Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2005
Не думаю, что Алан Мур приехал в Россию с такой далеко идущей целью — оставить свой след в русском фольклоре. Хотя кто знает… Внимание русских переводчиков он уже привлек. Чем именно? Такие вещи трудно уловимы, но, по-видимому, лиричностью своей лирики. И это совсем не тавтология. Учитывая, сколько стихов на Британских островах (и не только на них) пишется сейчас с ориентировкой на какие-то социальные, политические, гендерные и прочие «вопросы» — или с очевидной целью развлечь публику и потрафить ее скромным вкусам, газетной эрудиции и рекламной мудрости, — в такие времена поэзия, добытая опытом собственного чувства, поэзия непритязательная и сугубо личная, вызывает интерес и сочувствие.
Алану Муру тридцать лет. Он уже три года работает в Москве. Служба отнимает много времени; но все вечера и выходные он отдает литературе: пишет стихи, рассказы, журнальные рецензии. Его первая книга стихов «Черные лимузины» получила приз в Ирландии за лучший дебют. Лиха беда начало. Скажем по секрету, что и для его молодого переводчика Александра Беляева — это тоже журнальный дебют. Пожелаем им успеха.
Григорий Кружков
Алан Мур
В законах экономики
и секса
ПРОСПЕКТ МИРА
Порой, когда идет дождь,
я слышу звук твоих пальцев,
барабанящих по стеклу,
и знаю, что ты существуешь.
Когда на улице дождь,
я забываю о расстоянии между нами:
пускай лопоухие школьники учат
моря, континенты, заливы.
В кафе мы сидим за разными столиками,
но я вслушиваюсь в шорох дождя
и уже не помню, что ты влюблена
в какого-то незнакомца.
Я представляю, что ты входишь сюда
и тебе здесь нравится. В каждой
праздной блондиночке, шатающейся
по супермаркету, вижу тебя.
Но иногда, когда идет дождь,
я, словно медиум, слышу твой голос —
и постепенно, слово за словом,
убеждаюсь: ты больше не любишь меня.
КОРАБЕЛЬНЫЕ НОВОСТИ
Рябь канала опрокидывает и топит
Бумажный кораблик. Лебедь, как лайнер,
Проплывает мимо (или это Летучий Голландец).
Прошлой ночью у берегов Буэнос-Айреса
Затонул танкер. По радио
Агентство Рейтер сразу сообщило об этом.
Затонул танкер… Дитя берет прутик
И тянется через весь океан,
Чтобы спасти кораблик. Лебедь
Качается на волнах в ожидании своей леди.
ЦВЕТЫ УПАЛИ НА ТВОЕ ПЛЕЧО
Цветы упали на твое плечо.
Цвета тебя в орнамент превратили
на вазе, о которой ты забыла.
Знакомые терзаются вопросом,
куда же приземлится лепесток,
который все никак не приземлится.
Вот лепесток. Вот клюв убитой чайки,
которая лежит на Саут-Энн-Стрит,
и неизвестно, что природе ближе.
Цветы упали на твое плечо —
и ты преобразилась в некий центр
поляны или крошечной вселенной.
СОКРЫТЫЕ
Мы до сих пор себя не отыскали.
Мы тщательно сокрыты друг для друга
среди друзей, в зеркальной амальгаме,
в дверных проемах, в этих самых строках,
в законах экономики и секса,
в тех мелочах, что делают за деньги,
в супружестве, в обязанностях, в смерти.
Мы спрятаны нарочно и случайно
в календарях и точно так же в книгах,
в апартаментах, коридорах, барах,
в шпалерах роз и где-то на балконе,
с рожденья самого — в надеждах и парадах,
в трамвае, в трансе, в транспортном узле,
лицом к лицу — и все равно сокрыты.
ПАРИЖ
В таких, как этот, древних городах нет сора
Они меняются чтоб сделаться мишенью
Для новеньких любовников повсюду
В таких как этот древних городах повсюду смерть
Она растет из пепла слой за слоем
Позолоченным призрачной рукой
Такие города ничто не ценят
Привыкшие к сердцам разбитым и к цветам
Они бегут самих себя
Такие города не тратят дорогое время
Они ломают чувства точно прутик
Каждое утро
ЧЕРНЫЕ ЛИМУЗИНЫ
Я положил конец той переписке,
которую поддерживала ты
посредством флагов и костров сигнальных
на всем пути к могиле неприметной.
Я подошел к тебе, чтоб прикоснуться,
но лебеди меня подняли на смех.
Переворота не было в помине;
все поезда идут по расписанью,
и бьют часы на здании фабричном,
и небеса от солнца далеки.
Но измененья есть. С тех пор, как я
тебя поцеловал в аллее парка,
я все напутал, оскорбил святыню;
гудит полиция, сопровождая
правительственные лимузины,
июльский ветер мнется и вздыхает,
и призрак наш катается в трамвае.
У церкви, где рыдала ты, я видел,
как солнце истекало кровью, и
попробовал об этом рассказать,
но лебеди меня подняли на смех.
Их перья — дрожь волненья между нами.
Луна — свидетель слабости моей.
Перевод с английского Александра Беляева