соредактор альманаха «Малый шелковый путь». Автор нескольких книг стихов,
лауреат поощрительной премии «Триумф». С 1995 года живет в Москве.