Гастрономические заметки
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 2, 2010
Рубрика: «Картина мира»
Леонид Стариковский
ПРАЖСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ГУРМАНА
ГУРМАН, м. [фр. gourmand] — любитель и ценитель изысканных блюд.
Из словаря иностранных слов
Терпеть не могу людей, которые несерьезно относятся к вопросам принятия пищи. Это пустые люди.
Оскар Уайльд
Можно воображать, что знаешь Прагу, — и ничего в ней не знать. Можно обежать все ее музеи, все ее уголки, — и не услышать, не увидеть Праги. Десятки альбомов учат по-нимать ее архитектуру; они вводят вас в контрапункт ее старых черепичных крыш, похожих, если глядеть сверху, с вышки Староместской ратуши, на волнообразные следы морских прибоев в нагроможденных холмах прибрежного песка; останавливают вас на тесном городском ансамбле, где явственно, словно в палеонтологическом разрезе, на-слоились друг на друга столетия; они разворачивают перед вами скульптурные фигуры поздней готики и барокко, ук-рашающие город, — во всей напряженной стремительности их движений, резких поворотах плеч, вихрем развеваю-щихся складках плащей и бегущих за вами следом странных необычайно выразительных улыбках. И все же вы пройдете предварительную школу грамоты в познанье Праги — только буквы алфавита, а как их складывать, как прочесть по ним слово, полное смысла, может научить лишь встреча с Прагой один на один, с глазу на глаз, — при долгом, многодневном странствовании по камням этого единственного в мире города.
Мариэтта Шагинян «Чехословацкие письма»
Как часто говорит мой папа, каждый по-своему сходит с ума. Это совсем не означает, что мир свихнулся, а лишь в несколько экспрессивной форме утверждает, что все люди разные и ко всему в жизни относятся тоже по-разному. И разница, бывает, достигает космических масштабов. Как говорил ироничный герой Никиты Михалкова Паратов из «Жестокого романса», «кому-то нравится арбуз, а кому-то и свиной хрящик»… Так вот, я — страшный любитель вкусно поесть, не просто есть, чтобы быть сытым, а вкушать настоящую вкуснятину, только при воспоминании о которой уже текут слюнки.
Любителя и ценителя изысканных блюд на французском, самом кулинарном языке мира, называют гурманом, но я не рискнул бы отнести себя к столь благородному сословию: мне довелось большую часть жизни прожить в провинциальных далях Советского Союза, где об изысканности еды имелось весьма смутное представление: сорта мяса делились только на свинину, говядину и редкую баранину, а из огромного набора таинственных пряностей и приправ для вкушаемой пищи знали только соль и черный молотый перец.
Нет, конечно, были в Советском Союзе национальные окраины — грузинская и прочие кавказские кухни, среднеазиатские развалы зелени и созревших на грядках овощей (у моей же тещи, например, в благодатной Сибири, помидоры никогда не вызревали, а помещенные в темень под кровать прямо от твердо-зеленого цвета переходили сразу к неприятно черному, что и дало повод называть сибирские просторы краем вечно зеленых помидоров), были какие-то молдавские и украинские острые чесночные блюда с почти экзотическими в Сибири и Казахстане «синенькими», была где-то прибалтийская кухня с копченым угрем, которого я так ни разу в жизни и не попробовал, были огромные чаши икры — и черной, и красной, балыки, семга, карбонаты, но… «мимо носа носят чачу, мимо рота алычу», — пел опальный поэт, и это не было просто поэтической метафорой.
Единственный город в той прошлой моей жизни, в котором воздух всегда источал запахи вкусной еды, был Ташкент, которому навечно присвоили знаменитый титул — «город хлебный». Да, там на каждом углу, на дымке над раскаленными углями шкворчали и истекали жирком палочки шашлыков и люля-кебаб, а в огромных казанах томился плов, от запаха, вернее, аромата которого сбивалось дыхание и учащался пульс. Кому-то доставалось от этих щедрот, но большинство в стране самого крупного социального эксперимента вкушало нечто неопределенное, именуемое «сбалансированным питанием», от которого если нельзя было умереть, то и жить не очень хотелось.
И вот произошли невероятные перемены, рухнули границы, распалась огромная, как растянутая гармонь, империя, бившая на картах мира прямо в глаза своим невероятно ядовитым красным цветом, рассыпалась в один день, словно соломенный домик горемычного поросенка, превратившись на новой карте в цветное лоскутное одеяло, и миллионы людей получили возможность без всякого одобрения партийных органов выезжать (слово-то какое!) за границу и не только повидать архитектурные памятники, музеи, картинные галереи и торговые ряды всех частей света, но и отпробовать от огромного изобилия и невероятного разнообразия кулинарных щедрот, выбирая себе по вкусу, который только сейчас, может быть, и стал появляться, пробиваясь робким зеленым ростком, будто бы на вновь орошенной, недавно еще выжженной пустынной земле.
Поехал и я, и всюду, где мне удалось побывать, старался отведать местной кухни, понять и вкусить то, о чем раньше приходилось, читая в книгах, только догадываться. Конечно, «рожденный ползать» летать уже вряд ли научится. Вот и мне как-то не удалось полюбить неведомые прежде морские «фрукты» — писклявые под уксусом устрицы и замысловато закрученные улитки, которые надо имело извлекать с помощью специальных штопоров или раскалывать щипцами, похожими на инструментарий средневекового палача, я так и не смог оценить прелестей неизвестных по курсу школьной зоологии букашек и таракашек, приправленных острыми соусами или хрустящими в кляре, не стал фанатом кровоточащих бифштексов и лягушачьих лапок, но все-таки я многое узнал и полюбил из разных национальных кухонь, а главное, так и остался поклонником вкусной еды.
И теперь, выбираясь в очередное путешествие, несмотря на всю критику родственников, которых изо всех сил пытаюсь оставить дома, дабы стать хоть на какое-то время свободным, стараюсь наравне с прикосновением к прекрасному — миру истории, памятников и культурных шедевров — не забывать и о бренном своем увлечении кулинарным искусством, изыскивая любую возможность открыть для себя еще один интересный ресторанчик, выходя из которого с приятной тяжестью в животе и благостью в голове, можно сказать себе, что жизнь хороша еще и тем, что в ней можно вкусно поесть.
Есть такие места и такие города, в которых хочется бывать много раз, которыми нельзя насытиться и которые никогда не смогут надоесть. Прага, как и Париж, и вечный Рим, на мой взгляд, стоит одна из первых в списке самых замечательных городов на свете. Я люблю приезжать в Прагу, полюбили это и тысячи россиян, среди которых не только огромная армия фанатов чешского пива, любителей средневековой архитектуры, сохранившейся в таком изобилии только в этом древнем городе, коллекционеров чешского хрусталя и искателей дешевого шопинга. Многие, как и я, любят совмещать возвышенное с не менее приятным и полезным (с определенной долей умеренности) и отвести душу в самых разных ресторанах и ресторанчиках, кабачках, пивных и просто закусочных, где путника всегда ждет сытная и вкусная еда, сотнями лет ублажавшая желудок и душу всех сословий чешского народа.
Находясь в самом центре Европы, чешская кухня, как и вся культура этого народа, прошла определенные этапы становления, вбирая в себя все самое лучшее, что приняла и переняла широкая славянская душа от окружающих Чехию стран. Почти все, что составляет национальную кухню Чехии, всегда производилось и выращивалось самими чехами — это простые продукты, а кухня в большей степени крестьянская, без особых изысков и кулинарных излишеств, но этим она и нравится мне гораздо больше изощренной французской, жирной и сырокопченой немецкой и слишком уж мучной итальянской. Но… вспомним про арбуз и свиной хрящик и прекратим сравнения — пусть каждый решает для себя сам. Я же, выбравшись в очередной раз в любимую Прагу один, решил, что в этот раз я совершу рейд, набег на самые разные пражские рестораны, чтобы собрать из них, если удастся, свою, пусть даже небольшую коллекцию, которую мог бы пополнять в следующие свои приезды.
Я отнесся к своему плану со всей серьезностью, которой меня обучила жизнь: надолго засел за компьютер и вскоре, увязнув во Всемирной паутине, впал в невероятное отчаяние — оказалось, что только в официальном реестре Праги числятся три тысячи шестьсот сорок ресторанов! Если в самом центре Праги выбрать любой квадрат со стороной в пятьсот метров, то внутри его окажется как минимум несколько сотен самых разных ресторанов и ресторанчиков. Это выглядело совсем как лагуна в Венеции, вот только в ней всего 117 островов, а в моем море их были многие сотни. Трудно себе представить такое количество самых разных заведений. Если каждый день посещать новый ресторан и делать это настойчиво — без выходных и отпусков, — то для этого потребуется ровно десять лет!
Такой роскоши я себе позволить не мог. Я пробовал выбирать, сортировать, откладывать и перекладывать из списка в список, но чем больше я это делал, тем в большее уныние впадал, понимая все отчетливее и неотвратимее, что объять необъятное не смогу! И тогда, отчаявшись, я решил бросить все попытки внести в свой маршрут систему и отказался вообще от какого-либо плана — буду запросто бродить по Праге, как бродил по Венеции или Парижу, фланировать, как говаривали когда-то в беспечную старину, без цели и определенного направления, наслаждаясь полюбившимися уже местами и совершенно мне пока незнакомыми — это уж как получится, а ресторан для утоления голода буду выбирать наугад, исходя только из названия, внешнего вида и собственного на этот момент настроения.
Если трудно придумать, с чего начать путешествие по Праге, нужно приехать на Вацлавскую площадь — Вацлавак, как несколько фамильярно называют это место сами пражане, а отсюда катиться вниз по широкому бульвару, не особо задумываясь, куда приведут ноги. А ноги уж точно не пройдут мимо сказочного оазиса в самом центре города — «Францисканской заграды» — благоухающего розами небольшого сквера у стен великолепного костела «Девы Марии Снежной». В каждый мой приезд в Прагу я, набегавшись по улицам с группой таких же обалдевших от впечатлений туристов, на последних силах отбивался от «стаи», чтобы успокоиться и отдохнуть в пропахшей веками светлой прозрачности готического пространства этого древнего собора, обволакивающего меня покоем и умиротворением. Нигде, пожалуй, я не испытывал такого прочного, незыблемого покоя, как под сводами «Девы Марии Снежной».
Но сегодня только начало моего путешествия — плавания, а вернее сказать, дрейфа в пражских лабиринтах, поэтому лишь взгляд на высокие стены и ажурные огромные окна, и дальше — через узкий выход на крошечную площадь с памятником одному из чешских «будителей», профессору Юнгману, и дальше на шумный простор Народни Тршиды (Национальный проспект), бурлящей беспечным людом, в основном, такой же туристской братией, как и я. Пересекаю проспект и смело втягиваюсь в хитросплетение самого тесного кривоулочного района Праги, что по моим представлениям вполне может сойти за пражский «Бермудский треугольник».
Что до запахов, я нахожу в Праге самый удивительный их букет. В нем — ломкий тонкий оттенок соломы и льна, сбрызнутых мятой, и пыльный привкус на меди у антиквара. Запах кожи в букинистическом магазине и померанец с лавандой в постельном белье. Имбирь и кофейные отголоски, полынный плен абсента, сладострастный мотив плесени и белка, когда подают блюдо с сыром, — и строчка лимона во вкусе глинтвейна с гвоздикой.
Глеб Шульпяков «Выход в город»
Нет, сведений о без вести пропавших туристах в этом районе я не имею, но твердо могу сказать, что пытаться в нем ориентироваться — дело совершенно бессмысленное и напрасное. Но беспокоиться, что потеряешься и сгинешь в лабиринтах без сил, не стоит, это никому не угрожает, да и практически невозможно — надо просто знать, что сам этот огромный «треугольник» вписан в большой квадрат, сторонами которого являются многолюдная Народни Тршида, еще более плотно забитая людьми Карлова улица, что вытекает прямо с Карлова моста, плавно текущая невозмутимая Влтава и средоточие всей мистической энергетики, средневековый космодром, с которого вот-вот готов стартовать двубашенный корабль «Девы Марии перед Тыном», практически еле прикрытый пуп Земли, перечеркнутый знаменитым пражским меридианом: Староместская площадь с ввинчивающимся в небо Яном Гусом — главным чехом всех времен. Поэтому смело пускайтесь в переулки и улочки, сворачивайте в любую сторону, заходите в любые проходные дворы-пассажи и не бойтесь ничего: через каждые пятнадцать-двадцать метров вашего пути перед вами возникнут гостеприимно распахнутые двери ресторанов и пивных — здесь вам не грозит ни голод, ни жажда!
И смею заявить, сколько бы вы ни старались, ноги сами приведут вас в самое сердце этих пражских «Бермудов» — на Вифлеемскую площадь (Betlemské náměstí), и вы устанете ворочать головой, выбирая между «Двумя кошками» (U dvou koček), «У Вифлеемской часовни», «У Плебана», «В Затиши» и еще десятком ресторанов, окна которых выходят на эту площадь.
А ведь мне еще неделю заниматься этой «ресторанной рулеткой», надо быть гораздо решительнее, иначе можно уподобиться пресловутому Буриданову ослу и так и умереть от голода. Я смело шагнул на мостовую, пересек ее корявую булыжную плоскость и вошел под сень «классического пльзеньского пивного ресторана» со скромным и загадочным названием «У зеленого дерева», названного, наверное, в память о последнем древе, усохшем среди этих каменных джунглей-закоулков.
Одного решительного шага на этом трудном тернистом пути будет, конечно, мало, так как выбирать придется теперь постоянно, ежеминутно, а то и чаще. Ресторан «У зеленого дерева» занимает первый этаж и подвалы большого дома с аркой. Оказывается, с одной стороны в нем пивная (пивница), а с другой стороны ресторанные подвалы с выгороженными уютными закутками, ласково называемыми «салончиками». Через арку можно попасть на открытую террасу, где почти 70 мест для любителей свежего пива и свежего воздуха. Я же, изрядно проголодавшись, стремлюсь по собственному компасу — по запахам, доносящимся из кухни. И… оказываюсь в гордом одиночестве среди десятков отлакированных сотнями терпеливых задниц лавок и грубо-прочно сколоченных столов.
Официант, с солидными усами и сонным выражением лица, не сразу фокусирует на мне свой взгляд — он уверен, что мне в этом теплом длиннющем подвале с арками, на которых заботливо оголены подлинные вековые камни, будет скучно, и я развернусь и уйду наверх, но я по-прежнему тверд в намерениях: выбрав самую середину зала, в котором при хорошем раскладе могут разместиться не меньше ста человек, усаживаюсь за стол и тут же посылаю молчаливый привет задремавшему хозяину этих готических сводов. Он вынужден реагировать: встать и принести мне карту «идельного листка» в твердом переплете, аналог того, что по-французски, называется кошачьим словом «меню-ю-ю». Вторым заходом, не дожидаясь моего выбора, он приносит мне пенную кружку классического «пльзеньского» — самого горького, как я понимаю, чешского пива, которое, по моему дилетантскому вкусу, пить можно только с горячим и сочным мясом, чтобы одновременно снижать его температуру и успевать сгладить пивную горечь.
Еще не поздно — мое гастрономическое путешествие только начинается — и я должен сделать тяжкое признание, которое мало кто поймет и уж тем более одобрит, но я не большой любитель пива. И это я смею с горечью, неким стыдом и даже чувством неявной вины заявить в самом сердце пивной столицы мира — в благословенной Праге! Но что теперь делать, если не дал мне бог этого вкуса и этого пристрастия — я слишком люблю, нет, даже обожаю, сладкое! Вот потому из всех 135 сортов чешского пива я признаю только изысканные сорта «темного» пива, в которые, как в «Крушовицу», например, говорят, добавляют карамельный солод. Но сидеть в чешском ресторане без кружки пива — это все равно что сесть посреди людной площади без штанов — люди не поймут, а то еще и побьют. Выбора нет, а «Крушовицу» в «Зеленом дереве» не подадут, так что я смело пригубливаю из большой кружки «Пилзнер Урквелл» и отставляю ее до горячего мяса.
В Чехии не принято расплачиваться сразу, здесь никто не боится, что вы уйдете не заплатив. Вам приносят пиво и листок бумажки, чаще всего с фирменным знаком того пива, что продается в этой пивной. Как только вы допиваете до дна, перед вами ставят снова полную и отмечают ее палочкой-черточкой на бумажке. Если не хотите получить добавки, не допивайте до дна. В конце вечера палочки на листке подсчитают, тогда и заплатите.
Да, еще один нюанс (из тысячи): в Чехии в каждом ресторане или пивной (а это либо «пивница» либо «госпóда», отличие между которыми очень невелико, но существенно для знатоков) продают пиво только одного пивовара. Это значит, что там, где подают «Крушовицу», вы не найдете «Старопрамен» или «Гамбринус» и так далее. И хотя в Чехии есть антимонопольный закон и формально никто не может запретить продавать одновременно пиво разных сортов, пивоваренные компании принимают свои ухищренные способы, чтобы заведение продавало пиво только их производства. Они поставляют всенеобходимое для хранения и розлива пива оборудование: компрессоры, холодильники, специальные мойки, вплоть до бесплатных фирменных стаканов, кружек, салфеток, учтенок (тех самых бумажек, на которых ставятся галочки-палочки) и даже скатертей. Чтобы окончательно завоевать сердце владельца заведения и привязать к себе невидимыми, но прочными канатами, пивовары дают еще и немалые деньги якобы на развитие: в зависимости от количества продаваемого пива суммы могут достигать нескольких сотен тысяч. И условие при этом только одно: если захочешь торговать еще каким-то видом пива, то деньги придется вернуть. Деньги же, как известно, очень легко тратятся, особенно халявные, возвращать придется уже кровные, а где ж их взять? Вот и получается такая немудреная добровольно-принудительная монополия. Так что если вам вдруг после «Козла» захотелось побаловаться «Будваром» или «Браником», то придется через «не хочу» отрывать задницу от насиженной скамьи и идти в другую пивную.
Не расстраивайтесь, это недалеко — скорее всего, уже через пятьдесят метров вы найдете заведение с другим сортом пива, но чехи так не делают. Они верны своему любимому сорту пива, как настоящий болельщик своей хоккейной или футбольной команде — всю жизнь после работы настоящий чех идет «на пиво» и пьет только один сорт и только в своем любимом, ставшим уже родным, кабаке. Для самых верных, постоянных клиентов есть и постоянные места за большим столом, за который лишь бы кому сесть не позволят. Ну, это так — лирическое отступление, а теперь можно и продолжить.
Но пиву, а тем более мировой славы «Пльзеньскому», от моего к нему отношения не холодно и не жарко. Оно само, как солнце, обогревает и притягивает к себе миллионы жаждущих любителей этого древнего и, теперь уже можно без сомнения сказать, благородного и самого известного на Земле напитка, чья история уходит в далекие тысячелетия, как бы ни пытались бенедиктинские или францисканские монахи присвоить себе авторство на его производство.
Так, а пока проведем рекогносцировку, что у нас тут карта, то бишь меню, показывает?
А меню показывает полный спектр старочешского хлебосольства: ясное дело, закуски — колбаски, холодец домашний (тлаченка), сардельки с пивным соусом, сыры маринованные, с плесенью и жгучим перцем-феферони, доска (вместо большой тарелки) с нарезками мяса и ветчиной по-пражски (кстати, запомните, что непроизносимое чешское слово prkno по-русски всего лишь «доска»), картофельный суп в буханке хлеба, искусно выпеченной под фигурную кастрюльку (на этот счет у меня есть любимый анекдот, но я расскажу его позже, так как сейчас просто захлебываюсь слюной и тороплюсь сделать заказ).
Взгляд торопится дальше — туда, где находятся более серьезные «хóды» (по-чешски chod — это блюдо), обозначенные в рубрике «Главные традиционные чешские блюда». А здесь… и жареная утка с кнедликами и капустой, и вырезка свиная под названием «Чешский лев», и знаменитая «свичкова» — говяжья вырезка с брусничным соусом, которую, как одно из лучших национальных яств, чехи поедают не иначе как со взбитыми сливками. А вот и калибр покрупнее — жареный и копченый окорок, грудинка, свиные ребрышки, традиционный пльзеньский гуляш, подаваемый в такой же булке хлеба вместо кнедликов, знаменитое запеченное свиное колено…
Как жаль, что я один, вот сейчас бы в большой шумной компании заказать «Миску старого Пандрголы» (к сожалению, я не знаю этого старика с невероятным аппетитом, отмеченного в меню ресторана явно за незабываемые заслуги) — два килограмма срезанного с костей мясного ассорти, жареного и копченого, плюс колбаски и шпикачки, и все это с овощным салатом, горчицей и хреном, а если бы нас было человек шесть или семь, то мы взяли бы «Миску Карла IV», в которой (просто переписываю из меню, сохраняя для остроты ощущений особенности перевода с чешского на русский!) жареная утка, жареная и копченая свиные ляжки, грудинка колбасника, жареные и копченые ребрышки в сопровождении двух видов капустного салата, трех специальных соусов разной остроты и чесночности, овощного салата, пикантного хрена, горчицы и маринованного огурчика. Вся эта «Миска» тянет на семь с половиной килограммов (!) и стоит на всю честную компанию всего две тысячи крон (три тысячи рублей) — меньше двуствольной флейты! А съесть такое количество еды еще нужно уметь!
До десертов я уже не дохожу: изведенный чтением карты искушений, явно переоценивая свои возможности, я заказываю запеченные на огне свиные ребрышки, которых по раскладке в меню должно быть 750 граммов (но ведь это же косточки!) и к ним еще триста граммов сочной (так прямо и сказано в карте) шейки (крковички по-чешски).
Мой заказ вызывает у скучающего доселе официанта явное уважение, и, пока я пытаюсь дочитать меню и разобраться во всем предложенном спектре, передо мной возникают два огромных блюда с обжигающим — только с огня — мясом, окруженным белой и красной капустой, завитком густой, ароматной, но совсем не жгучей горчицы и горкой белоснежного хрена, а в маленьких судочках с вытянутыми шейками прилагаются три разных соуса — это для того, чтобы куски мяса легче проваливались в мой изнывающий от предвкушения удовольствия желудок.
Между блюдами официант, стараясь установить на моем столе некую симметрию, разместил глубокую миску с запеченным картофелем, которую я уже так и не смогу одолеть. И только теперь я понимаю неотвратимое предназначение этого драгоценного хмельного напитка с благородной горечью, густого и мягкого, ласкающего нёбо и помогающего остужать обжигающие кусочки мяса, обильно сдобренные не менее обжигающими (паливыми — по-чешски, что сродни слову «паливо» — топливо) острыми соусами.
Вот теперь у нас полный консенсус, и каждый солист, сливаясь в едином ансамбле, вносит свой незаменимый вклад, создавая непередаваемую гармонию настоящей вкусной еды! Главное теперь — не торопиться, не есть, глотая, как оголодавшая чайка, как мы привыкли в нашей суетной и торопливой жизни, а вкушать — медленно, размеренно и спокойно, прикрывая от наслаждения глаза и сдабривая каждый кусок добрым глотком пенной субстанции, которую уже невозможно назвать просто напитком. Жидкий хлеб — говорят еще о чешском пиве, и я только к концу своей трапезы заметил, что до хлеба, заботливо поставленного официантом на стол, дело так и не дошло. А зачем хлеб, когда есть гора мяса?!
Закончив с трапезой, я с трудом оторвался от насиженной полированной лавки и, заплатив за сверхобильный ужин пятьсот крон (примерно 20 евро), по винтовой лестнице стал подниматься наружу — на летнюю террасу. И вот тут-то на стене я увидел пояснительную надпись из истории этого дома. Через пень-колоду я понял, что в невероятной древности, в 1360 году, здесь были общежития из трех домов для бедных студентов, изучавших средневековые науки. Хозяином этих домов был некий Матеуш из Хлумчан по прозвищу Лоуда. Надо вспомнить, что знаменитый Карлов университет был основан в Праге в марте 1348 года и находился он неподалеку от этих мест, так что вполне возможно, что его студенты готовились к экзаменам и отмечали их результаты бурными попойками в этом самом доме. К какому-то времени остался лишь один дом под номером 351, а так как кадастровые номера появились значительно позже, а в старые времена дома регистрировались под собственными именами, то этот дом был записан как «У зеленого дерева». Под этим названием он и остался до самых наших дней. В 1866 году его перестроили, и с тех пор он внешне совсем не изменился. В 2002 году здесь был открыт ресторан с этим же названием — вот, оказывается, как просто открывается ларчик.
Я вышел на свежий воздух — на террасу, и только теперь заметил большое дерево с раскидистой зеленой кроной, в тени которой днем можно было бы прятаться от солнца. Что ж, чтобы название не было голословным, а солнце не напекало голову — это дерево здесь очень даже к месту.
В окнах напротив шумела публика в ресторане «У двух кошек», на углу в пивной «У зеленого дерева» галдели разогретые пивом завсегдатаи. Ох, и трудное же дело я себе придумал, озабоченно пробормотал я. Есть не хотелось еще долго, и столько же не хотелось думать о следующем объекте моего ресторанного путешествия. А я и не думал!
Книг и статей о чешском пиве написано столько, что они могли бы составить конкуренцию любой солидной стотомной энциклопедии. Совсем недавно появилась большая книга с действительно энциклопедическими глубинами проработки темы, которая так и называется — «Чешское пиво». Ее автор — Игорь Корчагин (а само слово «корчага» означает большой горшок для домашнего изготовления пива, которое так и называлось — «корчажное пиво»), исколесив не только Прагу, но и всю Чехию, потратил на это несколько лет, чтобы дотошно опробовать самому почти полторы сотни сортов чешского пива во всех областях этой страны. Если же пиво Ваш кумир и кроме него Вас больше ничто не интересует в Праге, смело покупайте большую книгу, а к ней карманный вариант с «руководством к действию» и отправляйтесь в пивное путешествие. Цель, или уточним — основная цель, моего же путешествия — все-таки чешская кухня и ее форпосты — рестораны Праги, хотя ни кухня, ни рестораны, ни самая простая и маленькая придорожная закусочная с сочным именем «обчерствени» (наверняка производное от чешского слово čerstvý — свежий) в этой стране немыслимы без пива.
Итак, больше всего меня интересует еда, ее разновидность, качество и оригинальность и, конечно, не в меньшей степени стоимость этого удовольствия — ведь карманы обыкновенного туриста, даже российского, совсем не бездонные. Но, декларируя свою основную цель, я не могу не отдать дань уважения или даже поклонения самому знаменитому чешскому бренду — пиву. А потому несколько слов я посвящаю именно ему — солнцу Чехии, ее гордости и национальному богатству, его величеству Чешскому Пиву!
Чехи, наверное, не поверят, но считается, что у пива нет родины. Пиво было всегда и было везде, на всех континентах и у всех народов. Что касается Чехии и ее знаменитого пива, то официальным началом пивоварения в Чехии считается 1087 год, когда пиво не просто сварили и выпили, но пришли после этого в такой восторг, что не смогли удержаться и записали об этом факте в летописи. Те же летописи сообщают нам о настоящем «пивном буме» — создании множества чешских пивоварен в XIII–XV веках.
Знатоки полагают — именно пивоварение привело к образованию большинства чешских городов. Предприимчивые пивовары стали селиться отдельно от остальных и, в перерывах между приготовлением пива, строили города, вели войны, добивались особых привилегий. Своим небесным покровителем они назначили главного чешского святого — Вацлава. В те же суровые времена раз и навсегда была решена проблема качества. Если местная пивная общественность решала, что в бочках вместо любимого напитка находится желтоватая жидкость непонятного вкуса, то бракованное пиво разливалось не по кружкам, а по ратушной площади, и на бракодела налагался внушительный денежный штраф, бывало, что его даже наказывали розгами. На особо проштрафившихся надевали специальный ошейник и сажали на цепь посреди площади на всеобщее обозрение. Воспитательное воздействие этих мер было таким эффективным, что и сейчас, по прошествии сотен лет, качество этого напитка в Чехии выше всяких похвал.
Но не только жесткие меры в борьбе за качество принесли Чехии славу пивной державы. Огромную роль сыграли и природные условия, которые позволяли выращивать лучший в мире хмель, производить солод высочайшего класса и использовать чистейшую артезианскую воду, на которой и держится главный секрет вкуса чешского пива.
Считается, что хмель, выращиваемый в Чехии, уникален. Говорят, этому способствуют особые климатические условия и почвы, благоприятные для него, счастливо совместившиеся в районе Жатец близ Праги, который уже семьсот лет поставляет свой урожай многим отечественным пивоварам. По производству хмеля десятимиллионная Чехия занимает третье место в мире после Германии и США. Пивные заводы часто стоят прямо на скважинах, из которых артезианская вода поступает в производство с трехсотметровой глубины.
Чехи всегда предпочитали пиво вину и слагали ему гимны. Своей победе пиво обязано, во-первых, замечательному качеству чешского хмеля, во-вторых, высокому профессионализму пивоваров, передающемуся из поколения в поколение, и, в-третьих, патриотическому чувству народа, пестующего пиво как национальную гордость. Пиво в Чехии всегда приносило большие доходы, но для чехов оно не просто напиток. На нем замешивают тесто, варят супы, готовят соус — все это не только полезно и питательно, но и вкусно.
Считается, что наибольшие пивные заслуги имеет «Пльзеньский Праздрой». В баре «Ля Марине» на бульваре Монпарнас в Париже оно рекламируется как «лучшее пиво в мире». Бурное развитие производства этого напитка в Пльзене началось еще в 1295 году благодаря королю Богемии Вацлаву II, который среди прочих многочисленных привилегий предоставил жителям этого города льготу на пивоварение. Чтобы выдержать жестокую конкуренцию со стороны соседей, местные пивовары должны были создать продукт исключительно высокого качества.
Пльзеньский пивоваренный завод выпустил первую продукцию 5 октября 1842 года, тогда было сварено всего 3600 литров пива. В 1856 году оно продавалось уже в Праге и Вене, а еще через три года — в Париже. В 1890 году Пльзенский завод выходит на второе место в стране по производству пива. Это пиво получило множество призов, самой ценной из наград считается Золотая медаль Международной выставки кулинарного искусства в Вене в 1884 году.
Так уж получилось, что «Пильзнер Урквелл» (PilsnerUrquell), так это чешское пиво звучит по-немецки, по-чешски «Пльзенски Праздрой» (переводится как «Пльзенский источник») — родоначальник всех пильзнеров, а это 80–90% всего пива в мире. Тип брожения: низовое, содержание алкоголя 4,4% объемных, оптимальная температура сервировки 6 ╟С. Применяется моравский соложеный ячмень, богемский хмель Saaz и вода с низким содержанием сульфатов и низкой карбонатной жесткостью. Отличается цветочным ароматом, мягким и округлым солодовым вкусом и сухим послевкусием с тонами хмелевой горечи. Пиво сварено в соответствии с немецким «Законом о чистоте» и обладает золотисто-соломенным цветом и красивой густой пеной.
Именно это пиво было сварено в 1842 году в Пльзене баварским пивоваром Йозефом Гролле по заказу чешских пивоваров, объединивших усилия и создавших новую пивоварню. «Пильзнер Урквелл» очень быстро завоевал мировую популярность, и сейчас по этой технологии варят подавляющее большинство пива в мире. Такое пиво во всем мире так и именуется — пильзнер. Никто не может толком объяснить, почему все принялись копировать именно этот сорт пива. Официальное мнение гласит, что причиной этому стал цвет пива: Йозеф Гролле, оказывается, сварил прозрачное пиво прекрасного золотисто-соломенного цвета. В стеклянной посуде, ставшей популярной именно в то время, оно так красиво и аппетитно смотрелось, что все любители пива кинулись пить это пиво, а пивовары — копировать. Именно такая история написана на задней этикетке калужского пива.
Однако пивные спецы разбивают эту теорию вдребезги, утверждая, что в мире есть множество сортов пива, не уступающие, а то и превосходящие пильзнер по цвету и вкусу, например бельгийское пиво, которое к тому же зреет не месяцы, а даже годы. Такое пиво разливают в бутылки не для доставки, а для окончательного дображивания, так на этикетках и пишут: «С дображиванием в бутылке».
И все-таки даже самые опытные потребители пива согласны, что «Пильзнер Урквелл» — пиво всех времен и народов. И объясняют это следующим образом. Любое пиво можно отнести к лагеру или элю. Лагер является более популярным напитком, чем эль, и составляет около 90% всего потребляемого пива в мире. Различия между ними обусловливаются дрожжами, используемыми при брожении, и температурой брожения. Эли сбраживаются быстро и при относительно высоких температурах, а лагер сбраживается более медленно и при низких температурах. Йозеф Гролле в 1842 году варил пиво по обычной баварской технологии низового брожения, то есть — лагер, а главным преимуществом низового брожения считается его большая предсказуемость, а поскольку крупные компании не любят сюрпризов, то большинство производимого в мире пива является лагерным. Наладить же массовое производство такого капризного и тонкого пива, как эль, практически невозможно. Его варят в небольших пивоварнях, эль, как и «Феррари», требует ручной работы. Вот и весь секрет, но пильзнер от этого не становится хуже.
Соединив немецкую технологию низового брожения с чешскими ингредиентами, Йозеф Гролле, похоже, создал идеальное пиво для массового производства. Это плотное пиво с насыщенным вкусом и долгим послевкусием. Но при этом его можно производить в огромных количествах и долго хранить. То есть это пиво доступное многим и везде. А вкус… Да, он уступает сортам пива «ручной» работы, но не намного. Но только если применяется моравский соложеный ячмень, богемский хмель Saaz и пльзенская вода. И пока соблюдают технологию, получается «Пильзнер Урквелл». Когда же начинают упрощать технологию или применять какую придется воду — получается «Клинское». К сожалению, подавляющее большинство крупных пивных компаний идут по последнему пути, компенсируя недостатки своей продукции массированной рекламой.
Любой пильзнер в мире осветляют и фильтруют, т.е. вылавливают почти все живые микроорганизмы, потом пастеризуют, то есть фактически кипятят напиток. Этим производители добиваются больших сроков хранения пива и, соответственно, возможности доставки удаленному потребителю. Расплата за это — «большинство современных марок данного стиля представляют собой довольно жидкие лагеры с нейтральным вкусом» (Иллюстрированная энциклопедия «Пиво», Берри Верхуф).
Теперь пара советов, как пить «Пильзнер Урквелл» в Праге. Во-первых, лучше вообще начать с этого пива. Просто потом, на фоне «Граната» и «Семи пуль», лавинного «Вельвета» и «Кельта», темного «Козла» и «Крушовице», вкус первого пильзнера может не так впечатлить, и вы его запомните как просто еще одно чешское пиво. А начнете с него — испытаете настоящий восторг.
И второй совет. «Пильзнер Урквелл»лучше всего стоит пробовать в классических «пльзеньских пивных ресторанах», которых в Праге немало, но лучше в известных, таких, например, как «У Пинкасу»(UPinkasů, Praha 1, Jungmanovonám. 15), который, как говорят, является одним из редких пивных ресторанов, получающих пиво из Пльзеня в громадных дубовых бочках, т.е. так, как это было сто лет назад.
Сам я — дилетант, а уж в пиве — тем более. На мою жизнь пришелся период в истории страны, когда пиво было просто пиво, в крайнем случае — «Жигулевское». Я помню дикие очереди с криками и драками, мужиков с трехлитровыми стеклянными банками в авоськах и десятилитровые канистры и алюминиевые бидоны у тех, кто посерьезнее. Я помню, как в Сургут привезли впервые чешское «лагерное» пиво, и все думали, что это пиво, которое названо в честь летних лагерей отдыха. Было оно в серебристых, ребристых легких алюминиевых бочках необычной для нас формы. Продавали его только бочками, поэтому мужики кооперировались в компании на 50 литров, выбирали старшего, он отдавал деньги и паспорт в залог за бочку, грузчик выкатывал счастливчикам этот желанный бочонок, и они, сгрудившись вокруг него, начинали делить пиво по своей таре. Но сначала бочонок надо было открыть. Как только откручивали пробку, пиво, взбудораженное многодневным нелегким путешествием из центра Европы на Тюменский Север, вырывалось густой пенной струей, заставляя вращаться бочку, как снаряд. Народ в панике — драгоценная влага улетала в снег — гонялся за бочкой, пытаясь поймать пену если не в банки, то хотя бы в рот. Со стороны смотреть на это дикое зрелище было и смешно, и горько. Как потом учитывали потери, разбрасывая их на всех, я не знаю, но счастливчики расходились с добычей страшно довольные, а самые нетерпеливые и слабовольные, приникали к канистре или банке прямо тут на морозе и пили, обливаясь вожделенным напитком и пеной.
Но это я опять отвлекся. Просто подумал, что не помешает вставить некую информацию, которая поможет хоть как-то ориентироваться в пивном чешском море. А еще мне хочется поделиться простым, но весьма весомым мнением одного из любителей чешского пива: чехи сделали пиво, а пиво сделало Чехию. Для этой маленькой страны в центре Европы экспорт этого напитка — то же самое, что для России экспорт нефти. Только, в отличие от нефти, запасы чешского пива никогда не закончатся, да и цены на него не подвержены мировым экономическим потрясениям. Так что, даже не обладая природными ресурсами, чехи могут спокойно смотреть в будущее — у них есть ПИВО, а в мире живет достаточное количество его горячих поклонников, и число таких поклонников с каждым годом растет, а каждый побывавший в Чехии уже с трудом откажется от соблазна пить только настоящее ЧЕШСКОЕ ПИВО!
Пятого октября 1842 года в Пльзене было сварено первых 3600 литров «Пльзенского Праздроя», в 2006 году чешские пивовары общими усилиями дали миру почти 2 миллиарда литров!
Пока я еще не слишком далеко ушел в своем повествовании, необходимо чуть притормозить и сделать несколько предупреждений для тех, кто впервые приезжает в Чехию.
Уверен, что первое слово, которое вы услышите в аэропорту Праги «Рузыне», повергнет вас если не в панику, то в недоумение уж точно. Однако, услышав слово ПОЗОР, не тушуйтесь и не проверяйте, все ли у вас застегнуто и нет ли дыры на заднице, это всего лишь слово ВНИМАНИЕ, только на чешском языке. Понятное дело, что любое объявление по радио в аэропорту начинается со слов «пожалуйста, внимание», что звучит непривычно для русского уха: «просим позор!». Именно этот первый конфуз и должен вас насторожить: не относитесь к чешскому языку легкомысленно! То, что это славянский язык и что у нас с ним (я думаю именно так — а не у них с нами, так как, на мой взгляд, чехи и говорить, и писать стали несколько раньше руссов, хотя это мое замечание вызвало целую волну комментариев специалистов по руссам) много общего, не означает, что любое слово можно переводить нашим, схожим по звучанию.
Большинство же моих соотечественников поступают с точностью до наоборот: легко находя похожие по произношению слова, волюнтаристски превращают их в синонимы в русском языке, тем самым часто ставят себя в весьма неловкое положение, попадают, как говорится, впросак, хорошо еще в смешную ситуацию, а ведь бывает, что и в драматичную.
Вот подходят наши люди к хлебному киоску и привычно спрашивают, свежий ли хлеб. Продавец с той или иной миной, в зависимости от его отношения к русским и к событиям 1968 года, отвечает: «Черствый». Русские поворачиваются и уходят, оставляя продавца в привычном для него мнении, что все русские… нехорошие люди. Ему и невдомек, что чешское слово «черствы», означающее «свежий», понято россиянами по-своему. На эту тему существует множество анекдотов и комичных случаев, составляются даже целые словари, в которых обыгрываются особенности чешского языка и их трактовки якобы ленивыми до науки русскими, но это тема для другого рассказа, хотя не удержусь все-таки от нескольких примеров.
Посмеявшись над такими словами, как «возидло» — автомобиль, «ходидло» — ступня, «летадло» — самолет, «летушка» — стюардесса, «летенка» — авиабилет, «накладяк» — грузовик, «враг» — убийца, «себевражда» — самоубийство, словно исковерканными малыми детьми, все так же легкомысленно мы относимся и к другим словам, смысл которых бывает иногда противоположным: стул — стол, черствый — свежий, хитрый — умный, красный — красивый, сильный — твердый, а «голубой», в смысле гомосексуалист, — «теплый». Необходимо учесть также, что слово «ужасне», которое очень распространено в быстрой речи чехов, означает на самом деле «прекрасно» — и это не сленг, а прямое значение слова. Кстати, «кравата» не имеет ничего общего с кроватью, а всего лишь галстук — привычная часть мужского гардероба, и, поверьте, таких слов очень много. А потому будьте бдительны и не слишком самоуверенны!
Приведу самые необходимые, на мой взгляд, выражения:
Добрый день — добри ден
Спасибо — декуйи или просто дики
Пожалуйста — просим
До свидания — насхлэданоу или просто насхлэ
И еще одно: не забывайте улыбаться — улыбка не только вас украсит, она обезоруживает любого, с кем вам придется иметь дело.
В любом чешском меню (идéльный листек — jidelny listek) есть раздел закусок к пиву. Так вот, хочу вас предупредить, что они, мягко говоря, на чешский вкус, а он, по нашим меркам, весьма специфичен: чехи очень любят уксус, который у нас практически не применяется в кулинарии, любят острые и соленые блюда и сыры с плесенью и сильным, порой невыносимым запахом, например, оломоуцкие тваружки — сырки — могут дать сто очков даже знаменитому «Рокфору».
Я хочу предупредить вас, что «утопенцы» (по-русски — утопленники) — маринованные в уксусе сардельки, «завиначи» — рулет из маринованной в уксусе сельди и «накладаны гермелин» — маринованный в уксусе и оливковом масле плесневый сыр, а также «пивни сыр» — соленый, со специфическим привкусом — все это может оказаться для вас весьма неожиданным по вкусу, поэтому будьте готовы к эксперименту с вполне предсказуемым результатом. И обязательно имейте рядом достаточное количество пива, чтобы запить эту неожиданность.
Для тех, кто не очень искушен в ресторанных изысках, хочу сделать еще одно предупреждение: «татарский бифштекс» и «татарачек из лосося» готовятся из сырого мяса — фарша или мелко нарубленной говядины — и сырой рыбы. Я и сам недавно об этом узнал, когда на моих глазах весьма презентабельный молодой человек из «белых воротничков» получил заказанный татарский бифштекс — доску с горкой сырого мясного фарша с сырым яйцом на верхушке, соусами и поджаренными на гусином жире гренками в специальных гнездах — эдакий набор сыроеда. Не исключено, что вам захочется попробовать такой экзотики, не сомневайтесь в качестве мяса и рыбы — в Чехии вас не подведут, но вы должны знать, на что идете. Приятного аппетита — доброу хуть!
Так, а теперь посмотрим, что пишут в толстых энциклопедиях о таком феномене, как чешская кухня: надо бы предварительно подготовиться, прежде чем начать экспериментировать на своем желудке, не так ли?
Искусство чешских кулинаров славится далеко за пределами Чехии. Вкусовая основа блюд чешской кухни и в настоящий момент осталась такой же, как много лет тому назад. Сохранилось множество старинных рецептов, по которым чешские хозяйки с удовольствием готовят и сегодня. Традиционная чешская кухня во всем ее разнообразии хорошо сохранилась во многом еще и благодаря изданию многочисленных поваренных книг. Наиболее известным автором была немка Магдалена Добромилова-Реттигова — знаменитая личность в среде чешских деятелей национального возрождения. Считается, что своими книгами она переработала и реформировала чешскую кухню, став даже в некотором смысле ее синонимом.
Не случайно сходство австрийской и чешской кухонь. Чехи, равно как и австрийцы, считают основной традиционной едой бифштексы, отбивные, пирог штрудель или заимствованный у венгров гуляш. Мясо чехи всегда готовят с соусом. К печеному мясу или рыбе обязательно добавляют тмин и поливают карамельным соусом, из сдобного теста пекут калачи, которые украшаются сверху, а еще — булки, булочки с маком, с творогом, сыром, джемом, повидлом. И, конечно же, совсем крошечные булочки, политые сладким соусом.
Чехи очень любят соусы. Их много — огуречный, томатный, укропный, чесночный, луковый. Вкус соуса зависит от качества исходных продуктов. Еще в средние века соусы были одним из любимых видов еды. Тогда соус называли йиха (юшка). Основой такого соуса служила каша, которая получалась в результате поджаривания муки на жире. Ее разбавляли водой, вином и даже пивом, добавляли специи, корешки. Получившуюся массу можно было употреблять как отдельное кушанье или же подавать к мясу. Распространенной в общих чертах основой для приготовления соусов сегодня является сок прожаренного мяса, лук, овощи, которые сгущаются и разбавляются сметаной или вином. Бульон, в котором варят овощи, как правило, пассируют. В этих соусах готовят разные виды мяса — говядину, курицу, дичь, отбивные, ростбиф, к ним как гарнир подают картофельный салат. Достаточно оригинальным видом использования соуса в чешской кухне считается запеченная говядина (svíčková na smetaně).
Кроме соусов, обязательными для чешской кухни являются кнедлики, разогретые на пару куски вареного мучного или картофельного теста. Без кнедликов нет чешской кухни, потому что именно кнедлики, считают чехи, являются идеальным дополнением к различным блюдам. Сами по себе кнедлики не употребляются, а как гарнир к разным видам мяса с соусами они просто необходимы. Рецептов кнедликов в чешской кухне очень много: картофельные кнедлики, кнедлики из сухой булки, кнедлики с добавлением мяса, твердые кнедлики из сырого картофеля и муки, а также сладкие кнедлики с фруктами (самые оригинальные). Фруктовые кнедлики готовятся из разных видов теста, кнедлики со сливами делают из очень тонкого теста и варят в кипящей воде, а готовые кнедлики посыпают тертым творогом (есть для этого специальный очень твердый творог) с сахаром и маслом или маком с сахаром. В северо-восточной моравской кухне, которая имеет много похожего со словацкой, кнедлики готовят в основном из дрожжевого теста — так называемые галушки, а в ряде моравских районов любят копченое мясо с кнедликами и с соусом из повидла.
Отдельное место в чешской кухне занимает рыба. Как правило, чехи мало ее потребляют, но в сезон вылова или на рождественском столе карп — блюдо обязательное, особенно в Южной Чехии, где много прудов. Там рыбины особенно больших размеров. Существует немало разнообразных способов приготовления карпов, в качестве же гарнира традиционно подают картофельный салат.
Чешские супы интересны своей вкусовой гаммой. Они, как правило, кисло-сладкие: суп из квашеной капусты, в которую обязательно добавляют тмин, нарезанный лук и два-три яблока; грибные супы, супы с фрикадельками из печенки, овощной суп с клецками. Они чрезвычайно просты в приготовлении. В супы обязательно добавляют свежую петрушку, а также укроп и тмин. Необходимо отметить, что традиционная чешская кухня пользуется не очень разнообразным ассортиментом пряностей: наряду с тмином и укропом часто добавляют имбирь и майоран. Традиционно в Чехии мясные блюда готовят из свежей свинины.
Надо отметить, что в Чехии пиво не только напиток. Его с давних времен используют и в кулинарии: на нем замешивают тесто, варят супы, готовят соус — все это не только полезно и питательно, но и вкусно.
Вот лишь несколько рецептов чешской кухни, в которых пиво — незаменимый ингредиент. Таковы, например, простые и быстрые в приготовлении, но вкусные и сытные пивные супы; их делают со светлым и темным пивом, на разных бульонах, щедро заправляют сметаной и яйцами, посыпают сухариками. В этом жанре встречаются и настоящие кулинарные шедевры, когда суп готовится на основе двух разных сортов пива (например, обычного светлого и нефильтрованного) с добавлением молока и вымоченного в роме изюма. Еще один изыск из этого же ряда — луковый суп на светлом пиве, причем лук для него обжаривается с измельченным яблоком.
В чешских поваренных книгах начала XVIII века упоминается пивной суп под странным на первый взгляд названием Grammatika. Ситуацию проясняет второе название этого блюда — polevka studentů, «суп студенческий». Возможно, это намек на тогдашнюю дешевизну необходимых для него ингредиентов, но по описанию суп выглядит вполне сытным, а рецепт — доступным и в наши дни. Для приготовления этой студенческой похлебки нужно накрошить в кастрюлю две краюхи хлеба, залить все это литром пива, бросить щепотку тмина, посолить, а затем варить на небольшом огне, помешивая, до тех пор, пока хлеб полностью не разойдется. В отдельной посудине нужно смешать два яйца, две столовые ложки растительного масла, две такие же ложки сахара и стакан сметаны, влить все это в кастрюлю и снова довести до слабого кипения. Думаю, ни один и современный студент не откажется от такого экзотического, но явно сытного блюда, особенно близко к полуночи накануне трудного экзамена.
А вот и самый простой рецепт тех времен в этом жанре: смешать пиво со сметаной в пропорции 2:1 и довести до кипения. Кстати говоря, кипятили такие супы не всегда; по одному из рецептов (на литр пива 6 яичных желтков, 6 ложек сахара и ложка масла), полагалось после тщательного размешивания всех ингредиентов хорошенько прогреть эту смесь, но до кипения не доводить.
В сборниках рецептов старочешской кухни встречаются, например, пивные супы с жареным луком, с тмином и чесноком, с лимонной цедрой и корицей, с тертым сыром… В кастрюли с ядреным пивным духом добавляли мускатный цвет, винный уксус и даже крепкий алкоголь. Особым разделом шли супы, приготовленные на темном пиве, более густом и сладковатом, в таком случае их разбавляли водой, чтобы несколько снизить слишком насыщенный карамельный вкус и аромат. В каждой местности варилось свое пиво с уникальным вкусом. В зависимости от вкуса пива и предлагались рецепты, но даже по одинаковым рецептам блюда получались разными. А вот молоко, сваренное с яичными желтками с сахаром и пивом, считалось верным народным средством от кашля и простуды.
Рецепт пивного супа середины XVII века
Для приготовления потребуются: светлое пиво — 2 стакана, говяжий бульон — 2 стакана, сметана — 1 стакан, яйцо (желток) — 4 шт., сливочное масло — 1 ст.л., хлеб — по вкусу.
Пиво с говяжьим бульоном налить в кастрюлю и нагреть до кипения. Сметану растереть с желтком и сливочным маслом и взбить в однородную массу. Добавить массу к теплому пиву. Перед подачей накрошить в тарелку хлеб и залить получившимся супом.
Впрочем, не супом единым примечательна чешская пивная кулинария. На пиве или с пивными соусами и по сей день готовят изумительные мясные и рыбные блюда. Скажем, неизменный старочешский гуляш с кнедликами, приготовленный на пиве, — фирменное блюдо любой уважающей себя пивной. Запивают этот роскошный гуляш обычно тем же пивом, на котором он и был приготовлен, — и это очень грамотно с гастрономической точки зрения: точно так же в винодельческих областях самых разных стран к еде, приготовленной с вином, подают вино если и не из той же самой бутылки, то, по крайней мере, из того же сорта винограда.
Хорошо получается в этом жанре классический для чешской рыбной кухни карп, его отваривают в пиве или тушат в пиве с медом, после чего рыба действительно тает во рту. Если замешать на пиве яично-мучной кляр да хорошенько вывалять в нем перед жаркой хотя бы и обычную спаржу, не говоря уже о рыбе или грибах, то и вкус, и аромат готового блюда от этого только выиграют.
В пиве часто вымачивают перед тушением крольчатину, от этого постноватое мясо становится гораздо вкуснее. Добрый кусок говядины сначала маринуют в пиве около суток, для чего предпочтительнее его темные сорта, затем быстро обжаривают со всех сторон, чтобы получившаяся корочка сохранила в мясе все соки, и, наконец, запекают в духовке, поливая время от времени все тем же пивным маринадом.
А разнообразная дичь после выдержки в пиве становится и мягче, и сочнее; последующее тушение подготовленного таким образом мяса подчеркивает обретенный им тонкий хлебный аромат, после чего остается лишь приготовить на том же пиве сладковатый ягодный соус.
Что ж, с такими рекомендациями можно смело браться за работу — впереди нас ждет непочатый край чешской кулинарии, и наше первое причастие уже состоялось в классической пльзеньской пивной ресторации «У зеленого дерева». Продолжим!
Путешествовать одному, конечно, удобно — не надо каждый раз обсуждать с кем-то свои планы, спорить и убеждать невесть кого, захотел — сделал, решил — зашел, сам себя спросил — сам ответил, прислушиваясь лишь к внутреннему голосу и собственному желудку, но… В одиночестве однако есть и свои неудобства: ни посоветоваться, ни свалить на кого-либо ошибку, которую сам совершил, доверившись непонятно какому сигналу, а еще — одному все-таки скучно. Особенно, когда заходишь в огромные пражские пивные, в которых дым коромыслом, где за столами, сдвинутыми в длинные ряды, как на древних пирах, сидят веселые и шумные компании, пиво плещется из высоких кружек, каждый старается перекричать всех вместе, чтобы вставить свое, как он считает, самое нужное и острое словцо…
А что остается мне в таком чужом пиру? Нет, чтобы вписаться в такой вот праздник, нужно сначала самому принять столько же — это как минимум, только тогда можно поймать нужный градус оживленной беседы и, может быть, стать участником пивного сообщества.
После недолгого размышления у дверей пивной «У зеленого дерева» я, так и не решив, куда податься дальше, свернул за угол и пошел по небольшой улочке, стараясь не спотыкаться на корявых огромных булыжниках, которыми она вымощена с невесть каких времен. Отвлекаясь по возможности от булыжника, я старательно глазел по сторонам, автоматически отмечая вывески ресторанов, которые в этом районе стояли плотно, плечо к плечу, как воины на параде.
И вдруг я увидел незатейливую вывеску «U zlateho tygra», а рядом, на этом же доме, табличку Husova, 17, и тут же вспомнил, что это адрес и название культовой пражской пивной, о которой столько читал, готовясь к своему путешествию по ресторанам Праги. Ба, да ведь это та самая пивная, куда Вацлав Гавел приводил американского президента Клинтона во время их «хождения в народ», но и приводил он его сюда не просто так, выбрав именно эту пивную из многих сотен подобных заведений Праги. Тогда, в 1994 году, всю мировую прессу облетело сообщение о встрече двух президентов: американского — Билла Клинтона и чешского — Вацлава Гавела в… пражской пивной «У золотого тигра»! Столь неподобающее, казалось бы, место для визитов официальных лиц выбрано было исключительно ради Богумила Грабала. За кружкой пива чешский президент представил своему американскому коллеге известного во всем мире писателя.
«У золотого тигра», перед дверьми которой я оказался, бесцельно фланируя по Гусовой улице, и есть та самая знаменитая пражская пивная, о которой теперь любят рассказывать историю, услышанную якобы от самого Грабала. Однажды, еще в двадцатые годы прошлого века, Прагу посетил премьер-министр Франции Эррио, который немного говорил по-чешски, так как его жена была чешкой. Во время визита высокий гость изъявил желание посетить типичный чешский трактир. Что ж, желание гостя — закон, и сопровождающий премьер-министра чиновник министерства иностранных дел Чехословакии привел его в пивную «У золотого тигра». Заказав по кружке пенистого «Праздроя» и по порции свинины с горчицей и хлебом, они слились с остальными посетителями переполненной пивной. Эррио, отхлебывая пиво и разглядывая колоритных посетителей трактира, спрашивает своего сопровождающего, который здесь был завсегдатаем:
— Вот я вижу, за тем столиком сидит университетский профессор Гетцель, автор вашей конституции, а кто это рядом с ним?
— Это парикмахер с Жижкова.
— А вон там я вижу председателя парламента Малипетра, а его соседа я не знаю.
— А это мастер-маляр из Старого города.
— А кто сидит за одним столом с председателем суда?
Возникла небольшая пауза, так как этого человека работник МИДа не знал, но ему на помощь тут же пришел их сосед по столу:
— Это мастер по похоронным подсвечникам с Карловки.
— А вы кто? — спрашивает осведомленного соседа удивленный Эррио.
Сосед поднял кружку с пивом и с достоинством ответил:
— А я, осмелюсь доложить, консьерж из Старого города.
Ошеломленный премьер-министр Франции поднял свою кружку и торжественно заявил сидящим за его столом:
— Господа, я жил в обмане. Оказывается, демократия не во Франции, а здесь, у вас!
И как говорят знатоки, и по сей день традиции «Тигра» сохраняются.
Много лет сюда как на работу с неизменным постоянством приходил один из самых известных писателей Чехословакии — Богумил Грабал. Он родился еще в Австро-Венгрии, за несколько месяцев до Первой мировой войны — 28 марта 1914 года. Детство его прошло в городе Нимбурк, что неподалеку от Праги, где его отец работал директором пивоваренного завода. В 1935 году Богумил поступил на юридический факультет Карлова университета, во время Второй мировой войны работал телеграфистом и дежурным по железнодорожной станции, а после войны ему пришлось быть и страховым агентом, и коммивояжером, а позже и упаковщиком макулатуры, и рабочим сцены в театре. Если не считать ранних поэтических опытов, то первые крупные произведения были созданы им уже на четвертом десятке жизни, а опубликованы только в шестидесятые годы, когда автору было за пятьдесят.
В одном из интервью сам Грабал так объяснял причины своего довольно позднего вступления в литературу: «Карел Чапек когда-то написал, что прозаик становится писателем к сорока годам. Это правда. До тех пор тот, кого интересует не столько жизнь, сколько ее отображение, вынужден помещать сам себя в ситуации, идущие вразрез с его пониманием мира, в ситуации, которые ему, так сказать, против шерсти и сверх его сил… Я, будучи неуверенным в себе человеком, обязан был предоставлять людям гарантии в завтрашнем дне (работая страховым агентом. — Прим. авт.); я любил бесконечные прогулки у воды и закаты солнца, а работал четыре года на металлургическом заводе в Кладно; я не выносил театр и актеров, а был четыре года рабочим сцены, и так далее. И все-таки я смог выжить в этом чуждом мне окружении и в итоге полюбил людей, с которыми работал, и увидел главное: что они там, внизу, такие же робкие, как и я, и эта робость является своеобразным «поясом целомудрия», скрывающим их милую и добрую сущность, но только они стыдятся этого, ибо доброта и взаимная вежливость в мире уже вроде как выветрились».
В 60-х годах Грабал являлся самым популярным писателем в Чехословакии. В 1965 году он написал «Поезда особого назначения», где грубоватый юмор послужил средством показа сопротивления фашистским оккупантам. Позже по этому роману режиссером Иржи Менцелом был снят одноименный фильм, отмеченный в 1967 году американской премией «Оскар».
После событий 1968 года произведения литераторов, которые принимали участие в событиях Пражской весны, изымались из библиотек, а сами авторы подвергались преследованиям. Не избежал этой участи и Богумил Грабал. Тираж двух его только что написанных книг в 1970 году был пущен под нож. На долгие годы писатель потерял возможность свободно публиковать свои произведения. Многие из них попадают к читателю только благодаря чешскому самиздату либо эмигрантским изданиям. Те же, что легально печатаются на родине, выходят со значительными цензурными сокращениями. Однако широкая популярность Грабала помогла ему избежать серьезных преследований. Только после «бархатной революции» 1989 года Богумил Грабал вновь обрел массовую аудиторию. Этому в немалой степени способствовал первый президент независимой Чехии, бывший диссидент и драматург Вацлав Гавел.
90-е годы были для писателя своеобразной компенсацией за два десятилетия преследований и замалчивания его творчества коммунистическими властями Чехословакии. В это время Богумилу Грабалу было присуждено около десятка престижных международных премий в области литературы и почетных званий: среди них, например, орден и почетный титул Французской Республики «Рыцарь литературы и искусства». Тогда же он совершил поездки по университетам Европы и США с авторскими чтениями и лекциями, а в 1994 году был выдвинут на соискание Нобелевской премии по литературе. В 1996 году из рук президента Чешской Республики Вацлава Гавела Грабал получил высокую награду — медаль «За заслуги».
Менее чем через два месяца после этого торжественного события Грабал был госпитализирован, а еще через месяц Чехию облетело сообщение о том, что 3 февраля 1997 года вследствие падения из окна шестого этажа пражской больницы известный писатель скончался. Ему шел восемьдесят третий год… Считается, что он выпал из окна в результате несчастного случая, кормя голубей; но существует и другая версия — о самоубийстве.
Мотив самоубийства часто встречается в произведениях писателя. Например, в начале «Волшебной флейты» падение из окна становится для повествователя своего рода символом: с шестого этажа хотели выпрыгнуть Франц Кафка и герой автобиографических «Записок Мальте Лауридса Бриге» Райнера Марии Рильке, так же свел счеты с жизнью чешский поэт Константин Библ… В один из последних своих дней рождения Грабал написал: «Зачем я буду праздновать этот день, если мне хочется умереть? Рождение — да, но по другую сторону…»
Йозеф Шкворецкий, известный чешский писатель, руководивший эмигрантским издательством в Торонто, называл Грабала «великим новатором чешской прозы». Самый большой парадокс в современной чешской литературе состоит, по его мнению, в том, что юрист по образованию, литератор и эстет Богумил Грабал пишет о посетителях пивных. «Внешне Грабал, — говорил Шкворецкий, — грубоватый простак из пивной, но по сути это нежный лирик и клубок нервов».
В творчестве Богумила Грабала самым естественным образом сочетаются искрометный гашековский юмор и утонченное лирическое чувство, глубокие философские размышления и натуралистические сцены, сюрреалистическая техника и неподдельный интерес к банальностям обыденной жизни. И эти, казалось бы, несовместимые черты объединяет чувство радостного, в чем-то даже детского восхищения миром, которое и придает прозе Грабала особое очарование.
Я читал лишь самый популярный роман Богумила Грабала «Слишком шумное одиночество» и его рассказы. Из прочитанного у меня почему-то образ самого писателя полностью совпадал с его литературным героем из «Шумного одиночества» Гантей, рабочим пункта утилизации макулатуры. Я представлял Грабала таким же тучным и одышливым пожилым человеком, но, переступив порог легендарной пивной, я тут же на многочисленных фотографиях увидел настоящего Грабала — практически полную противоположность моему представлению. Вот только лицо на всех этих фотографиях было сумрачным и невеселым, мне даже показалось что с печатью неизлечимой депрессии, о которой и сам Грабал не раз писал в своих произведениях.
А вот в пивной было все узнаваемо — шумно, дымно, в воздухе некая взвесь пивных паров и запахов перегретой кухни, а вдоль длинных столов, как на дворовом чемпионате по «домино», тесно сидели люди с кружками и прозрачными стаканами, в которых янтарно светился коронный в этой пивной «пильзнер». С первого взгляда могло бы показаться, что здесь расположилась одна большая компания, будто бы все здесь завсегдатаи, знающие друг друга много лет. Я прошел по тесному проходу, стараясь никого не задеть своим тощим рюкзачком, притороченным к моей широкой во всех ординатах спине.
Был разгар трудового буднего дня, но мест в пивной не было, да если бы они и были, я все равно не смог бы просто так остаться здесь, меня как чужеродный элемент не приняла бы эта дружная пивная братия. Если же я собрался бы здесь насладиться вкусом местной кухни, то это вряд ли бы удалось в полной мере — здесь невозможно спокойно вкушать трапезу, здесь главная пища — это дружеская беседа ни о чем, приправленная щедро пенящимся «праздроем».
Те, кто хорошо знал и был даже дружен с Грабалом, уверяют, что он отнюдь не был пьяницей, но с детства жил на пивоваренном заводе, где его отец служил управляющим. В семье пиво пили вместо лимонада. Отец часто ездил инспектировать пивные, торговавшие его пивом, и брал с собой сына, который с детства привык к атмосфере чешских пивных и трактиров. Она казалась ему абсолютно естественной. Сам Грабал признавался: «Мое отношение к пиву — сакральное».
В своей книге «В тени пивного крана» Радко Пытлик пишет об этом самом знаменитом постояльце «Золотого тигра»: «Стоит войти пану Грабалу в трактир, как персонал сразу чует в нем родственную группу крови, данную интимным знанием среды и верой в ее ритуалы. Ему не надо вымогать благосклонность персонала фамильярным «тыканием» и чаевыми — никто из обслуги не позволит себе ни малейшей дерзости и неуважительности с характерным оттенком некоторого пренебрежения посвященного в таинство по отношению к дилетанту. Королевские чаевые от пана Грабала — это жест герцога по отношению к воину, предназначение и страдания которого ему хорошо известны, и он умеет их оценить».
В этой пивной о Грабале могут рассказать сотни историй, и где правда, а где уже вымысел, трудно разобрать, хотя многое он и сам успел написать в своих произведениях, например, в «Рассказах из пивной» или в «Жизни без смокинга». Для меня раньше отношение чехов к пиву и к пивной, привычка ежедневно проводить в ней почти все возможное, свободное от работы и сна время, была необъяснимым феноменом, но, читая Грабала и вспоминая прочитанного еще в детстве «Швейка» незабвенного Гашека, наверное, главного чешского писателя всех времен, я кое-что стал понимать. Вот как об этом писал Богумил Грабал:
«Я сижу в “Золотом тигре”, поигрываю картонной подставкой под пивную кружку и не могу наглядеться на эмблему, два черных тигра так и мелькают в моих пальцах, и я, как всегда, подсознательно загибаю углы счета, сначала один, затем второй, после третьего пива третий, а потом четвертый; порой, когда первое пиво приносит Богоуш, он извлекает из кармана белой куртки листок белой бумаги, на котором уже наперед загибает один уголок, а сижу я в компании, где ни сяду — там моя компания, это мой ритуал, и не только мой, но и всех тех, кто заходит сюда выпить пива: стол — это компания, которая ведет беседы. Это такие беседы за столом в пивной, во время которых человек, беседуя, восстанавливается после повседневных стрессовых ситуаций, или все просто так треплются, но и это тоже восстановление; быть может, когда тебе совсем скверно, лучшее лекарство — это банальный разговор о банальных делах и событиях. Иногда я сажусь и угрюмо молчу, и вообще до первого пива я даю ясно понять, что не желаю отвечать на какие бы то ни было вопросы, так я предвкушаю это мое первое пиво. Потому я не сразу адаптируюсь к этой деспотически шумной пивной, не сразу настраиваюсь на такое количество посетителей и разных речей: каждый хочет, чтобы то, что он произносит, было услышано; каждый в этой пивной думает — то, что он как раз произносит, заслуживает исключительного внимания, оттого-то он громко выпаливает свою банальную реплику; я гляжу на этих крикунов — и после второго пива тоже считаю то, что я говорю, страшно важным и тоже выкрикиваю нечто в тщеславной уверенности, что это должен услышать не только мой стол, но и весь мир. Так я сижу, нервно поигрывая картонными подставками под пивные кружки, я набираю их штук по десять и тасую, как колоду карт, потом высыпаю их на стол, отхлебываю пиво — и тут же опять принимаюсь играть с подставками и счетом. Я на своем месте; я не один, но в разговоры окружающих не вмешиваюсь, а только слушаю. Сколько десятков тысяч бесед я таким образом провел, сколько десятков тысяч людей прошло передо мной в этих моих пивных, скольких я, должно быть, задел своим не то чтобы разговором, но диалогом, который иногда кончался самой настоящей лекцией, причем обычно не моей, а чьей-то еще, когда все мы затихали и слушали истории, излагаемые так, что они были не просто пьяной болтовней, а, как это со знанием дела назвал Эман Фринта, рассказами из пивной».
Я вспомнил эти слова и мысленно согласился с Грабалом — пивная действительно была деспотически шумной. Я кое-как разминулся с официантом, несущим на распятых пальцах огромные тарелки и балансирующим между столами и такими зеваками, как я, не хуже канатоходца, и вышел на свежий воздух.
Башни на мосту вроде бы симметричны — но стоит приглядеться, как с удивлением видишь: не тут-то было. И башни несимметричны, и шпили — неодинаковы. Или вот еще — стоит на холме огромный собор, а идеальная точка зрения на него находится там, где человеку быть решительно невозможно: в воздухе над оврагом. Спрашивается — откуда и как наблюдал за постройкой архитектор? И каким зрением обладал, сумев поставить собор именно так, чтобы из-за реки — с единственного пятачка, который находишь только однажды, — он вдруг поплыл на тебя, и закружился, и заиграл ребрами, и стал царапать небо колпачками своих чернильниц — благо, что царапает небо распятьем? Не дает ответа, морочит и тянет в углы и закуты, водит за нос, покуда не вытолкнет на Злату уличку, у которой ни выхода, ни входа — а только дома, да и те за номером 13, где Кафка снимал себе угол.
Глеб Шульпяков «Выход в город»
День в конце сентября был просто замечательным. Светило нежаркое осеннее солнышко, укладывая уже длинные тени от башен и шпилей поперек улиц, в воздухе был разлит аромат прелых листьев, речной воды, нагретых старых камней и жареного мяса из открытого настежь окна ресторана напротив. Я вдохнул всю эту прелесть в себя и без всякой цели повлек свое умиротворенное тело дальше — сливаясь с потоком энергичных туристов, старающихся за несколько дней обежать всю необъятную Прагу, гонимых призывными кличами расторопных гидов, устремившихк небу бесполезные сегодня — сухим и солнечным днем — зонты, вложенные, правда, в чехлы, будто кинжалы в ножны, и играющие пока роль ориентиров для зазевавшихся отстающих.
Плотная масса низкорослых представителей Дальнего Востока (я так и не научился различать японцев, корейцев и китайцев), напористо двигающихся за своим «Моисеем» с зонтом в руках, повлекла и меня по забитой народом Карловой улице в сторону Староместской площади. Сопротивляться было бы неразумно, ведь я для себя давно решил, что мне все равно, в какую сторону идти. Что ж, пойдем к сакральному центру Праги, но уже нацеленный ищущий глаз непроизвольно выхватывал по пути вывески ресторанов, которые могли оказаться в моем списке посещений. Правда, я уверен, что цены в ресторанах на Старомаке (так называют площадь местные, а я в Праге уже бывал столько раз, что могу позволить себе и такой сленг) самые высокие, не считая, конечно, помпезных, или, как я их называю, «дворцовых» ресторанов в самых дорогих отелях города. Ага, вот и «Черный принц», расставивший свои «шатры» прямо перед Орлоем — башней со знаменитыми пражскими часами-курантами.
В свой первый приезд в Прагу я не удержался, чтобы вместе с женой не присесть в таком соблазнительном месте и не совместить любопытное, вполне театрализованное, действие, отмечаемое каждый час и собирающее толпы любопытных туристов и пасущих их карманников, с полезным — ужином под сенью шатра ресторана «У черного принца». Помню, что это было уже поздним вечером, от газовых горелок, расставленных тут же для согревания посетителей, шли пульсирующие потоки горячего воздуха, тарелки были непривычно огромны, мы с женой — уставшие от беготни по ошеломившей нас Праге — рассеяны и беспечны, и шустрый малый, принесший нам счет, пользуясь всем этим совершенно не стесняясь, ловко всучил мне с двухтысячной купюры сдачу в двести крон.
Я — продукт совкового режима, привыкший к тому, что официанты и таксисты рассматривают меня в качестве некого «золотого тельца», с которого надо снять «руно» и желательно с кожей, уже отойдя несколько шагов от ресторана, внутренне возмутился такой наглости, так как по привычке прикинул размер счета, еще только заказывая блюда, и мой расчет был ровно на тысячу крон меньше. Ладно бы на пару сотен крон, я бы привычно смолчал, стесняясь выглядеть склочником и жлобом, к тому же не зная языка, но тысяча — это уж слишком! Я тогда резко отстранил пытавшуюся удержать меня жену и вернулся к пульту, показывая всем своим видом, насколько я недоволен предъявленным мне счетом, который продолжал сжимать в руке.
Официант, моментально узнавший меня, стал что-то запальчиво и даже несколько растерянно, скороговоркой, свойственной всем чехам, что-то говорить, из чего я сначала по многолетней привычке сделал вывод, что он отказывается рассматривать мою претензию. Но потом до меня стал доходить смысл его слов: он объяснял мне, что мой вопрос — удел старшего по смене. Через несколько минут ко мне подошел этот самый официантский начальник, и как только я начал ему объяснять, показывая счет и сдачу, он тут же вытащил из толстенного бумажника, который, как в кобуре, плотно лежал в его набедренном кармане на подвернутом фартуке, тысячу крон и с извинениями вернул их мне. То, с какой легкостью инцидент был исчерпан, поразило меня больше, чем вся пьеса, проигранная в тот момент на Орлое, отмечая боем курантов наступление очередного часа! Я рассказал эту историю только для того, чтобы вы, мои читатели, знали, что ухо надо держать востро, счет, прежде чем его оплатить, хоть как-то проверять, так как там может оказаться нечто, чего вы и не заказывали, а значит, и не ели, и коль окажется, что ваши расчеты не совпадают, смело требуйте сатисфакции, и уверяю вас, вы ее получите!
Тем временем японско-китайский поток вынес меня через узкую горловину, образованную ратушей и тем самым «Черным принцем», прямо под стены Орлоя, вокруг которого уже сплотилась плотная толпа зевак, готовых к началу зрелища: ежечасно с восьми утра до восьми вечера его показывают главные часы Чехии, изготовленные в 1410 году мастером Микулашем из Кадани.
Часы имеют два циферблата. На верхнем римскими цифрами обозначается центральноевропейское время, а арабскими — время старочешское. В Средние века сутки делили на 24 часа, считая от захода солнца. Таким образом, арабское число 24 всегда соответствует на римском циферблате часу заката. Темно-коричневый сектор циферблата приходится на часы ночи, светло-коричневый — на предзакатные сумерки и рассвет, а голубой — на день. Маленькое золотое солнце, путешествуя по этим секторам, показывает, где сейчас находится солнце настоящее. Другой кружочек показывает текущее положение Луны. Маленькая звездочка, пересекая кривые линии, отмечает звездное время. Кроме того, по этим часам можно определить дни равноденствия, планетарные часы и положение Солнца в зодиаке. На нижнем циферблате — календарь, по которому можно определить текущий день, месяц и знак зодиака. Ежемесячные события деревенской жизни на часах изобразил в 1865 году Йозеф Манес — известный чешский художник, памятник которому установлен неподалеку от моста через Влтаву, названного его именем. Для ориентира — рядом с мостом находится дворец Рудольфинум — здание пражской филармонии, бывший парламент, а напротив Карлов университет.
И вот большая стрелка перепрыгивает последнее деление и замирает на цифре «двенадцать». Над верхним циферблатом часов открываются два небольших окошка, в которых по очереди появляются двенадцать апостолов. Каждый из апостолов по совместительству олицетворяет собой еще и определенный вид труда: у одного в руках пила, у другого — топор, у третьего — весы… Чуть ниже оживают еще четыре персонажа: скелет одной рукой переворачивает песочные часы, а другой трясет колокольчик, кивая в сторону турка, который качает головой; гордец-нарцисс смотрится в зеркало, а купец, которым, видимо, по соображениям политкорректности заменили после войны стоявшего ранее на этом месте еврея, многозначительно позвякивает кошельком с деньгами, как бы намекая восторженным туристам, чтобы они даже в этот момент не забывали о своих карманах, на которые покушаются в этой плотной толпе профессиональные карманники.
Как только пройдет процессия из апостолов и жизнерадостно прокричит петух, колокола на башне отбивают наконец час, в честь и ознаменование которого все это действо и происходило. Интересно, что раньше скелет еще и щелкал челюстями — для страха, наверное, но вот однажды, уж не понятно как, в его челюсти попал зазевавшийся воробышек. Удалось ли выжить бедняге — не знаю, но вот скелету челюсти заблокировали — больше он ими не клацает.
Сама ратуша — главное здание центра Старого города — состоит из нескольких разномастных, но по-своему великолепных домов, приобретенных магистратом в разные годы и даже века. Каждое из них, как драгоценный камень в короне, представляет собой чудо архитектуры и имеет собственное имя и свою историю. Например, фасад примыкающего к Орлою западного дома, построенного в 1526 году, украшает трехстворчатое окно с надписью «Praga caput regni», что в переводе с латыни означает «Прага — глава королевства». За ним здание, в котором находится не пустующий никогда ритуальный зал бракосочетаний, гдесвадебные обряды свершаются вот уже второе столетие — с 1871 года. Над окном разместился вытесанный из камня знак Старого города пражского, а под главным карнизом протянулся пояс с еще восемнадцатью каменными гербами, согласно количеству членов Городского совета. В третьем от башни с часами доме с фасадом в псевдоренессансном стиле с двумя высокими стрельчатыми окнами, между которыми изображен герб Старого города, находится Большой зал заседаний.
В 1660 году ратуша была расширена за счет следующего дома — «У золотого полумесяца», а во времена объединения шести пражских городов в Большую Прагу был приобретен последний с этой стороны дом, чье имя «У петуха». Его фасад был позже перестроен в классическом стиле. Все эти дома стоят на фундаментах и подвалах древних зданий, построенных еще в эпоху Римской империи, наверное еще в XI веке.
Несколько удивляет обычно туристов неожиданный и даже нелепый прогал, которым ратуша обращена к самой площади и памятнику великому Гусу. Оказывается, на этом месте в мае 1945 года, всего за несколько дней до освобождения Праги, немцы взорвали здание, составлявшее северное крыло ратуши. В память об этом событии, да еще, наверное, из желания «не осквернить» старинный комплекс «новостроем» место так и остается свободным до наших дней, несмотря на фантастическую цену каждого квадратного метра этой свободной площади.
Я выбираюсь из плотных объятий толпы и по уже заведенной привычке присаживаюсь на скамеечке прямо на этом «белом пятне», вдыхая сладкий ванильный запах «трдельника» — чешского национального лакомства. Его прямо на глазах туристов готовят на раскаленных стальных цилиндрах, на которые накручивают полосу сладкого слоеного теста. Достаю из рюкзачка словарик и пытаюсь определить, что в переводе означает само это мудреное слово, но в моем словаре его нет, а впрочем, к чему такие подробности и мелочи, и так все понятно, когда скрученный завиток из горячего теста просто тает во рту.
А тем временем можно спокойно рассмотреть каждый дом на этой легендарной площади,а они, уж поверьте, стоят самого пристального внимания. Века пролистываются поспешным взглядом, переходя от дома к дому: здесь и патрицианский дворец, и купеческий дом в стиле барокко, небольшие дворцы с элементами готики, золотыми медальонами и статуями ренессанса. Все тесно лепится друг к другу, стараясь затмить соседа, выпятиться и выбраться из суеты вперед, хвастливо выставляя на обзор свои архитектурные излишества. Вот прямо напротив меня дворец Гольц-Кинских (интересно, Настасья Кински — моя любимая актриса из Голливуда — не из этих ли князей?). Говорят, что строить его начинали за высоким забором. А когда дворец поднялся и забор убрали, оказалось, что он выдвинулся из ряда и самочинно прихватил часть городской площади. Разразился невообразимый скандал, выяснилось, что разрешение на строительство было получено за огромные взятки. Взяточников казнили, но дворец так и остался стоять впереди всех остальных своих соседей, показывая тем самым, что деньги в любые времена решают все.
Да, каждый дом на этой площади уникален и неповторим, каждый имеет свое собственное имя и историю, но над всей этой блестящей красотой, подавляя пряничность и игрушечность сказочной красоты домов, возвышаются древние, сложенные из тесаного грубого камня стены костела Девы Марии перед Тыном, часто называемым просто Тынским храмом.
Когда-то здесь стоял романский (римской империи) храм, а затем, в середине XIV века, на его месте возникло это чудо — главный силуэт Праги. Готически строгий фронтон храма украшен золотым барельефом Девы Марии — Мадонны с младенцем на руках, а по обеим сторонам тимпана поднимаются до восьмидесятиметровой высоты две башни, построенные с разницей в сто лет. Если присмотреться внимательнее, то видно, что башни разные — одна мощнее другой, в народе грациозную башню называют Евой, а ту, что помощнее, — Адамом. Башни украшены баллюстрадами и маленькими узкими угловыми башенками с чешуйчатыми крышами, придающими строгому храму вид сказочного средневекового замка. Прохладный полумрак внутри костела сохраняет вкус времени.Заходя под эти древние своды, погружаешься в старину без всякой помощи лязгающей и сверкающей огнями фантастической машины времени.
Под готическими крестовыми сводами, прямо у алтаря, похоронен Тихо Браге — придворный астроном императора Рудольфа II, почитаемый при жизни настолько, что был удостоен чести жить и работать в Летнем дворце королевы Анны, что стоит в Королевском саду неподалеку от Града. Великий астроном был еще и большим любителем приключений и чешского пива. Говорят, что смерть его была ужасна: обпившись пива, не смея нарушить этикет и встать из-за стола, несчастный придворный астроном умер от разрыва мочевого пузыря.
Я заметил уже как-то потом, что почти все мои маршруты так или иначе заканчивались поздним вечером либо на самой Староместской площади, либо где-то вблизи, но каждый вечер я с неустанным восторгом вглядывался в сказочные башни и шпили великолепного храма «Панны Марии перед Тыном», пытаясь разглядеть в окошках башен, светящихся теплым живым светом, силуэты неведомых жильцов, которые с высоты снисходительно поглядывают на нас.
Существует несколько европейских городов, в том или ином смысле могущих считаться общеевропейскими столицами. В политическом отношении на эту роль издревле претендовал Рим, Париж на протяжении веков фигурирует как столица европейского стиля, а Москва и Санкт-Петербург, по крайней мере в какой-то момент, могли считаться литературными столицами Европы. Как бы то ни было, но одной из таких общеевропейских столиц с полным правом можно назвать Прагу. Причем ее «столичность» довольно своеобразна: Прага — это столица, так сказать, в мистическо-географическом смысле, как это можно заключить из книги Михаила Шильмана «Такты истории». В Праге европейский дух как бы соединяется с европейским телом.
Михаил Шильман обнаружил, что Прага располагается не просто в центре Европы, а в центре пересечения восьми осей, между лучами которых 22,5 градуса (360 поделить на 16) и проходят они через 28 европейских столиц. Так, одна ось пересекает Мадрид, Берн, Прагу, Варшаву, Минск, Москву. Другая, перпендикулярная ей, — Берлин, Прагу, Вену, Афины, Ираклион. Третья ось пересекает Стамбул, Будапешт, Прагу и Эдинбург. А другая, перпендикулярная ей — Монако, Прагу, Ригу и Санкт-Петербург. Ось, проходящая строго через Лондон, Прагу, Кишинев и Ереван, находится под прямым углом к оси, пересекающей Рим, Прагу, Стокгольм, а ось Париж, Люксембург, Прага, Краков, Киев перпендикулярна оси Осло, Копенгаген, Прага.
Может быть, эти оси проходят и не с идеальной точностью, кроме того, по меньшей мере десяток европейских столиц на эти линии не попадает, но такой факт существует, и он при небольшой доле фантазии может натолкнуть на разные мысли, в том числе и о мистической природе этой закономерности.
История Праги нереальна, как сказка. Территория, на которой она расположена, была заселена уже в каменном веке, когда-то здесь находилось дно моря, а еще раньше, будто бы, сюда упал огромный метеорит. Вот в этом самом кратере от его падения и располагается современный центр города. Говорят, что рождение Праги и ее мировое значение были предсказаны ясновидящей княжной одного из славянских племен Либуше: она увидела сияющий город, слава которого с веками вознесется до небес. Даже прозаическое название города, происшедшее от чешского слова prah — порог, связанное с порогами на Влтаве, у которых и появился город, романтики и фанатики трактуют не просто как порог, а порог к звездам, реальностям и иным мирам, наделяя этот замечательный город мистическим значением, придавая ему роль чуть ли не пупа Земли. И уже более тысячи лет Прага связана с мистическими легендами, которым несть числа, но все они придают ей еще большую красоту и загадочность, заставляя любого, побывавшего на этих древних улицах хоть однажды, приезжать сюда снова и снова. Вот как это случилось со мной.
Во все времена Прага привлекала к себе огромное количество магов, мистиков, факиров и откровенных выдумщиков и шарлатанов, но наибольшего расцвета мистики и алхимики получали во времена двух великих императоров и почитателей оккультизма — Карла IV и Рудольфа II. При их правлении Прага собирала астрологов и алхимиков со всей Европы, монархи предлагали им высокую плату и придворные должности. Сотни алхимиков в подвалах Праги работали над созданием эликсира бессмертия, изобретением новых лекарств, поисками способов получения золота из других металлов, созданием магических талисманов, оживлением неживой материи и т.д. Самый известный из них, конечно, тот самый Доктор Фауст, реально живший в Праге и, вероятно, добившийся больших успехов в своих экспериментах, но допустивший в чем-то ошибку.
В те времена хороший астролог при дворе имел статус министра, а то и премьер-министра, и его советы воспринимались королями и придворной знатью во много раз серьезнее, чем советы нынешних министров президентами. Особых успехов в использовании астрологии и магии добился Карл IV, во времена правления которого Чехия, будучи центром Священной Римской Империи, достигла своего наибольшего исторического расцвета и занимала одну из главенствующих позиций в Европе. Даже дату и момент закладки первого каменного моста через Влтаву, который мы теперь называем Карловым мостом, астрологи определили до минуты: 9 июля 1357 года в 5 часов 31 минуту. Именно эта дата представляла собой еще и магический палиндром, одинаково читавшийся и с начала и с конца: 135797531. И, судя по тому, что мост стоит уже более полутысячи лет, астрологи не ошиблись. Скептики, правда, никогда не упустят возможность посмеяться над мистикой и романтикой, указывая, в частности, что во времена Карла IVне умели измерять время с точностью до минут, но мы пропустим их реплики мимо ушей.
Впрочем, строительство и самой Праги не обошлось без использования законов эзотерических наук. Многие соборы построены каменщиками, хранившими древние секреты о том, как нужно выбирать место для строения, учитывать разные зоны, располагать собор по сторонам света, какие нужно проводить ритуалы при строительстве и т.д. Даже расположению всех соборов относительно друг друга придавалось большое значение: если посмотреть на город сверху, то можно угадать какой-то особый орнамент, несущий, наверное, неизвестный пока смысл.
Найдены магические трех-, четырех-, семи- и двенадцатиугольные фигуры во взаимном расположении церквей. Главный костел Праги — собор Святого Вита — заключает равносторонний треугольник с двумя другими важными точками: ротондой св. Лонгина и собором св. Климента. Стороны треугольника, проведенного между главными башнями соборов, составляют ровно 2300 метров. Другой равносторонний треугольник заключают в себя соборы Петра и Павла на Вышеграде, Вознесения Девы Марии и св. Петра на Поржичи. Стороны этого треугольника равны 3200 метрам. Есть еще два больших треугольника.
Эти четыре главных треугольника называются тригонами стихий. Линия: собор св. Вита и ротонда св. Лонгина — является магической осью города, делящей его на сторону дня, над которой днем проходит солнце (если смотреть из центра города), и ночи, луны. На этой линии располагается ротонда св. Креста — магический центр города. Через нее проходят еще пять линий по тридцати градусам от оси, и делят город на двенадцать секторов — двенадцать знаков Зодиака. Если находиться в день летнего солнцестояния у ротонды св. Креста, то можно увидеть, как при заходе солнце постепенно коснется всех шпилей собора св. Вита. А в день зимнего солнцестояния солнце взойдет, коснувшись ротонды св. Лонгина.
Прага — это город снов. Слишком уж нереально, как во сне, ходишь по брусчатке узеньких, средневековых улочек, под светом старинных фонарей, между домов, каждый из которых имеет свою оригинальную историю, часто название и герб. Вот дом «Под крестом», здесь по легенде жила ведьма, совершившая самоубийство, узнав об измене своего возлюбленного, и после смерти пришедшая за ним. Где-то рядом в одном из подвалов сидит огромный Голем, сделанный старым еврейским раввином из глины и оживленный им. Здесь жил Бетховен, а здесь Моцарт, и музыка его бессмертного «Реквиема», кажется, всегда доносится из окон этого дома.
Я мог бы уже на правах опытного туриста-экскурсанта и сам много чего рассказать о достопримечательностях Праги, более того — я уверен, что расскажу еще немало из того, что разными гидами было напето мне в уши, но уже слышу откуда-то с небес грозный окрик редактора и надвигающийся ропот будущих читателей, вопрошающих хором: не пора ли ближе к телу, то есть к теме — к ресторанам и пивным, к журчащему пенному ручью пива и обжигающим губы и нёбо яствам и изыскам чешской национальной кухни? Не пора ли?!!!
Что ж, я снова сдерживаю себя и заставляю свернуть на правильную, пока еще совсем слабо набитую тропу, хотя, даже сидя на этой скамеечке, я могу вам рассказать, что в каждом, без исключения, доме на этой старинной площади есть свой неповторимый по интерьеру, кухне и вкусовым ощущениям ресторан, большинство из которых забираются вглубь под землю, в древнеримские сводчатые подвалы, возвращающие хоть на некоторое время их посетителей на сотни лет назад.
Например, рядом с «Принцем» — ресторан «У золотого чайника», в следующем доме ресторан «У Орлоя». Его посетители, сидя на втором этаже прямо напротив курантов, могут позволить себе разглядывать часовую феерию, не отрываясь от ужина или обеда, правда, доплачивая в цене каждого блюда за столь необычное зрелище. Далее идет «Староместский ресторан», потом «Каменный стол», у которого, говорят, под землю уходят чуть ли не пять этажей. Напротив меня, в доме, что своей грудью закрывает вход в храм «Девы Марии перед Тыном», находится ресторан «У черного оленя», ну а во дворце Кинских, если пройти через внутренний двор, попадешь в одноименный ресторан «Дворец Кинских».
Да что перечислять — не хватит ни сил, ни времени, тут в какую сторону ни двинешься — всюду сплошные, сдвинутые как в строю, ряды рестораций, пабов, баров, кондитерских и кофеен, можно смело двигать, хоть с закрытыми глазами, всюду наткнешься на предприятие общественного питания — так совсем еще недавно называли эти маленькие и большие дворцы чревоугодия, кулинарии и обжорства. Список всех попавшихся мне на глаза ресторанов мог бы составить отдельную книжку, а пока… я постараюсь перейти к основной теме своего путешествия.
Чехия… страна полная масла и зерна… Страна довольно холодная, но полная рыбы, богатая на домашних животных и диких зверей, таких как туры, медведи, олени… Еще страна эта богата металлами и лечебными кореньями, плодоносит ячмень и хмель…
Себастьянус Френсис Верденсис, 1534 год
А тем временем путешествие мое (а само это слово — длинное, спокойное и обстоятельное — подразумевает примерно такое же передвижение — без резких движений и ускорений) продолжается, и с некоторым усилием я покидаю насиженную скамейку возле источающего сладкий аромат балаганчика с вертящимся трдельником и направляюсь куда глаза глядят — в Йозефов город, по самой красивой и дорогой улице Праги — Парижской, оставляя сбоку и барочной красоты храм Святого Микулаша, и дом, в котором повезло родиться знаменитому Кафке. Я еще не раз пройду по этим местам, ведь хочешь-не хочешь, а в Праге все маршруты приводят именно сюда — к Староместской площади, к Гусу с «компанией» и взмывающим в небо башням «Девы Марии перед Тыном».
На Парижской улице по обе стороны высятся красивейшие дома. Сама улица не так уж и широка — не проспект, да еще и засажена каштанами, дотягивающимися уже до верхних этажей своими кронами, вот и приходится задирать голову, чтобы рассмотреть бесконечные архитектурные излишества, щедро украшающие эти роскошные здания, как большие, многоэтажные свадебные торты. Голова кружится, крутишь ею во все стороны, изощряясь вместить в один кадр своего фотоаппарата и кружева, и вязи, и башенки со шпилями, и настенные панно, и скульптуры в нишах. Не выдерживая всего этого изобилия и благоразумно оставляя часть архитектурного пира на потом, я сворачиваю направо на улицу Широкую, отмечаю еще один ресторанчик с «оригинальным» названием «Швейк» (как минимум третий-четвертый, из тех, что мне уже попадались на пути), потом иду налево, снова направо — мимо костела «Святого Духа» и итальянского ресторанчика «Жизнь хороша», мимо, мимо… и так нагуливаю аппетит, пока не чувствую в себе возрождающуюся возможность вновь присесть за стол и с чувством, с толком, с расстановкой приняться, наконец, за еду, нет, за дегустацию! И куда же теперь направиться?
И тут я вспоминаю спор в толпе зевак у «Орлоя», где я притулился к русскоязычной группе туристов, чтобы послушать все те интересные данные о курантах, которыми я уже успел с вами поделиться. Спорили несколько мужчин, которых действо в знаменитых пражских часах не очень-то заинтересовало: у них была своя вечная тема — какое пиво лучше, и в какой пивной им больше понравилось. Конечно, не совсем прилично прислушиваться к чужим разговорам, но уж очень меня заинтересовали эти отзывы и рекомендации, ведь выбирать в таком нещадном количестве пивных и рестораций дело крайне сложное. И вот я расслышал там весь набор туриста первого заезда — «У Калиха», «У Флеку», «Воянув Двур», «Пивоварский Дум» и прочие, но последним в списке мне запомнился пивной ресторан с хитрым названием «Пивница у Пиврнца» (Pivnice U Pivrnce).Я вспомнил, что эту пивную проходил уже сегодня, фланируя в Еврейском городе, как раз напротив Майзеловой синагоги. Я взбодрился, как старый конь, почуявший близкий дом, и, воодушевленный принятым решением, двинулся прямо к цели.
За большим, во всю стену, окном уютно светился небольшой бар — стойка, несколько столиков, все ярко освещено и призывает войти вовнутрь. Эта схема типична для большинства пражских заведений: сначала бар, где можно прямо у стойки выпить кружку пива или еще чего-то на свое усмотрение, потом идет небольшой коридорчик, а дальше, обычно, лестница в подвалы, которые бывают большими и не очень, с грубыми стенами и потолками из древнего камня или оштукатуренными и выкрашенными или закопченными — нюансов много, но схема все же одна. Так и у «Пиврнца», который на самом деле оказался карикатурным героем типа нашего знаменитого «Петровича» Андрея Бильжо, вот только папа-автор этого самого легендарного Пиврнца чешский художник-карикатурист Петр Урбан.
Я прошел через бар и спустился в подвал — высокие и светлые залы, их несколько, а самый дальний — для некурящих. Не успел я устроиться за традиционным длинным столом на удобной, нагретой еще недавно сидевшим здесь любителем чешского пива лавке, как в зальчик ввалилась большая и шумная группа молодых немецких, как я понял, туристов. Хорошо, что я успел уже сделать заказ: не слишком утруждая себя выбором, я решил попробовать традиционное чешское блюдо «свичкову на сметане» (Svíčkové řezy na smetaně) — говяжью вырезку, приготовленную под специальным соусом из овощей, в основном моркови, подаваемую со взбитыми сливками и моченой или консервированной, за неимением свежей, брусникой сверху. Однако меня так смущало это несовместимое для моего грубо воспитанного вкуса сочетание продуктов — мясо и взбитые сливки, что я подстраховался и вдогонку попросил еще и экзотическую «Pivrncova plná nora» — как я понял фирменную некую нору — филе из свиной вырезки, нафаршированную под завязку смесью капусты с ветчиной.
Несмотря на то, что над вывеской я успел прочесть уже знакомую мне надпись, что это «классический пльзенский пивной ресторан», выбор пива здесь был богаче, чем «У зеленого дерева», и я смог заказать кружку темного «Велкопоповицкого Козла», которую сразу же и ополовинил, невольно выполняя рекомендации «как правильно пить чешское пиво».
Занимая возникшую паузу, я с видом знатока и, как мне казалось, почти профессионала приступил к более тщательному изучению гастрономических возможностей этого ресторана. И, надо сказать, был приятно удивлен, увидев не только значительный перечень оригинальных, по крайней мере по названию, блюд, но и их стоимость. Например, «Башта красного Пиврнца» (насколько я понял, это некий набор традиционной чешской еды, «башта» — синоним русского слова «вкуснятина»), в которой 200 граммов жареной утки и по 150 граммов копченой и тушеной свиной шейки с кнедликами и тушеной капустой, стоит 255 крон, а «Бомба Сильвера» — отварное свиное колено весом в 700 граммов, подаваемое с хреном, горчицей и «облогой» из овощей, — 230 крон.
В отличие от многих других пражских ресторанов, у «Пиврнца» совсем недорогая рыба: карп на чесноке — 130 крон, а 200 граммов форели, приготовленной по рецепту Мельника и подаваемой с жареным картофелем и ломтиком лимона, всего 150 крон. Правда, если ваша рыбка окажется потяжелее, то за каждые следующие 10 граммов ее нежного тельца придется доплачивать… всего по 5 крон. Порция жареного филе трески с вареным картофелем потянет лишь на сто крон, так же дешевы и блюда из птицы, приготовленные, как утверждает эта мудрая книга — меню — «как дома». При весе в 300–400 граммов, что сможет насытить даже самого голодного туриста, они стоят всего 130–185 крон.
Пиво же в этом благословенном заведении в самом центре Праги, да еще и в еврейском квартале, где даже услуги туалета обычно самые дорогие в городе, обойдется всего лишь в 25–30 крон за кружку.
Пока толпа молодежи рассаживалась и спорила о том, что пить и что есть, сноровистая и улыбчивая официантка (по-чешски — сервирка), явно подсмеиваясь над моей неопытностью, поставила два огромных блюда с заказанной мной едой. На одном каким-то изящным тортиком возвышалась башенка взбитых сливок с ягодкой на макушке, прикрывая ломтики говядины под небольшим слоем густого овощного пюре морковного цвета, а на другой тарелке под густым горячим сырно-грибным соусом скрывалась эта самая «нора» — свернутый неким конвертом кусок сочной свиной вырезки, фаршированный обжигающей смесью капусты с нежной ветчиной. По краям тарелки шла «облога» — листья салатов, маленькие морковочки, дольки свежих помидоров и плоские диски огурцов, здесь же дымился горячий отварной картофель.
Я решительно придвинул к себе «свичкову» и стал поедать говядину, обильно сдабривая ее вместо горчицы и хрена сладкой «шлегачкой» — взбитыми сливками, смешивая их с брусничным джемом, находящимся здесь же. Видимо, это блюдо из кухни дворянской, подумал я, навряд ли простой люд стал бы так изощряться, но тут же вспомнил, как когда-то мне довелось ужинать в загородном охотничьем ресторане в предместье Франкфурта-на-Майне, где «седло» оленя подавали тоже с брусничным вареньем и сладкими фруктами. Наверное, не зря придумали наши умудренные опытом предки оттенять вкус постноватого мяса сладкими и нежными добавками.
За соседним столиком сидела пожилая пара. Ловко, я бы даже сказал — грациозно, орудуя ножом и вилкой, они ужинали, запивая небольшими глотками пива в огромных литровых кружках. Было видно, что тяжесть такой кружки достаточно ощутима, но оба с таким изяществом подносили ее ко рту, что я невольно загляделся. Мужчина, стройный старик с прямой, как у офицера, спиной, поймал мой взгляд и, явно воспользовавшись этим, что-то стал говорить мне. Я понял лишь одно — он что-то хотел объяснить мне насчет моей «свичковой». Я с некоторой досадой развел руками, дескать, извините, не понимаю. И тогда старик, безошибочно определив, что мой родной язык русский, не немецкий, как у соседней кампании, которая продолжала горланить, будто ее высадили на необитаемом острове и теперь забытые и покинутые они пытались докричаться до проходящих на горизонте кораблей, медленно подбирая слова, объяснил мне, что, к великому сожалению, эта «свичкова» не настоящая, и ни в одном ресторане настоящей мне уже не попробовать, так как по кулинарным чешским рецептам настоящая свичкова, как и настоящий чешский пивной гуляш, должны выстояться не менее 24, а то и 30 часов, чтобы пропитаться овощным соусом и дозреть до настоящего вкуса. Правила же Европейского Союза, в который Чехия вошла несколько лет назад, запрещают в ресторанах и других предприятиях общественного питания подавать еду, приготовленную более трех часов назад.
Теперь понятно, почему мясо показалось мне суховатым, а вся эта сладкая прелесть не придала блюду необходимой гармонии. Жаль, что современность так безапелляционно вторгается в традиции, лишая знаменитые национальные блюда подлинного вкуса и прелести. Закончившие свою трапезу старики поднялись, несколько сочувственно раскланялись со мной и ушли, а я под гогот и шум молодежи, которой наконец принесли груду тарелок с едой, принялся за «полную нору».
И снова я понял, как правильно устроен мир, в котором такую сочную фаршированную свинину можно и нужно запивать холодным темным пивом. В этот раз ансамбль был полный, и удовольствие я получил неописуемое. Правда, тяжесть в переполненном желудке ощутимо давала о себе знать, особенно когда, варварски расковыряв явно неудачный яблочный штрудель, опрометчиво заказанный мной еще в самом начале моего пира, я расплатился и медленно повлек по лестнице наверх свое отяжелевшее от обильной еды тело, разглядывая на стенах и потолках многочисленные карикатурные сюжеты Петра Урбана, среди которых какие-то я понимал сразу, а перед некоторыми было бесполезно останавливаться, так как их не понять с моим знанием чешского языка. Наконец, посетив по пути и заведение для уединения, я выбрался из весело раскрашенной пивной и оказался на пустынной по случаю позднего вечера улице напротив Майзеловой синагоги.
Я смотрел на подсвеченную синагогу, на мерцающие свечи в окнах соседнего винного ресторана «Голем», дышал, набираясь сил, и думал: как все-таки демократично устроена Прага, если прямо через дорогу от синагоги я могу спокойно вкушать сочную фаршированную свинину под сырно-грибным соусом!
Мне предстояло еще идти через светящуюся каким-то волшебным светом площадь, завороженно глядя на сказочные башни Тынского храма, потом по Целетной против потока туристов, что невольно повторяли маршрут чешских королей, шедших на коронацию в собор Святого Вита, через Пороховую башню, когда-то называвшуюся «Ободранной», и тихую Сеноважну площадь, мимо загадочной голубой с бордовым стройной синагоги на Иерусалимской улице к тихому по случаю ночного времени Главному вокзалу, где на скамеечках устраивались на ночлег уставшие бомжи со своими необъятными сумками, в которых держат все, что нажили за жизнь, к станции метро на «красной линии», уносящей меня в маленький пансион на Ходове. Этот первый день моего гастрономического путешествия по Праге показался мне бесконечно долгим.
Когда и как начинает свой день отпускник, выбравший программу «свободного и независимого ни от кого плавания»? То есть просыпается, когда проснется, выходит из дома (гостиницы или пансиона), когда, преодолев боль от вчерашней пешей прогулки по бесконечно красивому городу, захочет снова увидеть его, в общем, живет как беззаботная божья тварь. Тем более что после вчерашнего обильного ужина ни о каком завтраке не может быть и речи: о еде теперь вспомнится только ко второй половине дня, несмотря на то что именно эту тему я поставил во главу своего путешествия.
В общем, во второй день я выбрался в путь уже далеко за полдень. Пока я ехал в пустынном вагоне метро — час пик давно прошел и вот-вот должен был наступить уже следующий — я судорожно размышлял, куда же сегодня направить свои стопы. Вышел на станции с таким родным, как оказалось, названием «И. П. Павлова». Произносимое чешским диктором слитно и с ударением на второй слог, оно долго звучало для меня не понятно, только в третий свой приезд в Прагу я понял, что станция названа в честь замечательного русского ученого, Нобелевского лауреата, академика Ивана Петровича Павлова.
Вышел наверх и сел в первый подошедший трамвай — им оказался знаменитый 22-й номер — самый длинный трамвайный маршрут города, проходящий через популярные у туристов места, что вызывает особую любовь к этому маршруту у карманников Праги. Проблема сохранения содержимого карманов настолько остра, что в каждом трамвае висят предупредительные таблички — дескать, лучше быть бдительным, чем остаться без бумажника. Кто бы спорил?! Надо признаться, для полной ясности, что среди воришек коренных чехов практически нет — не так воспитаны, а работают в трамваях и в местах наиболее густого хода туристской плотвы гастролеры из стран бывшего Советского Союза. К сожалению. И выбирают они почему-то с особой любовью именно соотечественников, узнавая их по беззастенчиво-громкой русской речи.
Усевшись на удобное сиденье у окошка, я решил ехать долго, смотреть на Прагу, а выйти уже где-нибудь на Погоржельце — я хорошо запомнил это легко понимаемое слово да памятник двум легендарным астрономам — Тихо Браге и Иоганну Кеплеру, что стоит рядом с трамвайной остановкой.
Как уже опытный праговед, я знал, что в Град и Градчаны не стоит идти от реки — слишком уж круто в гору придется подниматься, пересчитывая несколько сотен ступеней, и пока поднимешься, на красоты уже не остается ни сил, ни настроения. Нет, надо заехать с другой стороны — к Погоржельцу, погулять по Градчанам — предместью королевского дворца, где жили когда-то сановные дворяне, потом пройти через три двора самого Града, поразиться чуду собора Святого Вита, строившегося основательно и не торопясь ровно тысячу лет, а потом спокойно спускаться вниз — либо по «Старой лестнице» прямо к метро «Малостранская» — это если уже сил не осталось, либо, что логичнее и красивее, спускаться по Нерудовой улице, каждый дом на которой имеет особую историю и знаменит выдающимися постояльцами или гостями. Любой гид покажет вам дом, в котором жил Казанова, а в этом маленьком отеле останавливался сам Моцарт, здесь жил известный скрипичный мастер… Но все это вам расскажет гид или вы сами прочтете в путеводителе, я же хочу, как вы помните, посмотреть и опробовать, если получится, рестораны этой части Праги.
А трамвайчик тем временем уже проехал через реку, которая сегодня особенно свежа со своими серебристыми, кипящими пеной, порогами, с лениво передвигающимися прогулочными корабликами, которым не очень, видимо, хочется уходить от Карлова моста, заполненного, несмотря на ремонт, туристским людом. Стаи лебедей, привычно требующих дани от собравшихся на берегу зевак, выглядят кучевыми облаками, присевшими вдруг на край реки, над которой в голубом и беззаботном небе парит воздушный шар, вознесший двух счастливчиков, купивших себе это небесное парение-блаженство за умеренную плату.
Я проезжаю мимо скорбной процессии изуродованных людей, спускающихся по лестнице от «Голодной стены», бывшей когда-то городской стены, — это памятник жертвам коммунистических репрессий, которым подвергся чешский народ во времена «социалистического строительства». Число осужденных — 205 186 человек, казнено — 248 человек, в тюрьмах умерло 4 500, на границах, при попытке нелегального пересечения ее, погибло 327 человек, эмигрировало из страны 170 938 человек. По российским меркам цифры незначительные, но для страны, в которой в то время жило чуть больше 10 миллионов, — огромные! Население большого чешского города!
Зигзагом проходим через Малостранскую площадь — здесь всегда полно народа: одни идут к Карлову мосту, другие от него в Град, и сплошная череда ресторанных вывесок, по теплой еще погоде повсюду столики, и запахи обеденной Праги пробиваются даже в трамвай. Вот просочились через узкое место и снова, вдоль слепой стены, за которой скрывается замечательный образец паркового искусства Вальдштейнская «заграда», выкатываемся к реке, но уже на другом ее берегу, и солнце теперь слепит глаза, отражаясь на водной глади, а Карлов мост с фигурами святых и грешников темным профилем перечеркивает эту гладь. А над ним снова отблески, но уже золоченый «ларец» Национального театра, а далее стройный ряд дворцов стиля барокко вдоль всей набережной до самого «Танцующего дома», своим причудливым силуэтом искажающего или украшающего — это на вкус и суд зрителя — этот строй.
Трамвай рысцой поднимается размашистым серпантином в гору, и вот слева уже зеленеет своей вечной медной крышей Летний дворец королевы Анны. Далее за решеткой мелькает в оранжевых красках осени Королевский сад, а вот и дорога к крепостным стенам, главному храму и Королевскому дворцу, начинающаяся прямо от ресторана «Львиный двор», где с особым шиком подают зажаренного на вертеле целого поросенка. Еще пара минут, и трамвай застывает у памятника астрономам — это и есть мой Погоржелец, а значит, пора выходить.
Все, кто вышел вместе со мной на этой остановке, устремляются сразу вниз — через небольшую площадь в узкую горловину Лоретанской улочки, в створе которой видна черная каменная громада собора Святого Вита, а я удерживаюсь от этого порыва, поднимаюсь сто метров выше вдоль трамвайных путей и через старинные ворота прохожу во двор Страговского монастыря, заложенного еще в 1140 году при поддержке короля Вацлава II и знаменитого своей фундаментальной библиотекой с расписанным редкой красоты фресками Философским залом, куда не пускают простых смертных, но еще и… своим монастырским пивом, названным на всякий случай именем святого — Норберта, которое варится только здесь — в монастырской пивоварне.
Пиво варят здесь аж с 1628 года, и «Святой Норберт» — темная янтарная «четырнадцатка» — считается одним из лучших сортов среди «малых» пив Чехии. Пшеничное пиво «Святой Норберт» продолжает традиции варения «белого», т.е. пшеничного, пива в Чехии. Это пиво изготавливается наиболее старым в стране методом верхнего брожения с 1505 года, когда Вок из Рожмберка предоставил городу Тржебова право варить «белое» пиво. Пшеничное пиво в настоящее время переживает ренессанс и благодаря своей легкости и свежести популярно главным образом в летние месяцы. Из-за более низкого содержания хмеля оно пользуется успехом и у поклонников менее горького пива. Это пиво нефильтрованное, с содержанием пивных дрожжей, вызывающих помутнение, а также пшеничного солода (50%), который определяет светлую окраску. Дрожжи верхнего брожения естественным путем выделяют эфиры и фенолы, которые проявляются в виде широкой палитры оттенков аромата и вкуса. Искушенные любители пива могут в нем найти, например, гвоздику, мускатный орех, ваниль, банан, лимон и аромат копченостей. Чешское пиво пльзеньского типа, отличающееся высоким содержанием горечи (35–45 единиц горечи), в этом отношении является противоположностью пшеничному пиву, которое имеет 10–17 единиц горечи.
Хотя цена «Святого Норберта» очень высока, по признанию знатоков оно стоит этих денег. Известный в Чехии сладек — пивовар Мартин Матушка, прошедший школу «Пльзеньского Праздроя» и флековской пивоварни, прежде чем стать самостоятельным знаменитым мастером, — на Рождество варит здесь еще более плотное пиво — 19% «специал», которого выходит всего 1200 литров, так что отпробовать его достается далеко не всем желающим.
То ли прогноз выпал такой сегодня, то ли монастырское настроение виновато, но вдруг небо стало серым и низким. И из него посыпался мелкий, довольно-таки нудный дождик. Я было сунулся в пивницу, что прямо у пивовара «Святого Норберта», но там мне вежливо объяснили, что ждут группу туристов — официанты спешно накрывали столы — и мне, увы, нет места. В другую погоду можно было бы устроиться и на улице, где стоят деревянные столы, но сейчас под дождем этот вариант совсем не устраивал. Кроме меня, гонимые все тем же дождиком, в двери вбегали все новые просящие, но всем им был дан такой же «поворот от ворот». Расстроившись, я еще попытался найти прибежище и стол в Большой монастырской пивнице, в которой, как написано на указателе, 500 мест, не считая 150 мест на летней террасе.
Огромный зал тянется вдоль всей монастырской стены, что выходит на Погоржелец. Дальний конец зала едва различим, и пивная таких размеров больше походит на огромный концертный зал. Под кургузым навесом в барабане над огнем крутилось что-то огромное — явно целая туша бычка или кабана, медные варочные котлы придавали праздничность всему залу, а столы, застеленные белоснежными скатертями, уходили шахматными клетками куда-то за горизонт, но и здесь, глядя поверх меня, мне вежливо и скучно объяснили, что все «обсазено» — то есть, занято: заказано заранее, и вот-вот подъедут многочисленные автобусы, и шумные туристы, сотнями, наполнят своды этой древней харчевни довольным и сытым гулом, в хоре которого моего голоса не будет уж точно.
Я снова оказался под струями дождя и сквозь наплывшую серость вдруг увидел огонек — горел какой-то факел, за ним еще и еще, и так они подсказывали путь, как следовало из установленного тут же указателя, к ресторану «Пекло», в котором по случаю дневного времени цены на блюда были снижены вдвое. Я с радостью устремился вглубь монастырского двора и ведомый огнями вошел, наконец, через небольшую малоприметную дверь в мрачное подземелье. Нет, не в подвалы, а в какую-то пещеру, вырубленную в скале, своды которой поддерживают несколько рукотворных каменных арок.
Последние шаги к «Пеклу» я делал уже вдоль указующих огней на полу. В полумраке пещеры я разглядел несколько свободных столиков, человек двадцать — таких же «неорганизованных» туристов, которых не возят автобусом на заранее заказанные места, нашли здесь и крышу, и трапезу. Официант торжественно вручил мне тяжелое, роскошно выглядящее меню, с заложенным, правда, внутри скромным листочком с блюдами на сегодняшний обед, цены на которые и были снижены вдвое. Этот выбор, ясное дело, был небогат, и я, заняв место у стены, с которой свисала густая паутина, очень похожая на настоящую — для полного антуража не хватало только летучих мышей, — решительно полез в дебри предложенного мне фолианта-меню.
Рулеты из оленины по-чешски
Для приготовления потребуются: лук репчатый — 200 г, шампиньоны — 100 г, морковь — 1 шт., шницели из оленины — 12 шт., соль, перец — по вкусу, сало — 12 ломтиков, курага — 12 шт., чернослив — 12 шт., грецкие орехи (ядра) — 12 шт., топленое масло — 50 г, лавровый лист — 1 шт., бульон — 400 мл, красное вино — 250 мл, сливки — 100 мл.
Лук нарезать кольцами, грибы нарезать ломтиками, морковь вымыть, очистить и нарезать кубиками. Мясо посолить и поперчить. На мясо выложить сало, грибы, 1/2 лука и по 1 шт. кураги, чернослива и ядру гр. ореха. Свернуть рулетом и закрепить. Рулеты обжарить в масле, добавить и обжарить морковь, оставшийся лук, лавровый лист. Влить бульон, вино и тушить 40 мин. Рулеты выложить, а сок процедить. Влить сливки, слегка уварить, посолить и поперчить по вкусу. Можно подавать с грушами, тушенными с брусникой.
Колонка цен сразу заявляла, что я попал в солидный ресторан — на главные блюда разбег начинался от 300 крон и почти сразу же уходил за тысячу. Я выбрал закуски — горячий козий сыр на тосте с виноградом и грецкими орехами, а из блюд — «Лапшу Чертовой бабушки» — тонкую рисовую лапшу с кусочками нежной куриной грудки, приправленными соусом, оливками и сладким виноградом. Обычно это блюдо стоит 340 крон, но с дневными скидками сейчас за него возьмут лишь половину.
Пока выполнялся мой заказ, я в сумрачном свете подземелья прочел в меню, что нахожусь в бывшем винном подвале, который использовался еще с XII века. При Карле IVздесь хранилась коллекция французских вин, климат этого склепа всегда был ровным, что позволяло выдерживать вина многие десятилетия. Название же ресторану дано потому, что ровно над этой пещерой находится винный ресторан «В Раю», ну а что может быть под раем? Конечно, ад или пекло. В верхнем же ресторане, внешне ничем не отличающемся от типичного винного склепа, вытекает из скальной стены природный родник, наполняющий небольшое озерко, в котором, в ожидании своей очереди на огне кухни, плавает форель. Вот такая экзотика, да и еще сам факт нахождения всего этого на территории Страговского монастыря! Ясно, что и цены здесь должны быть эксклюзивными.
Но должен признаться, что мне здесь не понравилось. Давила сама обстановка: полумрак и рубленные тысячу лет назад своды пещеры, козий сыр — два маленьких обжигающих язык и нёбо кусочка на тонком — с лист бумаги — тосте, рядом четыре виноградины, разрезанные вдоль, с удаленными из них косточками и один очищенный грецкий орех сиротливой горкой на краю большой тарелки. Все это в окружении весьма вялого листа салата выглядит не очень аппетитно, а при цене в 160 крон — даже обидно. Лапша «Чертовой бабушки» тоже не соответствовала моим разыгравшимся фантазиям и цене, даже с учетом дневной скидки.
В общем, слоган «Кто не бывал в “Пекле”, тот не был в Праге», украшающий указатели и веб-сайт этого ресторана, — вполне в стиле сегодняшнего дня — больше обещает, чем дает! Второй раз сюда я бы никогда не пошел.
А тем временем дождь прошел, огромные булыжники с выпуклыми блестящими от воды спинами устилали мой дальнейший путь по подворью Страговского монастыря. Как-то не заладился у меня сегодня день, который с самого начала был солнечным и таким многообещающим. Я прошел мимо монастырской пивной, в которой был отвержен, через узкую щель спустился по лестнице на площадь Погоржельца и, еще не зная, как переломить настроение, пошел туда, куда глаза глядели — в сторону черного Вита, которому еще не высохшие струи дождя придали сланцевый отблеск. «Чернинский дворец» со своей венецианской штукатуркой нависал над Лореттой, площадь перед ним была пуста. А намокшие флаги свисали, как выстиранные простыни. Все было тихо и несколько уныло. И вдруг я увидел под большой старинной фреской вывеску — «У черного вола». Ба, да ведь это та самая знаменитая пивная, о которой я уже где-то читал. Кажется, она сохранила свой истинный национальный колорит, несмотря на то что стоит на «караванном пути», по которому день-деньской идут толпы беззастенчивых туристов. Я сделал пару снимков, дернул за ручку двери и вошел без тени сомнений.
Вошел я в какое-то подобие большого подъезда, весьма непрезентабельного вида, что меня несколько смутило. Налево в открытую дверь шипела и гудела кухня, а направо дверь вела в пивную. Сейчас мне кажется, что в тот момент мне как-то перехотелось идти дальше, а может быть, я уже это и придумываю. Но в пивную я все-таки вошел.
В ней было шумно и накурено — как и полагается в пивной. Затрапезные столы с непросохшими пивными лужами, грязный пол, как в привокзальном буфете где-то на далекой станции в Сибири, справа стойка с «пипой» — я туда не успел посмотреть. Прошел несколько шагов, увидел на противоположной стене какой-то резной деревянный герб под старину, под ним посетители в дыму-угаре, вскинул фотоаппарат, чтобы «щелкнуть» общий вид, но тут же был одернут резким движением за плечо. Я оторопел! Передо мной стоял огромный чишник, во взгляде которого плескалась неприкрытая злость (я бы сказал ненависть, но остерегусь столь крайних выражений). Не помню деталей дальнейших нескольких секунд, но я оказался за столом, передо мной плюхнула пеной через край большая кружка темного «Козла», а я из нескольких выражений столь негостеприимного хозяина понял, что снимать здесь запрещено… Я попытался объяснить ему, что… слушать меня не стали, а еще и пригрозили: если он увидит где-нибудь фото его заведения, то подаст на меня в суд.
За барной стойкой стоял второй номер, флегматично наблюдавший за «бурей в стакане», которая, как я понимаю, была здесь не редкостью. Этот же, что осадил меня и пригрозил мне судом, был, наверное, главным разводящим. Он шумно ходил по залу, примечал очередной опустевший жбан и тут же делал распорядительный жест второму, который спокойно, покуривая трубочку, наливал пиво, смахивал верхнюю пену ножом и доливал уже до края. Иногда «грозный разводящий» выходил в «подъезд» и приносил из кухни тарелки, которые ставил на столы с тем же стуком и азартом, что и мою переполненную кружку. Я потихоньку огляделся вокруг: в пивной были только свои! Я здесь оказался инородным телом, которое вся эта знаменитая пивная, куда после очередного рабочего дня «на пиво» заходят сотрудники министерства иностранных дел, а говорят, и сам министр, отторгала без всяких сомнений. Может быть, окажись я полегче телосложением, меня бы вообще вышвырнули за воротник — шучу, но чувствовал я себя здесь явно не в своей тарелке.
Я посмотрел на стоящий посреди стола картонный ценник: еда здесь самая обычная для пивной, традиционная, но поразительно дешевая, пиво — всегда свежий «Велкопоповицкий Козел» всего по 26 крон за пол-литра, однако ни пить, ни есть у «Черного вола» мне уже не хотелось.
В пивную вошел молодой человек в кожанке и с мотоциклетным шлемом в руках, огляделся и подошел к моему большому столу, за которым я пока был в вынужденно гордом одиночестве. Он вежливо спросил, свободно ли, сел на противоположный край и тут же пригубил уже подоспевшую кружку. Потом достал какую-то газету и начал ее изучать, запивая свежие новости свежим же пивом. Напротив, я уже умею различать, за длинным столом постоянных клиентов, которых называют здесь «домаци» — своими, домашними, сидела компания мужчин и женщин среднего возраста. Пиво они запивали «туземским» ромом — любимым крепким напитком местных пивных. Когда-то он так и назывался — ром, но Куба подала на чехов в суд, и тот запретил называть местный напиток этим гордым названием, чтобы его не спутали со знаменитым кубинским ромом. Название поменяли, а любовь к напитку осталась.
Так разглядывая непринужденную, абсолютно чужую мне, обстановку типично чешской пивной, я допил через силу пиво, положил на «учтенку» с длинной чертой, означавшей — «одно пиво» — тридцать крон и вышел на улицу. За все это время я не поймал на себе ни одного взгляда посетителей — меня для них просто не существовало.
Настроение, конечно, упало совсем до нуля, идти не хотелось уже никуда, я свернул налево и, огибая Тосканский дворец, спустился в какие-то узкие совершенно безлюдные улочки Градчан, где никогда раньше не бывал. И чем дальше я отходил от «Черного вола», тем больше понимал, что реакция чишника была вполне объяснима, хотя я и не уверен, что именно мое появление так вывело его из себя, а не попал я просто под горячую руку, которую разогрели еще задолго до моего появления. А даже если и я…
Как еще оградить свое детище — старинную пивную с вековой историей и постоянными клиентами от нашествия бесцеремонных туристов, что прут, не разбирая, сметая все на своем пути, а получив рекомендацию в каком-нибудь путеводителе — «типичная чешская пивная с непередаваемым национальным колоритом, еще не освоенная туристами», считают своим долгом нагрянуть сюда, как на экскурсию в зоопарк? Эдак со мной еще и хорошо обошлись, из врожденной, видимо, национальной вежливости.
Я дам вам свои рекомендации: уж если вы турист, то и ходите по туристским маршрутам и посещайте заведения, в которых вам всегда искренне или по должности рады, если же все-таки вы отважитесь познать подлинный дух и местный колорит страны, в которой путешествуете, не только Чехии, то постарайтесь сделать это как можно деликатнее и не забудьте спросить разрешение на фотографирование, а на всякий случай будьте готовы к тому, что вы его не получите.
Все эти рассуждения меня успокоили. Повертев головой, чтобы сориентироваться, я увидел, что нахожусь в небольшом, застроенном старинными домами, квартале с поэтическим названием «Novy svet», что в переводе звучит несколько прозаичнее — «Новый мир», но вполне возможно, чехи, как и многие европейцы, именно так называют Америку. Эту «четверть» (так в Чехии называет городской квартал) чехи, из своего вечного пристрастия сравнивать Прагу с Парижем, называют еще «Латинским кварталом», и издавна он считается излюбленным местом проживания творческой интеллигенции Праги.
Впереди дорога пересекала Олений ров и выводила к трамвайным путям, а слева, в маленькой улочке, в опустившихся уже сумерках, прямо на моих глазах зажглась вывеска — «У золотой груши». Я подошел поближе и заглянул в небольшое окно.
Как бы вам рассказать, чтобы вы представили этот небольшой безмерно уютный ресторанчик с темными дубовыми панелями, с накрахмаленными куполами салфеток на белых с желтым, цвета топленой карамели скатертях, с призывными огнями свечей, пробивающихся из маленьких фонариков, подвешенных на цепочках, и отражающихся в больших и малых фужерах, с отблеском благородного серебра приборов, с аквариумом посредине с большой экзотической рыбиной, скучающей без посетителей, и огромной клеткой с попугаем, терпеливо ожидающим наступления вечера и появления клиентов. В ресторане не было ни-ко-го! И меня потянуло в этот уют, в это карамельное тепло, я вошел и тут же понял, что не ошибся!
Бармен или официант, кто их разберет, встретил меня так, будто только меня он и ожидал весь этот долгий осенний день и именно для меня он накрыл все эти столы, не зная, с каким настроением я войду и где мне захочется сесть, чтобы стряхнуть с себя дневные заботы и расстегнуть усталую душу. Я выбрал столик у окна, мне поставили такой же фонарик с зажженной свечой, подали меню и разрешили сфотографировать все это великолепие — не жалко, снимайте и рассказывайте всем, как хорошо, как замечательно в «Золотой груше»!
Воспитанный, я бы даже сказал — вышколенный хозяин «Малого салона» (на втором этаже находится еще и «Большой салон» этого ресторана) не стал стоять у меня над душой, а оставил меня наедине со всем великолепием интерьера и гастрономическими глубинами меню. Воспитанная, как и полагается в приличном обществе, рыбина в аквариуме не обращала на меня ни малейшего внимания, чтобы не смущать, попугай же наоборот — молча, может быть он вообще из породы неразговорчивых или даже неговорящих, рассматривал с большим подозрением, склонив свою разноцветную голову набок.
Меню было очень немногословным, как и этот попугай. Буквально на одной страничке с достоинством, вполне подходящим для богатого и, видимо, популярного в определенных кругах ресторана были перечислены гастрономические шедевры, редкие для обычных чешских ресторанов. Например, каталонский рыбный суп с кусками свежих рыб и морскими «фруктами» — как я понимаю, некий аналог провансальского буйабеса по цене 345 крон за порцию, а традиционная для Чехии запеченная утка (половинка) на грушах с красной капустой и картофельными кнедликами — 391 крона, 400-граммовый кусок запеченного молочного поросенка с молодым картофелем потянет уже на 575 крон, 200 граммов филе из «свичковой» аргентинского бычка с картофелем на сливках, ранней зеленью в луковом желе — 667 крон, ну, а канадский омар в 400 граммов весом в чесночно-масляном маринаде, приготовленный на гриле со всеми мыслимыми по такому случаю приправами, стоит 989 крон — вполне царское блюдо. Для тех, кто понимает, конечно, в этом толк.
Есть блюда попроще — например, бараний шашлык, запеченный на гриле с помидорчиками «шерри», подаваемый с овощным кускусом и фламбированный водкой — то есть облитый водкой и подожженный для особого эффекта, всего за 529 крон. Можно, конечно, удовольствоваться и жареной куриной грудкой с шафрановым рисом со свежей спаржей и соусом из итальянского сыра горгонзола за 345 крон…
В моем желудке ощутимой тяжестью лежала рисовая лапша «Чертовой бабушки» из «Пекла», и при всей соблазнительности описываемых здесь искушений «Золотой груши» взять что-нибудь серьезное — типа молочного поросенка, которого мне еще никогда не доводилось есть, — я не мог. Дождавшись возвращения тактичного бармена, я с размеренной и несколько манерной грацией, как мне показалось, чуть притомившегося царя Соломона заказал… чай и фирменный грушевый пирог.
Ну что ж подумал, наверное, этот тактичный официант, не выдавая мыслительного процесса ни одним мускулом, чай так чай. Мне принесли серебряный чайничек, фарфоровую пару — чашку с блюдцем, потом поставили тяжелый ларец, мне показалось, что из какого-то ценного дерева, в котором уютно располагались маленькие коробочки разного чая. Я быстро разглядел известный мне EarlGrey и вытащил его, будто шар из лототрона. В коробочке оказалась порция лиственного черного чая в специальной сеточке. Пока я разбирался с чаем, на подогретой тарелке английского фарфора мне принесли горячий грушевый пирог, политый расплавленным бельгийским шоколадом. При этом специальная вилочка и такой же специальный ножичек для священнодействия над этим пирогом возбудили во мне непонятный трепет, под внутренний и неслышный аккомпанемент которого я и съел это произведение гастрономического искусства, запивая ароматным английским чаем, впервые в своей жизни стараясь как можно дольше продлить это наслаждение.
Оставив за все это блаженство каких-то 300 крон, получив десяток самых искренних щедрых улыбок с пожеланиями доброго дня и приглашением вновь посетить «Золотую грушу», с высоким градусом прекрасного настроения я вышел в темноту осеннего вечера и, чтобы не расплескать в себе всей этой прелести, на полном энтузиазме прошел две трамвайных остановки пешком, позволяя удивленным трамваям обгонять себя, прежде чем снова вернулся в реальный и грешный мир людей, сев в подошедший вагон все с тем же магическим номером 22.
Что касается еды и питья, жизнь в Чехии просто райская, все домашние продукты имеются в большом количестве и стоят очень дешево.
Карл Адольф Редел, 1710 год
Однако возвращаться в пансион мне не хотелось, и, пользуясь замечательным настроением, полученным в «Золотой груше», я решил продолжить вояж: вышел на залитой огнями Малостранской площади, что приютилась у самого подножья Града, и пошел чуть вверх, отыскивая знаменитую пивную — «Барачницку Рыхту» (Baráčnická rychta, Tržiště 555/23, Praha 1 — Malá Strana), в которой, по слухам, приличная кухня с вполне демократическими ценами, но главное, как уверяют завсегдатаи, это полный ассортимент знаменитого свиянского пива, называемого некоторыми знатоками одним из лучших в Чехии, а значит, и в мире.
Пивоваренный завод Свияны — год основания 1564, сладек — Петр Меншик. В ассортименте: свиянская «деситка» — светлое непастеризованное, «Свиянский Маз» — светлое выдержанное с алкоголем до 4.8%, «Свиянский Рытирж» (Кавалер) — выдержанное 5% алкоголя — полное пиво темно-янтарного цвета, с пеной густоты сметаны и округло-приятным горьким вкусом. В этом же благородном ряду «Свиянский Книже» (Князь) — замечательная «тршинацатка», «Свиянска Кнежна» (Княгиня) — темное выдержанное, оранжево-каштанового цвета, с легким кофейным началом и очень сладким «телом», и «Свиянский Барон» — светлое специальное, выдержанное, которое варится сезонно.
Когда-то этот район Малой Страны населяли ремесленники, простой люд, а само название ресторанчика, который по своему статусу и конституции лучше всего отнести к типичной чешской пивной, имеет такую историю. Еще в 1874 году в Колине появилось некое пивное сообщество, объединяющее чешских ремесленников и земледельцев и названное по имени небольшой господы «Барачек» (вполне возможно, что само слово «барачек» — уменьшительно-ласкательное от слово «барак» — здание, дом). В короткое время это сообщество стало популярным и любимым среди простого люда своей теплой и душевной обстановкой, а в 1880 году такое же барачницкое сообщество появилось уже и в Праге, в Дейвицах, а затем и на Градчанах, в Бубенечи и даже в Старом городе. Сообщество успешно расширяло свое влияние на всю Чехию, и вскоре уже появились такие пивные и в Вене, а потом даже в США.
Главным делом сообщества стало сохранение и восстановление старых национальных чешских традиций и ремесел. Сообщество устраивало балы с народными танцами в национальных костюмах, празднование весны и других традиционных чешских праздников. Из тех же побуждений члены сообщества восстановили старинные названия титулов местных чиновников, некоторые из них применялись с явной насмешкой. Особую признательность Барачницкое сообщество-братство получило во времена Всеславянской выставки, которая проходила в Праге в 1885 году, на которой «барачники» представили модель своего пражского сообщества и продемонстрировали старочешские обычаи и обряды. Именно эта модель и стала определяющей для «барачницкого» уклада — очень своеобразного образа жизни среднего горожанина, объединенного с соседями и единомышленниками патриотической идеей.
На волне успешной выставки и было проведено объединение всех подобных групп и сообществ в единый союз «барачников» на земле чешской с датой учреждения 15 августа 1896 года. Впоследствии это общество играло большую роль в общественной жизни страны. Например, после войны в 1948 году обществом было выделено на поддержку национальных задач около трех миллионов крон, а отдельно на реконструкцию Староместской ратуши еще триста тысяч крон. В рядах «барачников» во все времена были знаменитые в Чехии люди.
Найти эту пивную не так уж и просто, тем более что по пути встречаются соблазнительные рестораны и кафе, но я вышел точно и за неприметной вроде бы дверью нашел переполненную пивную, в которой не было ни одного свободного места. Пробегавший мимо официант улыбнулся мне и развел руками — дескать, ничем помочь не могу, приходите в другой раз. Кухня в «Барачницкой Рыхте» простая, сытная и недорогая. Самое удивительное, что для меня очень приятно: этот ресторан с 8 февраля 2008 года стал некурящим — теперь здесь царят только пивные и кулинарные запахи-облака. Дневное меню, состоящее из традиционной чешской полевки (супа) и главного блюда, стоит всего 95 крон, поэтому и днем здесь не бывает свободных мест, я это проверил сам, придя сюда и во второй раз так же безрезультатно.
А так жаль, потому что любимые мной мясные блюда готовят здесь, по рассказам, с большой любовью, а цены вне всякой конкуренции, ну посудите сами: 600 граммов свиных ребрышек, маринованных в четырех приправах и запеченных с чесноком, подаваемых с луком, горчицей и свежим хреном, стоят всего 168 крон, «Мысливецкое плато» в 600 граммов, способное накормить 2–3 едоков, являющее собой представительный набор традиционной чешской кухни: запеченное свиное колено, маринованное в приправах, свиные ребрышки, шашлык из дичи, запеченные шампиньоны, поджаренный бекон, лук и картофельные лепешки, стоит всего 598 крон, или два запеченных утиных окорочка с двумя видами кнедликов и с традиционной белой и красной тушеной капустой всего-то за 199 крон! Главное блюдо чешской пивной — свиное колено в 800 граммов, которое, как принято, подается с маринованным огурчиком, горчицей и хреном, стоит здесь 178 крон — цена замечательная, не правда ли?
Если вы предпочитаете говядину, то в «Барачницкой Рыхте» готовят нежную телятину, порциями по 200 граммов запеченной вырезки, которую подают с нежной пармской ветчиной в винном шалфейном соусе с картофелем, поджаренным на масле и посыпанным петрушкой, и такое сногсшибательное блюдо стоит всего каких-то 210–220 крон. Здесь можно отведать и дичи (в чешском меню — «зверины») — охотничьих трофеев, например вырезку из молодой лани со сливовым соусом и карловарским кнедликом или с винным соусом, брусникой и картофелем с петрушкой за 195 крон.
И вроде бы не был я голоден, но, начитавшись меню, с явным замыслом предусмотрительно вывешенного у дверей переполненного ресторана, я несколько поскучнел оттого, что лишен возможности приобщиться к кухне «Всебарачницкой рыхты», и через проходной двор, называемый в Праге французским словом «пассаж», вышел на запруженную, всегда нарядно-празднично выглядящую Нерудову улицу.
Я вспомнил, что рядышком, на улочке Янский вершок (это я по-своему так перевираю названия пражских улиц), есть еще один славный ресторанчик, который называется «У семи швабов» (Jánský vršek 14, Praha 1, Malá Strana). Мне и в голову не пришло, что швабы — это не немцы, и вообще не люди, а чешский вариант наших «пруссаков» — тараканов! Так что ресторан в нашем понимании назван не совсем аппетитно — «У семи тараканов», но и тут меня не ждали — пятница! И этим все объяснилось легко и просто!
«У тараканов» по пятницам всегда битком: сюда привозят туристов на специальное шоу — Средневековая корчма — именно так позиционирует себя этот ресторан. Еду подают здесь прямо с огня, в больших керамических мисках и на металлических блюдах, народная музыка средних веков, платья из грубых холстов у официанток, а под занавес, на потеху объевшихся гостей, поединок на рыцарских мечах, танцы и глотание огня.
Сюда хорошо ходить большой компанией, предварительно заказав стол. Цены здесь на старочешскую кухню — обильную и вкусную — повыше, чем в «Барачницкой Рыхте», но все равно невысокие: супы — 45–55 крон, блюда из птицы — 185, половина печеной утки — 355, рыба — 135–230, традиционные старочешские блюда из свинины — от 140 до 250 крон, свиное колено на двоих — 360, вегетаринские блюда — 110–175, дичь — 225–450, «специалиты» из говядины — бифштексы и стейки, например большой стейк «Перед битвою», запеченный с беконом, подаваемый с зеленью и маслом на травах, — 375 крон, столько же стоит стейк «После битвы», подаваемый на шпажке, с нежным сливочно-перечным соусом — 350 крон; блюда на двоих 580–680, салаты от 55 до 170, целая запеченная утка — 480, гусь с яблоками на шестерых — 560 крон.
Есть здесь и свой коронный номер, называется он «Пиршество» — плати 1555 крон и ешь, сколько твоя душа пожелает, любое блюдо из меню, и при этом пей, сколько выдержат брюхо и глотка, за исключением, понятно, крепких алкогольных напитков, которые в Чехии называются «твердыми». Интересно, много ли таких смельчаков нашлось и не объели ли они корчму, рискнувшую на столь щедрый жест?
Уже давно стемнело, но повсюду ключом била пятничная бурная жизнь — в барах плотной стеной у стойки сидели «белые воротнички», в ресторанах и пивных, в которых немалое количество мест, все было занято разгулявшимся туристским людом, среди которых я безошибочно определял своих соотечественников. Они всегда шумны и очень жизнерадостны — их приятно поражают цены на огромные, по российским меркам просто фантастически огромные, порции, ну и конечно, чешское пиво — любимый напиток российского туриста.
К следующей корчме, разрекламированной в многочисленных путеводителях, к «Королю Брабантскому» (Krčma «U krále Brabantského», Thunovská 15, Malá Strana), я шел, уже понимая бесполезность и наивность своей попытки прикоснуться к «легенде». На углу Thunovská и Zamecka, преодолев короткий, но ощутимый после целого дня на ногах подъем, я увидел в ярко освещенные окна ресторана «У трех черных роз» пустыню — кроме скучающего и почти уснувшего бармена в этом заведении почему-то никого не было. Следующая дверь вела в корчму «У короля Брабантского». Признаюсь, что сейчас я с огромным трудом пытаюсь вспомнить географию внутреннего пространства этого ресторана, но чувствую, что все усилия напрасны: в голове лишь какие-то обрывочные фрагменты и лишь самое общее представление о той обстановке, к которой я оказался совсем не готов.
На полу валялось сено, в воздухе, наполненном копотью светильников и горьковатым запахом стеариновых свечей, стоял неровный шум праздничной гулянки, на грубо сколоченных столах — огромные миски, керамические жбаны и деревянные доски и металлические противни с едой — большие куски мяса и птицы, живописная груда овощей, среди которых жизнерадостным золотом выделялись целые початки вареной кукурузы. На длинные деревянные лавки были наброшены то ли шкуры, то ли овчина, под потолком вязанки трав, и повсюду, кроме светильников, чадящих маслом, огромное количество свечей, неровный свет от которых дрожит и вводит в головокружение. Все настолько отвечает подлинной грубой реальности средневековой корчмы, что не сразу понимаешь, что вокруг тебя идет театрализованное представление.
Не успел я толком разглядеть весь этот непривычный антураж, как ко мне подскочила юркая цыганка в широченной юбке, подолом по полу, и в просторной белой блузке, из которой, казалось, вот-вот выпрыгнут огромные шары ее грудей. В руках она держала огромный тесак, смахивающий на турецкий ятаган, которым жестикулировала так яростно, что я не на шутку озаботился, опасаясь еще и здесь попасть под раздачу. Цыганка чуть ли не набросилась на меня, громко и довольно-таки грубо спрашивая, чего я тут потерял. Должен признаться, что я несколько растерялся, но, оглядевшись и увидев улыбающуюся публику, я только теперь понял, что все это вечерний спектакль, предназначенный для развлечения посетителей и лучшего переваривания ими предлагаемой грубой, по законам средних веков, еды, а я совсем некстати оказался частью этого представления, которое идет здесь давно и успешно.
Не отвечая, стараясь лишь неловкой улыбкой показать, что я все понимаю, дескать, только отстаньте от меня, я попытался пройти вглубь, чтобы лучше рассмотреть корчму. Вниз, в подземелье, вела узкая винтовая каменная лестница. С едва скрываемым раздражением — не люблю я такие лестницы, ведущие неизвестно куда, — я все-таки стал спускаться вниз, но тут же столкнулся с официантом в пиратской бандане с двумя огромными подносами с едой в поднятых напряженных руках. Мне пришлось отступить, так как разминуться на этой лестнице не было никакой возможности. В конце концов я спустился вниз — в тесное мрачное подземелье, весь потолок которого был облицован… человеческими черепами. Мне стало жутковато, и, видимо, скрыть этого я не сумел, так как публика вовсю стала потешаться надо мной. С трудом повернувшись в жаркой тесноте, отметив уже по ходу, что посетители едят руками, пользуясь только ножом, а сбоку какой-то укротитель разворачивает толстенного удава, оборачивающего его шею в несколько витков, я с еще большей поспешностью оставил это средневековье и выскочил на пустынную улочку.
По лестнице, что ведет прямо к Граду, спускались редкие туристы — последние на сегодня покорители королевского холма. Рядом, в картинной галерее художников Бенони, с большого полотна со вселенской тоской в глазах на меня сочувственно смотрел «вечный жид» — носитель печали. На других полотнах в искривленном эллиптической перспективой пространстве виднелись шпили, башни и крыши нестареющей Праги, а лукавый уличный фигляр пытался натаскивать ручную сороку на ювелирные изделия, предлагая ей в качестве примера золотую ложку, но сороке, судя по картине, больше приглянулся золотой зуб своего учителя и хозяина. После душной обстановки средневекового мракобесия, так искусно имитированного в ресторане «У короля Брабантского», от картин на белых стенах веяло покоем и непередаваемой красотой.
Я внутренне поднялся над всей этой мирской суетой и с высоты невысокого птичьего, я бы сказал, воробьиного, полета попытался обозреть весь этот день: он был пронизан неудачами, и лишь «Малый салон» ресторана «У золотой груши» волшебным ларцом, источающим тепло и яркий свет, скрашивал его. С таким итогом уходить на ночлег было нельзя. Я прислушался к себе: рисовая лапша с кусочками куриной грудинки уже растворилась, ожог от горячего козьего сыра, правда, никуда не делся, а сладость и нежность грушевого пирога с бельгийским шоколадом вспоминались как дивный и далекий сон — можно было, пренебрегая всеми заповедями о здоровом образе жизни, зайти в ресторан и наесться как следует на ночь, но ошибиться было нельзя — я должен был перебороть тенденцию этого дня и навсегда покончить с неудачами.
Конечно, никакого плана у меня не было, но душа просила викторианского покоя, солидности, тепла и хотя бы немного роскоши, степенного и уважительного обслуживания и, конечно же, вкусной еды, которую можно было бы есть не торопясь, ощущая наслаждение от каждого кусочка.
Еще не догадываясь, насколько все это близко, я повернул на Замецкую и спустился к Малостранской площади, к самому устью круто падающей с горы Нерудовой улицы. На левом углу в замечательном старинном доме с аптекой находится знаменитый ресторан «У черного орла», справа ресторанчик «У петуха», я в нерешительности остановился. И тут, видя мое замешательство, ко мне подскочил молодой паренек с развернутым, как флаг, меню в руках. В свете фонарей я успел разглядеть колонку цен и готическими большими буквами тисненное название ресторана — «У черта» (Nerudova 4, Praha 1).
Сам черт, деревянный, раскрашенный как индейский тотем, с выдающимся пузом, говорящим о пристрастии к еде, довольно-таки дружелюбно скалился в дверях ресторана. «Чем черт не шутит?» — подумал я и решительно шагнул внутрь. И надо признаться вам, что эта пресловутая решительность при таком шаге в выбранном вдруг направлении нужна всегда, набраться ее особенно важно и нелегко, когда в радиусе десяти метров двери еще как минимум четырех ресторанов соблазняют и манят тебя к себе.
Как только я перешагнул порог ресторана, о чем приветливо сообщил звучный колокольчик над дверью, я понял, что пришел наконец, преодолевая все тернии этого долгого дня, именно туда, куда мне так хотелось — в уютный маленький храм вкусной еды, которой поклоняются все обжоры от Адама до меня.
Ну как описать интерьер, в котором тысяча мелких деталей и каждая, кажется, на своем месте и придает дополнительный тонкий шарм. Это уже потом, взяв на память визитку, я с удивлением прочел, что хозяева позиционируют (обожаю это слово, наводящее самую определенную конкретность) свое уютное и очень душевное (как высшая форма определения кайфа) заведение — малостранской госпудкой! Может быть, что-то изменилось и не успело отразиться на визитке, но ничего общего с госпудками-пивными, которые мне довелось повидать уже многими десятками! Самый настоящий ресторанчик с дубовыми панелями, картинами и фотографиями в строгих, хоть и золоченых, рамах. Над баром, правда, надпись, что все пути ведут к черту — наверное, кого-то столь откровенное богохульство отпугнет, но для них прямо рядом, в ста шагах, огромный собор Святого Николая, а нам и тут хорошо. В нишах во всю стену панно — с видами Праги и с изображением большого Черта со всем своим семейством, занятым, по-моему, пиршеством у горячего котла.
Есть, наверное, в этом какая-то диссонирующая вольность, но именно вольность — фривольность, а в остальном все в строгом стиле — столы, застеленные красными скатертями и сверху покрытые темно-синими, с серебряным отсветом, накидками, на полках керамические кофейные мельнички, банки для хранения специй «а-ля позапрошлый век», стойка с винами, которыми можно гордиться — подборка со всего света. Здесь и сладкие новые австралийские, и конкурентоспособные чилийские, и традиционные законодатели французские и итальянские, легкие испанские, и пробивающиеся в верхние строки рейтингов белые моравские, понятное дело, коньяки и виски, и даже кальвадос, который я уже давно хотел отведать, зная, как любил его незабвенный комиссар Мегрэ — мой любимый литературный герой. А я даже заранее выписал о кальвадосе из французской энциклопедии:
«Кальвадос — самый известный из крепких спиртных напитков на основе фруктов. Он производится в Нормандии, на северо-западе Франции. Получают кальвадос путем двойной дистилляции сидра — результата брожения яблочного сусла. Для производства кальвадоса используются яблоки только лучших сортов, выращиваемых в строго определенном регионе (Calvados) с высочайшей степенью контроля за их качеством. Вначале из яблок отжимают сок, после ферментации он превращается в высококачественный сидр, который затем проходит процесс дистилляции и превращается в молодой кальвадос, выдерживающийся в дубовых бочках до полной его зрелости. Со временем кальвадос приобретает богатый насыщенный вкус и восхитительный аромат, его цвет меняется от золотистого до глубоко янтарного. Крепость готового кальвадоса — 40%. При производстве более выдержанных сортов кальвадоса (V.S.O.P. и старше) используются яблоки области Pays d’Auge (лучшие земли региона), и сидр проходит двойную дистилляцию в традиционных перегонных аппаратах.
Обычно кальвадос пьют в кругу друзей после еды, чтобы полностью оценить его вкусовые качества. Однако ценители этого напитка заметили, что стаканчик кальвадоса до еды или в перерыве между блюдами вызывает чувство голода и улучшает аппетит. Это свойство напитку придает содержащаяся в нем яблочная кислота. В наше время потребление кальвадоса претерпевает изменения. Сейчас в основном он подается в качестве аперитива, в чистом виде или со льдом, а так же в различных коктейлях. И времена, и мода меняются, поэтому только от вас зависит, где и когда наслаждаться благородным напитком из самого сердца Нормандии».
Из книги «Французская кухня»
Учитывая именно последнее замечание, я и начал свое пребывание в гостеприимном «Черте» с маленькой рюмки благоухающего, не обжигающего горло, но перехватывающего дыхание своей крепостью, кальвадоса — CalvadosPéreMaglioreV.S.O.P. — прикосновение к легендарному комиссару Мегрэ всего лишь за сто крон. Ну а дальше, не знаю уж, насколько это было в формате и по фэн-шуй с кальвадосом, я попросил кружку темного «Козла», который показался мне необыкновенно вкусным, ну просто первый раз такой!
Увлеченный меню и предстоящей трапезой, я как-то не очень разглядел и плохо запомнил двух обаятельных официанток, то и дело подходивших к моему столу, поэтому мало что могу о них сказать. Разве что, как мне показалось, у них не было ничего общего с банальным нарядом официантки — ни наколки на голове, ни фартука с карманом, в котором, как в кобуру, обычно вставлен толстый бумажник, помню только, что выглядели они как две хозяйки, и я их именно так и воспринимал.
Сначала мне принесли свежайшие булочки, а к ним ароматное масло на провансальских травах — это для того, чтобы я мог слегка перекусить и чтобы не скучно было ждать своего заказа. Жаль, что не во всех заведениях проявляют столь приятное внимание, заставляя иной раз в томительном ожидании глотать голодную слюну.
Но в этот раз ждать мне не пришлось: почти сразу же подали на треугольной стильной тарелке салатную горку с кусочками балканского сыра — мой любимый шопский салат, и едва я с ним управился, подоспела уже и «специалита» самого шеф-повара. Это оказался нежный куриный рулет, начиненный пармской ветчиной и сыром, все под сливочным соусом, а вместо полагающегося к этому блюду риса я попросил принести мне отварного картофеля с маслицем. Я еще успел сфотографировать всю эту картину, достойную кисти настоящего художника, и только потом принялся за трапезу, стараясь сдерживать свою плебейскую привычку есть быстро. В этот раз я смаковал и вкушал с прикрытыми от удовольствия глазами. Нет, день прожит не зря!
Промокнув губы накрахмаленной салфеткой, я решил закончить ужин на высокой ноте и… заказал десерт — фруктовый салат под взбитым до консистенции легкого кучевого облачка ароматным кремом, составляющие которого мне неведомы, но все, что этот крем покрывал, даже обычный банан, который кто-то умудряется жарить, превратилось в растворяемую волшебного вкуса субстанцию, нежно обволакивающую и ублажающую мою насытившуюся плоть изнутри. В свои прежние приезды в Прагу я много раз проходил по Нерудовой из Града на Малую Страну, и каждый раз, глядя на вывески и зазывные огни расположенных на ней ресторанов, мысленно усмехался: нет уж, меня вы сюда не заманите, я не собираюсь платить бешеные деньги за то, что чуть в стороне можно купить в разы дешевле. Я считал себя умным и расчетливым, но теперь, увидев цены в ресторане «У черта», я понял, как я ошибался и сколько раз я прошел мимо великолепной кухни и настоящего ресторанного интерьера.
Ну, посудите сами: закуски, включая красную икру, от 110 крон до 170; рыба — 200 граммовые порции, например форель по рецепту Петра Вока — 180 крон, камбала на масле с соусом «Кардинал» — 190, лосось на красном перце с нежной зеленью — 190 крон, даже меч-рыба, запеченная на решетке и подаваемая с пикантным соусом, и та всего за 190 крон. Не дороже 190 крон и блюда из птицы, а из дичи и говядины не дороже 240 крон за двухсотграммовые порции. Самыми дорогими в меню этого ресторана являются блюда на двоих: 400-граммовый «Малостранский шпиз-шашлык» за 390 крон и такой же по весу «Шатобриан» за 450 крон. В пресловутом «Пекле» за подобный Шатобриан берут все 1150 крон, и я сомневаюсь, что сумею почувствовать разницу во вкусе, если мне заранее не подскажут, какой сколько стоит.
Часы «а-ля ретро» на Малостранской площади показывали уже почти девять часов вечера, можно было бы умиротворенным и сытым отправиться домой и залечь с книжкой в постель, но я уже был настолько увлечен целью посетить как можно большее количество питейных и кулинарных заведений Праги, что решил продолжить свой сегодняшний маршрут, тем более что сытный ужин надо было как-то отработать, чтобы не вернуться из поездки с лишними килограммами, которых жена наверняка мне не простит.
На карту я глянул еще в ресторане, расплатившись и получив на память визитку от радушной хозяйки заведения. Я решил преодолеть пятьдесят метров крутого подъема и от угла по-прежнему пустой ресторации «У трех черных роз» (может быть, причина непопулярности кроется в самом названии, ведь, как известно, «черная роза — эмблема печали» и лишь «красная роза — эмблема любви»?) отправиться вправо и вниз, мимо посольства Великобритании и унылого бюста сэра Уинстона Черчилля выйти к знаменитой пивной «У Гроху», что по-русски означает «У бегемота», и далее, куда поведут уже изрядно сытые глаза.
«У бегемота» было полно народу — окна нараспашку, шум и дым коромыслом, кое-кто вышел на свежий воздух с пивными кружками в руках и продолжал здесь, прямо у обшарпанной до неприличия стены, приятельскую беседу и потребление пива. Я заглянул в окна, попытался войти внутрь, чтобы хотя бы оценить интерьер, но там яблоку трудно было бы упасть, а не то что мне — сытому и толстому — протиснуться. Однако я успел заметить, что никаких особых изысков в интерьере пивной нет, все как обычно: окна в глубоких нишах, короткие деревянные панели на стенах, длинные столы, лавки вдоль стен и тяжелые деревянные стулья. Видимо, здесь есть нечто другое, как написал в отзывах один из постоянных посетителей этой пивной: «Добро пожаловать в атмосферу 80-х годов прошлого века!»
Я спустился до Томашской улицы, сфотографировал парадный фасад ресторана «У трех золотых троек» и повернул вправо, затем по Йозефской мимо гриль-ресторана «Маунт стейк» и итальянских ресторанчиков «Ланзони» и «Кото» вышел наконец на Мостецкую, по которой народ идет к Карлову мосту и с него. Несмотря на поздний уже вечер, народу было много, и по обе стороны улицы рестораны продолжали свой парад искушений. В последний момент я передумал идти по Карлову мосту, а прямо у Сторожевой башни, обогнув отель и ресторанчик «У башни», свернул влево на маленькую площадь Дражицкего, на который выходят двери трех ресторанов — «У Патрона», «Бискупский дом» и «У Бискупа».
Я постоял, поворочал головой и смело двинулся дальше по Мишенской улице мимо ресторанов «У белой кегли» и «Три столетия», в который я, не удержавшись от любопытства, заглянул, подумав, что надо бы как-нибудь сюда зайти на обед, затем на углу свернул на улицу «У Лужицкого семинария» и мимо ресторанов «Высокий дом», «Чертовка», «Ткалцовский двор», «Гергетова цигелна» вышел к шумящей на всю улицу «Малостранской пивнице». Мимо пройти было не так уж просто — вся огромная стена, выходящая на улицу, разрисована: мчится коляска с возбужденными, явно подгулявшими людьми, позади коляски мальчонка с недетским взглядом и далматинцем на поводке и какая-то смурная личность, прячущая лицо под капюшоном, с метлой и лопатой, а над всей этой довольно-таки странной картиной надпись — «Малостранская пивница», но где-то мне уже попалась вывеска, что это «оригинальный Швейк-ресторан».
Из истории этого дома, которая ведется от 1664 года, если я правильно понял, здесь в Средние века была пыточная, жили работяги-палачи. К началу XIXвека этот дом имел настолько невзрачный вид, что магистрат приказал его хозяйке привести здание в порядок, а так как у той не было средств на ремонт дома, то она его продала. В общем, только к концу XIXвека дом привели в порядок, а через сто с лишним лет в этом перестроенном здании открылся пивной ресторан.
Швейк является одним из самых известных и важных символов Чехии и чешского народа, а потому и был выбран основной темой этой пивной. В оформлении ресторана использованы иллюстрации знаменитого чешского художника Йозефа Лады, которые были еще в самом первом издании «Похождений Швейка», они самые узнаваемые, весь мир представляет Швейка именно таким, каким его нарисовал Лада. Причем владельцы ресторана утверждают, что на все эти изображения, использованные в оформлении интерьера, они имеют исключительные права, что и придает уникальности всему этому проекту.
Ну что ж, заглянем в эту пивную. В ней несколько залов и зальчиков, есть тупиковые маленькие салоны, в которых можно собраться небольшой компанией, а есть огромные залы и надворная терраса. Всего в ресторане одновременно может сесть за столы более 350 человек! И надо сказать, что пусто здесь практически не бывает, но основной поток составляют туристы, которых приводят и привозят сюда туристические бюро Праги.
Как человек уже сведущий, должен отметить, что цены здесь выше средних, то есть в них уже есть надбавка за то, что вы турист. Зато в этой пивной умеренные цены на пиво.
Я прошел насквозь все это огромное хозяйство, спускаясь и поднимаясь по ступенькам на разные уровни. Во всем этом огромном заведении мне показалось несколько неуютно, и запах в пивной был какой-то не очень съедобный. Зато на каждом столе на специальной подвеске висели соленые кренделя к пиву — это плюс, хоть и небольшой.
Было уже одиннадцать часов вечера, когда я сел в мягко подошедший длиннющий трамвай, напоминающий доброго червя из какого-то мультика, и отправился от станции метро Малостранская, что на «зеленой» ветке, назад — к станции, названной в честь моего соотечественника — академика и лауреата Ивана Петровича Павлова на ветке «красной». Уж и не помню, как я добрался, не чуя под собой ног, до своего уютного пристанища на Ходове, но засыпал с чувством «глубокого удовлетворения» от хорошо и насыщенно проведенного дня.
Солнечное ясное субботнее утро звало вон, пробивалось солнечными «зайчиками» сквозь неплотные занавеси и не давало валяться, несмотря на поздний вчерашний отбой. Третий день можно назвать критическим — то есть первый пыл прошел, ноги гудят, лень обволакивает и уговаривает сделать перерыв и никуда сегодня не ходить, но на то человек и разумное и волевое существо, тем более что такой замечательный день «бабьего лета» — подарок осенней природы — проспать, проваляться большой грех.
Я встаю, быстро привожу себя в порядок и, прихватив свой рюкзачок с набором туриста — картой, фотоаппаратом, очками и бутылочкой воды, выхожу на улицу. Вокруг ни души! Интересно, но в выходные дни в спальных районах Праги полное отсутствие движения: бездомных собак здесь нет по определению, а жители на выходные покидают город, устремляясь на природу — кто на дачу, ласково называемой по-чешски «хатой» или «халупой» (по-видимому, в зависимости от размера или от личного отношения), а кто и в пешие или велосипедные походы, по грибы или на скалы, в общем, вопрос только в предпочтении, а вот желание чехов провести выходные на свежем воздухе практически единодушное.
Каждый день, начиная свой маршрут, я определялся с планами по большой карте на стенде в метро, и каждый раз обращал внимание, что рядом со мной на плане Праги находится обширное зеленое пятно, эдак в двенадцать квадратных километров, как я прикинул, называемое Кунратицким лесом. Правда, это же пятно с другой стороны уже называлось Михельским лесом, но в конце концов, какая разница, как называется лесной массив среди жилых районов большого города. Каждый раз у меня мелькало желание посмотреть на этот лес наяву. И вот в этот солнечный день, когда на припеке воздух прогревался градусов так до 25, я и решил осуществить свое намерение, отложив на время стратегическую цель моего путешествия-исследования. Я и не догадывался, что ничего откладывать мне не придется и прогулка в лес пройдет «без отрыва от производства».
Я обошел огромный торгово-развлекательный комплекс «Ходов», обложенный необработанным камнем чуть ли не по-иерусалимски (говорят, что владельцы этого сооружения — израильские бизнесмены), пересек улицу и вошел в тень высоченных сосен. Надо отметить, что в этом комплексе, как и в любом подобном «супере», а их в последние годы в Праге понастроили несколько десятков, кроме сотни магазинчиков-бутиков, еще и куча всяких ресторанчиков, кафушек и закусочных, но мне эти стеклянно-бетонные айсберги не интересны, и я старательно обхожу их стороной. Мне хочется штучного товара.
Я сокращу описание этого замечательного старинного лесопарка, в котором заботливо сохраняются развалины загородного дворца чешских королей еще XIвека, а под кронами темных елей, золотолиственных дубов и грабов спокойно пасутся серны-косули; фазаны, свесив свои разноцветные хвосты, сидят на заборе, как галки, а суетливые белки, не обращая внимание на таких гуляк, как я, заняты своим хлопотливым делом — подготовкой, хоть и не к сибирской — без морозов и даже снега — но все-таки зиме.
Весь лес пронизан дорожками и тропинками самыми разными — на любой вкус и на любое здоровье: есть асфальтированный круг в три с лишним километра, по которому любят степенно крутить педали пожилые велосипедисты и дышать воздухом инвалиды на электрических колясках, управляемых чутким джойстиком, есть крутые тропы с торчащими словно зубы дракона, камнями, по которым слетают вниз и даже забираются вверх на горных велосипедах молодые любители экстрима и адреналина, есть узкие тропинки, устланные хвойными иголками, позволяющими идти бесшумно, а есть аллеи, где вороха медных жестких кленовых и дубовых листьев, в которых ноги утопают по щиколотку, шуршат какую-то мелодию своим неповторимым оркестром. В общем, я просто влюбился в этот замечательный, огромный, как мир, лес.
Снизу по всему периметру идет дорога, то поднимаясь в гору, то спускаясь к небольшому говорливому ручью, на ней то тень и полумрак, то солнцепек, есть мостики и скамеечки, есть беседочки (по-чешски — алтаны), и… даже парочка-другая весьма любопытных ресторанчиков. И это только вдоль этой дороги, огибающей два больших холма и соединяющей два небольших пруда, в которых рыба просто кипит, перекатывая волну от берега до берега и качая на ней сонных уток.
Первый ресторан — «У короля Вацлава IV» (UkráleVáclavaIV, Kunratice 406, Praha 4). К нему можно спуститься по длинному пологому спуску с верхнего трехкилометрового круга, а можно прийти или подъехать на своей машине с другой стороны. Ресторан находится в отдельно стоящем доме, огороженном забором, за которым еще и открытая площадка с эстрадой и столиками на сотню посетителей, а рядом дом егеря — красивый теремок с вольерами, в которых видны фазаны и еще какие-то птицы, тут же пасется косуля с детенышем — то ли временный детский сад, то ли больничка.
В ограде егеря высится молодая секвойя, она и две ее сестры на противоположном склоне большого холма привезены из Америки, и теперь у них есть возможность прожить в благодатном чешском климате тысячу лет, как секвойи это делают обычно, и достигнуть невероятной высоты и необъятной толщины. В Бостонском музее науки я видел срез гигантской секвойи — диаметр ее был больше 7 с половиной метров. Но и это далеко не рекорд: известно, что одно срубленное дерево секвойи имело длину 120 метров, а в Национальном парке в Калифорнии растет и поныне секвойя со стволом в 110,8 метра. Что касается размеров ствола в ширину, то, например, в одном дупле поваленной секвойи американцы катаются верхом на лошади: не манеж, конечно, но для известного рода любителей вполне съедобная приманка, как и 23-метровый кегельбан в другом дупле или бревенчатый домик на пне секвойи, срубленной 150 лет назад, а также дом из коры всего одного такого дерева, построенный в Сан-Франциско и вмещающий 100 человек. А самым массивным деревом на Земле является гигантская секвойя по имени «Генерал Шерман»: при высоте 84 метра и обхвате в полутора метрах от земли до 25 метров она содержит 1500 кубометров древесины.
Жаль, что мы не сможем полюбоваться на эту красавицу неподалеку от ресторана «У Вацлава IV» через тысячу лет, а заодно и попить темной «Крушовицы», обжигаясь поджаренным на углях сочным мясом или брызжущей горячим жирком колбаской.
Но как приятно пройтись по дорожкам и тропинкам этого древнего, хорошо сохранившегося леса, а чуть подустав, увидеть лесной уютный ресторанчик, который встречает каждого путника пояснительной надписью, что король Вацлав IVдля своей загородной резиденции купил 15 мая 1407 года Кунратицкую цитадель, первые упоминания о которой датированы еще 1212 годом. Уже к 1411 году здесь была поставлена крепость, главная функция которой была оборона Праги, но кроме этого нужно было кормить и поить всех ее обитателей, а еще и путников, следовавших по дороге через крепость в обоих направлениях. Вот и был тогда по велению самого короля поставлен для этих целей трактир, который, пройдя все испытания временем, сохранился и до наших дней.
Здесь, как и прежде, предлагают путнику меню в память о добром и справедливом короле, построившем Кунратицкую крепость и поселок при ней. И теперь этот гостеприимный дом готов удовлетворить любые вкусы голодного путника, используя лесную и домашнюю живность, пиво и крепкие напитки, а также сладости и прочее, ублажая через желудок путника так, чтобы на его лице возник румянец и живая улыбка. В общем, здесь готовы накормить вас от души и на любой, даже самый притязательный вкус.
Раскрыв меню, в этом легко убедиться самому: здесь и запеченное «седло» теленка, подаваемое с соусом из красных трюфелей, с зеленой фасолью, завернутой в пармскую ветчину, запеченную на гриле, и с нежной полентой; и кабачки цукини, нашпигованные свиной вырезкой, подаваемые с нежной луковой подливкой и миндальными крокетами, и филе из куриной грудки, тушенное в вине, с картофельным пюре и виноградом, и утиная грудка, нафаршированная овощным жульеном и печенью «а-ля фуа-гра», подаваемая с молодым картофелем-бэби, и «седло» барашка, маринованное розмарином с чесноком, печеное на вертеле и сервированное свежими листьями шпината романезе и толченым картофелем, и филейчик из спинной части кабана, запеченный на гриле и сервированный нежным соусом из плодов шиповника и карловарским кнедликом. А? Каково! Вполне в духе Вацлава IV, не стыдно людей пригласить.
Вы не все поняли из этого поистине королевского меню? Так я вам сейчас поясню, что полента — это типа нашей мамалыги — каша из кукурузной муки грубого помола, подается с мясом, рыбой, птицей и различными соусами, а также как самостоятельное блюдо. Полента богата углеводами и малокалорийна, что делает ее особенно привлекательной для дам, следящих за своей фигурой и не желающих отказываться от вкусной еды. Полента — замечательная альтернатива картофелю, рису и макаронным изделиям, она хорошо сочетается с красным вином. Нейтральный вкус кукурузной крупы позволяет делать ее основой самых разных блюд.
А вот куриную печень «фуа-гра» вы на досуге можете приготовить сами, поверьте, это очень просто, но сначала немного истории и необходимой информации об этом столь знаменитом и тонком деликатесе:
Фуа-гра — дословно «жирная печень», утиная или гусиная. Она действительно очень жирная благодаря специальной «производственной технологии», которая, возможно, некоторых заставит содрогнуться: птиц сажают на специальную диету (в основном, на орехи) и не дают им особо двигаться. В результате их печень увеличивается до необычайных размеров и становится деликатесом. Гусиная фуа-гра более нежная, с более тонким вкусом, зато утиная — более ароматная, поэтому пользуется большей популярностью (к тому же она дешевле в среднем на 30%). 90% всей фуа-гра, поставляемой на рынок, делается из утки. Обычно фуа-гра подается как горячая закуска, и с ней хорошо сочетается салат из зеленых листьев. Фуа-гра готовится очень быстро и подается горячей, поэтому тарелки для сервировки нужно предварительно нагреть и сервировать заранее. В данном случае подаем фуа-гра с салатом из зеленых листьев, заправленным смесью соли, перца, оливкового масла и бальзамического уксуса. На тарелке также тост из белого хлеба, на него и кладется готовая фуа-гра.
Фуа-гра — это не только гастрономический изыск, но и очень полезное блюдо. Печень водоплавающих птиц богата ненасыщенными жирными кислотами, которые снижают уровень холестерина в крови и обеспечивают здоровое питание клеткам. Насыщенных жирных кислот в утином жире в два раза меньше, чем в сливочном масле, а ненасыщенных — в два раза больше. О пользе фуа-гра говорит то, что в регионах, где это блюдо особенно популярно, очень низок уровень сердечно-сосудистых заболеваний при высокой продолжительности жизни.
А готовить это нежное блюдо можно по нижеприведенному рецепту:
Ингредиенты: утиная или гусиная печень — 500 г, 3 ст. л. муки, 2–3 ч. л. сахара, 2–3 среднего размера яблока, кальвадос или другой алкоголь, сливочное масло для жарки.
Промыть и обсушить печень, в большой плоской тарелке смешать муку и сахар, обвалять печень в смеси и обжарить кусочки на раскаленном сливочном масле до розового цвета печенки — лучше чуть недодержать, чем передержать, тогда печенка станет сухой и жесткой. Выложить печень на блюдо, в оставшемся масле поджарить яблоки, капнуть кальвадоса, потушить несколько минут и полученным соусом полить печень. Сразу же подавать на стол.
Семь месяцев в году посетители — путники Кунратицкого леса — усаживаются под навесами или шатрами на свежем воздухе, ну а когда приходит зимняя пора, то гостей ждет огонь камина внутри ресторана, на втором этаже которого, как мне кажется, живет вся семья его владельца.
Если удержаться, не поддаться соблазну, вдыхая ароматы мяса над дымком гриля, и пройти все-таки мимо призывно распахнутых ворот, то ровно через 800 метров вас ожидают испытания следующего лесного пристанища — ресторана «На этой зеленой лужайке» (Natý loucezelený Restaurace NaZelené louce 451, Praha 4). Согласитесь, немудреное, но очень миленькое, пасторальное название для уютного ресторанчика на опушке леса?
Это настоящий оазис, в который выходишь из-под вечной тени столетних деревьев, растущих в долинке ручья, что вытекает из верхнего пруда-рыбника и, протекая через район Крч, впадает в саму Влтаву. От ресторанчика уже можно спокойно выйти на автобусную остановку.
Само здание построено в конце 20-х годов прошлого века, внутри 65 мест и 25 мест в пристроенном малом салоне, на крытой веранде еще 40 мест, ну а в летнее время на большой площадке устанавливаются столы и скамейки еще для 250 гостей. По выходным вечерам здесь играют народные ансамбли и небольшие группы, для детей есть игровая площадка, и жители окрестных домов с удовольствием приходят сюда к журчащему Кунратицкому потоку в тень дубов и грабов. Кухня этого ресторанчика старается соответствовать лесному антуражу — почти все ее блюда из дичи и зверья, которое добывается в биосферных заповедных лесах Чехии.
Меню очень разнообразное и недорогое, ведь клиенты здесь практически постоянные — местные жители, опробовавшие кулинарных изысков шеф-повара и полюбившие их. Вот, к примеру, тортелини (по-нашему — маленькие пельмени) с мясом, подаваемые с соусом из брокколи — за порцию в 200 граммов всего 104 кроны, а форель по рецепту мельника (обжаренная в муке) — 126 крон, форель по-еврейски — как и полагается — в чесноке — за те же 126 крон. Если вы любитель мясных блюд, то здесь вам раздолье: блюда из птицы, говядины и свинины в самых разных вариантах, но все-таки главная фишка, как сейчас любят говорить «новые русские», этого ресторана в лесу, как вы понимаете, дичь и мясо охотничьих трофеев. Например, медальоны из вырезки лани по рецепту лесничего Робатка, или вырезка лани с сыром и ветчиной, или стейк из кабанятины с яблоком и луком, или с соусом из шиповника, можно отведать и оленины на сливках с брусничным соусом, или заказать сочный олений стейк со сливочно-грибным соусом, или в конце концов фирменный лесничий гуляш — любое из этих блюд по цене всего 160 крон!
Думаю, что стоит ехать в Кунратицкий лес, чтобы, нагуляв аппетит, отведать всего этого великолепия за, как говорят в Праге, бесконкурентную цену. Если заказать заранее и внести залог, то в этом ресторане для вас приготовят настоящую дикую утку или запекут огромного гуся на 4–6 человек.
Стейки из косули с луком и бананом
4 стейка из вырезки косули, соль, перец, растительное масло, 2 неперезрелых банана, 2 средних луковицы, немного белого вина.
Мясо отбить, посолить, поперчить, смазать маслом и оставить на некоторое время мариноваться. Затем стейки жарить с обеих сторон, вынуть и оставить, не давая им остыть. В оставшийся после жарки мяса соус добавить нарезанный лук и банан, нарезанный кружочками. Все это обжарить, следя, чтобы бананы не развалились, посолить, слегка поперчить белым перцем и добавить немного белого вина. Полученной смесью прикрыть стейки и подавать на стол.
Понятно, что до Кунратицкого леса и его ресторанчиков туристы практически не доходят, хотя на самой вершине большого холма, на северо-восточной окраине леса стоят два здания отеля «Глобус», которые своими позеленевшими медными крышами чем-то напоминают средневековые замки. В этом отеле останавливаются туристические группы из разных стран, но обычно насыщенная программа нескольких дней пребывания в Праге не позволяет туристам оглядеться и увидеть то, что прямо у них под носом.
Я лишь выпил кружку темной «Крушовицы» с обжигающей колбаской, которую на моих глазах запекли на углях прямо на свежем воздухе в тени большого дерева, что в саду ресторана «У короля Вацлава IV». На «Зеленую лужайку» я просто заглянул из любопытства, посмотрел меню, облизнулся и двинул дальше. Через 1800 метров я вышел к нижнему пруду-рыбнику, на берегу которого стоит маленький ресторанчик «У лебедя» (Ulabute, Thomayerova 3, Praha 4).
Доброжелательный старичок, что кормил ленивых раскормленных уток белой булкой, рассказал мне, что когда-то здесь был любимый кабачок округи, и при коммунистах ничего лучше они не знали, и именно в этом ресторанчике, который теперь даже трудно так назвать — просто харчевня, — когда-то играли свадьбу его сына. Но, из чувства справедливости, добавил он, несмотря на убогий интерьер, готовят здесь по-прежнему вкусно и очень дешево, так что днем, на обед, сюда забегают многие знающие люди, благо рядом огромный больничный комплекс и народу всегда хватает.
Я слушал, кивал головой и смотрел на зеленую воду, в которой проплывали темными тенями огромные карпы, неожиданно выпрыгивающие из воды, чтобы урвать у неловких уток и свою часть добычи. Рыбой этот пруд просто кишел. Интересно, ловят ли ее здесь?
Вообще-то, рыбу в прудах не ловят, а разводят, и когда подходит срок, обычно перед рождественскими праздниками, на которых карп становится главным украшением стола, воду из пруда спускают, а рыбу просто вычерпывают. Потом «рыбник» снова наполняют водой, выпускают туда молодь, и так много раз и много лет.
Надо обязательно отметить, что Чехия — уникальная страна по количеству искусственно построенных прудов, в которых разводится рыба. Эта «рыбная лихорадка» началась еще в XIV–XVI веках. Сначала «рыбники» появились у монастырей, вполне возможно, что это было связано с потребностью в постной пище, которую представляет рыба. Наверняка тому было много причин: и характер рельефа в Южной Чехии, где было много заболоченных мест, выпадавших из оборота, и возможность заработать на рыбе, которая в принципе разводится без особых хлопот и кормов, ну и, конечно, качество рыбы, ведь во всех искусственных прудах Чехии главной рыбой стал карп, и хотя сегодня разводят и судака, и амурского толстолобика, и форель, но карп — всему голова.
Так или иначе, но за каких-то пятьдесят лет — с последней четверти XV века и до второй четверти века XVI — в Чехии было выкопано более 25 тысяч «рыбников», что при простом пересчете, учитывая, что на четыре зимних месяца работы прекращались, дает два искусственных пруда в день! И эти работы выполнялись тяжелым ручным трудом с использованием лишь примитивных инструментов — лопаты, топора, пилы и тачки, но труд был затрачен не зря, страна на многие века стала поставщиком рыбы для всей Европы. За многие годы сформировались мастеровые — специалисты по гидромелиорации, уважаемые люди, которые всегда хорошо зарабатывали, да и само ремесло разведения рыбы совершенствовалось и развивалось: появилась трехступенчатая система, по которой в маленьких прудах разводили мальков, в средних — рыбную молодь, а потом в крупных доводили рыбу до товарного веса.
За пятьсот лет существования знаменитых прудов производительность их увеличилась в десять раз. Раньше рыба питалась тем, что было в пруду, теперь же ее откармливают как свиней: дают чистое зерно — ячмень, рожь, пшеницу. Карп растет в среднем четыре года — от икринки до товарного веса. 70% чешских карпов идет за границу, и хотя пруды с давних пор появилисьво всех европейских странах, такого размаха производства рыбы как в Чехии, нет нигде! А качеством рыбы вы всегда можете восхититься в любом чешском ресторанчике. Как минимум три вида рыбы вам гарантировано везде — это форель, карп и северный лосось, но самый большой выбор рыбы традиционно считается в Южной Чехии, в столице «рыбников» Тржебони, где все рестораны — рыбные, и где вам подадут и линя, и судака, и амурского толстолобика. Но королем все равно остается карп!
Карп по рецепту Петра Вока (из знаменитого чешского рода Рожемберков)
1 кг карпа, 100 г бекона, 100 г шампиньонов, 50 г свежего красного перца, 50 г помидоров, лимон, сливочное масло, базилик, перец и соль.
Нарезать карпа на порции, посолить, побрызгать лимонным соком и отложить на некоторое время, а потом жарить на масле. Жареную рыбу вынуть из жаровни, а к оставшемуся в ней соку добавить сливочное масло, бекон, шампиньоны, паприку и помидоры — все порезанное кусочками, обжарить, потушить, добавить базилик и по вкусу лимон, соль и перец. Смесью полить порции карпа и подавать с гарниром или без него.
Дед скормил булку и пошел прочь, а я продолжил свой путь, причем теперь уже в гору, усилиями воли игнорируя возможность сесть на автобус и подъехать к станции метро «Качеров». Я решил пройти весь выбранный маршрут и наградить себя посещением нового стильного ресторана «Колиба», который притулился на склоне большого холма рядом с корпусами отеля «Глобус».
Этот ресторан построен совсем недавно, его островерхая крыша издалека видна на склоне заросшего лесом холма, что в каких-то ста пятидесяти метрах над станцией метро «Rostyly», что на красной ветке следующая от «Ходова», если ехать в сторону центра. Ресторан просторный, столы в нем находятся на площадках разного уровня, в центре зала висит оригинальная люстра, дающая мягкий свет. Слева от входа в большой зал — открытый гриль, на котором прямо на глазах посетителей готовятся основные блюда, составляющие гордость его молодого шеф-повара, причем не на углях, а на открытом огне. Колиба, по-моему, — это нечто вроде шалаша, временного убежища в Татрах, горах Словакии, в которой живет и держит овец пастух, здесь же он готовит сыры из овечьего молока, это название ресторану дано неспроста — здесь угощают словацкой и другой славянской кухней.
В «Колибе» можно отведать и словацкие щи, и мясной пирог, сардельки, приготовленные на черном пиве, цыплят на вертеле и цыплят «табака», шашлыки и бифштексы из говядины, свинины, оленины и нежной молодой ягнятины с разными приправами и соусами, но особую гордость ресторана составляют словацкие клецки с овечьим сыром и галушки, для овладения секрета которых шеф-повару пришлось ехать в Кошицы, самое сердце Словакии, где его и обучила старому рецепту некая повариха-искусница. Здесь вы можете отведать самых разных сыров, приготовленных, в основном, из овечьего молока, например фирменный копченый сыр «Колиба», сыр «Ядел», оштепок или брынзу, а к пиву заплетенную косичку сыра «Корбачик».
Если же после сытного обеда вы еще почувствуете в себе силы, чтобы завершить все это пиршество отменной точкой, то в качестве десерта вам предложат лапшу с творогом и орехами, пирог с маком, творогом и сливами или абрикосовый пирог. Очень хороши на десерт яблоки, запеченные «в мундире», — такое горячее пирожное, которое любят готовить словацкие бабушки, можно, конечно, выбрать и классику — грушу с мороженым Stracciatella или карамельное мороженое, по вкусу дополненное марочным «Савиньоном».
Надо отметить еще одну очень важную особенность этого ресторана: замечательный панорамный вид на Прагу, причем с оригинальной и редкой точки — с вершины холма Кунратицкого леса. Окна по всему периметру северо-восточной стороны ресторана позволяют любоваться этим видом с любого столика.
Я заказал бокал прохладного «Рислинга» (в «Колибе» замечательная коллекция отменных белых моравских вин) и бутылочку минеральной воды, паштет из гусиной печенки и шашлык с чесночным соусом — мясо ягненка с луком и беконом. К мясу мне посоветовали взять миску салата, я выбрал свой любимый шопский салат. Мне понравилось, что тарелку для главного блюда принесли горячей, а мясо с шампура сняли прямо передо мной. Вечером здесь играют национальные мелодии на цимбалах, обстановка в ресторане настолько уютная и приятная, что уходить отсюда не хочется. Я вышел из «Колибы» в полном восторге. День был в разгаре, а я уже столько успел сделать. Был соблазн завернуть в пансион и прикорнуть после сытного обеда часок, но я решительно отвел эту пораженческую мысль, спустился к метро и отправился на другой край Праги, на темнеющий медвежьей тушей зеленый холм Петршин, что на левом берегу Влтавы, на который смотрел во время обеда.
Есть города, где природа играет строго отведенную роль: фрагмента фасада, рамки для колоннады, перспективы — для художника. В Праге можно часами гулять и не встретить ни единого дерева — форму растительности здесь принимает причудливая кирпичная кладка. Но стоит поменять место, и в рамку пейзажа вплывет, как медведица, линия Петршина или уступы Вышеграда. В такие моменты природа входит в ландшафт, всякий раз играя на контрасте со слишком вопиющим модерном — или стремниной готики.
Эффект — фантастический!
Глеб Шульпяков «Выход в город»
На левом берегу Влтавы, чуть левее Страговских башен, над пражской «Венецией» — Кампой — зеленой громадиной возвышается Петршинский холм. Склоны холма заросли деревьями и кустарником, превратив его склоны в густой тенистый парк. Справа, как позвоночник доисторического гиганта-ящера, тянется та самая легендарная «Голодная стена». Рассказывают, что во времена правления достославного Карла IV выдался неурожайный год, и король повелел помогать голодным, выдавая им кусок хлеба и миску похлебки, но чтобы не унизить людей милостыней, он предложил им выйти на работу и возводить стену, якобы для обороны города. Поразительно, что в те далекие, жестокие средневековые времена правитель думал о достоинстве своих подданных, а не только о том, сколь поднимет его рейтинг это благодеяние.
История Петршина очень давнишняя. Летописец Космас считал, что название холма произошло от латинского слова petra, что означает «скала». Был ли прав автор этого утверждения — сегодня судить трудно, но вершина холма действительно скальная, и камень, вернее, песчаник, брали в старые времена для строительства. Например, импозантный Сазавский костел был построен именно из петршинского песчаника.
Во времена язычества вершина холма считалась местом святым, там происходили жертвоприношения — язычники считали, что огонь и дым очищают души умерших. После перехода чехов в христианство это капище было разрушено, а на его месте по приказу князя Болеслава была заложена часовня Святого Лаврентия.
Однако перенесемся через несколько столетий и окажемся в Петршинском саду в конце XIXвека. В 1880 году чешская общественность для ускорения развития промышленности в стране предложила провести в Праге земскую промышленную выставку. В рамках этого проекта в Праге было построено несколько интересных объектов, в частности, на вершине Петршина было решено поставить «Чешскую Эйфелеву башню» — доминирующую над всей Прагой.
Точнее ее называют «Петршинская обзорная башня» — Розгледна. Хотя высота самого сооружения в пять раз меньше знаменитой парижской старшей сестры, но с высоты холма, возвышающегося над Влтавой на двести метров, каждому, кто решится преодолеть 299 ступеней на ее верх, откроется чудесный вид на Прагу — город ста башен. Говорят, что с учетом высоты над уровнем моря, «пражская розгледна» практически сравнялась с Эйфелевой башней по высоте — почти 315 метров.
Башня была построена в удивительно короткие сроки: в марте 1891 года начались земляные работы, а в августе этого же года башня уже была открыта для посещения всех желающих. Этот объект стал украшением юбилейной земской выставки.
В рамках выставки было представлено много новинок, в частности и знаменитая лановка (lanovka) — фуникулер, связавший подножье холма Петршин с его вершиной. Построенный по проекту архитекторов Рейтера и Штепана с длиной трассы в 400 метров Петршинский подъемник в то время стал самым длинным во всей Австро-Венгерской империи.
Открытая 25 июля 1891 года, эта трасса работает и по сей день, провозя ежедневно сотни восхищенных пассажиров на самый верх исторического Петршина. На всей трассе есть всего одна остановка — и она очень заманчива, так как, выйдя здесь, можно попасть в приятный ресторан «Небозизек» (Nebozízek).
Признаюсь, что я, как и многие наши туристы, недолго думал над названием Небозизек — какой-нибудь небожитель, не мудрствуя лукаво, определяем мы. Оказалось все и сложнее, и проще. Само слово nebozez в словаре означает «бур» или «сверло», так вот дорога по холму Петршина на вершину идет серпантином, как резьба на сверле, участки земли на этом месте еще в 1433 году так и назывались — «NaNebozezu» — то есть на спирали, на серпантине, ну а когда в 1809 году чешский книгопечатник и купец Богумил Гаас построил здесь ресторан, то над названием ему долго думать не пришлось.
Одно время, в 60-е годы прошлого века, подземные воды, которые в больших количествах имеются на Петршине, стали прорываться на поверхность, разрушая склон холма. Однажды вода настолько подмыла стены ресторана, что образовался провал в пять метров. В тот год, а это было в 1967-м, была разорвана даже линия фуникулера. На счастье Праги и ее гостей, были проведены восстановительные работы, а также работы по решению проблемы грунтовых вод, и ни ресторан, ни лановка не пропали, а существуют до сих пор, хотя все необходимые работы длились почти 20 лет! Только в таких незыблемых историей городах, как Прага, участок, поименованный в договоре купли-продажи Карла Максимилиана Лажанского в 1677 году как «у лесочка на горе Петршин около Святого Лаврентия, что называется «Nebozízek» (читай «Серпантином»)», может сохранить свое название и по сей день, спустя почти 350 лет.
А в качестве доказательства высокой репутации самого ресторана, у которого меню богато и достаточно дорого (как и всякий панорамный ресторан, он включает в стоимость блюд еще и саму возможность шикарного вида из своих окон и с террасы), можно привести лишь один факт из его истории: господин президент Вацлав Гавел, когда захотел отблагодарить в 2001 году австрийского хирурга Эрнста Боднера, спасшего ему жизнь, пригласил его вместе с супругой на частный ужин именно в ресторан «Nebozízek»!
Тут и добавить, по-моему, нечего, разве что еще тот факт, что и Билла Клинтона с супругой Гавел тоже привел сюда. Хотя в Праге ресторанов, которыми можно похвастать перед самыми высокими гостями, наберется не один десяток.
До этого раза я всегда проезжал на фуникулере до самого верха — у меня там есть любимейшее место — розовый сад. Это не просто название, а сад шикарных розовых кустов, высотой в полтора-два человеческих роста, благоухающих почти полгода — от весны до самого ноября, который в Чехии так и называется — листопад, то есть месяц, в котором начинает облетать листва. А в этот раз я вышел на единственной остановке по дороге на самый верх специально для того, чтобы посмотреть на прославленный ресторан. Понятно, что отведать его кухни я еще не мог: вклад достославной «Колибы» прочно отягощал мой желудок, но это, наверное, и к лучшему — ведь я смог заметно сэкономить на своем бюджете.
Как я и ожидал — интерьер богатого и престижного ресторана: кресла в чехлах, накрахмаленные до негнущегося состояния скатерти и салфетки, отражающие солнце хрусталь и стекло, в общем, все как «в лучших домах Парижа и Лондона», как говорится у нас, когда не хочется и не можется сказать большего. А насчет цен в меню… Я подумал, как быстро меня «испортили» пражские цены, если я цены на уровне вполне заурядных ресторанных цен нашего губернского сибирского городка посчитал теперь слишком высокими. Посудите сами, вот например, самые дорогие блюда:
150 граммов из «седла» молодого барашка с салатом из белой фасоли за 535 крон, такая же порция котлетки (мясо с косточкой) из молодого дикого кабанчика, подаваемая с галушками с кислой капустой и беконом уже 230 крон, правда, двухсотграммовая порция новозеландской баранины, запеченной на розмарине с овощами и картошечкой на сливках стоит 790 крон (не иначе как в цену входит доставка этой баранины самолетом, хотя и в других ресторанах не преминут похвастать бараниной из Австралии и Новой Зеландии, но с ценами там намного скромнее). Можно выбрать куриные медальонки, завернутые в бекон и запеченные с фенхелем, подаваемые с черными оливками и таким же картофелем на сливках, всего за 299 крон.
В конце концов, если вы придете днем на обед, то вам предложат здесь вполне демократичные цены, например жаренный по-старочешски кролик с помидорами и картофельными клецками — всего за 270 крон, а окорок косули, приготовленный на решетке над открытым огнем, с виноградом и грушей (как мы уже знаем, так и полагается подавать дичь — со сладкими фруктами), за 260 крон. Можно выбрать куриную грудку с фасольками и толченым картофелем за 177 крон, свиную вырезку с утиной печенкой, грибами и картошкой на сливках за 286 крон или такую же вырезку с салатом из помидоров и моцареллой за 260 крон.
Главным же и, как я понимаю, козырным блюдом шеф-повара ресторана является большой «микс» на две персоны: 650 граммов самого разного мяса — куриные медальонки, свиная вырезка, утиная грудка и филе барашка и лосося, приготовленные на гриле и подаваемые с запеченными овощами и самыми разными гарнирами. За все это великолепие придется заплатить 1200 крон, но думаю, что и для двоих эта порция окажется чрезмерной, а вот третий лишним не будет.
Как видите, вполне приемлемо. Ну а на десерт (а это обычно считается слабым местом чешских ресторанов: как-то не очень они охочи до десертов, а я так полагаю, что мало кто может себе позволить десерт после обычных пражских порций): запеченную грушу на меду с сыром «Нива» или лимонный шербет с каплей «Кампари», или ананасовые рулетики, фаршированные кремом «Маскапоне», ну в крайнем случае йогуртово-лаймовый крем-брюле с кедровыми орешками и мороженым «Маскапоне». Как? Вы еще не почувствовали желание посетить этот ресторан или хотя бы на минутку срочно отлучиться в кухню?
Сегодня я уже намотал столько километров по Кунратицкому лесу, что поленился идти на вершину Петршина пешком, а дождался подошедшего снизу фуникулера из трех вагонов, который и доставил меня за минуту к верхней станции. Дальше все равно пришлось идти пешком — мимо древних крепостных стен, мимо маленьких домиков, прижатых к скале, в которых то тут, то там маленькое кафе или госпудка, мимо призывно распахнутых ворот Страговского монастыря, в которые я успел разглядеть толпы туристов, входящих в Большую монастырскую пивную — на дегустацию темной «тринадцатки» «Святого Норберта» (есть три сорта этого пива — темная «четырнадцатка», полутемная «тринадцатка» и полутемное выдержанное — рождественское 18–19%), кивнув своим старым знакомым — Кеплеру и Тихо Браге, застывшим у трамвайной остановки, и далее вниз, мимо научившего меня осторожности и такту «Черного вола», что на самой Лоретанской площади, мимо ресторана «Тоскана» и десятка других ресторанчиков, с зазывалами на улицах, предлагающих распахнутое меню, к парадным воротам Града, на боковых столбах которых установлены устрашающие «Борющиеся гиганты» — копии скульптур Игнаца Плацера, который придумал и изваял их по указанию императрицы Марии Терезии, правившей в XVIIIвеке.
Перед тем как войти в Град — крепость с Королевским дворцом и знаменитейшим храмом Святого Вита, — обратите внимание на стоящую вполне скромно бронзовую фигуру чуть сутуловатого человека, справа от площади, возле стены Шварценбергского дворца, оштукатуренного в стиле Средних веков «сграффити», что делает его обманчиво мощным зданием. Скромный человек, удостоенный скульптуры на этой площади с инициалами TGMвместо имени и фамилии, — первый президент независимого государства Чехословакия — Томаш Гарриг Масарик — социолог и философ, духовный лидер страны, народ которой любовно называл его «папочка». Сам же Масарик по примеру американских президентов называл себя TGM. Совсем не похоже на нашего — «отца всех времен и народов».
Масарик проводил дружественную политику с молодой Советской Россией, но в то же время он дал приют всем изгнанным из нее профессорам и литераторам, представителям интеллигенции и ученым, не захотевшим оставаться под советским режимом. Масарик был известен еще и как защитник прав евреев. В 1899 году чешский еврей Гильснер был ложно обвинен в ритуальном убийстве. Благодаря защитным статьям Масарика в прессе смертный приговор Гильснеру был отменен. Через 12 лет после этого русский писатель Короленко сыграл такую же роль в знаменитом «деле Бейлиса» в России, но Масарик был первым! TGM избирался президентом страны четыре раза: в 1918, 1920, 1927 и 1934 годах. В 1935 году 87-летний политик ушел в отставку по состоянию здоровья.
Если прийти в этот Первый двор к полудню, то можно стать свидетелем церемониала — разведения караула и поднятия государственного флага. Кстати, если на боковом флагштоке, что над крышей самого Королевского дворца, поднят штандарт со львами, значит, президент Чешской Республики здесь — во дворце.
Во Второй двор Града ведут парадные Матиашовы ворота, построенные в стиле римских триумфальных арок. Начали строить эти ворота еще при императоре Рудольфе II (1552–1612), который прославился покровительством искусствам и оккультным наукам, в том числе и астрологии с алхимией (именно это время навсегда придало Праге звание «мистическая»), так вот при Рудольфе строить начали, а закончили стройку при свергнувшем его брате Матиаше (1556–1619), который и остался в памяти народа и истории страны кроме братоубийства еще вот и в названии этих ворот.
В центре Второго двора находится крепостной колодец глубиной чуть ли не в сто метров, говорят, что в нем живет главный водяной по имени Паклт, а рядом возвышается фонтан Леопольда (автор — Иероним Коль, 1686): четверка богов — Нептун, Геракл, Вулкан и Меркурий — держат на своих плечах чашу, в которой возлежат три морских чудища Тритона, подпирающих вторую чашу с тремя львами, из пасти которых и струится вода. Кстати, несмотря на вроде бы грубые нравы Средних веков, в этой композиции очень оригинально решена проблема наготы одной из фигур: причинное место стыдливо прикрыто хвостом гигантской рыбы, на голову которой неблагодарная фигура наступает. Надо отметить, что лев — любимый зверь чехов — символ силы и гордости, а может быть, еще и мудрости — как никак, а царь зверей. Рассказывают, что по случаю коронации императора Леопольда II в 1791 году из этого фонтана, названного его именем, струилась не вода, а вино, а еще в этот торжественный день над Градом звучала музыка Моцарта, написанная им специально по этому праздничному поводу.
Через темную длинную арку туристы переходят в Третий двор и… это проверено мной уже неоднократно — замирают, пораженные надвинувшейся громадой, устремленной в самые небеса, — собором Святого Вита. Мы давно знаем «пляску святого Вита», а вот подробнее как-то не очень…
Так вот, согласно легенде Вит родился в Древнем Риме, правда, кто-то утверждает, что он сын сицилийского сенатора, который уже в те времена мог быть «отцом сицилийской мафии» (мафия, как известно, бессмертна!), а кто-то — что всего лишь сын торговца. Так ли иначе, но в 12 лет он принял христианство, которое тогда еще не приветствовалось Римом и его правителями. Парнишку пытались уговорить отступить от веры по-хорошему, но он уперся и ни в какую! Когда он прибыл в Рим, то был арестован и брошен в клетку со львами, но звери склонились перед ним в почтении и не собирались им обедать. Видя такое, мучители предприняли другие попытки умертвить Вита, но все они оказались безуспешными, тогда мальца обварили кипятком. От боли он прыгал, как бесноватый, вот отсюда, говорят, и пошла «пляска святого Вита», которой названа такая болезнь, как хорея Сиденгама. Через века, когда христианство завоевало всю Европу, культ святого Вита приобрел популярность в Германии. В 836 году его мощи были перевезены в Саксонию, а в 925 году император Священной Римской империи Генрих Птицелов даровал запястье святого Вита князю чешских земель Вацлаву (907–935), который и заложил в следующем году ротонду-часовню, давшую основание будущему собору-гиганту. Позже, спустя четыре века, самый именитый чех — император Карл IV — соберет воедино из разных городов Европы остальные мощи этого святого и захоронит их в соборе, получившем имя святого Вита. А в ротонде, построенной по указу князя Вацлава, похоронят самого князя, убитого родным братом через шесть лет после строительства.
О соборе Святого Вита можно говорить долго, надеюсь, читатели сами прочтут всю эту информацию в других путеводителях, я же хочу вам подсказать нечто иное: если к этому времени, нагулявшись по Граду, вы почувствуете голод, то слева от входа в собор вы найдете интересный ресторан — «Викарий» (Vikarka).
В этих помещениях, фактически являющихся частью оборонительных стен крепости-дворца, за всю историю чего только не было. По преданию при Рудольфе IIздесь был литейный цех, где отливали бронзовые статуи, а позже — императорская алхимическая лаборатория, в которой Кеплер с Тихо Браге (мне как-то не очень верится) занимались поисками философского камня и эликсира жизни, да пытались варить золото из подручных средств и ртути. Затем помещение пришло в упадок и из царской мастерской превратилось в конюшню, а потом и просто в сарай и складские помещения для церковных нужд. В классическом стиле эти помещения были перестроены уже в 1806 году, но еще почти сто лет помещение так и оставалось хлевом. Уже в наши дни была проведена значительная реконструкция самыми именитыми архитекторами и дизайнерами, превратившими эти значительные площади в стильный ресторан, в котором в разных залах и небольших салонах, например, в «Литейне Рудольфа», «Президентском салоне», «Красном салоне» или винном погребке «Пана Броучека», можно посадить 350 гостей. И совсем не случайно здесь появился ресторан под старину, так как в этих помещениях чуть ли не в самом начале XIV века викарию собора Святого Вита было даровано право варить пиво, которое и варили здесь лишь с перерывом на гуситские строгие времена еще долгие, долгие годы.
Обстановка выдержана строго в стиле времен феодализма. Каждое помещение имеет свой неповторимый интерьер: здесь и отделанный изразцами камин, и какое-то громоздкое сооружение из старых, источенных временем балок, в котором лежат колбы и реторты средневековых алхимиков, и кабинет, и столовая в сводчатых галереях, все в разных уровнях, а в самом низу, в подвальчике, что по-чешски называется «склеп», находится уютная «винарня» — винный ресторанчик.
Мне повезло: во всем этом большом комплексе сидели лишь четыре туриста из Японии-Кореи, да я, выбравший столик у стены, напротив портрета не иначе как императора Рудольфа II. А вот меню есть даже на моем родном языке — это очень приятно. Что ж, посмотрим, что нам предлагается от щедрот «Викария».
Викарий — помощник епископа, управляющий церковными диоцезами; приходский викарий — помощник приходского священника (кюре), заменяющий его во время болезни или в его отсутствие.
Большой (250 г) бифштекс с морской солью и свежемолотым перцем, подается с холодным весенним салатом из свежих овощей и листьями салата «рокет», с печеным картофелем и холодным соусом на выбор — за 425 крон. По той же цене, но всего 150 граммов отбивные из ягнятины с соусом из майорана с зелеными стручками фасоли и толченым картофелем. Можно выбрать блюда и подешевле: жареные свиные медальончики с картофелем в сметане и молодой морковью за 250 крон или куриная грудка под сливочным соусом с базиликом и домашней лапшой за 230, а любители рыбы могут выбрать жареное филе судака с жареным картофелем и грибами «шитаке» за 350 крон или стейк лосося на гриле с кремовым соусом и листьями шпината за 320.
Есть в меню и усеченный набор традиционных чешских блюд: гуляш говяжий (150 г) с кнедликами со шпиком — 195 крон, жаркое из говядины (150 г) со сливочным соусом и хлебным кнедликом — 195 крон. Утку, запеченную на меду до хрустящей корочки, с капустой, тушенной в вине, и кнедликом, предлагают в двух вариантах: половинка утки и четверть — по цене соответственно 350 и 195 крон. Есть в меню и традиционное запеченное свиное колено с хреном и горчицей, подаваемое с маринованными овощами, за 245 крон, которое одному одолеть очень не просто. В этом я тут же убедился, глядя, как довольные японско-корейские туристы, заказав такое колено одно на двоих, ловко разделывают его каждый со своего конца.
Десерты здесь тоже классические: блины (палачинки) с разными добавками, например, со смородиной и взбитыми сливками, яблочный рулет с ванильным соусом, пирожное «Бомба Малакофф», знаменитый пражский десерт «Horkalaska» («Горячая любовь») — горячая лесная земляника с ванильным мороженым, и четыре вида шербета — мандариновый, лимонный, ананасовый и кокосовый. Можно полакомиться фруктами и сырами: и чешскими, и французскими.
В винотеке «Викарки» вина Моравии, Франции, Италии, Испании и Чили, здесь же джентльменский традиционный набор виски и коньяков и, как мне показалось, весьма недорого, хотя порция HennessyXO в сорок граммов (0,04 л) стоит 520 крон, что дороже целого ужина в приличном пражском ресторане.
Я недолго сомневался: меня соблазнила хрустящая корочка запеченной на меду утки, и не успел я воспротивиться врожденному обжорству, как уже заказал половинку вместо четвертушки, о чем и пожалел весьма скоро.
Интерьеры, бесспорно, внушают уважение, посуда — тоже, и даже счет в конце моей трапезы мне принесли в серебряной шкатулке, а вот вместо половины утки принесли два бедрышка, а это уже, скажу вам авторитетно, две большие разницы, так как самое ценное и вкусное место в утке — грудку — у меня умыкнули, заменив на плебейское бедро, да и хрустящей корочки я не нашел — просто сладкая печеная утка, правда, капуста оказалась очень вкусной — чувствовалось, что ее действительно тушили в вине.
Утиная грудка на меду
4 кусочка утиной грудки с больших диких уток, 200 г меда, соль, кусочек масла.
Грудки слегка отбить, посолить и запекать в нагретой духовке, поливая периодически соком или водой. Примерно через 20 минут смажем грудки медом, а потом будем периодически добавлять мед, переворачивая грудки до полной готовности. В соке, оставшемся в противне после окончания жарки мяса, распустим кусочек масла и подаем все с картофельным кнедликом.
Я вышел из «Vikarka» весьма отягощенным, но все-таки смущенным — жаль, что я не проявил настойчивости и не потребовал настоящую половинку утки — не столько мне хотелось этой грудки, сыт я был по горло, сколько стыдно было за свой «совковый» комплекс — видеть, что тебя обманывают, и молчать.
Я прошел по опустевшим улицам Града, остановился, как всегда, в глубоком почтении и восхищении перед базиликой Святого Иржи (bazilika sv. Jiří) — по-нашему святого Георгия, основанной в конце X века князем Вратиславом. За ее красным барочным фасадом скрывается одна из самых древних в Чехии романских церквей, стройные башни которой из белого песчаника, появившиеся после пожара 1142 года, чем-то напоминают минареты и втыкаются прямо в звездное уже небо. Красная базилика, что словно ширмой в стиле барокко прикрыло старый, еще Римской империи, храм, появилась в XVII веке, и теперь весь этот эклектичный комплекс выглядит просто незабываемо. Позже появилась готическая часовня Святой Людмилы, а в 1722 году к базилике была пристроена часовня Святого Иоанна Непомука с его же статуей над входом. Вся эта композиция, не поленюсь повториться, выглядит потрясающе!
Двинулся дальше и, пользуясь поздним часом и открытым доступом, заглянул на знаменитую Злату улочку. Кривая улица с разноцветными кукольными домиками может ввести в легкое заблуждение путника, не знающего о том, что творилось за этими дверьми пару столетий назад. Алхимики, чернокнижники и просто шарлатаны искали здесь тайны бессмертия, эликсиры молодости и способы превращения олова в золото. Поговаривают, что в одном из этих домов Николя Фламель изобрел философский камень, чей секрет до сих пор не раскрыт. Если прийти сюда ближе к полуночи, когда уже закрыты сувенирные магазины и схлынули толпы туристов, в конце Златой улочки иногда появляется несуществующий дом из романа Майринка. Гиды, путая алхимихов, среди которых во все времена было много шарлатанов, любят рассказывать, что свое первоначальное название Злата улочка получила из-за того, что здесь жили чеканщики по золоту и ювелиры. Мне как-то не верится, что такие уважаемые во все времена ремесленники стали бы ютиться в таких домиках «пана Тыквы», а потому я больше склоняюсь к версии, что здесь жила беднота, промышлявшая незаконными передачами заключенным, что томились в Белой башне (Bílá vĕž) и в башне «Далиборка».
Сегодня, как и много веков назад, Злата улочка представляет собой череду крошечных двухэтажных домиков, один краше другого. В доме № 22 жил Франц Кафка, о чем свидетельствует маленькая медная табличка, но и в этот факт мне верится с трудом, ведь Кафка был из богатой семьи, настолько богатой, что сам он родился в десяти метрах от Староместской площади, а на самой этой площади его отец держал магазин, торгующий мануфактурой. Мне кажется, что сейчас наступили какие-то особые времена, когда говорить можно что душе угодно и мало найдется желающих проверять информацию, а убедившись в ее несправедливости, ломать копья, чтобы восторжествовала истина. Сам же я специально потратил кучу времени, чтобы найти подтверждение этой версии, но кроме фразы «Жизнь Кафки почти вся прошла в Праге и даже внутри узкого периметра Старого города. Он не любил этот город, но он неотделим от него», не нашел больше ничего.
В карликовых домиках на Златой улочке сейчас никто не живет, там в каждом теперь какая-нибудь сувенирная лавка, но я не рискую входить в такие тесные и на первый взгляд хрупкие сооружения, которым уже многие сотни лет. Домики жмутся к крепостной стене, внутри которой музей рыцарских доспехов и тир, где можно пострелять из настоящего арбалета. Но все это возможно лишь днем до 18 часов и за плату, которую с недавнего времени по примеру европейских музейных и дворцовых комплексов чехи стали сбирать за вход на Злату улочку.
Через узкий проход в последнем домике улочки, мимо башни «Далиборка», построенной в 1496 году, я вышел на «Stareschody» — длинную лестницу, выводящую прямо к метро «Малостранская». На сегодня мой маршрут подошел к концу, хотя еще предстояло пересесть на «Музеуме» на «красную» линию, а потом не проспать свой «Ходов», где мимо памятника то ли шахтеру, то ли метростроевцу идти по сонным пустынным улочкам к своему маленькому пансиону, чтобы наконец замертво упасть в прохладную постель до следующего дня.
Все, что происходит в Праге, что Прагу интересует и забавляет, угнетает или огорчает, все прокладывает дорогу к сердцу флековского люда, все дает повод для оживленных дискуссий, которые зачастую захватывают целые ряды столов, заставляют сопереживать всех собравшихся. В такие моменты начинает казаться, будто старинные залы освещаются торжественным светом, который отражается на всех лицах, придает иное, исключительное звучание каждому слову, накаляя сердца пленительным, жарким пылом…
Франтишек Гейда
Все-таки, видимо, охотничий инстинкт в человеке очень силен и проявляется даже тогда, когда не связан с выживанием и охотой на живность. Но азарт и увлеченность достижения некой цели происходят из той же природы. Вот и я, увлекшись идеей посетить как можно больше разных чешских ресторанов, с утра в воскресенье проснулся с самым твердым намерением: отложить бесцельные шатания по Праге, а сосредоточиться на ресторанах, максимально использовав оставшееся время и силы.
И на четвертый день своего кулинарного путешествия, пользуясь тем, что с утра вообще нет ни малейшего желания даже думать о еде, я решил пуститься в некий анабазис: пробежаться, по возможности в одно касание — кружка пива и на крайний случай легкая закуска, — по самым популярным пивным, что рекомендованы в любом путеводителе, но на которые в Интернете уже есть немало нареканий российских туристов. Лучше всего самому разобраться в этом. И список мне был ясен: «У Калиха», «У Флеку», «Новоместский пивовар», «Пивоварский дом», «У Пинкасу», а дальше как получится.
Анабазис (греч., дословно — восхождение, далее, военный поход из низменной местности в более возвышенную, напр. с берега моря внутрь страны). Название «Анабазис» носят два замечательных сочинения классической древности: Ксенофонта — «Анабазис Кира», описывающий историю злополучного похода Кира Младшего против его брата, персидского царя Артаксеркса II, и Арриана — «Анабазис Александра», повествующий о походах Александра Великого.
Утро на Ходове ввергло меня в некую озабоченность — настоящее дежавю: точно такое же, как и вчера, голубое безоблачное небо, расчеркнутое во всех направлениях инверсионными следами лайнеров, полное безлюдье на улочках и невыносимо длинные интервалы в движении поездов метро. Проторенным путем я доехал до Народни Тршиды (Национальный проспект) и углубился в дебри домов, держа генеральное направление к Влтаве, оставляя трамвайные пути строго за спиной. На каждом перекрестке я выбирал поворот влево и через пять минут вышел на угол улиц Опатовицкой и Кременцовой, откуда и увидел знаменитые часы с надписью: «U Fleků» (Křemencova 11, Praha 1). Это и есть ресторан-пивовар «У Флеку», что относится к одной из самых знаменитых достопримечательностей Праги, вряд ли какой турист минует эту пивную, раскрученную туристскими путеводителями до мирового бренда.
В Праге даже есть такая поговорка:
«Каждый мусульманин должен хотя бы раз в жизни увидеть Мекку,
каждый чех хотя бы раз в жизни должен сидеть “У Флеку”».
Авторитетный портал«Svetpiva.cz» так характеризует пиво, сваренное в пивоварне «У Флеку»: Flekovský ležák 13%, стиль — Темный Лагер, содержание алкоголя — 4,6% об., температура сервировки — 6–8 0С. Высокая степень полноты, ярко выраженный карамельный элемент во вкусе и аромате. Такой карамельный вкус (он же — вкус жженого сахара) возникает от того, что при термической обработке солода при определенной температуре происходит карамелизация находящихся в нем сахаридов. Карамельное пиво производится из карамельных сортов солода: обычный карамельный, шоколадный, карамельный темный. Самым качественным считается баварский темный карамельный солод, из которого и варится флековское пиво.
Год основания пивовара горделиво значится на вывеске и каждом тацке (подставке под кружку с пивом) — 1499!
Из летописей следует, что пиво здесь начали варить пятьсот лет назад, тогда этот пивовар был известен как дом «У двух сорок», купленный солодовником Витом Скржеменцем. И пиво это было настолько хорошим, что о нем заговорили в городе, называя его просто «пиво на Скржеменце». Сейчас уже никто не может объяснить, как потеряли первую букву, и в конце концов вся эта улочка стала называться Кржеменцова. На протяжении столетий дом сменил множество владельцев — это были и периоды расцвета, как во времена Людмилы Скржеменцовой, пережившей своих четырех мужей-сладеков, и тяжелые времена после Белогорского поражения гуситов, когда хозяйке пришлось бежать из Чехии, а дом был конфискован. Во времена Тридцатилетней войны при обстреле шведами, осадившими Прагу, в дом попали два ядра, но он выстоял и дожил до наших времен.
В 1762 году дом приобрел Якуб Флековский, который с гордостью и дал ему свое имя, а вместе с ним и пивоварне, открытой здесь чуть позднее. Пивоварня звалась уже просто «У Флеку», то есть у Флековских, чью фамилию по чешской привычке легко укоротили. В то время пиво варили дважды в месяц и за одну варку получали всего 20 бочек пива, теперь же «У Флеку» варят 15 тысяч бочек в год.
В начале XIX века, женившись на хозяйке пивоваренного дома Розине, владельцем стал некий Франтишек Пштросс (Страус), и этот факт стал для пивоварни переломным моментом, так как именно Пштросс стал варить черное (темное) пиво по баварскому способу, но смешивая пополам мюнхенский темный солод со светлым пльзенским, добавляя к тому же часть карамельного солода и щепотку жареного цветного солода, что и позволило получить знаменитый темный флековский лежак, имеющий незабываемый горько-сладкий вкус. Специалисты даже говорят, что это лучшее пиво в Праге!
Надо отметить, что флековские «сладеки» (пивовары) никогда не ленились сами ездить аж в Жатков, чтобы выбрать подходящий хмель, они всегда говорили, что с пивом надо поступать как с едой — пробовать и выбирать только самому, ни в коем случае не доверяя чужому вкусу. То, как сегодня выглядит все это подворье из восьми пивных залов, в которых можно разом усадить 1200 человек, заслуга другого владельца этой пивоварни — Йозефа Карела Хоппа, который на переломе столетий, в начале XXвека, провел ряд приобретений, реконструкций и перестроек, чтобы придать всему комплексу наилучший вид. Из старой солодовни он сделал «Рыцарский» зал, или «Эмануазы», а потом и другие, например, «Старочешский» зал, зал «Кофр» («Чемодан»), «Ливерная колбаса», или «Вацлавка», на месте бывшей веранды, «Хмельник», где сегодня идут представления кабаре, а для творческой интеллигенции — журналистов, писателей и актеров — был придуман зал «Академия», который расписал знаменитый чешский художник Ладя Новак, чьи живописные сценки придали всему флековскому ресторану неповторимый образ и внесли свой вклад в создание репутации одного из лучших ресторанов Средней Европы.
С 1921 года и вплоть до самой национализации коммунистами в 1949 году пивоваром владела семья Бртника, им же этот ресторан и был возвращен после «Бархатной революции» 1989 года. «Флек» чудом уцелел во времена социалистического эксперимента и оказался единственным пивоваром, пережившим эту эпоху и не потерявшим себя.
Главным предметом гордости владельцев является собственная пивоварня, функционирующая непрерывно с начала XIX века, а также старинные бродильные чаны из выдержанного дуба. К юбилею — 500-летию «Флека» — в бывшей подвальной солодовне был открыт первый пражский музей пивоварения.
Во все времена в этой пивной собиралась самая пестрая публика: и иностранцы, и местные. Сюда на черную «тринадцатку» приходили и мэр Праги доктор Карел Бакса, и знаменитый вор Бабинский, известный под кличкой «Мюллер». Завсегдатаями пивной были и дворяне, и судейские, и повивальные бабки, знаменитые художники и даже помощник палача. Здесь всегда господствовало равенство, что вполне соответствовало надписи над входом: «Сменную обувь и титулы лучше оставить в гардеробе».
Книга отзывов гостей, сохранившаяся с давних лет чудом, открывает сотни известных и уже позабытых имен, объединяет же их одно и то же мнение: «Рады, что побывали здесь, но с еще большей радостью вернемся сюда еще раз». И по сей день каждый, кто покидает эту знаменитую пивную, видит над выходом надпись, оставленную еще в конце XVIII столетия Штепаном Флековским: «Благословен сладек, сваривший здесь первое пиво».
Сегодня «Флек» стал модным туристским аттракционом и со своими длинными, составленными вместе столами, за которыми распевают песни туристы из Германии и России, а японцы, ничего не понимающие в пиве, просто таращат глаза, больше похож на немецкие пивные бирштубы. Ленивые и нахальные (по многократным отзывам) «чишники», не очень вкусная еда по явно завышенной цене, конечно, являются неотъемлемой частью этого аттракциона, но слава Флековской темной «тринадцатки» перекрывает все это, оставаясь незапятнанной, а это дорогого стоит.
Я сунулся во «Флек» днем: в пустых залах повсюду таблички «зарезервировано», там не обслуживают, а зал направо полон туристов — мест нет, сам «вычеп» в каком-то проходе на сквозняке, как в пассаже, тут же витрины с предлагаемыми фирменными сувенирами на любой вкус и что поразительно — платный туалет! В пивном-то ресторане!
Позже, в другой день, я еще раз зашел во «Флека», уже поздним вечером, но ситуация для меня была такой же бесперспективной и очень напоминала и «Воянув Двур», и «Малостранскую пивницу»: чишники смотрят сквозь тебя, как сквозь немытое стекло — напряженно и состредоточенно, словно пытаются что-то прочесть, а я мешаю им в этом трудном деле: ты один — товар мелкий и штучный, здесь же работает конвейер, и одинокий гость, если только это не приматор (мэр) Праги, которого я увидел подъехавшим к подъезду «Флека» в сопровождении охраны, не представляет коммерческого интереса.
Я все-таки попробовал легендарного пива, но стоя сиротливо у «вычепа», стараясь не пролить на себя пиво и не мешать публике, которая, толкаясь, шумно перетекала из одного зала в другой. В любом случае я могу теперь с гордостью сказать, что прикоснулся к легенде!
Фаршированная флековская котлета на черном пиве
На 4 порции: 200 г свиной котлеты с косточкой (4 куска), 100 г копченой грудинки, 2 ложки свиного жира, 1 луковица, 250 г кислой капусты, тмин, соль, перец и 300 мл темного пива (флековский лежак 13%).
На сале поджарим порезанную на мелкие кусочки грудинку, добавим лук и порезанную кислую капусту, потушим под крышкой. Разрежем куски мяса так, чтобы сделать в них глубокий кармашек, который и наполним полученной на сковороде смесью капусты с грудинкой и луком. Закрепим края зубочисткой, посолим, посыплем тмином и на противень. Запекаем в духовке и по мере процесса подливаем пива. При готовности вытащим зубочистку так, чтобы не вылить сок из кармашка. Подаем с картофельным кнедликом.
Рядом, в тени знаменитого ресторана «У Флеку», буквально в нескольких метрах от его двери, примостился еще один «швейковский гóстинец» — «Švejk Restaurant U Karla» (Křemencova 7, Praha 1), я попробовал перевести его и как «Швейк у Карла», и «Швейковский ресторан у Карла», но позже подумал, что, скорее всего, это ресторан «Швейк» неподалеку от площади Карла (конечно, имеется в виду знаменитый строитель Праги — император Священной Римской империи, сделавший Прагу столицей, Карл-Карел IV). И еще одно попутное замечание: практически всегда на одном и том же «пятачке» в Праге спокойно уживаются самые разные рестораны — разные и по цене, и классу вообще, и всегда рядом с дорогим рестораном вы сможете найти не хуже по качеству еды и питья, но с весьма демократичными и приемлемыми ценами. Как, например, рядом с дорогим, весьма презентабельным рестораном «V Zátiší» («В укромном месте») окна в окна находится замечательная пивная «Restaurace U Betlémské Kaple», точно так же, как и рядом с модным и всегда набитым туристами «У Флеку» есть спокойный «Швейк», до мелочей выдержанный в стиле начала XX века, даже персонал одет в соответствии с той модой. И, уверяю, угостят вас в «Швейке» не хуже, хотя вместо флековской «тринадцатки» предложат любимое пиво Йозефа Швейка — «Велкопоповицкого Козла», а наряду с ним и «Пльзеньский праздрой» «двенадцатку», и «Гамбач» — «Гамбринус» 10╟, и Master полутемный 13╟, а для любителей более крепкого пива — Master tmavý 18╟,найдется здесь и безалкогольный Radegast Birrel, и можете не сомневаться, всегда найдете здесь, чем закусить.
Этот отдельно стоящий дом когда-то, в 1896–97 годах, был построен известным архитектором Франтишеком Булдрой. В просторных и надежных подвалах этого дома, в котором и находится ресторан, пражский винодел Голдхаммер держал во времена Первой Республики большой оптовый винный магазин с винарней — ресторанчиком, где можно было это вино отпробовать. Называлось заведение несколько импозантно, но вполне в духе того времени — «У политического трупа».
Этот винный погребок любили посещать представители чешской богемы и творческой интеллигенции, среди которых одни из первых членов известного левыми взглядами Союза современной культуры «Девятисил» — писатели Владимир Штульц и Эдуард Басс, профессор В. Штех, Вацлав Талих и поэты Голан и Незвал, которому еще в 1961 году посвятил свое стихотворение «На Карловом мосту» будущий нобелевский лауреат Иосиф Бродский. И все это лишний раз подтверждает правило, которое вызревает у меня: в старой Праге любой дом — носитель легенд и интересных событий, ведь за сотни лет с каждым домом что-нибудь да приключится.
Витезслав Незвал (1900–1958) — человек большого и разностороннего таланта — был мастером слова, незаурядным композитором, своеобразным художником. Незвал родился в семье сельского учителя в моравской деревушке, где и прошло его детство. По окончании философского факультета Карлова университета он некоторое время работал в одном из пражских издательств, а с середины 20-х годов стал профессиональным писателем. Первые сборники стихов Незвала, появившиеся в 1922 году, заставили говорить о нем как о крупном поэте. Они посвящены детству, красотам чешской природы, любовным увлечениям юности, в них чувствуется влияние поэтики символизма, но отчетливо видно и своеобразие молодого поэта, оригинальность формы, чисто народный юмор, удивительная выразительность. В 1927 году поэма «Эдисон» приносит Незвалу мировую известность. В 20-30-х годах поэзия Незвала приобретает все более широкое общественное звучание, поэт выступает против реакции и военной угрозы. В 1934 г. за сборник «С богом и платочек» Незвал получает Государственную премию, которую отдает в фонд комитета эмигрантов-антифашистов. Накануне оккупации Чехословакии, в период обострения международной обстановки, В. Незвал заявляет о своей солидарности с Коммунистической партией Чехословакии, с СССР и пишет антифашистскую сатирическую поэму «Швабы». После войны талант Незвала расцветает с новой силой, в новых произведениях он славит свободный народ и любимую родину, его поэма «Песнь мира» в 1950 году удостоена Золотой медали Всемирного Совета Мира и переведена на многие языки. Незвал умер от тяжелой и продолжительной болезни сердца в 1958 году.
Так вот, относительно еды: закуски здесь от «утопенца» за 38 крон до копченого лосося с Путимской (почти с Путинской!) коптильни за 85 крон; похлебки от картофельной за 28 крон до гуляшевой, подаваемой в булке хлеба, за 49 крон (грибная полевка в хлебе в «Новоместском пивоваре» уже давно перевалила за сотню крон); главные же блюда при умеренных порциях в 150 граммов (что я теперь ценю особо, так как после них остается возможность попробовать еще что-нибудь) начинаются от 98 крон за «свичкову пани Мюллеровой на сливках с брусникой» и «гуляша фельдкуратора Отто Катца», 148 крон за четверть запеченной утки с кнедликами, тушеной капустой и шампиньонами до самого дорогого и обильного блюда за 265 крон — 600-граммовой «Balounova bašta» (я уже не раз писал, что «bašta» переводится приблизительно как «вкуснятина»), в которой запеченная свинина, ветчина, четверть утки и оленья колбаса подаются на большом блюде в сопровождении белой и красной капусты и двух видов кнедликов — картофельными и хлебными со шкварками.
Свинина, тушенная в пиве
Свиная лопатка — 1 кг, лук репчатый — 500 г, смалец — 3 ст. л., тмин — 1 ч. л., соль, перец — по вкусу, светлое пиво — 2 стакана, черный хлеб — 1 ломтик, петрушка — по вкусу.
Мясо нарезать небольшими кусками. Лук очистить и нарезать кубиками. Разогреть в кастрюле смалец и потушить в нем лук, добавить мясо и жарить 5 мин. Посыпать тмином и молотым красным перцем, посолить и поперчить, влить 1/2 пива, накрыть и тушить около 45 мин. Натереть на мелкой терке черный хлеб и добавить к мясу вместе с оставшимся пивом. Тушить еще 20 мин. Посолить, поперчить и украсить петрушкой. Подавать с кнедликами и маринованными огурцами.
Я уже не говорю о блюдах из свежей рыбы — форели, лосося и судака, самое дорогое из которых стоит 222 кроны, семи блюдах из птицы (максимум 159 крон) и отдельного раздела Pokrmy na prkénku, что я бы перевел как «Кушанье на доске», в котором порции от 150 до 500 граммов подаются на деревянном блюде, и в основном это разного вида мясо и птица с овощами, например, «любимое блюдо Карла» — оленья колбаса, сосиска, свиной бок и ветчина за 187 крон или огромный кусок мяса в 500 граммов, запеченный на гриле, с караваем хлеба за 345 крон.
Я успеваю на всякий случай отметить, что следующая дверь ведет в бар с интригующим названием «Absinthe Time» — надо будет как-нибудь заглянуть и сюда, ведь полынный напиток абсент во многих европейских странах находится под запретом, в США его начали продавать только с 2007 года, а запретный плод, как известно, если и не сладок, то все равно очень заманчив.
«У Калиха» («У чаши»), что неподалеку от станции метро «I.P. Pavlova» (Na Bojišti 12-14 Praha 2), мне повезло чуть больше, чем «У Флеку», но не понравилось, уж извините, тоже.
Я добрался туда в первых сумерках, и яркая реклама с зеленым Швейком была видна от самого угла, едва поворачиваешь на Боиште. Там два адреса — два входа подряд, оба заведения принадлежат братьям Павлу и Томашу Топферам, над одной дверью висит вывеска «У Калиха», а над второй «У Швейка» — это, видимо, для тех, кто не знает пока связи между «калихом» (чашей) и самим Швейком. А при такой страховке уже никто мимо не пройдет.
Вторая дверь ведет в небольшую пивную, где разливают, судя по рекламе, «рожновске пиво», а в «идельном листке» всего-то пять строчек. Колдует там пан Михал — человек, общающийся с клиентами, как утверждает Игорь Корчагин, на 12 языках, всегда улыбающийся, вежливый, открытый, знающий к тому же массу историй. Искусство развлекать клиента ему очень помогает, так как за кружку пива здесь берут аж 60 крон, а строчка «дневное меню за 70 крон» справедлива только для чехов (такая вот гастрономическая дискриминация), которые, как я понимаю, давно уже сюда не заходят.
На входе в «Калих» меня встретили два портрета Швейка, причем один из них, на котором герой со спущенными штанами и обнаженной задницей, превращен в мишень, а на втором он же с двумя кружками пенящегося пива — вполне банальный сюжет, который уже можно видеть и во многих городах России. Через пару шагов меня слегка напугали две неподвижные фигуры — как я понял, тайного агента Бретшнейдера и самого Швейка в мешковато сидящем на нем сером мундире под знаменитым портретом императора с отметинами бессовестных мух, из-за которых пострадал трактирщик Паливец.
Так как мировой известности иллюстрации Йозефа Лады к бессмертному роману, как мы уже знаем, принадлежат «Малостранской пивнице», то на стенах «Калиха» довольно-таки топорные карикатурные картинки и высказывания на житейские темы, принадлежащие героям романа, а кое-где поверх всего авторские комментарии посетителей, в частности и нашего соотечественника, выразившегося очень кратко и емко: «Офигенно!!! Серега!!! 14.10.08».
Была предужинная пора, вот-вот в зал нахлынут посетители, привезенные расторопными гидами, но пока было довольно-таки пустынно, лишь за двумя столиками обедали две пары, причем одна была точно из России — я слышал их разговор. Ели они «печеное колено» одно на двоих, пили «Пльзенское».
Ко мне подошел официант и проводил к столику, спросив, на каком языке мне понадобится меню. Я попросил на чешском, но он, видимо, угадав во мне носителя другого языка, тут же поправил, что есть меню и на русском. Я стал читать расклад, в котором цены были решены просто: каждый раздел имел одинаковую для всех блюд цену, причем разбег начинался сразу с 300 крон. Не успел я вчитаться, как тот же, шефствующий надо мной официант, какой-то приплясывающей походкой и с такой же легковесной улыбочкой вновь подошел ко мне, держа в каждой руке по бутылке — он ничуть не сомневался, что без аперитива я не обойдусь, оставалось только выбрать между «сливовицей» и «бехеровкой». К его нескрываемому неудовольствию, от крепких напитков я отказался, а попросил лишь кружку пива.
Коктейли из «Бехеровки»
Национальную чешскую настойку «Бехеровку» делают только в Карловых Варах и только на основе тамошних целебных вод. Получается крепко, вкусно и полезно, если пить в меру, конечно. Не без пользы можно потреблять и коктейли с участием настойки. За 200 лет существования «Бехеровки» их придумано немало.
«Взрыв свежести»: 40 г «Бехеровки», 150 г сока грейпфрута, 50 г содовой воды, немного льда.
«Красная луна»: 40 г «Бехеровки», 150 г сока черной смородины, 50 г содовой воды, лед по вкусу.
«Моравский петух»: 10 г «Бехеровки», 40 г красного вермута, 20 г сливовицы. Готовится в шейкере.
«Аперитив счастья»: 20 г «Бехеровки», 40 г коньяка или бренди, 20 г сливовицы, для полноты букета в бокал кидают одну черешенку и кусочек апельсиновой корки. Готовится в шейкере.
Бригада официантов в черных рубашках с засученными рукавами сначала молча стояла у амбразуры — окна выдачи, разглядывая от скуки посетителей, но потом из глубины кухни, видимо, пришло какое-то обнадеживающее известие, так как «молодцы», среди которых были и две женщины, принялись со страшным шумом сдвигать столы, устанавливая их в длинные ряды, как это было и «У Флеку». Значит, на подходе группы туристов, на которые и ориентирован весь этот прославленный легендарным персонажем Гашека лубочный пивной ресторан.
Пиво было обычным, «шпиз-шашлык», что я заказал, мне не понравился — он был из разного мяса (это хорошо), но если куриные кусочки были суховаты, то есть, передержаны на огне, то говядина осталась жесткой, а свинина была слишком жирной. Цену я заплатил значительную: кружка «Пльзенского» потянула аж на 60 крон, и это на приличном расстоянии от центра Праги! А за «шашлык от Паливца», названного в честь злосчастного трактирщика, которому дали десять лет за загаженный мухами портрет императора, с меня взяли аж 300 крон! Как пишет все тот же пивной авторитет Игорь Корчагин о ценах в «Калихе»: как во французском ресторане!
Сам ресторан называет себя, ни больше ни меньше как «гастрономический оазис — место встреч множества гурманов со всего мира». Понятно, что это всего лишь рекламный трюк, так как ничего особенно гурманского в его меню я не нашел — традиционный набор чешской кухни, отличающийся лишь фирменными названиями, в которых без особой фантазии использованы герои гашековского «Швейка», например, кроме Паливца, есть еще «картофельные лепешки (брамборачки) от подпоручика Дуба», «Говяжья отбивная поручика Лукаша», гороховый суп «Австрийцы отступают», «Шкварки по-швейковски (гусиные)», жареный гусь «Император», «Свиная нога по-полковничьи», «Миска Бретшнейдера» — для двоих (450 граммов) и венец всего списка — «Противень Балоуна»: гигантская порция в 2800 граммов для обжор и любителей хорошо поесть в компании.
Во времена «Бравого солдата Швейка», говорят, «U Kalicha» был совсем банальным, затрапезным трактиром и не имел ничего общего с сегодняшней помпезностью и претензиями на неподражаемость, которую рекламируют хозяева заведения. К сожалению, не сохранилось никаких старых фотоматериалов времен Гашека, можно лишь догадываться, как выглядело это заведение, над которым к тому же размещался публичный дом госпожи Мюллер, волюнтаристски названной Гашеком в романе служанкой Швейка. Ведь роман так и начинается со знаменитой фразы:
— Убили, значит, Фердинанда-то нашего, — сказала Швейку его служанка.
Швейк несколько лет тому назад, после того как медицинская комиссия признала его идиотом, ушел с военной службы и теперь промышлял продажей собак, безобразных ублюдков, которым он сочинял фальшивые родословные.
Кроме того, он страдал ревматизмом и в настоящий момент растирал себе колени оподельдоком.
— Какого Фердинанда, пани Мюллерова? — спросил Швейк, не переставая массировать колени. — Я знаю двух Фердинандов. Один служит у фармацевта Пруши. Как-то раз по ошибке он выпил у него бутылку жидкости для ращения волос; а еще есть Фердинанд Кокошка, тот, что собирает собачье дерьмо. Обоих ни чуточки не жалко.
— Нет, эрцгерцога Фердинанда, сударь, убили. Того, что жил в Конопиште, того толстого, набожного…
— Иисус Мария! — вскричал Швейк. — Вот-те на! А где это с господином эрцгерцогом приключилось?
— В Сараеве его укокошили, сударь. Из револьвера. Ехал он со своей эрцгерцогиней в автомобиле…
Первую фразу я уже успел запомнить, прочитав ее на потолке у входа в «Малостранскую пивницу», правда, на чешском языке. Думаю, при настойчивости, обойдя все пивные заведения Чехии, использующие образ незабвенного национального героя, можно ознакомиться со всем текстом этого огромного — в четырех томах — романа.
Ресторан «U Kalicha» приобрел международный интерес после перевода «Похождений бравого солдата Швейка» на немецкий язык и постановки этого сочинения во всемирно известном театре Эрвина Пискатора в Берлине на Ноллендорфской площади в 1927 году. Именно немецкий режиссер Эрвин Пискатор вывел Швейка на международную литературную сцену. Театральное представление Пискатора привлекло большое внимание, сначала в Советском Союзе, потом последовали Англия, Франция, Италия и другие страны. Со временем «Похождения бравого солдата Швейка» стали всемирно известным произведением. Сам Пискатор так ни разу и не побывал в ресторане «U Kalicha», так как никогда не был в Праге. Заурядный, закопченный сажей ресторанчик привлек к себе внимание журналистов, писателей и артистов, гостивших у популярного чешского репортера Эрвина Эгона Кише, лишь в 30-х годах прошлого века. Говорят, что здесь бывал даже известный советский генерал Шапошников…
Однако истина требует поправок: необходимо указать, что ресторан «U Kalicha» принадлежал не Паливцу, как это написал Гашек, а какому-то Шмиду, которого называли «грубиян». Паливец же там работал всего лишь помощником официанта. Госпожа Мюллер, как я уже написал, была не домработницей Швейка, а хозяйкой публичного дома, находившегося над рестораном. А вот со Швейком все обстоит гораздо сложнее: кто-то считает, что на самом деле это был Франтишек Страшлипка — денщик лейтенанта Лукаша, он частенько бывал в трактире «U Kalicha», но гораздо больше интересовался публичным домом госпожи Мюллер, нежели трактиром. Есть и другая версия, о которой писал сам Гашек, прототипом явился пан Швейк, служивший дворником в этом же доме, где был трактир и заведение с девочками. Швейк как-то пригласил Гашека к себе, отлично угостил и рассказал множество забавных историй. Отсюда и появился герой, которому уже приписывались приключения и самого Гашека, и его приятеля Страшлипки. Впрочем, какая разница, кто послужил прототипом, особенно сейчас, спустя почти сто лет! Важно что и в наши дни этот полный сарказма и издевки над бюрократами и невеждами роман остается не просто интересным, но и злободневным.
Таким, каким мы можем видеть ресторан «У Калиха», он стал только в 50-х годах прошлого века. Как и «Флек», он сумел выжить в скучные времена социалистического строительства в Чехословакии, а в 1992 году в рамках программы реституции и приватизации, по конкурсу, ресторан перешел в собственность братьев Павла и Томаша Топферов. Они и владеют им по сей день, сохраняя по мере сил кулинарные традиции чешской кухни. Понятно, что особую славу «У Калиха» снискал среди многочисленных туристов, приезжающих в Прагу. Вечером здесь обычно не бывает свободных мест, разве что в «мертвый сезон», который наступает обычно в середине января и тянется до самого марта.
Правда, сегодня есть специалисты-гашековеды, утверждающие, что не только Швейк, но и автор его — Ярослав Гашек — никогда не заходили в этот ресторан, но оставим эти заключения на совести спецов. Ведь сам Гашек, а этого из романа, как и из песни, не выбросишь, написал:
Швейк, прощаясь с Водичкой, сказал:
— Как кончится война, зайди проведать. С шести вечера я всегда «У чаши» на Боиште.
— Известно, приду, — ответил Водичка. — Там скандал какой-нибудь будет?
— Там каждый день что-нибудь бывает, — пообещал Швейк, — а уж если выдастся очень тихий день, мы сами что-нибудь устроим.
Друзья разошлись, и, когда уже были на порядочном расстоянии друг от друга, старый сапер Водичка крикнул Швейку:
— Так ты позаботься о каком-нибудь развлечении, когда я приду!
В ответ Швейк закричал:
— Непременно приходи после войны!
Они отошли еще дальше, и вдруг из-за угла второго ряда домов донесся голос Водички:
— Швейк! Швейк! Какое «У чаши» пиво?
Как эхо, отозвался ответ Швейка:
— Велкопоповицкое!
— А я думал, смиховское! — кричал издали сапер Водичка.
— Там и девочки есть! — вопил Швейк.
— Так, значит, после войны в шесть часов вечера! — орал Водичка.
— Приходи лучше в половине седьмого, на случай если запоздаю! — ответил Швейк.
И еще раз донесся издалека голос Водички:
— А в шесть часов прийти не сможешь?!
— Ладно, приду в шесть! — услышал Водичка голос удаляющегося товарища.
Так разлучились бравый солдат Швейк и старый сапер Водичка.
Вот ведь какие интересные вещи узнаешь со временем, хотя я читал «Швейка» еще в средней школе, но тогда и не заметил, что знаменитая в России фраза «В шесть часов вечера после войны», ставшая названием популярного советского кинофильма, была запросто позаимствована из великого произведения Ярослава Гашека. Самое время отвлечься от пивной темы и рассказать тем, кто не знает или просто успел забыть, некоторые подробности о Гашеке и его незабвенном Швейке.
«Гашек был гений, и его произведения рождались из внезапных наитий. Сердце у него было горячее, душа чистая, а если он что и растоптал, то по неведению».
Ярмила Майерова, первая жена писателя
В формальном отношении произведение Гашека, написанное сочным языком, с примесью солдатского жаргона и пражского арго, построено на чередовании событий в солдатской жизни главного героя, изложение которых прерывается характерными отступлениями (воспоминания Швейка о случившемся с ним ранее или примеры из его житейского опыта).
Владимир Врангель
Я очень боюсь, что сегодняшние любители чешского пива, посещающие многочисленные «швейковские» рестораны в Праге и по всей Чехии, мало что знают о легендарном солдате и уж тем более о его создателе. А ведь Гашек, при всей неоднозначности отношения к нему самих чехов, является одним из важнейших столпов чешской литературы и культуры вообще. И личность его по сей день остается не до конца понятой и вызывает различные споры и многочисленные домыслы.
Сам писатель дожил только до 40, успев из больших вещей сотворить единственно «Швейка». Естественно, и этого совсем не мало, особенно когда знаешь о всемирной славе гашековского творения. Так, однако, выходит, что всю свою не очень долгую жизнь он только подходил к большому роману, накапливал, что-то оттачивал в голове и на бумаге, чтобы потом излиться сразу, по большому счету и абсолютно точно. Получилось. Мгновенно пришла слава, даже самому удалось ухватить малый ее кусочек. Но вот что интересно: что же это была за жизнь у писателя, итогом которой стал незавершенный, но бессмертный роман, как к этому шло и откуда что бралось? Просматривая его биографию, видишь обыкновенную историю, непримечательное окружение, череду малых дел, а вот, поди ж ты, создал в итоге нечто. Грандиозное и на века. Как так случилось? Загадка…
Ярослав Гашек увидел свет 30 апреля 1883 года в тесной квартире старого дома в центре Праги. Его отец преподавал математику и физику в частной гимназии. По-чешски должность называлась «профессор», но это не должно обманывать, так здесь до сих пор именуют любых преподавателей в заведениях уровнем повыше, чем начальная школа. Йозеф Гашек вел жизнь пролетария-интеллигента, т.е. был беден, затуркан нуждой, разочарован жизнью и втихаря попивал. Сына он дождался уже в зрелом возрасте, поскольку в силу затрудненных обстоятельств только свадьба откладывалась 13 лет, а потом еще был недолго проживший первенец.
Отец будущего писателя был добрый человек, но на сына оказал малое влияние. Его слишком отвлекали житейские проблемы, к тому же он рано умер. Ярославу исполнилось только тринадцать, когда отец заболел гриппом, получил осложнение на почки и скончался после операции. Начались скитания по квартирам, пришла настоящая нужда. В гимназии он был поначалу на хорошем счету, но постепенно утрачивал интерес к учебе. В 1898 году Ярослав бросил гимназию, некоторое время работал в аптеке и в магазине, а потом поступил в коммерческое училище, где в 1902 году завершил свое образование.
Летом 1900 года во время каникул Ярослав впервые отправился в путешествие по Чехии и Словакии. Уже во время первого путешествия он познакомился со словацкими «будителями» — так называли чешских и словацких патриотов-просветителей. Особенно запомнилась Гашеку встреча с доктором Душаном Маковицким, позднее ставшим личным врачом Льва Толстого. С тех пор «охота к перемене мест» стала частью натуры и образа жизни Гашека — он часто срывался с места и пускался в странствия. Когда у него заканчивались деньги, столичный путешественник превращался в форменного бродягу. Местные жители никогда не отказывали веселому и общительному парню в еде и ночлеге, но случалось и в стогу сена ночевать.
После окончания коммерческого училища Ярослав получил место служащего в столичном банке «Славия». Все бы хорошо, но «дух бродяжий» не давал покоя. Однажды Гашек встретился с другом и вдохновенно рассказывал ему о последнем путешествии. Вдруг запрокинул голову, посмотрел на небо и звезды и сказал: «Сегодня я получил за сверхурочные, деньги у меня есть, махну-ка ночью в Словакию!» И действительно уехал. Следовали гневные послания из банка, Гашека разыскивали, он, вернувшись, каялся и… снова исчезал. Рассказывают, будто ездил в Африку помогать бурам в борьбе с англичанами, как Капитан Сорви-голова, а перед этим устроил в банке сбор пожертвований и исчез, оставив лаконичную записку: «Бастую!» Это, конечно, одна из легенд, окружающих имя Гашека, но легенда правдоподобная. Ведь отправился же он на самом деле на Балканы волонтером — помогать восставшим против Турции македонцам и болгарам.
Итогом странствий Гашека стали его путевые очерки, фельетоны и юморески, публиковавшиеся в различных журналах. В эту пору Гашек шокировал добропорядочных пражан грубыми манерами и речью, пристрастился к сливовице и много курил. В застольных беседах он рассказывал невероятные истории о своих похождениях. Он сочинял свою жизнь, мистифицировал публику и сам пребывал в каком-то пограничье между реальностью и вымыслом.
Образом жизни Гашека стали и странствия по «ближнему кругу» — миру пражских кофеен, трактиров, пивных и винных погребков, от центра «златой Праги» до нищих окраин. Каждое заведение имело свою «физиономию» — напитки, блюда, круг посетителей. В пивных, например, подавался только один сорт пива, считалось, что кабатчик не может гарантировать высокое качество нескольких сортов. Большинство заведений работали и ночью. Недаром Швейк потом говорил: «Я раз за одну ночь побывал в двадцати восьми местах, но, к чести моей будь сказано, нигде больше трех кружек пива не пил». В этих своих скитаниях Гашек заглядывал и глубже — в мир пражских притонов и ночлежек, где собирались бродяги, воры и проститутки.
С тех пор имя Гашека замелькало в полицейских протоколах: «вышеозначенный в нетрезвом состоянии справлял малую нужду перед зданием полицейского управления»; «в состоянии легкого алкогольного опьянения повредил две железные загородки»; «недалеко от полицейского участка зажег три уличных фонаря, которые уже были погашены»; «стрелял из детского пугача»… Дело обычно оканчивалось кутузкой до утра и штрафом. Но взыскать штраф с Гашека было практически невозможно: даже если полиции удавалось обнаружить место жительства бродяги, то уж денег или имущества у него не было никогда. Надо, однако, отметить, что и в пьянках, и в дебошах Гашек знал меру, сохраняя чешский уровень «приличности». Но и без них не обходилось, богема, эпатирование, авантаж — это было то, что он выбрал для себя и чему без большой натуги следовал.
Все годы до войны, по существу вся молодость, прошли без твердого места, без гарантированного заработка, без определенных занятий. Он много писал, но делал это без серьезного волевого напора, не ставил себе конкретных и больших задач и вел самый рассеянный образ жизни. Режим его дня выглядел таким примерно образом: днем торопливое писание (писал он быстро и обычно ничего не переделывал), больше хождение по редакциям и поиски заказов, вечером долгие посиделки со старыми и новыми друзьями в каком-либо кабаке: пиво, более крепкие напитки, бесконечные разговоры, розыгрыши, приколы. И так из недели в неделю годами. При чешском умении растягивать кружку и рюмку на несколько часов алкоголиком в нашем понимании стать трудно. Но, конечно, организм от частых возлияний и беспорядочного времяпровождения не здоровел, может быть именно это потом, в конце всего-то четвертого десятка, скажется и приведет Гашека к ранней смерти. А пока, пока ничего не болит, можно позволять себе то, что нравится. Пить, сидеть и говорить определенно нравилось.
Естественно, Гашеку не было чуждо ничто человеческое, и в 1910 году он женился. Женился по любви, после многолетнего знакомства с Ярмилой Майеровой. Она была приятной и целеустремленной девушкой из хорошей семьи, верила в писательское дарование Гашека и хотела ему помогать. Их роман мило развивался несколько лет, но замуж родители ее отдали только после того, как жених получил постоянное место в журнале «Мир животных».
Внешне Гашек вел легкомысленный образ жизни. И только самые близкие люди могли заметить, как он порой впадает в меланхолию, как сам «вытаскивает» себя из уныния какой-нибудь шутовской выходкой. Беззаботность не была его врожденной чертой, Гашеку были свойственны застенчивость, чуткость и замкнутость. Таким людям трудно живется на свете, они ищут какой-то защиты, опоры и часто находят ее в многолюдных компаниях, в скитаниях, в кутежах и беспутстве.
После изгнания из «Мира животных» Гашек решил сам торговать собаками и открыл «Кинологический институт». Его помощником был настоящий плут по фамилии Чижек, он мастерски перекрашивал собак и вообще придавал им какой угодно облик. Эти проделки отразилась в юмореске «Как я торговал собаками» и на многих страницах «Швейка». В конце концов, обманутые покупатели обратились в суд. К тому времени брак Гашеков практически распался. Беда в том, что Гашек не был создан для семейной жизни, удержать его дома никто бы не смог. У большого таланта, у национального гения другие масштабы, для него семья — вся Чехословакия, а может быть, и шире — человечество. Так и чувство ответственности у него избирательное — Гашек часто подводил близких людей, случалось, и предавал.
Ярмила была в отчаянии, ее родители настояли на ее возвращении домой. Гашек тоже мучился. 10 февраля газета «Ческе слово» сообщила: «Этой ночью собирался прыгнуть с парапета Карлова моста во Влтаву 30-летний Ярослав Г. Театральный парикмахер Эдуард Бройер удержал его. Полицейский врач обнаружил сильный невроз. Вышеназванный был доставлен в Институт для душевнобольных». Что это было? Настоящий акт отчаяния или новая мистификация, инсценировка, исполненная Гашеком с целью вернуть себе Ярмилу? Во всяком случае, она действительно вернулась, но ненадолго. Так они сходились и расходились несколько раз, под конец встречались тайно, как до свадьбы. Так и сына зачали. А потом расстались окончательно, не помогло и рождение сына в апреле 1912 года.
К своим тридцати годам, даже при таком образе жизни, Гашек стал одним из самых плодовитых чешских писателей, хотя жутко удивляет, когда он успевал писать вообще. Он опубликовал сотни сатирических рассказов, юморесок, фельетонов, выдал несколько книг, написал 90-главную «Историю партии умеренного прогресса», был соавтором нескольких пьес, всего более 1300 публикаций набралось за короткую жизнь. Эти вещи симпатичны и забавны, брызжут искрами несомненного таланта, но все они до уровня «Швейка», кстати, уже появившегося героем нескольких рассказов, определенно не дотягивают. Талант только вызревал, хотя известность в литературных и артистических кругах была.
Европа уже дышала войной. Идиотозавры пробудились и требовали крови. В Германии и Австро-Венгрии шли грандиозные военные приготовления. В условиях милитаристского угара у Гашека родился замысел цикла сатирических рассказов «Идиот на действительной службе», в котором впервые появляется Швейк. Этот сюжет Гашек записал на клочке бумаги где-то в кафе. Наутро долго искал набросок и очень обрадовался, когда нашел его в корзине для бумаг. Кроме названия, можно было разобрать единственную фразу: «Он сам потребовал, чтобы его осмотрели и убедились, какой из него исправный солдат».
Незадолго до этого Гашек зашел в трактир «У чаши», в котором начинается действие романа (на самом деле это был скорее ресторан, притом с «нумерами» с барышнями наверху). Здесь Гашек слушал рассказы ветеранов, воевавших в Боснии и Герцеговине. И тут он встретил давнего знакомого — пана Швейка, служившего дворником в этом же доме. Швейк пригласил Гашека к себе, отлично угостил и рассказал множество забавных историй. Так появились сюжет и герой. Рассказы из этого цикла печатались в разных журналах, а полностью были опубликованы в книжке «Бравыйсолдат Швейк и другиерассказы» в 1912 году. Довоенный Швейк не во всем похож на Швейка из романа, он пока еще действительно туповатый простак и напоминает Ивана-дурака из русских сказок. Лукавым мудрецом и ловким плутом Швейк станет уже после войны.
Когда началась война, провокатору скандалов, мистификатору и озорнику пришлось прикусить язык. В военное время шутки стали опасны. Надо сказать, что еще до войны Гашека несколько раз осматривала медицинская комиссия, но всякий раз из-за нездоровья признавала негодным к военной службе. Тут однако «положение Австрии стало уж таким плохим», что пригодился и безалаберный писатель с анархизмом в голове. Его путь на фронт пролегал по тому же маршруту, что у Швейка: госпиталь — Чешские Будейовице — Кираль-Хида — Мост-на-Литаве — Галиция. Товарищи, окружавшие его, тоже были те же, что у Швейка, они попали впоследствии в роман: Лукаш, Сагнер, Биглер, Ибл — это все реальные фамилии.
С самого начала военной службы, как и многие чехословацкие солдаты, Гашек думал о том, чтобы перейти на сторону братьев-славян, против которых воевать за австрияков не хотелось. Задуманное удалось осуществить только осенью: Гашек вместе с армейским приятелем Франтишеком Страшлипкой, со 135 мертвыми, 285 ранеными и 509 пропавшими без вести солдатами 91-го полка расстался с австрийской армией.
В лагере Гашек переболел тифом, а летом следующего года, не раздумывая, записался в Чешскую дружину, готовящуюся воевать уже на стороне русских. Однако Гашека снова не обучали воевать, а использовали как литератора в выходящей в Киеве чешской газете «Чехослован». Здесь, в Киеве, кстати, он отметился маленькой книжечкой о похождениях Швейка. И все же главные военные подвиги чехословацких легионеров его не миновали: за июльское 1917 года сражение под Зборовом, где отличились его соотечественники, Гашек тоже был удостоен Георгиевской медали четвертой степени.
Прогремевшая в России революция заставила писателя определиться. Ситуация менялась быстро, в обстановке всеобщего хаоса и неясности Гашек примкнул к взявшим в стране власть большевикам. Ему повезло и Ленина в Москве слышать, и со Свердловым встречался, был принят в чехословацкую секцию РКП(б) и отправлен в Поволжье агитировать земляков «верить коммунистам».
Те же в основном верить не хотели, и когда вспыхнул чехословацкий мятеж, Гашек был объявлен дезертиром и изменником. Чудом ему удалось избежать военно-полевого суда, выдав себя за умалишенного, потом он уже старался не сталкиваться с земляками, исправно служа советской власти, куда бы она его ни посылала.
В течение двух лет коммунисту Гашеку приходилось делать разные вещи: писать пропагандистские материалы на чешском языке, комиссарить в Бугульме, заседать в Совете в Иркутске, публиковать сатиры на белогвардейцев на русском языке, издавать газету «Ур» на бурятском и многое другое. Сообщений о его личном участии в кровопролитии нет. Суровая Россия, как ни странно, его дисциплинировала, здесь он был ответственен, обязателен, точен и не пил. Написать что-то значительное тут он не сумел, но набрал уйму впечатлений и бесспорно закалил свой талант.
С окончанием гражданской войны Ярослав Гашек чуть было не осел в России насовсем. Купил дом в Иркутске на берегу Ангары, занял ответственный пост в политотделе 5-й армии. Единственное, что тяжело переживал чешский писатель, так это крепкий «сухой закон», который тогда царил в Сибири. За чрезмерное увлечение спиртным могли и расстрелять. Будучи большим любителем заглянуть в бутылку, Гашек очень страдал от вынужденного воздержания. А когда в конце 1920 года ему вместе с молодой женой Шурой Львовой предложили вернуться в Чехословакию для поддержки тамошнего коммунистического движения, он, не раздумывая, согласился.
Когда Гашек приехал в Прагу, он огляделся по сторонам, посмотрел на игры местных коммунистов и социал-демократов и плюнул. На русскую революцию это совсем не походило, а по-другому толкать красные идеи он не умел, да, наверное, уже и надоело. Буквально на другой день после возвращения Гашека утренние газеты сообщали: «Вчера посетителей кафе “Унион” ожидал большой сюрприз; откуда ни возьмись, как гром среди ясного неба, после пятилетнего пребывания в России сюда заявился Ярослав Гашек». Сюрприз заключался еще и в том, что за время отсутствия Гашека газеты несколько раз хоронили его, описывая бесславный конец писателя: будто его казнили легионеры или убили пьяные матросы в одесском кабаке.
Гашек вряд ли ожидал такого приема. Многие друзья отвернулись от него. Кто-то не подал руки, кто-то демонстративно выходил, когда появлялся Гашек. Однажды его чуть не избили бывшие легионеры. Общественность ждала от этого «большевистского комиссара» рассказов о зверствах. Одна журналистка спросила, на самом ли деле он питался в Красной Армии мясом убитых китайцев? «Да, милостивая пани», — подтвердил Гашек и пожаловался на неприятный привкус.
Он снова начал пить. И тут случилось то, что должно было случиться: он встретился с Ярмилой. Любовь вспыхнула вновь, Гашек называл их тайные отношения «прекрасным маем на склоне лет». Однажды Ярмила пришла с сыном. Гашек робко гладил мальчика по голове и обращался к нему на «вы». Только через месяц мальчик узнал, что «пан редактор» — его отец. Раньше ему говорили, что отец погиб в России. Ярмила и теперь взяла с сына слово, что он никому не скажет об этой встрече. В следующий раз Гашек держался с сыном свободнее, шутил, рассказывал смешные истории, подарил книжку своих рассказов с надписью: «Дорогому сыну. Ярослав Гашек». Но эта встреча стала последней. И все же Ярмила ни разу не сказала о Гашеке худого слова. А когда горечь обиды утихла, именно она сказала о муже главное: «Гашек был гений, и его произведения рождались из внезапных наитий. Сердце у него было горячее, душа чистая, а если он что и растоптал, то по неведению».
А как же «русская жена» Шура? Можно представить, что она переживала в это время — в чужой стране, без средств к существованию, с вечно пропадающим где-то мужем. Все запуталось в личной, общественной и творческой жизни Гашека, спас его бравый солдат Швейк. Раньше этот герой был отделен от автора, писатель смотрел на него со стороны да посмеивался. Теперь Гашек будто признался: «Швейк — это я, это все мы — добрые люди, вынужденные как-то выживать в условиях всемирного абсурда».
Я высмею Швейком всех наших дураков и покажу всем, каков наш истинный характер и что он умеет.
Ярослав Гашек
Гашек и его давний друг, бывший анархист Франта Сауэр, обсудили замысел нового романа и взялись за дело. Решили сами издавать его небольшими выпусками с продолжением. Первую часть Гашек написал быстро. Затем друзья сочинили рекламную афишу и отправились по кафе и пивным Праги. В рекламе сообщалось:
«Одновременно с чешским изданием роман выйдет во Франции, Англии и Америке! Первая чешская книга, переведенная на основные языки мира».
Так компаньоны предсказали всемирную славу «Швейка». Известный тогда художник Йозеф Лада нарисовал обложку, создал самый узнаваемый образ Швейка, ему обещали щедрый гонорар, но, конечно, не заплатили. Дела шли плохо, тонкие книжицы первого выпуска распространяли друзья писателя за 20 процентов комиссионных. На последующие выпуски денег просто не было. Но потихоньку тираж раскупался. Особенно нравился «Швейк» ветеранам, тем же легионерам — они узнавали собственные «похождения». Так Швейк примирил еще вчера непримиримых врагов — красных комиссаров и белочехов.
Но у «Швейка» сразу нашлись и интеллектуальные противники. Роман обвиняли в грубости, вульгарности. На эти упреки Гашек ответил: «Жизнь — это не школа для обучения светским манерам… Люди, которых коробит от сильных выражений, просто трусы, пугающиеся настоящей жизни… Такие типы на людях страшно негодуют, но ходят по общественным уборным читать непристойные надписи на стенках». По сегодняшним же понятиям «грубый» язык Гашека вообще представляет собой изящную словесность!
Условия жизни Гашека были по-прежнему тяжелые — он с Шурой жил у Сауэра, денег не было, зарабатывал на газетных фельетонах. Сауэр рассказал об этом общему другу художнику Панушке. Тот как раз собирался на этюды в небольшое местечко Липницу и позвал Гашека с собой. Писатель охотно согласился. 25 августа 1921 года они прибыли на место.
Липница очень понравилась Гашеку. Гашек поселился в комнате над трактиром «У чешской короны» и хвастался: «Я живу теперь прямо в трактире, ни о чем лучшем я и не помышлял». Как всегда, Гашек моментально оброс многочисленными друзьями. Панушка вернулся в Прагу, а Гашек остался. Он писал роман и отсылал написанные главы по почте. Иногда переключался на рассказы и фельетоны. Однажды вечером спьяну написал Шуре открытку со своим адресом, звал приехать. К утру проспался и пожалел об этом, бросился на почту, но открытка уже ушла. Приехала жена, стали жить вместе — впроголодь и в долг.
Право на издание «Швейка» перекупил предприимчивый издатель Сынек. С тех пор главы «Швейка» начали выходить регулярно, а Гашек получал постоянный гонорар. Вскоре «Швейка» поставили на сцене. Наступил если не самый счастливый, то самый спокойный период в жизни писателя. Он купил домик около липницкого замка и даже, после того как ошпарил руку и долго не мог сам писать, нанял писаря. Безработный сын местного полицейского Клемент Штепанек писал под его диктовку. Гашеку понравилось так работать. Самое интересное, что Гашек не делал никаких предварительных записей или заметок, он диктовал большой кусок текста и, не перечитывая его, тут же отправлял издателю по почте. Поразительно, но факт — «Похождения бравого солдата Швейка», возможно, единственный роман, который автор не читал, ни по частям, ни в целом, ни в рукописи, ни в книжном издании! Воистину Гашек был «не читатель, а писатель»… Может быть, в этой недосказанности, и в нарочитой легкой небрежности и заключается особая прелесть этой книги.
Когда у Гашека завелись деньги, он никому не отказывал в помощи, ему доставляло удовольствие помогать, делать людям приятное, он даже сталпопечителем местной школы. Но силы оставляли его. Незалеченные с юности болезни, беспорядочный образ жизни, алкоголь и табак окончательно сгубили Гашека. Незадолго до Рождества 1922 года он слег и уже не вставал с постели. 3 января 1923 года Гашек умер от паралича сердца. Накануне он прервал диктовку романа и эта последняя фраза, как и первая фраза всего романа, вопреки рекомендациям такого корифея как Горький, тоже оказалась прямой речью, высказанной подпоручиком Дубом, исполненной идиотского патриотизма:
— Патриотизм, верность долгу, самосовершенствование — вот настоящее оружие на войне. Напоминаю вам об этом именно сегодня, когда наши войска в непродолжительном времени перейдут через границы…
Из-за смерти автора Швейк так и не переступил границы Австро-Венгрии.
В Праге никто не поверил в смерть Гашека — его так часто хоронили. Поэтому на похоронах были только свои, местные, да художник Панушка, оставивший нам посмертный портрет Ярослава Гашека. После смерти писателя остался запечатанный конверт. В нем было письмо в окружной школьный комитет. Гашек извещал, что тяжело болен и просил подыскать ему заместителя на попечительском поприще, «дабы интересы школы не пострадали». Это были последние строки, ради которых писатель не поленился обмакнуть перо в чернильницу.
Роман «Похождения бравого солдата Швейка» заслуживает занесения в Книгу рекордов Гиннесса не только по причине сверхпопулярности, но и по причине своего объема. Полная версия «Швейка» — это крупноформатный том почти в восемьсот страниц мелким шрифтом, а написана она была в рекордно короткий срок — всего за год и девять месяцев. Количество иллюстраций к роману, автором которых был Йозеф Лада, тоже внушительно: пятьсот сорок рисунков, послуживших впоследствии основой для создания кукольного мультика о Швейке. История о бравом солдате повлияла и на кино: по роману было сделано несколько художественных фильмов, а название одной из российских старых кинокартин, как я уже упоминал, взято из «Швейка» как цитата из того эпизода, где Швейк прощается с другом перед уходом на фронт, и они договариваются встретиться «в шесть часов вечера после войны». Книга по всем меркам — гигант чешской литературы!
Кстати говоря, а может быть, совсем и некстати, в чешской культуре вообще почему-то имеется склонность к гигантизму, казусы коего немногочисленны, зато весьма впечатляющи. К примеру, в Праге был когда-то установлен самый большой в мире памятник Сталину — высотой в 19 метров. Правда, его взорвали уже через несколько лет после установки, как только исторический XX съезд КПСС развенчал диктатора и тирана. В Праге находится самый большой замковый комплекс — Град, внесенный в книгу Гиннесcа, здесь же у пустующего уже 20 лет Мавзолея на горе Витков, из которого сразу после «Бархатной революции» вынесли всех коммунистических вождей Чехии, стоит самый большой в мире монумент всадника — Яну Жижке, национальному герою страны (автор Б. Кафка, высота 9 метров, длина 9,6 метров, ширина 5 метров). Мало кто знает, что самый большой в мире стадион вовсе не «Маракана» в Рио-де-Жанейро, который при 120 тысячах мест умудрялся вмещать 199 854 зрителя на финале Четвертого чемпионата мира в 1950 году, а Страговский стадион в Праге, который по проекту мог принять до 240 тысяч зрителей, имеет площадь в 63 тысячи кв. метров, а централизованная разливочная система, поставляющая пиво в пражском спортивном ледовом дворце Sazka Arena, состоящая из 4 ресторанов, 7 баров и 20 розничных точек комплекса, способна выдать 10000 кружек пива всего за 15 минут.
Страговский стадион в Праге — построен в 1933, архитекторы Ф.П. Бальцарек и К. Копп, перестроен в 1939 и 1947–48; реконструирован в 1955 по проекту архитектора И. Крога и в начале 1970-х годов.
Казалось бы, в Чехии Ярослава Гашека все должны обожать, но на самом деле это не совсем так. Церковь его недолюбливает: жизнь у него была непутевая, а в книгах — мало возвышенного, интеллигенция в своей массе настроена скептически: не Кафка все-таки… Патриоты вообще Гашека терпеть не могут. Что за героя он создал?! Позор на весь мир. У датчан — Русалочка, у итальянцев — Ромео и Джульетта, у французов — д’Артаньян да впридачу еще три мушкетера, а у чехов — идиот Швейк! Чешские патриоты Швейка стесняются.
Да. А липницким трактиром, в котором последние месяцы своей жизни любил проводить время Гашек, ныне владеет Рихард Гашек — внук писателя. Он же сегодня — сопредседатель «Партии умеренного прогресса в рамках закона». При коммунистах эта шутовская партия была запрещена. При Вацлаве Гавеле возобновила свое существование. Девиз партии: «Не избирайте нас!». Каждого нового члена «Партии умеренного прогресса в рамках закона» принимают в пивной. Кандидат обязательно должен быть членом еще какой-нибудь партии — чтобы подрывать ее изнутри. Филиал партии, по слухам, существует в Исландии. Каждый может занять в «Партии умеренного прогресса в рамках закона» любой пост — какой сам себе придумает.
И чтобы не прерывать поднятой здесь темы Швейка и Гашека, я решил посетить еще одну пивную господу — «Фердинанда», где подают бенешовское пиво с импозантным названием «Семь пуль» и только настоящий знаток «Похождений Швейка» сразу же вспомнит:
— Семь пулек, как в Сараево!
А сказал это четвертый арестованный по политическим обвинениям, что сидел в одной камере с трактирщиком Паливцем, пострадавшим от мух, любителей императорского портрета.
Об этом четвертом «следует сказать, что это был человек открытого характера и безупречной честности. Целых два дня он избегал всяких разговоров о Фердинанде и только вечером в кафе за «марьяжем», побив трефового короля козырной бубновой семеркой, сказал:
— Семь пулек, как в Сараево!
И навеки прославился.
Эта улочка, ведущая к Главному вокзалу (то есть, в принципе, можно идти и со стороны Главного вокзала) называется Оплеталова, там, в доме № 24, находится пивная «Фердинанда» с одноименным пивом и стильным интерьером, выдержанным в нарочито грубом виде. Например, в качестве пепельницы вам предложат жестяной совок, а на каждом столе соль, уксус, масло и перец находятся в наборе слесарных инструментов, среди которых главным выделяется хромированный молоток, приборы же вам подадут в жестяном ведерке без особых излишеств. Барная стойка, как и стены, расписаны смелыми лозунгами и указателями, где окоп, где редут, а где пиво подадут, и надо учесть, что в обозначении туалетов слово «ferdinandy» означает «женский» от слова damy а «ferdinandi» — «мужской» от аналога в чешском pani, что является множественным числом от слова pan — господин.
Но главная достопримечательность этой пивной, конечно же, само бенешовское пиво, и среди пяти его сортов — полутемное, или как его здесь еще называют — красное пиво — то самое «Седм кули» («Семь пуль»). Так с присущим чехам юмором отмечено историческое событие — убийство 28 июня 1914 года в Сараево сербским студентом Гаврило Принципом наследника австрийского престола эрцгерцога Австрийского — Франца Фердинанда д’Эсте, после чего, собственно, и началась Первая мировая война.
Франц Фердинанд д’Эсте владел родовым замком Конопиште вблизи Праги и Бенешова. Сюда часто приезжали высочайшие особы: например, в июле 1914 года, незадолго до рокового выстрела, хозяин обсуждал в этом замке с германским императором Вильгельмом II стратегию Австрии на случай войны. Франц Фердинанд постоянно жил в Конопиште с 1880 года по 1906 и главным его занятием была охота в прилегающих лесах. Огромная коллекция охотничьих трофеев потрясает воображение любого нормального человека — все стены замка увешаны рогами и головами убитых им оленей, лосей, медведей и прочих животных. За день неуемный хозяин Конопиште, бывало, затравливал до 22 животных. Изувер вел строгий учет своих побед над живностью и за 25 лет сумел загубить 171537 зверушек.
Несмотря на то что пивная «У Фердинанда» находится в самом центре Праги, цены в ней поразительно невысоки. Во всем здесь выдержан стиль простого пивного заведения, в котором каждый посетитель чувствует себя раскованно — нет никаких условностей и проблем, и обслуживание здесь такое же ненавязчивое и уважительное: вам не придется долго ждать исполнения заказа, но и никто не станет вам навязывать что-либо, как это принято уже в туристических заведениях типа «У Калиха» или «У Флеку», где, едва заслышав русскую речь, вам несут бутылки со сливовицей и «бехеровкой».
Все закуски к пиву здесь традиционны: тлаченка (холодец), маринованный сыр «Гермелин», пивной сыр (очень соленый), жареная колбаска, пикантный «утопленник» — сарделька в маринаде и жареные гренки с сыром, перчиком феферони и чесноком. Цена на закуски 55–85 крон за порцию, но можно побаловать себя «копченым свиным коленом» в 1900 граммов за 334 кроны или взять на доске смесь копченостей и сыров с подобающим сопровождением из овощей (300 г) за 195 крон.
Если же вы захотите здесь пообедать, как это сделал я, то двухсотграммовый кусок говядины, поджаренный на решетке, с перечной заливкой или с дижонской горчицей и свежим хреном, а для сочности еще и с поджаренным в компании беконом, стоит всего 149 крон, говяжий гуляш с кнедликом и малым «пивичком» в придачу потянет всего лишь на смешные 118 крон! А ведь это не столовая, а настоящая пивная, да еще и с таким славным пивом!
Все порции здесь, как это вообще принято в Чехии, большие. Свинина, запеченная в меду, стейк с голубым сыром, шашлык с оливками и ветчиной или отбивная с шампиньонами и мягким сыром стоят даже на крону меньше, чем блюда из говядины — всего-то 148 крон. Есть здесь и птица, и вегетарианское блюдо, обожаемое мной, — жареный сыр с «татаркой» (Tartar, или Tartare, — соус, приготовляемый на базе майонеза с добавлением соленых огурцов и всяческой зелени); салаты же здесь подаются в больших мисках, и если греческий, шопский и пикантный порциями в 250 граммов, то ледовый салат с тунцом и яйцом или с ветчиной и яйцом и салат «Цезарь» порциями в 300 граммов с ценой в разбеге 45–95 крон. Я забыл добавить, что это цены вечера, если же вы придете в «Фердинанда» в дневное время, то все блюда здесь до 98 крон — не дороже! Я же оказался в пивной в выходной день, народу было еще не очень много, и я, устроившись напротив бармена, «дал себе», как говорят чехи, бокал красного пива «Семь пуль», нежное мясо цыпленка с подливкой из чернослива с молотым миндалем и жареный сыр «Гермелин». Откушав, остался весьма доволен и, не скупясь, наделил чаевыми невозмутимого Франту, что обслуживал мой столик.
Мясо по-богемски
Для приготовления потребуются: баранина — 500 г, картофель — 7 шт., лук репчатый — 2–3 шт., жир — 1.5 ст. л., соль — 1 ч. л., красный молотый перец — 3/4 ч. л.
Мясо нарезать большими кубиками, обжарить вместе с крупно нарезанным луком, добавить соль и красный перец, залить водой так, чтобы она покрыла мясо, и тушить до полуготовности. Очищенный картофель нарезать кубиками, уложить на мясо, добавить еще немного горячей воды и тушить до готовности. Жидкость должна выкипеть примерно наполовину.
На противоположном углу уже горит неоновая вывеска турецкого шалмана — ресторана «Кебаб», а в ста метрах кипит переполненный «белыми воротничками» пивной ресторан «Бредовский двур» (Bredovský dvůr, Praha 1, Politických věznů 13, Praha 1).
Надо сказать, что в этот ресторан попасть просто так, с кондачка, практически невозможно — там всегда полно народу. Надо обязательно заранее резервировать столик, и желательно это делать у персонала. Кроме классического «Праздроя», который здесь хранится в больших танках на расстоянии не более трех метров от пункта разлива (вычепа) и подается оригинальной системой, не допускающей ни малейшего контакта благословенного напитка с воздухом, который, по мнению опытных пивопоглотителей, сильно ухудшает качество пива, в ресторане славится кухня — простая, сытная и не дорогая. А еще большие экраны, на которых весь день идут самые популярные в народе спортивные баталии. В визитке ресторана отмечается, что вышколенная обслуга знает свое ремесло в совершенстве, и в этом легко убедиться, посетив этот пивной ресторан самому.
Я неторопливо прошел по двум перполненным залам, на мой вопросительный взгляд старший официант (по-чешски — врхни), уже знакомым мне жестом, с явным сожалением на приветливом лице, дал понять: мол, ничем помочь не могу, раньше надо было побеспокоиться. Столь уважительный ответ позволил мне с едва скрытым облегчением, так как даже кружки пива в меня сейчас не вошло бы, выйти на улицу и продолжить свой анабазис.
И тут же я отвлекся — сколько же в Праге пивных, эксплуатирующих имя легендарного Швейка? Только я могу назвать не меньше шести-семи ресторанов, это уж точно.
Свиные отбивные в пиве
Свинина — отбивные с реберной косточкой — 4 шт., соль, сало топленое — 60 г, лук репчатый — 100 г, семена тмина, гвоздика, перец черный — 2 горошины, пиво — 450 г, мука пшеничная — 40 г, сок лимонный — 1/2 ч. л.
Отбить мясо, натереть солью, мелко рубленый лук обжарить в растопленном сале, здесь же быстро обжарить с обеих сторон отбивные, добавить специи, влить немного пива и тушить на слабом огне до полной готовности. Вынуть отбивные, в оставшийся бульон всыпать муку, подсушенную до золотисто-коричневого цвета отдельно на сковородке, и развести оставшимся пивом. Соус проварить до густоты, процедить его и положить в него отбивные. Добавить лимонный сок, прогреть и подавать с клецками или отварным картофелем.
Самый трудный момент, как я уже, наверное, не раз, тяжело вздыхая, говорил — это решить, выйдя из очередного предприятия общественного питания, куда идти дальше. Как только в мозгу вспыхнет новая цель, сразу же чувствуешь облегчение, и дальше дело за малым — дойти, найти и увидеть. Вот и сейчас, закрыв дверь в шумный «Бредовский двур», я замер в нерешительности — куда же дальше?
(Окончание следует.)