стихотворения
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2004
.
Как астма Пруста, Дышит дальний отклик. Друзья судьбы воруют лист с куста. И, в общем, удивительно проста Загадочная формула искусства. Ну, дважды два есть пять, Однажды лебедь, рак и щука... Опять ты за свое, беда. И думаешь: не выдохнешь ни звука, Но страшно лишь начать. Ура, к нам едет! Не доехал, помер. Застыл обед, как стынет кровь племен. Мы поименно вспомним тех, кто умер, И тех, кто будет, - Всех, кого не стоит. Все, что люблю - Так это, ствол и остов, Последний зов, равнина, Твой бездонный зов..
Зима живет своей судьбой, А за окном стоит она, И снег жует, и лапки прячет. Ведь холодно, и грач маячит, И в небо падает луна. А за последним поворотом, У остановки городской, Закутанный, усталый Ленский Наедине с самим собой. Один - среди тоски людской ... Стоит, глаза в газету прячет. - И мелочь ищет - чуть не плачет - В перчатке мерзнущей рукой..
Выдохнешь. Вылетают слова, Словно Лермонтова души зола. Уильям Блейк расстегнул ворот, Увидел уголь. Похоронен черт знает где. Этот стержень, лезвие, конус, Уходит под землю В последнюю осень. Моросит до обеда. И после. Скучно на даче. Чеховы съехали. В Ялте скучно. Ферзя увезли. Тихи поля Галлиполи. Дарданелл блеклый берег. Победители в фесках Слепы, пьют чай из мензурок. Доктор Живаго устроился на две ставки. Хватает на отпуск на Валдае. Там тоже дождь и татарва. Ничего нового. Болезнь развивается естественным образом. Бузина, белена да черемша. В завещании два кота и приемная дочь. Последнее простят, но не забудут. Или забудут, но не простят. Что еще хуже. Вот и последнее слово приветствия. Здравствуйте, как поживаете? Меня зовут Лена. А как же еще? Воистину, уже в трех поколениях нету фантазии. Позитано, Италия Погода меняется, молочно-серая мозаика Средиземноморья. Квадраты каменных домов разбросаны по утесам тронутых мхом деревьев. Словно разбита огромная серая ваза. Осколки застыли, не упав в небо. Невидимые мотоциклы - насекомые - вылетают из щели скалы, исчезают в скалу, унося чьи-то души в неизвестном направлении от нулевой точки к ситуации ноль. Искры жизни, тлеющей две тысячи лет после извержения вулкана. Здесь не хватает автостоянок, но Джону Стейнбеку она была не нужна. Он обосновался надолго, пил свой скотч, забыв обо всем. Добрый старый писатель на одном из шести тысяч языков. Он ушел пока не поздно, провожая жизнь в ее начале, как истинный поэт. На рассвете, когда первый катер отходит от причала по направлению к острову, не имеющему названья..
Бахыту Ну что же, посмотри вокруг: Нас человек за сто. Замкнулся безымянный круг, И на скале никто. Пустынен зыбкий пьедестал, И воздух разрежен. Так часто чувствуешь: устал, Устал и окружен. А обернешься - никого, Нью-Йорк ли, Монреаль. Висит московское пальто, И ничего не жаль. И никого не жаль, Кто сам решился за порог, И руки влажные не жать, Не подводить итог. Пусть кто твердит наперебой, Как типографский пресс, Кто пьет безумье на убой И спать уходит в лес. Пора о выборе забыть И ждать до петухов, Пока отхлынет мутный быт И на окраине стиха Забьется пульс судьбы..
Я проснулся, забыл две строчки. А потом нахлынула муть с панталыку. Так подумаешь, а что проку, не проще ли? Вести, хлопоты, как из ведра с дыркой. Вести, новости, день ненадеванный, Грусть невесомая в луче подсвечена. Вот и странник тот очарованный Превращается в жида вечного. Безъязыкого в бесконечности Слов стихии, явлений чуда. Там, по пересеченной местности, Архетипом плывет Иуда. Словно душный туман от фабрики, Тех мазутных годов идиллии, И чернеют в земле сребреники, Где Иуду давно зарыли. Мы бредем от холмика к холмику, И не видно на расстоянии В дымке утренней того облика. Что-то там мерзнет за облаком, А приблизишься - медленно тает..
Жизнь диктует свои предлоги, но осталось совсем немного до того, как не знамо что. Успеваешь надеть пальто или, если жарко, рубашку. И глядишь, по улице чьей-то пролетит невзначай бумажка. Буквы стерты и знаки смыты безжалостным лётом осени. Подойдешь к продмагу - закрыто, а с такси теперь не очень-то. Вот любовь проходит под знаком, желтый свет задержался надолго - не перейти дорогу, немного подожди. Вот и вся недолга. Я давно жду, так пять поколений. Ну и ладно. Мое это дело. Вот табак, вот любовь, Вот лицо скрыто мелом, лифт - двадцатый этаж, а дальше - не надо.