Стихотворение. Перевод с английского Бориса Лейви
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 1, 2010
CHURCH GOING
Once I am sure there’s nothing going on
I step inside, letting the door thud shut.
Another church: matting, seats, and stone,
And little books; sprawlings of flowers, cut
For Sunday, brownish now; some brass and stuff
Up at the holy end; the small neat organ;
And a tense, musty, unignorable silence,
Brewed God knows how long. Hatless, I take off
My cycle-clips in awkward reverence,
Move forward, run my hand around the font.
From where I stand, the roof looks almost new —
Cleaned, or restored? Someone would know: I don’t.
Mounting the lectern, I peruse a few
Hectoring large-scale verses, and pronounce
‘Here endeth’ much more loudly than I’d meant.
The echoes snigger briefly. Back at the door
I sign the book, donate an Irish sixpence,
Reflect the place was not worth stopping for.
Yet stop I did: in fact I often do,
And always end much at a loss like this,
Wondering what to look for; wondering, too,
When churches will fall completely out of use
What we shall turn them into, if we shall keep
A few cathedrals chronically on show,
Their parchment, plate and pyx in locked cases,
And let the rest rent-free to rain and sheep.
Shall we avoid them as unlucky places?
Or, after dark, will dubious women come
To make their children touch a particular stone;
Pick simples for a cancer; or on some
Advised night see walking a dead one?
Power of some sort or other will go on
In games, in riddles, seemingly at random;
But superstition, like belief, must die,
And what remains when disbelief has gone?
Grass, weedy pavement, brambles, buttress, sky,
A shape less recognisable each week,
A purpose more obscure. I wonder who
Will be the last, the very last, to seek
This place for what it was; one of the crew
That tap and jot and know what rood-lofts were?
Some ruin-bibber, randy for antique,
Or Christmas-addict, counting on a whiff
Of gown-and-bands and organ-pipes and myrrh?
Or will he be my representative,
Bored, uninformed, knowing the ghostly silt
Dispersed, yet tending to this cross of ground
Through suburb scrub because it held unspilt
So long and equably what since is found
Only in separation — marriage, and birth,
And death, and thoughts of these — for which was built
This special shell? For, though I’ve no idea
What this accoutred frowsty barn is worth,
It pleases me to stand in silence here;
A serious house on serious earth it is,
In whose blent air all our compulsions meet,
Are recognised, and robed as destinies.
And that much never can be obsolete,
Since someone will forever be surprising
A hunger in himself to be more serious,
And gravitating with it to this ground,
Which, he once heard, was proper to grow wise in,
If only that so many dead lie round.
ПОСЕЩЕНИЕ ЦЕРКВИ
Я жду, когда утихнет все внутри
и захожу в обитель пустоты.
Еще одна: дорожки у двери,
ряды скамеек, книжечки. Цветы
уже подвяли. Где-то в глубине
молчит опрятный маленький орган.
Безмолвье затхло. Дух — тяжел, упруг.
С почтением неловким, как во сне,
вхожу, снимая велоскрепы с брюк.
Купель нащупала рука моя.
Сверкает, будто новый, потолок.
Почищен? Знает кто-нибудь, не я.
На кафедру взобравшись, пару строк
внушительных шепну, и громче, чем
хотел, звучит: “Доселе”. Эха смех
недолог. Постою у алтаря.
Монету брошу, распишусь. Зачем,
спрошу, пришел, и сам отвечу: зря.
Но ведь пришел, и прихожу всегда,
хоть знаю — бесполезен мой приход.
Я думаю о времени, когда
необходимость в церкви отпадет.
Во что их превратят, и, может быть,
оставят пару-тройку, как музей.
А остальные будут для скота.
Возможно, мы их будем обходить,
как порчу наводящие места.
Но в церковь, видно, бабы с детворой
придут творить молитву у камней
целительных, и в верный час, порой,
увидят, как мертвец идет по ней.
Магическая сила навсегда
останется в загадках, играх, снах.
Как вера, суеверие умрет.
Но вот умрет безверье — что тогда? —
заросшая тропа и небосвод,
и образ узнаваемый трудней,
и назначенье непонятней. Кто
последним самым будет видеть в ней
первоначальный замысел. И что
такое хоры сможет не забыть —
иконокрад, ценитель старины,
дурак, пьянимый запахом свечным,
рождественской молитвой? Может быть
он будет представителем моим —
скучающим и праздным, торопясь
сюда сквозь городские пустыри,
поскольку это зданье и сейчас
способно то удерживать внутри,
что есть лишь в расставанье — умирай
или рождайся, замуж выходи…
И пусть совсем не будет ясно мне,
к чему он, меблированный сарай,
но здесь побыть приятно в тишине.
Серьезный дом — на толочи земной,
для наших устремлений — место встреч,
распознанных и названых судьбой.
Вот этому забвенья не предречь.
Пусть жажде посвященья быть и впредь,
кого-нибудь с ней, верно, занесет
на эту толочь и под этот кров,
где должно, так мы слышали, мудреть,
затем, что здесь довольно мертвецов.
Перевод с английского Бориса Лейви.