Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 4, 2005
Вечером 19 сентября у подъезда своего дома был смертельно ранен главный редактор нашего журнала, талантливый писатель и знаменитый московский пластический хирург Евгений Лапутин. Смерть его была обставлена чудовищно театральным образом. Убийцы подъехали на роликах и нанесли ножевые ранения, которые оказались “несовместимыми с жизнью”, хотя врачи из института Склифосовского пытались спасти его в течение шести часов. Он умер на рассвете 20 сентября. Евгению Лапутину было 47 лет. Он погиб на взлете литературной и врачебной карьеры.
В этой, уже посмертной публикации, слова о Жене тех, кто знал его настоящего — и в литературе, и в медицине, и просто в жизни.
Глеб Шульпяков,
поэт
Антитерра
Евгений Лапутин делал в современной литературе невозможное. Он продолжал набоковскую линию, причем в позднем, призрачном — времен “Прозрачных вещей” — ее изводе. Он расширял территории той самой Антитерры, начало которой положил Набоков в “Аде”.
Лапутинские тексты населены странными, полуздешними персонажами — шпионами несуществующих разведок, близнецами-двойняшками, полудамами полусвета, андрогинами всех мастей и конфигураций, игрушечными маньяками и настоящими пилотами геликоптеров. Вся эта гоп-компания кочует внутри сочинений по воле автора, который ведет их к открытому финалу с хирургической точностью. Собственно, только внутри текста хирург и писатель в Лапутине жили вместе. Его романы демонстративно антиактуальны. В том смысле, что из примет современной действительности в них можно найти лишь человеческие эмоции, на которых играет автор. Вся фантасмагоричность, парадоксальность и нереальность декораций в его романах “работают” только на то, чтобы выявить эмоцию и пошпионить за тем, как она ведет себя за рамками норм, принятых в обществе. Которые — нормы — Лапутин и обманывал, выстраивая лабиринты и комнаты кривых зеркал в своих сочинениях.
Насколько я мог заметить, Лапутин довольно презрительно относился к “литературному сообществу”, справедливо полагая, что в “сообщество” собираются малоталантливые авторы, поскольку так, толпой, легче травить — и обороняться. На гибель писателя “литературное сообщество” ответило трусливым молчанием. Еще раз доказывая собственное ничтожество — и яркость его, Лапутина, таланта.
Несколько лет назад я выдвинул лапутинский роман “Мои встречи с Огастесом Кьюницем” (на пару с “Голубым салом” Сорокина, кстати) на Букеровскую премию. Мне казалось несправедливым, что в длинном списке премии будут отсутствовать два самых незаурядных писателя наших дней. Наверное, это был единственный раз, когда Женя участвовал в “литературных игрищах”, и то не по своей воле. Во всем остальном он оставался верен набоковским правилам — создавать в романах автономные миры, населять их вымышленными персонажами, управлять их жизнью по собственной прихоти — и плевать на то, что по этому поводу думает история литературы.
И в этом смысле я за него — рад.