Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2005
Одним из самых щедрых подарков к 150-летнему юбилею Третьяковки стала выставка 55 знаменитых экспонатов из не менее знаменитого парижского музея Орсэ. Знаменит этот не столь уж старый музей (ему всего около 20 лет), во-первых, потому, что стал одним из первых примеров п риспособления промышленной архитектуры под музейные задачи (как известно, он расположен в здании бывшего вокзала на берегу Сены, выстроенного в 1900 году). А во-вторых, разумеется, благодаря своей выдающейся коллекции, сформированной отчасти из собраний Лувра, а отчасти —великолепного Музея импрессионизма, когда-то помещавшегося в знаменитом Зале для игры в мяч (Jeu de Paume) на границе сада Тюильри и площади Конкорд. Нынешняя выставка заставляет вспомнить о славных, но теперь уже давних временах, когда шедевры из различных европейских и даже американских музеев регулярно приезжали на краткие «гастроли» в Пушкинский музей и в Эрмитаж. Именно эти репрезентативные показы западных музейных коллекций во многом породили пресловутый «музейный бум» в Советском Союзе периода так называемой «разрядки» (то есть в 1970-е годы). За удовольствие, моментально ставшее престижным, хотя бы одним глазком увидеть «шедевры» (так обычно именовались эти выставки) Метрополитен-музея, музея в Вене или Мону Лизу, приехавшую из самого Лувра, выстраивались длиннейшие очереди.
Выставка из Парижа является ответом на прошедшую с большим успехом экспозицию «Русское искусство второй половины XIX века: в поисках самобытности», прошедшую в Орсэ в конце прошлого — самом начале этого года. По всей видимости, она стала откровением для французов, традиционно свысока относящихся ко всем национальным школам искусства, а в России ценящих только иконы, авангард и всякого рода «матрешки-кокошники». В свое время Сергей Дягилев и мирискусники смогли преодолеть стереотипы в отношении «русской экзотики»: ровно сто лет назад они показали в Париже большую ретроспективу русского искусства от икон XV — XVII веков до Врубеля, Серова, Сомова, Добужинского, Павла Кузнецова и Ларионова, а вскоре после того обрушили на «бедных» парижан фантасмагорию «русских балетов». Но, видимо, за прошедший век былые сильные впечатления французами утрачены, и все нужно начинать заново.
В Париж в 2005 году отвезли и «Крестный ход в Курской губернии» Репина, и «Христа в пустыне» Крамского, и «Видение отроку Варфоломею» Нестерова и еще немало первоклассных работ передвижников и их современников. В обмен Третьяковка и мы вправе были ожидать присылки — ну, если и не гигантских «Похорон в Орнане» или «Ателье художника» Курбе, то хотя бы «Анжелюса» Милле и «Олимпии» Эдуарда Мане. Однако ничего из этого в Москву французы не привезли; их ответ оказался вполне «асимметричным»: они прислали 38 картин и 17 скульптур. Разумеется, многие имена художников московским зрителям прекрасно известны по собранию того же ГМИИ и петербургского Эрмитажа, где, благодаря московским же собирателям — Сергею Третьякову, Ивану и Михаилу Морозовым, Сергею Щукину, до сих пор хранятся великолепные вещи не только самих импрессионистов, но и их предшественников и последователей. Если сравнивать привычный нам состав нынешней коллекции Пушкинского музея и то, что приехало из Парижа, то станет ясно, что сотрудники Орсэ именно от него и отталкивались. Они привезли, за редким исключением, не самые известные творения известных в России мастеров или же работы тех художников, которые у нас вообще не представлены. Для полноты впечатления экспедиция устроена на фоне больших фотографий интерьеров Музея Орсэ, и работы размещены на аскетичных выгородках, весьма напоминающих экспозиционные модули в здании бывшего вокзала.
Великолепны хрестоматийные вещи Эдуарда Мане «Балкон» и «Портрет Эмиля Золя», по-прежнему свеж знаменитый «Вокзал Сен-Лазар» Клода Моне; подчеркнуто стилен портрет Марселя Пруста работы Жака-Эмиля Бланша и погружен в таинственную дымку облик Поля Верлена, воссозданный Эженом Карьером; как всегда поражает контрастом черно-белого переднего (оркестровая яма) и цветного заднего (сцена с балеринами) планов «Оркестр Парижской оперы» Эдгара Дега, и мы как будто слышим легкую музыку и шуршание платья дамы, вовлекаемой кавалером в «Танец в деревне» кисти Огюста Ренуара, и одновременно любуемся «эффектами солнечного освещения» на им же чувственно написанном обнаженном «Торсе» неизвестной натурщицы, — наконец, видим под сенью деревьев молчаливо-созерцательных «Муз» Мориса Дени. Эти картины действительно по праву принадлежат к категории «шедевров собрания» Музея Орсэ.
Помимо них французы привезли немало произведений, хорошо знакомых многим благодаря репродукциям из альбомов по истории искусства, ибо именно эти художники и эти картины ее в значительной мере и составляют. Это и «Девушка в розовом платье» Камиля Коро, и «Источник» Гюстава Курбе, «Звездная ночь» и «Итальянка» Ван-Гога, «Яблоки и апельсины» Поля Сезанна, «Рыжая» («За туалетом») Тулуз-Лотрека, «Натюрморт с веером» Поля Гогена, «Ложа» Пьера Боннара, «Галатея» Гюстава Моро», «Девушки на берегу моря» Пюви де Шаванна, наконец, и «Бегство в Египет» Одилона Редона. По этим работам легко восстановить историю барбизонской школы и французского реализма, не говоря об эволюции пленеризма в сторону импрессионизма и о самых значимых чертах постимпрессионизма. Это будет та же история, которую можно реконструировать и по отечественным собраниям, но только иллюстрированная несколько другими примерами.
Однако названная выставка заслуживает чего-то большего, чем просто быть параллелью нашим музейным коллекциям. Дело в том, что в силу разных причин русские коллекционеры почти не собирали французскую скульптуру того же времени, что и их живописные собрания. И вот в этом отношении новая выставка из Парижа действительно весьма нова. Здесь впервые у нас можно видеть мелкую бронзовую пластику Оноре Домье («Ратапуаль») и Жана-Батиста Карпо («Принц и его собака Неро» и портрет Ш.Гарнье), рельефный медальон «Вакханалия» Эме-Жюля Далу, «Бронзовый век» Огюста Родена. А еще — композиции на античные темы Антуана Бурделя «Пенелопа» и «Голова Аполлона», тотемообразную «Овири» Поля Гогена из керамики с эмалью. Но, пожалуй, апофеозом скульптурной части экспозиции Орсэ следует считать шесть небольших бронзовых композиций Эдгара Дега, мало известного в России в качестве скульптора. Это несколько пластических этюдов на темы балета, изображающих танцовщиц «в деле» и на отдыхе (некоторые сам Дега именовал «арабесками»), а еще прекрасная в своей неброской экспрессии «Лошадь, вставшая на дыбы». Парижские живописцы вообще не раз были замечены за скульптурными занятиями — помимо представленных сейчас в Третьяковке, позже этим «грешили» многие, начиная с Матисса и Пикассо.
Русские художники второй половины XIX века с вожделением и трепетом взирали на «Столицу искусств», каким к тому времени бесспорно стал Париж. Приезжая сюда, почти все они — от Перова и Виктора Васнецова до Репина, Поленова, Серова и Константина Коровина — были поражены царившим здесь духом артистической свободы и заботой французских мастеров о выразительной и красивой форме, что, с точки зрения выходцев из России, делалось в ущерб социальному содержанию произведения, и поэтому казалось неприемлемым. Однако в истории нашей живописи конца XIX —начала XX веков именно французские уроки, усвоенные на берегах Сены русскими гостями, оказались наиболее креативными и перспективными. «Заходы на импрессионизм», имевшие место в творчестве современников французских импрессионистов — русских передвижников, и восторжествовавшие позже в искусстве участников «Союза русских художников» опыты символистского декоративизма Гогена и «Наби», подхваченные «Голубой розой» и «Золотым руном», наконец, осмысление объема и пространства по рецептам Сезанна и, вероятно, французских скульпторов-живописцев, отразившееся в исканиях «Бубнового Валета» и русского кубофутуризма, — вот тот краткий конспект, который может описать основные пути взаимосвязей русского и французского искусства столетней давности.
Поэтому выставка из собрания самого французского из парижских музеев в Третьяковской галерее кажется не просто любезным ответом на предыдущую экспозицию ГТГ в его стенах, но и глубоко закономерным и символическим шагом.