Перевод с немецкого и предисловие Вальдемара Вебера
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 1, 2012
Иван Голль
РЕБРО К РЕБРУ
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Иван Голль (наст. имя Исаак Ланг, 1891–1950), поэт, прозаик, драматург, родился во франкоязычной семье в Эльзас-Лотарингии, входившей тогда в состав Германии. Он учился в немецкой гимназии и немецком университете и всю жизнь писал на двух языках. Своими первыми стихотворениями на немецком он сразу выдвинулся в число ведущих экспрессионистов. Знаменитая антология Курта Пинтуса “Сумерки человечества” (1919), главный литературный памятник экспрессионизма, включала семь стихотворений Голля.
Во время Первой мировой войны, живя в Швейцарии, Голль сближается с дадаистами и испытывает их влияние, что в конечном итоге приводит его к сюрреализму, одним из зачинателей которого он становится.
В 1924 году Голль переезжает из Берлина в Париж, где вместе с Полем Элюаром издает журнал “Сюрреализм”, конкурировавший с одноименным журналом Андре Бретона.
Рождаются двуязычные книги-диалоги, собеседником и соавтором в которых выступает его жена, поэтесса Клер Голль: “Стихи о любви” (1925 и 1930), “Стихи ревности” (1926), “Стихи о жизни и смерти” (1927), “Седьмая роза” (1928), “Малайские песни о любви” (1932–1934), а также изданные посмертно “Десять тысяч рассветов” (1954), “Любовный дуэт” (1959), “Антироза” (1967). Многое из того, что рождается на немецком, переводится на французский, а созданное изначально на французском — на немецкий. Но это не переводы в классическом смысле слова. И даже не авторские переводы. Это немецкие и французские варианты одних и тех же стихотворений, растущие от одного корня.
Голль вырабатывает свой стиль “сдержанного сюрреализма”, обогащая его влияниями восточной поэзии, новой и древней. От книги к книге он бесконечно варьирует тему любви, и создается впечатление, что источник, питающий эти стихотворения, неистощим. Каждое воспринимается как частица космически огромного чувственного мира художника.
В 1939 году И. Голль и его жена были вынуждены эмигрировать в США, откуда возвратились лишь в 1947 году.
Две последние немецкие книги поэта “Сон-трава” (1948–1950) и “Найла” (1947–1950), создать французские варианты которых Голль не успел, — вершина стиля, который наметился в 20-х годах, в сюрреалистический период его творчества. Смертельно больной лейкемией поэт, которому через считанные месяцы предстояло навсегда шагнуть за черту земной жизни, бросает вызов предельным возможностям языка, пытается заглянуть в непознаваемое, сказать несказанное.
* * *
На моих щеках
Татуировка твоей улыбки
Мой рот
Вылеплен твоими поцелуями
Кислота твоих слез
Оставила следы на моих ладонях
От твоих немеркнущих писем
Разбухают мои карманы
Неуязвим
Для любого взора
И все же ты в страхе
Что женщины будут смотреть на меня?
Мы должны еще жить,
Так как наши тела
Тянутся к небу.
У нас, как у черного кипариса,
Долг — вырастать все выше,
Чтобы приблизиться
К Богу!
Невозможно, дитя мое, устраниться,
Как бы мы не устали!
Ты, носящая под своей грудью гиацинты,
Ты, которую розы
Узнают по глазам с неисцелимой грустью,
Ты, парящей походке которой
Завидуют лани,
Выдержи
Еще немножко счастья!
Первая роза из камня
Вторая цвета бордо
Третья из перьев жаворонков
Четвертая с оттенком окалины
Пятая сотканная из печали
Шестая бледная как олово
Но седьмая
Самая нежная
Набожная
Ночная
Сестринская
Лишь после смерти твоей
Расцветет она на могиле
Они жили плоть к плоти
Ребро к ребру
Глаз в глаз
Вместе ели
Мясо одного быка
Плоды с одного дерева
Глядели на море
Всходили на горы
Спускались с них
Сетовали на жизнь летом
Сетовали на жизнь зимой
Сетовали на жизнь осенью
Весной он умер
Лишь тогда она поняла
Что никогда его не любила
Ты была пряной гвоздикой
Летней бузиной
Маленькой бабочкой
Нервной антилопой
Веселой быстрой форелью
Последним вечерним облаком
Не спеша исчезавшим из мира…
В другие дни ты была просто женщиной
Часто в ночи
Мое умершее сердце,
Скрипит, как старинный шкаф,
Которому снится его вишневая юность.
Тогда я раскидываю свои бурые ветви,
Растопыриваю бледные ладони листьев
И покачиваюсь под мелодию птичьей песни.
Осеняю твой луг,
Ласкаю тебя голубою тенью
И шлю тебе в вишнях
Всю свою кровь.
Плененное древо стоит среди поля
И видит сон о тебе
Оно цепляется за свои ржавые корни
Хватается за хвосты стальных птиц
Сбрасывает с себя листву точно лишний груз
Преображается в зимнего нищего
И видит сны о тебе
* * *
О ты из корней ночи
Явившаяся подруга
В легко наклоненном зонтике
Твоего лица я читаю о сущности бытия
О грации насекомых
И все же как нас пугаются злые духи
Когда мы вдруг обернувшись глядим в темноту
В тебе заканчиваются
Бесконечные берега ночного моря
В тебе начало новорожденных сиреней
Мир — настоящее лишь потому
Что мы его сочиняем
Солнце себя бы спалило
Луна была бы ранимей мимозы
Если бы ты любимая
Ее не любила вместе со мной
Наша ночь коротка
Короче чем думает светлячок
Короче сна древней горы
Вынашивающей яйцо грома
У нас тысяча лиц
И голоса ловцов истины
И мы будем таращить глаза друг на друга
Покуда нас сумрак не съест
ОДЫ КЛЕР
* * *
Приложи к моему свое ухо — раковину из серебра
Ни слова не говори: я слышу о чем ты молчишь
И что ты сама никогда не умела предвидеть —
Дальний рокот прилива страсти
Мне слышен в тебе океан одержимый
Глас темноротого Бога
Грозящего и винящего из глубин нутра твоего
Когда на пире твоем плачет красная скрипка
Мне кажется это я по струнам вожу смычком
Но тело твое взлетает и кружит само
И не я маэстро, не я
* * *
Твоя левая рука — зонтик цветка
Правая — цветок вырезанный из кости
Обе благославляют меня, обе кормят
Кровью птиц, мясом богов
Твои руки в движении,
Смеются, печалятся,
Взлетают и падают точно чаши весов
И пока успеваю перевести свой взгляд
От одной к другой
Превращаюсь в старца
* * *
Подслушивая твой сон
Слышу как у тебя на ребрах
Играет слепая пианистка
Слышу как черные воды ночи
Бьются о нежные стены твоей плоти
Как звери страха бредут сквозь твои камыши
Как мосты взрываются над рекой твоей крови
Подслушиваю твой сон
Считаю пульс моих дней
Перевод с немецкого Вальдемара ВЕБЕРА