заметки (оконачание)
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2004
Вместо эпилога
Российская империя едва ли не первой «распечатала» Японию для контактов с внешним миром, но знакомиться с экзотической страной и извлекать пользу из собственных открытий не захотела. Среди наших «цивилизаторских достижений» японцы помнят разве что уроки европейского кораблестроения, преподанные адмиралом Путятиным в бухте Хэда, миссионерский подвиг Николая Касаткина, познакомившего подданных микадо с православием, впервые завезенную в Йокогаму из Владивостока оперу да пикантный гастрономический отголосок — рецепт экзотической отбивной с луком «шаляпин-стейк» в токийском «Империале».
Достоевский, Толстой, Чехов в литературе, Чайковский в музыке, Станиславский в театре — они, конечно же, известны и почитаемы в Японии, но это все же больше всемирное достояние, чем, выражаясь официальным языком, «копилка двусторонних связей». Ярких воспоминаний летопись контактов, увы, практически не сохранила, поскольку самих контактов был явный дефицит. И с этой точки зрения испорченная конфликтами и взаимным недоверием история отношений вовсе не причина, а следствие этого дефицита.
За редчайшими исключениями нашим соотечественникам не удавалось выйти за рамки «санитарного кордона», которым японцы окружали (и окружают по сей день) иностранцев вообще и выходцев из России в особенности. Это, бесспорно, удалось Мстиславу Ростроповичу, но он ведь тоже больше мировое достояние, чем российское.
Слава своим фантастическим обаянием, кристальной искренностью и необъятной душой буквально «пробил» японскую вертикаль снизу доверху — от мелких торговцев на рынке Цукидзи, не пропускающих ни одного его выступления, до целого символа японской нации. Свидетельствую оба полюса ответственно, поскольку неоднократно сопровождал Ростроповича в предрассветных посещениях его приятелей на рыбных аукционах, а на закате махал вслед черному лимузину с шестнадцатилепестковой хризантемой на дверце, увозящему маэстро на свидание с семьей императора во дворец.
«Это удивительные ребята, — с одинаковым энтузиазмом комментировал Слава и рыночные, и дворцовые контакты, — только одни умеют просто дружить и слушать хорошую музыку, а другие еще сами немножко играют в свободное от работы время» (император — на виолончели, императрица — на фортепиано, крон-принц — на альте; все, по признанию Ростроповича, на хорошем ансамблевом уровне). «Понимаешь, старик, — посвящал меня Слава в природу своих отношений с японцами, — им врать нельзя, они фальшь за версту чуют и отличаются отменной памятью на неуважение и старые обиды»…
.
При всей своей лаконичности «рецепт Ростроповича» — это заветный ключик к японской душе. Без него японскую отчужденность распечатать невозможно. Если с этим согласиться, то сразу станет понятно, что популярный в России жизненный алгоритм «кто старое помянет», имеющий свои расхожие дипломатические версии в виде неувядающих формул «закрыть старую книгу» или «начать с чистого листа», японцами просто не воспринимается. Точнее, не воспринимается линейно, поскольку японские граждане (как официальные, так и неофициальные) не представляют себе жизни вне связи времен и обстоятельств.
По японским представлениям (вполне, кстати, соответствующим научной картине мира), из ниоткуда ничего возникнуть не может. Так что всякий раз, когда в отношениях с Японией заходит речь о начале чего-то «нового», надо четко иметь в виду, что это понимается японской стороной не как призыв «забудем старое», а всего лишь как синоним «попробуем еще раз».
Японская толерантность допускает многократные «пробы», но не приемлет амнезию ни в истории, ни в политике, ни в личных контактах. Преемственность и ответственность в японском восприятии неразрывны друг с другом — это основа баланса, цементирующего жизненный уклад; это именно то, что увязывает в единое целое прошлое, настоящее и будущее.
Россия, увы, плохо вписывается в такие мировоззренческие координаты. Наши представления «о времени и о себе», как бы это помягче сказать, с японскими сильно расходятся. И эти расхождения, а точнее разрыв ощутим сегодня, как никогда. Его смело можно назвать цивилизационным — «страна с непредсказуемым прошлым», «маятниковым настоящим» и «фрагментарным будущим» неизбежно воспринимается в Японии как варварская.
Дуться на такую оценку бессмысленно, но учитывать ее просто необходимо. В конце концов, даже определенные преимущества из этого можно извлечь — по отношению к малообразованным и не вполне развитым партнерам японцы могут быть на редкость снисходительны и терпеливы. Так что преодолеть второсортность в состоянии исключительно мы сами. Если, конечно же, оценим ситуацию трезво и захотим перемен.
.
Мажор в ожиданиях желаем, но едва ли уместен, поскольку оба компонента в настоящее время блистательным образом отсутствуют. Надежда, правда, подразнила короткой перестроечной пятилеткой, которая на японском направлении стартовала с визита в Токио Шеварднадзе в январе 1986-го и финишировала визитом в Японию самого Горбачева весной 1991-го.
В этот период произошли крупнейшие подвижки в двусторонних «торосах», возникла неведомая прежде атмосфера в отношениях с Москвой, основу которой составляли исключительно «человеческие реакции» — у японцев впервые за десятки лет возникли симпатии и доверие к конкретным фигурам в советском руководстве: Горбачеву, Яковлеву, Шеварднадзе.
Гигантскую роль в становлении этих новых ощущений сыграл Николай Николаевич Соловьев, дипломат от Бога и первый профессиональный японист во главе нашего посольства за всю историю двусторонних отношений (к великому сожалению, он недолго пробыл на этом посту и вообще рано ушел из жизни, но след оставил глубочайший — японцы по сей день хранят о нем память, и «соловьевские чтения», ежегодно проходящие в Токио в ноябре, — самое убедительное свидетельство искренности этих чувств).
После «пятилетки надежды», однако, грусть и безнадега в двусторонние отношения вернулись удручающе быстро, а симпатии и доверие как фактор, стимулирующий движение вперед, рассосались вовсе. Частые и всякий раз все более экзотичные «встречи без галстуков» с японскими премьерами, которыми прославился Ельцин, отнюдь не являлись «новым качеством контактов», в чем нас официально пытались убедить. Партнеры действительно подыгрывали ельцинским затеям, но самого затейника всерьез воспринимали недолго. Удавшийся ростом и голосом первый российский президент, увы, в интеллектуальном плане оказался величиной, выражаясь изящно, некрупной и не просто «уронил» планку отношений с японцами, а превратил «большую политику» в балаган.
Импульсивность и необузданность Бориса Николаевича сыграли дурную шутку с отечественной дипломатией. Контакты с внешним миром в целом и с японцами в частности перестали быть системными и осмысленными, а сама дипломатия, как весьма тонкая и требующая повседневного кропотливого труда государственная «отрасль», просто разложилась.
Личностный фактор, ставший «фирменным стилем» Ельцина и преподносимый как некое ноу-хау российского лидера, не создал, да и не мог создать надежной основы для внешней политики «новой России». Дела решались в разных уголках Москвы, но, как правило, за стенами дома на Смоленской. Дипломатические пасьянсы с японцами самостоятельно пытались раскладывать практически все близкие соратники и любимцы Ельцина — от Лобова и Сосковца до «младореформаторов». В их приемных толпились иностранные ходоки, через них «решались вопросы». Но «решение вопросов» — это вовсе не внешняя политика страны. К тому же под стать Ельцину было и окружение — ельцинские выдвиженцы выглядели даже в экспортном исполнении не просто печально, а пародийно. Недостаток опыта и профессионализма у высоких российских представителей с лихвой покрывался хамоватым напором, но этот «новый сладостный стиль» имел только одну отдачу: оживший было двусторонний диалог перестал быть содержательным и в краткие сроки вернулся к доперестроечным истокам — японская «раковина» к началу нового тысячелетия просто схлопнулась.
.
Японские ожидания перемен в связи с приходом к власти Путина имелись, но, к сожалению, практически сошли на нет к началу второго президентского срока ВВП. Это обидно констатировать, так как шанс серьезно продвинуться именно на японском направлении у Путина, бесспорно, был: после восьми лет ельцинских метаний и экспромтов сомнительного качества любая четко заявленная долгосрочная позиция Москвы, учитывающая японские интересы хотя бы в компромиссной форме, сулила масштабные перемены в двусторонних делах.
Четыре года Япония жила этой надеждой. Японцы (единственные среди партнеров России по «семерке») с пониманием восприняли шаги нового президента по строительству авторитарной «вертикали» и даже с оптимизмом встретили административный зажим и явный ренессанс советской управленческой модели в редакции питерского чекиста. Только «сильный президент» — полагали в Токио — сможет проявить политическую волю и наконец-то определиться в болезненном и самом главном для японцев — территориальном вопросе. Уступка Россией ряда дальневосточных территорий ради достижения полной гармонии в отношениях с Китаем, казалось бы, эти надежды должна была укрепить.
Увы, все указывает на то, что японские расчеты на «сильного российского президента» не спешат оправдываться, а сам Путин, по сути, продолжает тупиковую линию своего предшественника — все силы отданы показательным мероприятиям и публичным демонстрациям взаимопонимания, тогда как реальное дело остается без движения на мертвой точке. Российский президент с удовольствием и при всяком удобном случае выходит босым на татами и демонстрирует завидную физическую форму, он «на ты» с японским премьером, его супруга наконец-то научилась правильно одеваться для аудиенций у императора, но дальше — ничего существенного не происходит.
Оптимисты могут, конечно, возразить, что потенциал сотрудничества богат, а связи крепнут. Беда только в одном — официальная жизнерадостность не выглядит убедительной. В качестве примера достаточно привести один лишь эпизод, достаточно свежий по времени (это 2004 год) и связанный с формированием диковинного органа межгосударственного российско-японского общения под названием «совет мудрецов».
Ну разве мог кто-нибудь в здравом уме предположить, что дипломатический анекдот с многолетней бородой в состоянии дозреть до полной и персональной материализации? Между тем именно это и случилось с «мудреным советом» — застольная «фишка» жизнелюба Ельцина, рожденная во время одного из расслабляющих свиданий без галстука с японским премьером Хасимото, странным образом годы спустя перекочевала в разряд вполне серьезных инициатив к аскетичному Путину.
Наш Владимир Владимирович реанимировал сюжет с мудрецами уже не за рюмкой, а в ходе официальных переговоров с японской стороной, предложив «совет мудрецов» в качестве некоей альтернативы зашедшим в полный тупик диалогам на уровне официальных структур. Японцы по поводу не очень свежей и совершенно бессмысленной идеи восторга не испытали, но сильно упираться не стали, благо было желание хоть как-нибудь, хоть на чуть-чуть продвинуться в отношениях с Москвой. Присутствовала и робкая надежда: а вдруг под мудрецами имеющий опыт секретной работы Путин имел в виду реальных и влиятельных экспертов, которые будут уполномочены заняться поиском выхода из двусторонних трудностей по неформальным каналам и по излюбленной японцами закулисной схеме?
Увы, надежды обвалились сразу же, как только в качестве главного мудреца с российской стороны президент РФ назвал московского мэра — человека несомненно достойного, но абсолютно лишнего в тонкой дипломатической игре. Для японцев это был четкий сигнал: никакой закулисной схемы, никаких уполномоченных экспертов не будет, зато наверняка будет нечто пафосное и совершенно ненужное. Когда в Москве был оглашен полный список «уполномоченных», стало ясно, что японский прогноз триумфально подтвердился — среди засланных в совет российских персоналий нет ни одного (!) человека, знакомого с материей двусторонних отношений и знакомого в деталях с подводными камнями. Есть неувядающая участница почетных президиумов Терешкова, есть такой же Вольский, есть еще академик, ректор и даже пара «новых русских». Но категорически не с кем разговаривать по существу. В дипломатических кулуарах после этого конфуза родилась скорбная шутка: российско-японским отношениям пришел мудрец.
Неужели ничего другого в них так и не произойдет?
Вопрос можно смело полагать риторическим, но справедливости ради отметим, что пессимисты в оценках перспектив выглядят более убедительно. За ними — весь нерадостный исторический «багаж», вся невеселая современная быль.
.
Пропасть непонимания в контактах с японцами не смогли преодолеть не только малообразованные политики «новой России», но и бесспорные интеллектуалы — ни Егору Гайдару, ни Григорию Явлинскому, ни Андрею Илларионову Япония «не далась», хотя в Токио прикладывали массу сил к тому, чтобы обрести опору в российской интеллигенции новой волны и специально приглашали наших «либеральных звезд» для знакомства. Не получилось «прильнуть к Японии» даже у несомненно талантливого организатора всякого рода деловых и политических комбинаций Бориса Березовского, который этого искренне хотел сам. Неудача Бориса Абрамовича, кстати, может во всех отношениях считаться знаковой, поскольку она стала прямым следствием вопиющего незнания японских реалий — Березовский пытался «встроиться» в японское русло через … корейские каналы. Только человек авантюрный и отчаянно несведущий в «предмете вожделений» мог на это решиться.
Занятно и показательно одновременно: в Японии не смог пустить корни ни один новорусский «олигарх». Эта публика оказалась для японцев просто неинтересной. Звучит парадоксально, но иначе трудно объяснить дипломатическую аномалию, случившуюся в 2002 году — тогда на чемпионат мира по футболу, проходивший в Японии, высадился в качестве VIP-туристов мощный десант наших «денежных мешков» (практически все тузы нефтянки, алюминия, черной металлургии и целая пропасть банкиров), но ни с кем японские официальные лица не изъявили желания познакомиться ближе, а воспетая многократно прагматичность японских деловых кругов даже не колыхнулась.
По сути, это была весьма откровенная демонстрация позиции, устроенная в чисто японском стиле. Как водится, в России ее не заметили и «не прочитали» должным образом. А зря. Иначе непременно обратили бы внимание на то, что именно в эту пору в японской политической и деловой аналитике возник и окреп тезис о том, что в двусторонних отношениях с Россией происходит крутая смена эпох: вместо достаточно долгого периода так называемой «взаимодополняемости экономик» наступает этап четко выраженной несовместимости.
Эта обнаруженная японцами несовместимость проявляется практически по всему спектру деловых операций — в сфере торговли, к примеру, японские товары, хотя и качеством выше, но идут в Россию с большим трудом, так как практически всегда дороже, чем европейские, американские или «дешевые и сердитые» азиатские; в проектно-технологической области японцы последовательно проигрывают один за другим российские тендеры уже не только из-за цен, но и из-за того, что предлагаемый уровень японских разработок слишком высок для российских целинных условий — то, что нужно России сейчас, в Японии уже не делают; на ниве инвестиционных проектов проигрывает уже Россия, поскольку рабочая сила в ней вовсе не принадлежит к разряду дешевых в сравнении, скажем, с Китаем, а карусель административных барьеров, любовь к «черным схемам» и прочие особенности хозяйствования в нашей стране побуждают искать другие, более надежные адреса.
Имеющиеся объемы российского экспорта в Японию разнообразного сырья и энергоносителей не столько опровергают тезис о несовместимости, сколько делают его рельефнее: во-первых, доля российских поставок в японском «сырьевом вале» последовательно сокращается; во-вторых, японская зависимость от чистого сырья с годами сходит на нет, уступая место закупкам полуфабрикатов и компонентов, о производстве которых у нас много говорят, но мало что делают.
Основной японский принцип в деловых операциях любого масштаба — это минимизация рисков, создание нескольких эшелонов страховок на случай неприятностей и четкое скрупулезное планирование последовательности шагов и этапов в реализации проекта. При этом ключевой фактор — «качество партнера», под которым подразумевается не только устойчивое финансовое положение и позиции, занимаемые в отрасли, но и многие другие, в том числе нематериальные параметры. В России, увы, в настоящее время даже солидные по всем меркам партнеры на критерии японского качества пока не тянут — вот вам и разгадка японской «невнимательности» к отечественным олигархам.
.
Японцы полагают (и не без оснований), что в нашем двуглавом Отечестве народилась новая экономическая формация, с которой небезопасно иметь дело, — так называемая «экономика физических лиц». Под этим подразумевается некая субстанция, в границах которой логика и правила цивилизованного бизнеса не являются аксиомой и действуют совершенно другие «нормы».
Если прежде, в советскую эпоху, на одной шестой части суши имелся пусть и не самый рачительный, но один настоящий собственник — государство, то теперь на тех же просторах собственника в истинном значении этого понятия японцы не наблюдают, фиксируя данность совсем иного рода: появилось огромное число брокеров разного калибра, пытающихся торговать кусками и частями некогда единого хозяйства, а вся экономика превратилась в гигантскую брокерскую сеть, каждое звено в которой гонится за собственной корыстью.
При таком положении дел вести масштабные дела (извините за тавтологию) невозможно. Японцы и не ведут.
Тривиальной коррупцией, что интересно, японцы это не считают, поскольку коррупция, как явление, имеет признаки системы — она упорядочена и в развитой форме сбоев не дает и делу не мешает. В российском же случае достаточно произойти смене даже одного физического лица на каком-то этапе продвижения проекта, и вся конструкция погружается в какую-то непролазную трясину, бизнес начинает лихорадить, и все может в одночасье загнуться по «загадочным» и всем одновременно понятным причинам.
Классическая коррупция, к которой японцы, активно выступающие на мировых рынках, давно привыкли, не является препятствием долгосрочным контрактам, в устойчивых отлаженных связях она заинтересована, тогда как в «экономике физических лиц» основной приоритет замкнут не на перспективу, а на скорую разовую отдачу, очередь к которой, поистине, бесконечна. В плавное течение проекта может вмешаться кто угодно — таможня, налоговая инспекция, выдающие квоты инстанции, пожарнадзор, санэпидемслужба и т.д. и т.п. Это уже не просто хорошо знакомая и вполне допустимая в японском бизнесе система «комиссии покупателя» (при которой заключающие контракт люди получают отчисления от поставщика закупаемой продукции), а форменный разбой на большой экономической дороге, который даже бывалых и не слишком щепетильных приводит в шоковое состояние.
Японские бизнесмены не относятся к числу невинных и готовы соблюдать до поры диктуемые местными условиями правила игры, но штука в том, что в нынешних российских условиях эта «пора» присутствует постоянно и неуклонный рост накладных расходов на деловую активность в России саму эту активность в конечном счете превращает в бессмыслицу.
Впервые в грандиозный ступор японские деловые круги вошли в 1993 году, когда формировался пакет экономической помощи России в рамках «большой семерки» — тогда наши шустрые «физические лица» попытались состричь проценты с кредитов, выделяемых японской стороной на содействие российским реформам. Формула была предложена простая, как огурец: «кредит возьмем, если с кредита получим». Для японцев это было подлинным откровением.
Впрочем, экономика физических лиц оказалась удивительно изобретательна на откровения подобного рода — чего стоят, к примеру, таможенные тарифы на транзитные грузы, или введение задним числом налоговых поборов на объявленные ранее, но отобранные потом налоговые льготы, или тотальный разгон совместных предприятий с участием местных администраций после смены «команд» в управлении этими администрациями …
.
В 2004 году в Токио сменился российский посол. Простая ротация, рутинное дело — скажет любой сторонний наблюдатель. Любой, но только не японский. Японцы расценили замену как знаковую и ничего хорошего в ней не увидели. Штука в том, что со времени горбачевской «оттепели» и вплоть до 2004 года место чрезвычайного и полномочного представителя РФ в японской столице занимали карьерные дипломаты, у которых Япония была профильной специализацией — за плечами у каждого посла (а их было за это время трое) несколько длительных командировок, в багаже контактов — сотни людей, а главное — дотошное знание японских реалий. С таким руководством даже в самые трудные моменты посольство все же оставалось инструментом дипломатии, тогда как теперь становится просто представительской функцией. Чужой и необученный в посольском кресле, отсутствие японистов-профессионалов в высших эшелонах МИД и администрации президента — это ли не верные симптомы того, что двусторонние отношения впадают в затяжную спячку?
Поживем — увидим…