Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 2, 2007
Не станем скрывать: речь пойдет об искусстве отнюдь не массовом — пожалуй, даже об элитарном. Звучит такое утверждение вроде бы странно на фоне регулярных сетований, что наша публика никак не желает прогрессировать в сторону новых технологий и по-прежнему предпочитает живопись на холсте. Так что “трагически элитарным” у нас принято именовать как раз искусство передовое — перформансы, инсталляции, видеоарт. Это заклинание настолько вошло в привычку, что даже сами “актуалы” будто не замечают, что давным-давно заняли почти все господствующие высоты. По крайней мере, те, к которым стремились. На другом полюсе помещаются “оплоты консерватизма” — Академия художеств и соответствующие творческие союзы. Они олицетворяют традиции, их берегут как памятники культуры. А население действительно предпочитает живопись — только салонную, которой, как крапиве, не требуются никакие удобрения и посевные планы.
В таком раскладе все стороны чем-нибудь недовольны — и всех, по сути, положение дел устраивает. Однако обратите внимание, что здесь не предусмотрена ниша для художников, чьи интересы лежат в сфере собственно изобразительного искусства. В его специфическом, цеховом понимании. Если ты не оголтелый авангардист-экспериментатор, не радетель за посконные идеалы и не штамповщик красочных букетов, твоя роль в этом спектакле будет ничтожной. Скорее всего, даже без слов, поскольку на реплику “кушать подано” претендентов и так достаточно. Но тут уж отщепенцы сами виноваты. Они сделали свой выбор, пренебрегли всеми возможными конъюнктурами — и остались тет-а-тет с проблемами искусства и обстоятельствами жизни. Причем неизвестно еще, с чем из этого совладать труднее.
Как и почему важнейшие ценности живописи превратились в маргиналии — тема для отдельного трактата. Здесь же вся эта “теоретическая часть” нужна для понимания того, чем занимаются на практике Игорь Камянов с Надеждой Крестининой — художники и супруги. Их живопись (к слову, у каждого своя, отдельная, несмотря на близость творческих кредо) апеллирует как раз к базовым представлениям о цвете и пространстве картины. Звучит вроде бы выспренно, но дело не в словах, а в методе. Пожалуй, главное правило: не сочинять сюжет, а его выращивать — непосредственно на холсте. Причем под сюжетом совершенно необязательно понимается какая-нибудь литературная история. Бывает достаточно просто соотношения земли и неба или едва различимого поворота модели — словом, любого натурного эффекта, который побуждает взяться за кисть. Нет тем важных или неважных — есть решенные или нерешенные с позиций живописи.
Такой подход, разумеется, не оригинален; он был свойствен многим художникам прошлого — и великим, и просто хорошим. Для Камянова с Крестининой это вовсе не ноу-хау, а платформа, нулевой уровень, с которого начинается работа. Удивительно здесь то, что у других часто происходит иначе. Ведь отрицание хрестоматийных установок еще не означает действительного новаторства. Не случайно актуальные художники с особым азартом обыгрывают и пародируют признанные шедевры. Якобы борются с клишированным восприятием искусства — а на самом деле изживают комплекс отступничества. Понятно же, что, перелагая на ернический лад картину, допустим, Ренуара или Дейнеки, ты автоматически вычеркиваешь себя и из ряда их продолжателей, и из ряда конкурентов. В этом случае низвержение кумиров — единственно доступная тебе стезя, где только и можно отличиться. И если для кого-то Ренуар или Дейнека остаются коллегами, чей опыт имеет значение и сегодня (кстати, вряд ли для Камянова с Крестининой важны именно эти двое, они взяты лишь для примера), — тот попадает в разряд неактуальных консерваторов. Догадываетесь, почему? У такого художника имеется шанс угодить на одну доску с большими мастерами. Не обязательно их превзойти — просто быть рассмотренным на общих с ними основаниях. Этого шанса производители дерзких парафразов лишили себя сами. Но тут уж снова вопрос выбора, о котором говорилось выше…
Только не подумайте, что в стане традиционалистов (честно говоря, слово не совсем подходящее: речь идет о традиции художественного мышления, а не о предсказуемости результата), так вот, не подумайте, что здесь царит сплошной пафос избранности и противостояния массовой культуре. Вообще-то в этом занятии хватает увлекательного, чтобы не переспрашивать себя поминутно: тварь я дрожащая или право имею на особое мнение о существе искусства? Можно просто делать работу за работой, в каждой из них находя особый для себя интерес. Камянов с Крестининой так и поступают. Иногда работы складываются в серии. Вот серия — это уже попытка рассказа, повествования. Но о чем? Зрителю не стоит обманываться: серии не концептуальны, в них отсутствует изначальная придумка, которую следует разгадывать, как ребус. Скажем, у Нади Крестининой есть живописный цикл на тему алфавита, где в композицию так или иначе вписаны буквы — изгибом тела, перепадом пейзажа и т.п. Но задача здесь, как кажется, противоположна целям детской азбуки с иллюстрациями. Крестининский алфавит ни о чем не информирует и даже не забавляет. Он говорит лишь о том, что язык пластики ничуть не беднее языка письменности. Эти два языка могут совпасть на миг, как в этих картинках, — после чего разойдутся снова. Им не слиться воедино и не заменить друг друга…
А у Игоря Камянова есть серии про зеркала и циферблаты. Там совсем другая затея, да и живописно сделаны они иначе. Но намекают, видимо, на то же самое: литературная мифология, связанная с часами или отражениями, вовсе не совпадает с мифологией художественной. И когда живописец лишь иллюстрирует чужой, литературный миф, он становится второстепенен по отношению к писателю. Разыграть свою, сугубо пластическую историю — вот цель, достойная художника. Это важно произнести, потому что о такой цели часто забывают и зрители, и сами авторы. Парадоксально, но даже абстракционисты сегодня словно и не догадываются, чем было мотивировано сто лет назад появление беспредметности. Увлекшись рисованием кружочков и загогулин, упускают из виду, что когда-то подразумевались все те же пластические истории, только рассказанные другими “словами”. И что у Кандинского и, допустим, Боттичелли гораздо больше общего, чем у Кандинского же с поверхностным ему подражателем.
Вообще, изобретений в истории искусства меньше, чем принято считать, — и в то же время больше. Смотря от чего отсчитывать. Существует, пожалуй, “базовый элемент”, скрытый за внешне очень разными изображениями. Работать с ним трудно, но возможно. Причастность к сути, впрочем, не гарантирует успеха. Однако есть люди, которым обязательно нужно этим заниматься. Иначе — все впустую.
1. И. Камянов. Мост
2. Н. Крестинина. Алтай. Конь
3. Н. Крестинина. Входящая в воду
4. И. Камянов. Окно в студии