Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 3, 2007
Предисловие к этой книге (Елена Костюкович. Еда: итальянское счастье. — М.: Эксмо, 2006) написал Умберто Эко. И это понятно, если вспомнить, что именно Елена Костюкович переводила романы итальянского мастера. Но предисловие — розочка на ресторанном столике. Пустяк. Сама книга — вот шедевр на стыке жанров, свод умных знаний по самой легкомысленной теме искусства еды и питья. Перед читателем краткий, но емкий обзор кулинарных регионов Италии. Через основные блюда и закуски, вина и настойки автор выводит нас к первоисточнику, в центр — откуда и что взялось на полуострове. Именно так, на наш взгляд, и нужно рассказывать об истории стран и культур. Через незыблемые ценности повседневной жизни, которые доносят историю в наименее искаженном виде.
К сожалению, материал, описанный в другой книге (Константин Михайлов. Уничтоженный Кремль. — М.: Яуза, Эксмо, 2007), безвозвратно утрачен. Автор, журналист и москвовед, сделал летопись разрушений в московском Кремле. Книга поражает масштабами вандализма, учиненного большевиками в первые годы революции “за красными зубцами”. При переезде новой власти. Обратите внимание на хитрый, “с прищуром”, глумливый цинизм, с которым большевики выкорчевывали кресты и оскверняли могилы. В Кремле среднестатистический горожанин бывает редко и знает обо всем этом мало. Тем более что часть территорий до сих пор недоступна для посещений. Так вот, с помощью этой книги можно пройтись по Кремлю, которого мы никогда не увидим. Узнать о том, как история разметала по Москве обломки этого невидимого теперь уже города.
Посольство Литовской республики продолжает издательскую программу — благодаря редким книжечкам мы все-таки знаем, что пишут современные литераторы там, в соседней балтийской стране. На этот раз, после обильных поэтических “десантов”, на русскую почву “высадился” прозаик Геркус Кунчюс. Популярный, нынешний. Нестарый. И представил роман с забубенным названием “Прошедший многократный раз” (Перевод с лит. Е. Глухарева. — М.: Новое издательство, 2006). В пику традиционно аграрной тематике литовской прозы Кунчюс выбирает городскую. Но Вильнюса ему мало — и он закидывает героя в Париж. Там, среди растиражированных пейзажей, и раскрывается подлинное “я” современного литовца. Паломничество в сердце Европы как способ самопознания, так сказать. Беспроигрышный вариант.
“Архитектурное наследие Н.А. Львова” А. Никитиной (СПб.: Дмитрий Буланин, 2006). Под одной обложкой собраны знакомые и малоизвестные материалы о жизни и творчестве одного из самых оригинальных русских архитекторов второй половины XVIII века. Книга так и начинается — с каталога архитектурных произведений Львова, включая проекты знаменитой земляной архитектуры, идеологом которой выступал автор. Тут же рисунки и наброски, гравюры. Современные фотографии руин, в которые советская и постсоветская власть превратила шедевры. Но даже в руинах почерк автора узнаваем немедленно. Это, как правило, система ротонд, нанизанных, как втулки или шестеренки, на вертикальную ось шпиля. Украшенные “изящностью в наружных предметах”, как писал сам архитектор.
Следующая книга продолжает серию “Вещи в себе” издательства “Колибри”. На сей раз речь идет о соли (Марк Курландски. Всеобщая история соли. — М.: 2007). Это раскидистое историко-искусствоведческое, социально-аналитическое и кулинарное эссе. Именно в таком, смешанном жанре и написана книга. Поскольку иначе о соли не скажешь. Все — от человеческого быта до мировых коллизий — оказывается, имеет соляную составляющую. Многие войны велись в том числе и за соляное господство. В прошлые века соль играла главную роль на кухне стран и народов – роль консерванта и дезинфектора. Кто владел солью — тот управлял голодом. А кто управлял голодом — тот управлял и народами. Ну, до тех пор, пока не появились холодильники.
“Хихимора” Николая Глазкова (М.: Время, 2007). Самый представительный на сегодня томик стихов поэта. Странного, советско-несоветского поэта, знаменитого в 50–60-х годах — и подзабытого в наше время. Именно ему, кстати, приписывают изобретение слова “самиздат”. Но дело не в “самиздате”. А в той маске, которую всю жизнь носил этот товарищ. И это “ношение”, кажется, любопытнее самих стихов поэта. Похожую маску носил в литературе Зощенко. Но маска Глазкова надета поверх жизни. Именно в ней — придурковатой, кривляющейся, юродивой — он и прожил. Именно она дала ему возможность достойно жизнь в подлые времена. “Я к сложным отношеньям не привык, / Одна особа, кончившая вуз, / Сказала мне, что я простой мужик. / Да, это так, и этим я горжусь”.
Марио Варгаса Льосу давно прочат в Нобелевские лауреаты. Но если судить по роману, который он только что выпустил, давать премию не за что. “История дрянной девчонки” (Пер. с исп. Натальи Богомоловой. — М.: Иностранка, 2007) — симпатичный роман, увлекательный. Романчик, не без блеска написанный, блистательно переведенный. Но — до невозможности банальный. Это история молодого перуанца, современного Кандида, хотевшего по простоте душевной двух вещей: жить и умереть в Париже. Судьба распорядилась так, что он безответно влюбился в шалаву. История шалавы ничтожна, хотя и проистекает на разных континентах — поскольку у “дрянных девчонок” все истории ничтожны и одинаковы. Интересен разве что “задний фон”: Латинская Америка, а затем Европа 50–60-х. Хотя лучше Кортасара о Париже тех лет по-испански вроде бы не скажешь. Однако же вот — говорят. Финал у Льосы тоже банальный — как в сериале. За измены и воровство девчонка наказана гибелью. Герой, мученик страсти, одарен наследством. Пузыри, пузыри.
Другое дело — Том Стоппард, большой оригинал. С тех пор как сэр Том зачастил в Россию, издают его регулярно. В эту книжечку вошли две крупнокалиберные пьесы мэтра “Изобретение любви” и “Индийская тушь” (Перевод с англ. Виктора Купермана. — СПб.: Азбука-классика, 2007). Особый интерес представляет первая пьеса — там в героях ходят классики английской литературы XIX века, действие начинается в Аиде на берегах Стикса. Перед тем как отплыть на тот берег, поэт-классик Хаусмен вспоминает “минувшие дни и битвы, где вместе рубились они”. Остроумно-ностальгический памфлет на университетские нравы Англии, и вообще — на тип учености позапрошлого века. “Индийская тушь” слабее и очень напоминает “Аркадию”, сильно разбавленную сантиментами и к тому же не прописанную как следует. Что мэтру простительно, поскольку он, кажется, на премию не претендует.
И последняя книга (Брюс Чатвик. Тропы песен. Пер. с англ. Татьяны Азаркович. — М.: Логос, Европейские издания, 2006). Вышла она в уникальной, надо сказать, серии, где начинают издавать травелоги, то есть мало разработанный у нас жанр путевой прозы. Прозы, которая вроде описывает чужие нравы и края (в данном случае Австралию). И в то же время представляет собой тончайший самоанализ, поскольку любая толковая путевая проза — это панорама новой местности плюс честный, без самообмана, способ самопознания. “Я спал в черных палатках, в синих палатках, в кожаных шатрах, в войлочных юртах и ветроломах из колючек. Однажды ночью, попав в песчаную бурю, я понял изречение Мухаммеда: “Путешествие — это частица Ада”. …Но кочевники издревле были рычагом истории — хотя бы потому, что все до одной крупнейшие монотеистические религии зарождались именно в пастушеской среде”.
Глеб ШУЛЬПЯКОВ