Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2007
Час назад был Бангкок, сверкали лайнеры. А здесь три фонаря и один самолетик, наш. Горстка пассажиров идет по летному полю.
Аэропорт смахивает на поликлинику. Чисто, линолеум. Лампы дневного света. Визы не нужно, гражданам РФ вход свободный. Чиновник на контроле неспешно листает паспорт. Переворачивает – так, этак. Дыхнув, оттискивает штамп и старательно выводит подпись.
“Вас приветствует оператор “Танго Лао”!” – сообщает мобильный.
Я выхожу на улицу.
Снаружи наваливается ночь, душная и влажная. Воздух нашпигован запахами трав, так пахнет в предбаннике вениками. Оглушительный треск насекомых.
– “Settha palace!” – кричу таксисту.
– Сехапала, сехапала. – И машина медленно трогается.
Через пять минут также неспешно мы въезжаем в город. Вьентьян освещен скудно, свет падает на мостовую из открытых дверей. От фар и вывесок. То и дело кричат в темноте дурными голосами птицы. Так мне, во всяком случае, кажется – что птицы. Их слышно даже из номера, как будто они под окнами.
Бросив вещи, иду искать набережную Меконга.
В детстве меня, как и многих, заставляли учить столицы мира. Наверное, так наши родители компенсировали неутоленную страсть к дальним странам. Надеялись, что “не мы, так дети”. Я очень хорошо помню свое недоумение по поводу Вьентьяна. Мне казалось, что они перепутали там. Ошиблись. Что есть Вьетнам, а Вьентьян это опечатка. Шутки пьяного картографа.
И вот я шел по “ошибочному” городу, и думал, что надежды родителей иногда оправдываются. А Меконг лежал в двух шагах, темный и широкий. Просто газон переходил в откос, и начиналась река. С того берега отражались радиовышки “буржуазного” Таиланда, вечного союзника-соперника Лаоса. А здесь торчали из травы ободранные пластиковые стулья. Горела под парусиной голая лампочка. Играла “Калинка-Малинка”. И если бы не чужая речь, не духота и влажность, то похоже на Плёс. Или что-то из Костромской губернии.
Правда, чуть дальше по берегу раскинулось кафе “Mekong Deck”. Мерцали фонарики, сверкала дизайнерская веранда. Но “Deck” пустовал – а к нам подходили все новые люди, и тихо тянули пиво. Для Лаоса, зажатого между “советским” Вьетнамом и “американским” Таиландом, это норма.
Днем город оказался большим селом, а крики птиц – скрипом тормозных колодок. Которые тут на всем транспорте сточены. Улицы пересекались под прямым углом. Сквозь белье и циновки видно, что балконы подпираются чугунными колоннами. И что застройка смахивает на окраины Французского квартала в Новом Орлеане.
Остатки колониального прошлого.
Ажурные решетки и буддийская архитектура сочетались плохо, по крайней мере, в моем сознании. Почему я вообще выбрал эту страну? С какой стати? Перед отъездом все спрашивали, но я отмахивался. Отвечал, что у нас под окнами их посольство, и все лето по ночам они пели странные песни. Спать мешали.
“Вот, поеду разбираться”.
Действительно, люди в Лаосе на удивление нечувствительны к звуковым раздражителям. Человек может спать под работающим компрессором, или посреди городского трафика, на тележке. Сам видел. Чуть тише в монастырях, но звуки города и сюда долетают. Это сообщает религии некоторую домашность. Делает ее частью быта общины, что свойственно Теравада-буддизму в Лаосе.
Кроме монастырей и пары музеев смотреть во Вьентьяне нечего – в культурно-познавательном смысле, я хочу сказать. Поскольку главная прелесть и города, и страны – в атмосфере, в ритме. В людях. Таких открытых, непритязательных и спокойных людей я нигде не видел.
– Как тебя зовут? – спрашиваю подростка-монаха.
– Ван. – Косится на камеру.
– А тебя?
– Ту.
Меня они называют “миса Леп”.
– Он учит английский. – Первый толкает Второго. – Спросите его что-нибудь.
– Сколько тебе лет?
– Твети.
Первый снова толкает Второго.
– Твел.
Я открываю камеру, они спокойно позируют. Остальные сидят под тентом, смотрят. Вообще, на улицах города много именно монахов-подростков. Они носят сумки для подаяний, а в жару – зонтики. Как потом выясняется, достигая определенного возраста, все мальчики проходят послушание, буддийские “сборы”. Поэтому и много.
В храмах, если нет службы, пусто. Такова особенность буддийских культовых сооружений: никто не стоит над душой. Не контролирует, как у нас. И ты можешь спокойно побыть со своими мыслями. Без посредников. Это страшно важно и хорошо – иметь такую возможность. Просто – молча посидеть пять минут на циновке. Услышать звуки, которые тебя окружают. Увидеть, как извивается дым от палочки. Ощутить пустоту, которая наполняет сознание.
Дневная жизнь Вьентьяна вяло течет у набережной. Лавки, кафе, массаж. На газоне местный художник продает желтые лотосы. “Французский” ресторан – для ленивых и нелюбопытных, по европейским ценам. А самые вкусные точки питания – вверх по течению, за копейки. Там, где кончается асфальт и лежит красная пыль.
Закусочные стоят на деревянных сваях, над Меконгом – а кухня в доме, через дорогу. Мать варит, дети разносят. Пол щелястый, крыша из листьев. Суп из рыбы, но заказывать на одного глупо, поскольку подают лохань с половником и тарелки. Если приносят палочки, значит, блюдо китайское. Остальное едят обычными приборами – или руками. А под ногами река, цвета кофе с молоком. Колер суглинка, смываемого дождями в воду.
Обедать на реке – летнее, “пионерлагерное” наслаждение (тут вообще многое напоминает бесконечное лето 70-х). Слышно моторную лодку, и как шипит на сковороде масло. Звон алюминиевой посуды. С реки тянет неуловимой прохладой, тиной. И не понятно, откуда запах, от воды или из тарелки.
К вечеру активность в “прибрежной” зоне затихает. Пара кафе, одна дискотека и две проститутки, вот и весь ассортимент. На пустых перекрестках дежурят моторикши.
– Тук-тук… леди… – таксисты зазывают в бордель.
– Фаранг делать бум-бум…
А жизнь тем временем кипит на Patuxai. Туда удобно ехать на велосипеде – по широким и пустым, как в Ташкенте, проспектам. Гигантская площадь лежит перед храмовым комплексом Pha That Luang, это символ нации, местный “кремль”. В 1992 году изображение золотой ступы поместили на герб вместо серпа и молота. Хотя у власти до сих пор компартия. На подходе к храму надо купить птичку, и выпустить ее в небо. Ими торгуют девочки, бизнес у них беспроигрышный: птичка наверняка вернется к хозяину.
В небе над площадью Patuxai чернеет циклопическая арка в национальных завитушках из бетона. Вокруг – музыкальные фонтаны. На лавках сотни, тысячи людей. Все вместе, юные мамаши с колясками, дети. Старухи. Подростки с пивом. Торговцы жареными бананами. Девушки. Площадь освещена скудно, в полумраке мерцание множества пар глаз сливается в сумеречный отсвет. И ты просто растворяешься в коллективном “лао”.
– Миса Леп! – Это Таван, машет рукой. Я залезаю к нему в кузов.
По вечерам Таван “бомбит” на тук-туке. В первый день он подбросил меня до гостиницы, мы познакомились. Беззаботный, безбытный человек – настоящий лао-хиппи – он не предлагал “бум-бум”, как другие – и немного понимал по-английски.
Поэтому и запомнился.
Назавтра я собирался за город, в Будда-парк. И предложил Тавану свезти меня. Он сразу согласился. Пока мы договаривались, из ночи вывалилась ирландская троица, студенты. Им требовалась марихуана. Таван, как фокусник, выудил из-под сиденья пачку. Те долго собирали по рублю десять долларов – видимо, это была не первая ходка. “Take care, man” – долго и многозначительно прощались, и никак не уходили. Тогда я сказал им, что переводил Джойса. Это подействовало, они исчезли.
Наутро Таван пригнал к отелю отцовский “Жигуль” с канистрой бензина в ногах. Мы тронулись. Он оказался неплохо экипирован – опиум, гашиш, марихуана. Хотя сам предпочитал амфетамины, выкуривая по таблетке через бульбулятор.
Я же оставался, как обычно.
Будда-парк оказался свалкой разнокалиберных скульптур на берегу Меконга. Такова была прихоть сумасшедшего монаха, сад бетонных статуй. Как в ЦДХ, только вместо советских бонз – буддийский бестиарий.
Зато по пути мы останавливались в деревнях перекусить. Благодаря Тавану это можно было сделать, чуть ли не за семейным столом. Прихлебывая огненный отвар из каракатиц, я разглядывал лица людей, которые нас окружали. Все они выглядели на удивление красивыми и спокойными, и выражали внутреннее достоинство. Что никак не сочеталось с убогой жизнью, которая их окружала. С нищенским бытом.
При въезде в город свернули в чащу, к монастырю Wat Sok Pa Luang (“wat paa” означает “храм в лесу”). Я вычитал, что здесь находится травяная сауна. И через пять минут, действительно, оказался в деревянном скворечнике, где кипел котел с травами.
Судя по звукам, со мной в парилке еще человек пять. Выхожу, укладываюсь на террасе. Вокруг загустевает вечерний лес, все громче трещат цикады. Массажист приступает к делу. Блаженство настолько тотально, что можно забыть – как меня зовут? где я?
Когда я спускаюсь с веранды на землю, так оно и выходит. Вокруг ночь, Тавана нет. Куда идти? Только в темноте мерцают монашеские кельи, журчит ручей. А я потерялся, пропал. Но, странное дело, чувствую себя при этом в полной безопасности.
Типично лаосский феномен.
Через полчаса блужданий по монастырю меня подбирает девушка на джипе. Это хозяйка сауны, она запомнила меня. – Ты был спокойный! – И предлагает подбросить в город.
Судя по машине, сауна приносит неплохие доходы.
Когда мы подъезжаем к отелю, загадочный Таван уже там. “Жигуль” исчез, теперь у него мотороллер. И остаток ночи мы гоняем по проспектам, упиваясь ветром и скоростью.
Денег Таван почему-то не просит.
Утром рейс в Луанг Прабан отменяют. Путеводители предупреждали, что в Лаосе такое часто бывает, и вот, пожалуйста. Следующий только вечером. Но в аэропорту есть неплохой ресторан и беспроводная сеть. Четыре часа проходят быстро, наконец объявляют посадку.
Сорок минут над горами, и мы на месте.
Вьентьян был широк и пуст, Луанг – мал и забит туристами. Отели и лавки в колониальном стиле распахнуты, призывно мерцают фонариками. Гест-хаусы по двадцатке с носа, бывшие королевские усадьбы за пару сотен в сутки. То есть на любой вкус. Каждая вторая забегаловка предлагает экскурсии на водопады, в пещеры. Каякинг, рафтинг – или как это называется. Можно даже взять на прокат слона – и поехать на нем в горы.
Город пересекает главная улица, местный Бродвей. Есть еще две линии, справа и слева. Все, дальше вода. Стиснутый между Меконгом, речкой Нам Хан и горами, город не вырос. Участь советской столицы его миновала, бетонными коробками Луанг не застроен. Сохранилась древняя структура, лицо – когда город формируется не вокруг дворца, а из деревень подле храмов, которые примыкают одна к другой.
Отсюда и линейная структура.
В 1995 году ЮНЕСКО внес Луанг в список World Heritage. Колониальные развалюхи потихоньку приводят в порядок. Мостят дороги. Но официант из кафе все равно вываливает мусор в реку. Глядя на то, как барахтаются по Меконгу пустые банки, понимаешь, что международная помощь нужна, в сущности, не им – а нам. Чтобы завтра нам было здесь комфортнее, чем сегодня.
Они же будут жить, как жили всегда – сейчас.
Из 66 монастырей города 32 действующие. На бровке “Бродвея” гигантский участок с одноэтажным королевским дворцом посередине. Внутренние покои поражают яснополянской аскезой. Белые стены, полы из черного дерева. Комод, буфет. Коечка. Наоборот, зал приемов покрыт золотыми павлинами. В рост портреты королевы и принца – знакомые глаза блюдцами. Наклоняюсь, читаю.
Подпись “Илья Глазунов”.
Чудеса, господи.
После революции 1975-го королевскую семью отправили из дворца на “исправительные работы”. В “саманы”, как звучит у них английское “seminar”. Ближе к началу 80-х они “исправились”, то есть, попросту, сгинули в пещерах одной из провинций. Официального заключения о монаршей судьбе Лаос до сих пор не обнародовал.
Но королевский дворец функционирует исправно.
Моим вечерним развлечением в Луанге было катание на велосипеде по “Бродвею”. Как и на Манхеттене, активность этой улицы то затихает, то разгорается. Тянутся спящие кварталы монастырей, потом вспыхивает иллюминация ночного рынка. Опять ночь, темень. И снова огни, люди. Туристы из Франции поголовно в пробковых шлемах, тянут на верандах винцо, воображая себя колонизаторами.
Хотя местная пища и вино сочетаются довольно плохо.
Проехав несколько жизней, упираешься в базар фруктов. Накупаешь этих елочных игрушек, половину из которых не то, что не пробовал – в глаза не видел. И устраиваешь фруктовый марафон, запивая это дело коктейлем собственного изготовления, когда в местный ром льешь колу – и много со льдом лайма.
То, что нужно.
Другое развлечение – сплав по Меконгу. Самый удобный вариант взять лодку с капитаном на день, стоит это сорок долларов. И двинуть вверх по течению к пещерам Pak Ou, например. Здесь, на реке, взгляд “лечится”, “отдыхает”. Поскольку из ровных поверхностей в Луанге только взлетная полоса и гладь воды, речная. Все остальное – горы, деревья, кровли храмов, еда и фрукты – кучеряво, как петрушка.
На реке, наконец, понимаешь, что такое семьсот метров над уровнем моря. Потому что видно, как низко идут облака, как они “стелятся”. И ты невольно вжимаешь голову в плечи.
Завидев лодку с “клиентом”, из деревни на другом берегу отчаливает на плоскодонке смотритель пещер. Он выдает мне билет и фонарик. И курит с капитаном, пока я брожу по катакомбам.
Возвращаемся затемно, лодка быстро летит вниз по течению. И хотя впереди тьма тьмущая, уже доносятся запахи. Аромат рыбного супа и монастырских благовоний. Печного дыма.
А еще сквозь рев мотора доносятся звуки песни. Это поет капитан. Он думает, что на корме его не слышно, но я различаю каждое слово. Чем ближе к дому, тем громче, веселее песня. Смешно, но мне хорошо знакомы эти странные созвучия. Потому что именно так пели по ночам в посольстве Лаоса, в Москве под окнами.
А значит, все сходится.
Мы причаливаем в дождь, хотя сезон дождей давно кончился. Этот дождь будет лить несколько дней, кромешной стеной – потому что в Китае тайфун и наводнение, и нас тоже задело.
Из-за этого дождя аэропорт закроют, а рейсы – отменят.
И мне придется сидеть в этом городе еще много дней, ждать у моря погоды.
О чем я пока не догадываюсь.
И спрыгиваю на берег.