Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 2, 2007
Когда императрица Анна Иоанновна называла фельдмаршала Бурхарда-Христофора Миниха “высокорожденным”, она невольно кривила душой — ведь знатность его была по меньшей мере спорной. Происходил он из семьи военного инженера, заведовавшего плотинами в графствах Ольденбург и Дальменгорст, что на северо-западе Германии, и получившего дворянство уже после рождения сына. Однако “нефамильность” Бурхарда, с детства отличавшегося стойким комплекcом собственного превосходства, не помешала ему получить отличное по тем временам образование: к шестнадцати годам он знал французский и латинский языки, математику, инженерное и чертежное дело. А в восемнадцатилетнем возрасте, во время войны за испанское наследство, амбициозный юноша был уже капитаном гессен-дармштадтской армии, затем получил должность главного инженера в Ост-Фрисландском княжестве.
В 1706 году он в чине майора вступил в гессен-кассельский корпус, в составе которого принимал участие в походах Евгения Савойского и герцога Мальборо. В 1709 году за отвагу был произведен в подполковники. Однако в 1712 году в сражении при Денене был ранен и пленен французами. В местечке Камбраи, куда был направлен пленный, он свел короткое знакомство со знаменитым писателем — архиепископом Ф. Фенелоном де Салиньяком. Миних настолько пленился обаянием личности этого творца бессмертного “Телемака”, что впоследствии кстати и некстати тщился щегольнуть воспоминаниями о столь лестной для него дружбе. Но, может быть, более, чем интеллектуальной мощью Фенелона, он восхищался политесом и галантностью, которые наблюдал во дворце архиепископа, – там господствовали роскошь, изящество и утонченная светскость. По словам американской исследовательницы М. Куртисс, с тех самых пор Миних “всю свою жизнь старался подражать французским манерам”.
По окончании войны он вновь вернулся в Гессен, где получил чин полковника — возглавлял строительство Карлсхавенского и Грабенштейнского каналов. В 1716 году он переметнулся на службу к курфюрсту саксонскому и королю польскому Августу II, после чего был произведен в генерал-майоры, но после конфликта со своим начальником, фельдмаршалом Флемингом, был озабочен поиском нового патрона, которому он, видавший виды “солдат удачи”, готов был продать свою шпагу (точнее, циркуль).
И вот по приглашению русского посла в Варшаве Г.Ф. Долгорукова Миних прибыл в Россию вести инженерные дела, задуманные Петром I. Тогда он еще не ведал, что России суждено будет стать его второй родиной. Когда царю был представлен его план укрепления Кронштадта, довольный Петр сказал: “Спасибо Долгорукому, он доставил мне искусного инженера и генерала!” Однако при непосредственном знакомстве с Минихом царь был в некотором замешательстве от его кричащих французских манер — человек, слишком занятый своим щегольством, едва ли может быть хорошим военным, думал монарх. Всей своей жизнью Бурхард-Христофор доказал обратное. Его деятельность по устройству судоходства на Неве, строительству Балтийского порта, прокладке дорог, проведению Ладожского канала вызвала глубокое уважение царя. В 1722 году он производится в генерал-лейтенанты, а в 1726 году, уже при Екатерине I становится генерал-аншефом, кавалером ордена Св. Александра Невского. И во время непродолжительного царствования Петра II Миних также не забыт: он — главный директор над фортификациями, генерал-губернатор Санкт-Петербурга, Ингермландии, Карелии и Финляндии. Его неуемная энергия поистине безгранична: руководит строительными работами в Выборге и Кронштадте, проектирует и возводит подъемные мосты в Петербурге, укрепляет берега Невы, углубляет русло Мойки, подает проект защиты столицы от наводнений. В 1728 году он получает титул графа.
Когда на трон вступила Анна Иоанновна, Миних сразу же оказался в числе ее ревностных сторонников. Он незамедлительно провел присягу Петербурга на верность новой государыне и сразу же потрафил ей верноподданническим доносом на адмирала П. Сиверса, который (о ужас!) позволил себе усомниться в праве Анны занять русский престол, опередив дочь Петра I — Елизавету. В знак полного доверия к “любезноверному” генералу императрица назначает его в 1731 году президентом Военной коллегии и председателем комиссии “по исправлению военной части в России”, а в 1732 году — фельдмаршалом.
По словам историка С.М. Соловьева, “даровитый иностранец, оставшийся после Петра”, Миних тут же принимается за дело. Он добивается внушительных ассигнований на вооруженные силы (более 80% государственного бюджета); формирует кирасирские, гвардейские Измайловский и Конногвардейский полки; создает регулярные саперные и инженерные части; открывает школы офицерских инженерных кадров; заводит гарнизонные школы при полках; учреждает “гошпитали” для увечных солдат.
Важно то, что именно немец Миних, которого историки определенного направления считали одним из адептов “инородческого засилия” при дворе Анны, уравнивает в жаловании русских и иностранных офицеров (иностранцы, служившие в русской армии, до этого получали в два раза больше). По его инициативе в 1732 году открывается первый в России кадетский корпус, так называемая Рыцарская академия, дабы там “от четырех до пяти сот молодых дворян и офицерских детей воспитывать и обучать как телесным и военным упражнениям, так и чужестранным языкам, художествам и наукам”; в течение почти десяти лет Миних был бессменным директором этого корпуса. Эти и другие его преобразования улучшили состояние российской армии и закрепили за Минихом репутацию видного военного администратора.
Амбициозность — господствующая, доминирующая черта его личности (и это признавали друзья и недруги Миниха). И обнаруживается она во всех его поступках, поведении, привычках. Одним из характерных проявлений этой непомерной претензии на исключительность было стремление выделиться даже своим внешним видом — он настойчиво примерял на себя броскую одежду франта. Причем Миних тщился быть именно щеголем-галломаном, тем, кого в Европе называли тогда петиметром. Его отличало и особое куртуазное поведение. Вот что писала о 52-летнем графе находившаяся тогда в России англичанка, леди Рондо: “Все его движения мягки и изящны. Он хорошо танцует, от всех его поступков веет молодостью, с дамами он ведет себя как один из самых галантных кавалеров этого двора, и, находясь среди представительниц нашего пола, излучает веселость и нежность”. Но тут же Рондо сбивается и говорит уже о фальши “томных взоров” и искусственности Миниха. “Искренность — качество, с которым он, по-моему, не знаком”, — вдруг добавляет она. Сама эта сбивчивость свидетельствует о ненатуральности манер фельдмаршала. Не случайно кто-то из придворных сострил по его поводу: “Видеть неуклюжие потуги этого немца порхать, как петиметр, равносильно тому, как наблюдать за танцующей коровой”. Однако страсть к щегольству стала настолько органичной частью его сознания, что, казалось, он привносил ее в другие сферы своей жизнедеятельности. Речь, таким образом, может идти о характерной для Миниха психологии щеголя. Позднее И.А. Крылов сформулирует своего рода кредо петиметра — “Прельщаться и прельщать наружностью”. Миниху было свойственно не только внимание к собственной внешности. Любовь к “наружному” — помпе, внешним эффектам — отличала все его поступки. Его адъютант, генерал Манштейн, говоря о событиях ноября 1740 года, когда гвардейцы Миниха арестовали ночью регента Э.И. Бирона в Зимнем дворце, свидетельствовал, что временщика вполне можно было схватить днем, когда тот находился без охраны. Тогда фельдмаршал не подвергал бы себя и своих людей ненужному риску. Однако Миних, любивший, чтобы все его предприятия совершались с некоторым блеском, избрал самые затруднительные средства. Его отчаянное желание войти, точнее, стремительно ворваться в мировую историю не напоминало ли потуги разодетого в пух и прах волокиты вломиться в общество прекрасных дам? А это его чрезмерное увлечение все новыми и новыми должностями, чинами, регалиями разве не схоже со стремлением франта пополнить свой гардероб очередным модным костюмом?
Болезненная амбициозность сквозит и в грандиозных военных проектах Миниха, которые некоторые историки мягко называют “романтическими”. Так, в 1736 году он посылает Анне Иоанновне свой “Генеральный план войны” с Турцией. Дерзкая фантазия перемешана в нем с изрядной долей бахвальства, ибо, согласно этому документу, на заключительном этапе баталии российские штандарты будут водружены в самом Константинополе, где в Софийском соборе самодержица Анна будет коронована и как императрица греческая, дарующая мир бесчисленным народам земли. И, конечно, первым у трона повелительницы надлежало стоять ему, Миниху, одно имя которого приводило в трепет всех басурман.
В действительности же заслуги Миниха как полководца весьма сомнительны — некоторые исследователи прямо называют его “бездарным”. И хотя на его счету было немало впечатляющих побед, все они дорого обошлись России. Человек отчаянной смелости, он был сторонником победы, что называется, любой ценой. Человеческая жизнь, которая в России, как шутили в застойные времена, никогда не была предметом первой необходимости, для него вообще не стоила ни полушки. Он ничтоже сумняшеся жертвовал тысячами, да что там! — десятками тысяч солдат ради эффектного марш-броска, триумфа конечной цели. Оценка жестокости фельдмаршала отразилась в народной песне: “А как Миних живодер, наших кишок не сберег”.
В 1734 году он был направлен на осаду Гданьска, где находился французский ставленник Станислав Лещинский, претендовавший на титул польского короля. Город был в конце концов взят, и победа русско-австрийского претендента на престол Августа III была обеспечена, но Миних получил упреки за долгую осаду и за бегство Лещинского из города. В 1735 году он принял пост главнокомандующего в войне с турками и при помощи запорожцев совершил походы в Крым. После трудного месячного марша 21 мая его войска овладели Перекопом и вторглись на полуостров. Были завоеваны Козлов (Евпатория), Ахмечет, Кинбурн и столица Крымского ханства Бахчисарай. Но поход был для Миниха тяжелым и изнурительным; выбыло из строя около половины всего состава армии, и она была вынуждена отступить. В 1737 году его войска заняли Очаков. Эта твердыня была взята после упорного и кровопролитного штурма, причем пример храбрости подавал сам фельдмаршал — он собственноручно водрузил российское знамя на главной башне крепости. Потери же русских составили здесь более трети всего войска. В 1738 году Миних вступил в Бессарабию и овладел Хотином, а в августе 1739 года одержал решительную победу над турками при Ставучанах. Здесь фельдмаршал применил военную хитрость, имитируя атаку левым флангом, а затем обрушившись на противника главными силами справа. В результате турецкая армия в беспорядке отступила.
Миних гордился одержанными им победами и не был чужд самовозвеличивания. “Русский народ, — писал он, — дал мне два титула: “столпа Российской империи” и “сокола со всевидящим оком”. Однако, как полагают военные историки, в спланированных Минихом военных операциях проглядывают и плохая подготовка, и провалы в разведке, и пассивная тактика, и неукоснительное следование ошибочному догмату о сплошном боевом порядке. Приходится признать, что фельдмаршалу недоставало творческого нестереотипного мышления, того новаторства в организации военных действий, каким прославят впоследствии русское оружие великие полководцы П.А. Румянцев-Задунайский и А.В. Суворов-Рымникский. Кроме того, все победы Миниха по существу не имели никаких результатов для России: союзная Австрия вступила с Турцией в переговоры и заключила с ней сепаратный мир в Белграде, а 7 октября 1739 года к этому унизительному миру вынужден был присоединиться и Санкт-Петербург. Почти все завоеванное Минихом пришлось отдать казалось бы поверженному противнику. Однако сам фельдмаршал за действия в войне получил орден Св. Андрея Первозванного, звание подполковника лейб-гвардии Преображенского полка и золотую шпагу, осыпанную бриллиантами. Он домогался своего назначения гетманом Украины, но императрица вежливо отклонила его прошение.
Желание Миниха войти в историю любой ценой особенно рельефно проявилось в Риге, где по повелению графа некоторые ворота и бастионы были переименованы в его честь. Анне Иоанновне пришлось издать специальный указ, восстанавливавший прежние названия и порицающий самодеятельность фельдмаршала.
Граф Миних, за свою долгую жизнь послуживший при дворах четырех императриц и трех императоров (включая в это число младенца Иоанна Антоновича), был искуснейшим царедворцем. Иногда он вынужден был юлить, заискивая перед начальством — как только он ни изощрялся, пытаясь ублажить, к примеру, генерал-лейтенанта Волкова, фаворита в то время всесильного А.Д. Меншикова: покорнейше слал ему несколько бочек ладожского сига. После же низложения Меншикова Миних становится одним из первых его хулителей. Для удовлетворения собственного честолюбия он мог даже унижаться, быть хитрым и кротким при всем своем суровом, вспыльчивом и своенравном характере. Потому слова о нем испанского посланника герцога Де Лириа: “Он лжив, двоедушен, казался каждому другом, а на деле не был ничьим”, — вполне его характеризуют.
О фельдмаршале можно сказать: всех врагов он наживал себе честно. Завеса притворства не могла скрыть его высокомерие, спесь, презрительное отношение к окружающим. “Ничего не было ему легче, как завладеть сердцем людей, которые имели с ним дело; но минуту спустя он оскорблял их до того, что они, так сказать, были вынуждены ненавидеть его”, — свидетельствовал Манштейн. Особенно несносен граф был со своими подчиненными. Записной интриган, Миних сделался инициатором многих генеральских скандалов и склок. Он то в недопустимо обидной форме требует финансового отчета от заслуженного генерала фон Вейсбаха, то направляет оскорбительное письмо принцу Гессен-Гомбургскому, то затевает низкую свару с фельдмаршалом Ласси. Порой разбирать тяжбы враждующих сторон приходилось самой императрице, о чем она с гневом писала: “Такие конвуиты (поступки — Л.Б.), как главные командиры имеют, мне уже много печали делают, потому надобно и впредь того же ждать, как бездушно и нерезонабельно (неразумно — Л.Б.) они поступают, что весь свет может знать”. Положение усугублялось тем, что подобные дрязги происходили во время войны и объективно мешали слаженности и боеспособности российской армии.
Царствование Анны Иоанновны было звездным часом карьеры и славы Миниха. И символично, что последние слова умирающей императрицы: “Прощай, фельдмаршал!” были обращены именно к нему.
После смерти монархини регентом при августейшем младенце Иоанне Антоновиче становится герцог Курляндский Э.И. Бирон, который позволял себе оскорблять и третировать родителей императора — Анну Леопольдовну и Антона-Ульриха Брауншвейгских. После очередной стычки с Бироном Анна Леопольдовна обратилась за советом к Миниху, который с ее одобрения составил план низложения временщика.
Вечером 8 ноября 1740 года Миних ужинал у Бирона. Хозяин (которому нельзя было отказать в интуиции) между прочим спросил гостя: “Случалось ли Вам предпринимать решительные действия ночью?” — “Случалось, если того требовали обстоятельства”, — невозмутимо ответил фельдмаршал, поблагодарил за ужин, откланялся и удалился. А ночью отряд из 80 гвардейцев под командованием адъютанта Манштейна арестовал регента. “Караул!” — закричал спросонья Бирон. “Караул прибыл, Ваша светлость!” — сказал Манштейн и распорядился отправить арестованного в Шлиссельбургскую крепость.
После прихода к власти Анны Леопольдовны между ведущими министрами началась глухая подковерная борьба. Антон-Ульрих стал генералиссимусом, а граф Миних первым министром, то есть главой правительства.
Последний настоял на нейтральной позиции России в предстоящей войне за “австрийское наследство” и добился заключения союза с Пруссией. Это вызвало недовольство Брауншвейгского семейства с его ярко выраженной австрийской ориентацией. В итоге правительница издала указ, ограничивающий полномочия Миниха. Недовольный Бурхард-Христофор заговорил о своей отставке, надеясь, что ее не примут. Но отставку тут же приняли — и Миних остался не у дел. Некоторые историки говорят о неблагодарности Анны Леопольдовны, проявленной к фельдмаршалу, приведшем ее к престолу. При этом забывают о болезненном честолюбии Миниха и его неукротимой жажде повелевать. Он то и дело одергивал генералиссимуса и даже затеял с ним склоку.
Отставка Миниха не спасла его от гнева новой императрицы Елизаветы Петровны, которая безжалостно расправилась с ведущими сановниками царствования Анны Иоанновны. Хмурым январским утром 1742 года в Петербурге по Сенатской площади, в числе прочих, вели к эшафоту под конвоем графа Миниха. Но в отличие от других осужденных, фельдмаршал не только сохранил присутствие духа, но даже шутил с конвоирами, говоря, что и на плахе они увидят его таким же молодцом, каким видывали в баталиях. Готовясь к смерти (его приговорили к четвертованию) и еще не зная, что ему сохранят жизнь, он как бы рисовался своим бесстрашием. Все приговоренные к казни обросли за время заключения их в крепости бородами и были в изношенных платьях; один только Миних был выбрит и сохранил обычную щеголеватость в своей одежде. Гордо и презрительно, со всегдашнею своею величавою осанкою, он беспрестанно озирался кругом, как будто все происходящее нисколько не касалось его.
Сенатор князь Я.П. Шаховской, которому была поручена отправка осужденных в ссылку, оставил примечательные “Записки”, в которых живописал поведение Миниха при объявлении ему монаршего приговора. По его словам, опальный фельдмаршал бодро направился ему навстречу и глядел такими смелыми глазами, какими окидывал, бывало, поле битвы. Когда ему объявили указ о его ссылке в сибирский городок Пелым, на лице Миниха выразилась не столько печаль, сколько досада. Он театрально поднял руки и, возведя вверх глаза, сказал твердым и громким голосом: “Благослави, Боже, Ее Величество и Ее государствование!” Затем он попросил только об одной милости — “для спасения души” разрешить отправить вместе с ним в Пелым и лютеранского пастора Мартенса.
Ранее в эту таежную глухомань был (не без участия Миниха) сослан его враг, бывший регент Бирон, но новая императрица распорядилась переместить его в Ярославль. На мосту возле города Казани разжалованный граф случайно встретился с этим некогда всесильным временщиком, которого везли из Пелыма на место нового поселения. Они узнали друг друга и молча поклонились.
Пелымская ссылка Миниха продолжалась долгих двадцать лет. Кипучая натура ссыльного не выносила бездействия. Он, как и в прежние времена, занимает себя писанием трактатов по фортификации, составляет проект по изгнанию турок из Европы, чертит военные планы, а заодно мечтает о месте сибирского губернатора. Он пишет в Петербург письма. И к каким только изощренным уверткам ни прибегает, на какие тайные пружины ни нажимает, чтобы испросить прощение монархини! Он апеллирует даже к праху Петра Великого, который (что за лихой риторический прием!) будто бы сам ходатайствует о нем перед лицом дочери: “Прости этому удрученному все его вины из любви ко мне, прости из любви к себе, прости из любви к империи, которую ты от меня унаследовала, благосклонно выслушай его предложения и прими их как плоды тебе верного, преданного и ревностного”. Ответа из столицы он так и не получил. И что же? Он не отчаивается даже тогда, когда под угрозой доноса караульного офицера вынужден был предать огню плоды своих трудов, почему-то названные стражей “зловредными писаниями”. Но учить грамоте местных детей, заниматься сельским хозяйством, равно как — хоть и в Пелыме! — одеваться со вкусом — в этом никто не мог ему помешать. После смерти Мартенса в 1749 году Миних взял на себя еще обязанности пастора и ежедневно собирал для молитвы всех ссыльных иноземцев. Вообще, любовь к труду, приправленная только ему присущим задорным щегольством, причудливо сочетающаяся с особым религиозным стоицизмом, давала графу нравственные силы в его долгом изгнании.
Только приход к власти Петра III изменил судьбу Миниха. Высочайшим указом он был возвращен из Пелыма в Петербург, получил прежние фельдмаршальское звание, награды и регалии. Для проживания в столице семейству Миниха был выделен обширный дом со всей обстановкой.
Вот каким рисует его портрет современник сразу же после возвращения из ссылки: “Это был крепкий, рослый старик, отлично сложенный, сохранивший всю огненную живость своей натуры. В его глазах было что-то проницающее, в чертах лица что-то величавое, внушающее благоговейный страх и покорность его воле… Его голос вполне соответствовал его осанке: в нем было что-то повелительное”.
И в дни дворцового переворота, во главе которого стояли супруга императора Екатерина Алексеевна и гвардейские офицеры братья Орловы, генерал-фельдмаршал Миних, по словам А.С.Пушкина, “верен оставался паденью Третьего Петра”. Именно он посоветовал отстраненному от власти императору отправиться на яхте в Кронштадт, чтобы оттуда на военном корабле отплыть в Пруссию. Там он рассчитывал на помощь Петру III со стороны русских экспедиционных войск, сражающихся там против Дании.
Взошедшая на российский престол Екатерина II приняла престарелого полководца милостиво. До нас дошел их разговор.
— Вы хотели сражаться против меня? — спросила императрица.
— Ваше Величество, — отвечал с достоинством фельдмаршал, — я хотел жизнью своей пожертвовать ради государя, который возвратил мне свободу. Теперь же я считаю своим долгом сражаться за Вас, и Вы найдете во мне Вашего вернейшего слугу…
И государыня не только не тронула Миниха, но возвысила его, назначив главным директором Ревельской и Нарвской морских гаваней, Кронштадтского и Ладожского каналов. Граф снова оказался востребован — с энтузиазмом, которому мог бы позавидовать юноша “со взором горящим”, он трудится над созданием военной гавани в Рогервике. Озабоченный ходом строительных работ, он одолевает письмами императрицу, называя ее “Божественной”. “Рогервик — оплот против шведов и всех завистников России, — пишет он, — непременно следует достроить там гавань, и если Ваше Величество не окажете внимания к этому полезному предприятию, то мне останется удалиться в бедную хижину и там окончить дни мои”.
К счастью, фельдмаршалу не пришлось “анахоретствовать” — монархиня удостоила его своим высочайшим посещением: совершила поездку в Рогервик, в ходе которой осмотрела новоустроенный мол и другие постройки, предназначенные для базирования Балтийского флота. Она осталась довольна увиденным и всячески поощряла растроганного старика, даже даровала ему привилегию входить к ней без доклада. Однако Миних претендовал на большее внимание самодержицы к своей особе: “Посвятите мне, всемилостивейшая государыня, в день один час или даже меньше часа и назовите это время часом фельдмаршала Миниха. Это доставит Вам средство обессмертить свое имя”. В этих словах — весь Миних! Бьет в глаза не только его непомерное самохвальство (хотя сама мысль о том, что Северная Семирамида увековечит себя прежде всего благодаря общению с ним, звучит кощунственно), но и твердая уверенность в собственной принадлежности к мировой Истории. И каждый свой шаг, жест, слово, поступок Миних взвешивает и совершает как бы с расчетом на века, оценивает в исторической перспективе. Однако История видится ему не скучным эволюционным процессом, а скорее театром — эффектно брошенной фразы, колыхания имперского стяга над басурманской фортецией или мольбы о пощаде низложенного фаворита. Этому неистовому ревнителю славы мало быть “столпом Российской империи” (хотя раньше он так себя называл) — ему подавай планетарные масштабы! “Пройдите, высокая духом императрица, всю Россию, всю Европу, обе Индии, — вновь обращается он к Екатерине II, — ищите, где найдете такую редкую птицу… Это тот почтенный старец, перед которым трепетало столько народа!”
Даже в старости Миних демонстрировал свои “политичные” любезности по отношению к дамам. Он (и восьмидесятилетний) усиленно ухаживал за молоденькими женщинами двора. Сохранилась его записка к обворожительной красавице графине Строгоновой: “Преклоняю пред Вами колена, и нет места на Вашем чудном теле… которое я не покрыл бы, любуясь им, самыми нежными поцелуями… Нежно любящий старик”.
Екатерина II, обратив внимание на галантный тон его писем, заметила: “Вы так любезно ко мне пишите, что со стороны могло бы кому-нибудь показаться, что между нами есть сердечные отношения, если бы Ваши почтенные лета не исключали всякие подозрения в этом роде”.
В последние годы жизни сбылась мечта Миниха, о которой он грезил в ссылке, — ко всем его обязанностям прибавилась еще и должность Сибирского губернатора.
Окруженный внешним почетом и различными почестями, Бурхард-Христофор Миних умер на восемьдесят пятом году жизни 16 октября 1767 года. Он уходил из жизни, как сказал бы об этом поэт, “на постели при нотариусе и враче”. Неистовый ревнитель славы, он добился того, что все-таки вошел в Историю и как талантливый военный инженер, и как администратор, и как главнокомандующий победоносной российской армии.