архивные изыскания
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2004
Хотя судьба наделила ее острым умом, живостью характера, лукавством, доброй и благородной душой, красотой она, увы, никогда не блистала. Впрочем, была в ней особая женская прелесть. Неподельным обаянием, милым кокетством полон и ее знаменитый портрет кисти Дмитрия Левицкого, хранящийся ныне в Русском музее. Конечно же, речь идет о портрете воспитанницы Смольного института благородных девиц Катеньки Нелидовой.
Шестилетней девочкой, в 1764 году, привезла ее мать Анна Александровна из небольшой провинциальной усадьбы в столицу, где только что при Смольном монастыре открылось женское учебно-воспитательное заведение. Сюда, на долгие двенадцать лет принимали маленьких дворяночек. Курс делился на четыре возраста, каждому из которых был присвоен особый цвет платьев.
Во главе Смольного стояла почтенная вдова Софья Ивановна Делафон, к чести которой надо отметить, что она начала воспитание девочек с их воспитателей и надзирательниц. С полного одобрения Екатерины II был выработан своеобразный педагогический кодекс, сохранивший свои лучшие традиции до драматических октябрьских дней семнадцатого года, когда в Смольный ворвался Ленин.
Оторванные от родных, девочки воспитывались в полнейшей изоляции от бед и горестей обычной жизни. Человеческая злоба, нищета, пороки оставались за стенами института. По уставу, все надзирательницы должны были поступать с воспитанницами «с крайним благоразумием и кротостью, соединяя оные не иначе как с непринужденною веселостью, и сие внушать молодым девицам, дабы сим способом отвращен был и самый вид всего того, что скукою, грустью или задумчивостью назваться может». Воспитательницам категорически воспрещалось проявлять при девочках собственные, домашние огорчения.
«Этого счастья нельзя сравнить ни с богатством, ни с блестящим светским положением, ни с царскими милостями, ни с успехами в свете, которые так дорого обходятся. Скрывая от нас горести житейские и доставляя невинные радости, нас приучили довольствоваться настоящим и не думать о будущем, — писала бывшая смолянка Глафира Алымова. — Между нами царило согласие; общий приговор полагал конец малейшим ссорам. Обоюдное уважение мы ценили более милостей начальниц; никогда не прибегали к заступничеству старших, не жаловались».
Смолянкам преподавали хорошие манеры, иностранные языки; воспитанниц учили танцам, пению, рисованию, умению изящно двигаться, не теряться в обществе — то есть сложному искусству придворной жизни.
Теоретические занятия регулярно подкреплялись практикой — смолянки посещали балы в Зимнем дворце, а в Смольном устраивали ассамблеи, концерты, спектакли, на которые приглашались самые респектабельные особы высшего света. Императрица особое значение придавала театральным постановкам, лично подбирала репертуар, советуясь с главным мудрецом той эпохи — Вольтером. Каждый новый спектакль становился событием, на премьере обязательно присутствовала Екатерина в сопровождении двора.
Очень скоро ее любимицей сделалась Катенька Нелидова, выделявшаяся очаровательной грацией, способностью к танцам и непосредственностью в общении. «Появление на горизонте девицы Нелидовой — феномен, который я приеду наблюдать вблизи, в момент, когда того всего менее будут ожидать, и это может случиться скоро», — писала Екатерина в одном из писем.
Зрители институтских постановок приходили в восторг от танцев и пения Нелидовой. Звездной ролью маленькой смолянки стала Сербина в опере-буфф «Служанка-госпожа» итальянского композитора Перголези. Дидро, увидав Нелидову на сцене, заявил, что она достойная соперница знаменитых парижских актрис. Думается, это не дежурная любезность французского энциклопедиста.
Екатерина жалует девушке тысячу рублей и бриллиантовый перстень; пииты, в числе которых сам Александр Сумароков, наперебой спешат посвятить ей восторженные строфы:
Как ты, Нелидова, Сербину представляла,
Ты маску Талии самой в лице являла,
Приятность с действием и с чувствиями взоры,
Пандольфу делая то ласки, то укоры,
Пленила пением и мысли и сердца.
Игра твоя жива, естественна, пристойна;
Ты к зрителям в сердца и к славе путь нашла;
Не лестной славы ты, Нелидова, достойна,
Иль паче всякую хвалу ты превзошла!
Пленив пением мысли и сердца зрителей, в жизни Катенька Нелидова отличалась скромностью, непритязательностью и редкой среди ее подружек серьезностью. Завистники — у кого их нет? — сплетничали, что Катин язычок острее бритвы, но умение защитить себя всегда заслуживает уважение.
Детство закончилось; робкие девочки, двенадцать лет назад впервые застенчиво приседавшие перед императрицей, превратились в очаровательных светских красавиц. Пришло время покидать стены Смольного института. В 1776 году Екатерина Нелидова вместе с четырьмя другими «смолянками» — Левшиной, Борщевой, Алымовой и Молчановой — была определена фрейлиной к супруге наследника престола Павла Петровича великой княгине Наталье Алексеевне.
Но видно, так было суждено будущему императору Павлу I, что судьба постоянно обрекала его на драматические испытания. 15 апреля 1776 года вследствие тяжелых родов Наталья Алексеевна умирает. Вскрытые после ее кончины личные бумаги давали повод усомниться в отцовстве законного мужа.
Екатерина была разгневана, но мстить покойнице не имело смысла, дело ограничилось высылкой ее любовника графа Андрея Разумовского посланником в Неаполь. Надо полагать, известие о неверности обожаемой жены несколько умерило горечь потери у Павла, а династические интересы требовали скорейшего повторного брака. Таким образом, длительное безделие фрейлинам не грозило…
Не прошло и трех месяцев, как императрица пригласила сына к себе в кабинет. Переписка Екатерины с Гриммом сохранила не только происшедший между ними разговор, но даже его интонации:
— Друг мой, мертвых не воскресить, настало время подумать о живых. Разве от того, что вы воображали себя счастливым, но потеряли эту уверенность, следует отчаиваться в возможности снова возвратить ее? Итак, станем искать эту другую. У меня есть в кармане портрет одной особы, такая прелесть!
— Кто она, какова она? Брюнетка, блондинка, маленькая, большая?
— Кроткая, хорошенькая, прелестная, одним словом, сокровище, сокровище: сокровище приносит с собой радость.
Сокровищем оказалась вюртембергская принцесса София-Доротея, высокая, свежая блондинка с довольно красивыми чертами немецкого лица и кротким выражением близоруких глаз.
Павел, прибывший в Берлин для знакомства с принцессой, оказался очарован ее внешностью, простотой обращения, музыкальностью и знанием геометрии. Выбор был сделан. 26 сентября 1776 года в церкви Зимнего дворца произошло торжественное бракосочетание наследника русского престола. Принцесса отныне стала именоваться великой княгиней Марией Федоровной, а в наследство от предшественницы по брачному ложу ей достался штат молоденьких фрейлин.
Медовый месяц плавно перерос в год, потом во второй; семейство великого князя пополнилось первенцем, будущим императором Александром I, но в отношениях между супругами по-прежнему царила пылкая, романтическая любовь. «Никогда ни одно частное семейство не встречало так непринужденно, любезно и просто гостей: на обедах, балах, спектаклях, празднествах — на всем лежал отпечаток приличия и благородства, лучшего тона и самого изысканного вкуса», — делился своими впечатлениями о пребывании в гостях у Павла французский посол граф Сегюр.
6 ноября 1796 года в 21 час 45 минут скоропостижно скончалась Екатерина Великая.
Смерть еще не успела наложить свою печать на лицо усопшей императрицы, как в дежурную комнату вышел граф Самойлов, тщетно пытавшийся изобразить подобающую случаю скорбь. Оглядев присутствующих, он произнес:
— Милостивые государи! Императрица Екатерина скончалась. Государь Павел Петрович изволил взойти на всероссийский престол.
Нельзя не отдать должное скептичному графу Ростопчину, наблюдавшему, как придворные бросились поздравлять свежеиспеченного монарха: «Таким образом кончился последний день жизни императрицы Екатерины. Сколь ни велики были ее дела, а смерть ее слабо действовала на чувства людей… Все, любя перемену, думали найти в ней выгоды, и всякий, закрыв глаза и зажав уши, пускался без души разыгрывать снова безумную лотерею безумного счастья».
Началось короткое, драматическое царствование императора Павла I.
Если не всякий ловелас является политиком, то многие политики спят и видят как бы прослыть ловеласами. Будем объективны: Павел на лавры Дон Гуана не покушался.
Однако, в обстановке куртуазности екатерининского двора, сохранение невинности было делом отнюдь непростым. Великому князю не исполнилось и десяти лет, когда Григорий Орлов взял его с собой для наглядного урока в спальню к фрейлинам. Урок пошел впрок: еще до первого брака Павел имел несколько любовниц, от одной из которых, Софьи Ушаковой, родился сын, получивший имя Семена Великого.
Всем своим романам Павел стремился придать ореол средневековой рыцарственности и пылкой возвышенности. Несмотря на неказистую внешность, романтический характер Павла в сочетании с титулом наследника престола обеспечивали ему неизменный успех у легкомысленных красавиц. Став женатым человеком, Павел, казалось, угомонился, найдя выход чувствам в тихих семейных радостях. Впрочем, глаз любителя прекрасного не мог не оценить прелести хорошеньких фрейлин жены. В этом соперничестве Катенька Нелидова отличиться не могла, и первое время цесаревич посматривал в ее сторону с некоторым неодобрением.
В 1781 году Павел с женой отправились в большое заграничное путешествие по Европе. Турне было обставлено с царской роскошью, сочетавшейся с полным инкогнито путешествующих особ: цесаревич назывался графом Северным. В небольшой свите графской четы находилась и мадемуазель Нелидова. Путешествие растянулось на долгие четырнадцать месяцев. За это время Павел успел изменить отношение к Катерине Ивановне, обнаружив, к своему удивлению, в девушке достоинства и таланты, которые раньше не замечал. Отныне она становится его доверенным лицом и другом.
Новое увлечение Павла не замедлило отразиться на семейных отношениях: чем веселее и оживленнее щебетала фрейлина, тем грустнее становилась великая княгиня.
Во всех отношениях Нелидова была полной противоположностью Марии Федоровне: ее откровенные выходки, резкость, меняющаяся милым воркованием, совершенно не соответствовали германскому хладнокровию прозаической великой княгини.
Мария Федоровна была очень домовита, она страстно интересовалась хозяйством, искусством, любила устраивать театральные зрелища, литературные игры и почти ежегодно производила на свет очередное чадо. Вначале увлечение мужа даже забавляло ее: вам нравятся дурнушки? Тем хуже для вас…
Однако скоро великая княгиня почувствовала, что ревность — довольно неприятная спутница любви. В ее душу закрались тревога и неуверенность. Накануне очередных родов она пишет С.Плещееву: «Вы будете смеяться над моей мыслью, но мне кажется, что при каждых моих родах Нелидова, зная, как они бывают для меня трудны и что они могут быть для меня гибельны, всякий раз надеется, что она сделается вслед тем второй m-m де Ментенон.
Поэтому, друг мой, приготовьтесь почтительно целовать у нее руку и особенно займитесь вашей физиономией, чтобы она не нашла в этом почтении насмешки или злобы. Я думаю, что вы будете смеяться над моим предсказанием, которое, впрочем, вовсе не глупо».
Страсти разыгрались до того, что великая княгиня обратилась за помощью в наведении семейного порядка к тогда здравствовавшей свекрови — Екатерине II.
Екатерина была великой не только в политике, но и в жизни — она подвела невестку к зеркалу:
— Посмотри, какая ты красавица, а соперница твоя просто маленький монстр; перестань кручиниться и будь уверена в своих прелестях.
Тем не менее, с 1786 года светские сплетни четко обозначили новое положение Нелидовой при дворе — любовница великого князя.
Характер отношений Павла и Нелидовой по оценке современников, ориентирующихся на собственные мысли и поступки, был вполне земной и реальный. Другое дело историки, в распоряжении которых имеются документы и письма главных действующих лиц этой истории.
Многие из них с некоторым сожалением были вынуждены признать, что скорее всего связь будущего императора и фрейлины носила чисто дружеские отношения. Свидетельством того приводят письмо Павла к матери, написанное во время тяжелой болезни, когда врачи опасались за жизнь цесаревича:
«Мне надлежит совершить пред вами, государыня, торжественный акт, как пред царицею, моей матерью, — акт, предписывающий мне моей совестью пред Богом и людьми: мне надлежит оправдать невинное лицо, которое могло бы пострадать, хотя бы негласно, из-за меня. Я видел, как злоба выставляла себя судьею и хотела дать ложные толкования связи, исключительно дружеской, возникшей между m-elle Нелидовой и мною. Относительно этой связи клянусь тем Судилищем, пред которым мы все должны явиться, что мы предстанем пред ним с совестью свободною от всякого упрека, как за себя, так и за других… Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог».
Написано несколько высокопарно, но искренно. Нелидова в письме к Павлу говорит гораздо проще: «Разве вы были для меня когда-нибудь мужчиной? Клянусь вам, что с тех пор, как я к вам привязана, я этого никогда не замечала. Мне кажется, что вы мне — сестра».
Сохранилось еще одно признание Павла, которое сделало бы честь любому мужчине: «Связи, существующие между нами, их свойство, история этих отношений, их развитие, наконец обстоятельства, при которых и вы, и я провели нашу жизнь, все это имеет нечто столь особенное, что мне невозможно упустить все это из моей памяти, из моего внимания и в особенности же в будущем…
Будьте снисходительны к человеку, любящему вас более, чем самого себя, и в этом духе примите все. Единому Богу известно, насколько и во имя чего вы мне дороги; призываю на вас самые святые Его благословения и остаюсь весь ваш, слуга и друг».
Как бы то ни было, все — и современники и историки — сходятся в одном: никогда Екатерина Ивановна Нелидова не использовала свои отношения с Павлом в личных целях, его подарки были для нее скорее «тягостны, чем приятны».
Говоря об отношениях Павла и Нелидовой, нельзя не привести рассказ безусловно преданного императору человека, полковника Н. Саблукова: «Как-то раз, в то время, когда я находился во внутреннем карауле, во дворце произошла забавная сцена. Офицерская караульная комната находилась близ самого кабинета государя, откуда я часто слышал его молитвы. Здесь стоял часовой, который немедленно вызывал караул, когда император показывался в коридоре. Услышав внезапно окрик часового: «Караул вон!», я поспешно выбежал из офицерской комнаты. Дверь коридора открылась настежь, и император, в башмаках и шелковых чулках, при шляпе и шпаге, поспешно вошел в комнату, и в ту же минуту дамский башмачок, с очень высоким каблуком, полетел через голову его величества, чуть-чуть ее не задевши.
Император через офицерскую комнату прошел в свой кабинет, а из коридора вышла Екатерина Ивановна Нелидова, спокойно подняла свой башмак и вернулась туда же, откуда пришла…»
Интриги, сплетни, а главное, охлаждение Павла вынудили Нелидову просить о разрешении покинуть двор и вновь переехать в Смольный.
Здесь у нее уютные покои, прекрасная библиотека, арфа. Екатерина Ивановна отдыхает от суеты светской жизни, но Павел, заскучавший без своего друга, умоляет ее вернуться во дворец.
Многое изменилось за это время, да и отношения с Павлом уже не носят прежнего доверительного характера. Злые языки к слову «фаворитка» добавляют — «бывшая». Зато тем теплее и ближе становятся они с Марией Федоровной. Вчерашние соперницы заключают союз во благо человека, которого любят. Мария Федоровна вспоминала об этих событиях: «Сегодня исполнилось два года, как вы впервые меня посетили; помните ли вы все подробности этого свидания? Они запечатлены в моем сердце, но я останавливаюсь только на утешительном размышлении, что я приобрела в этот день доброго, нежного и верного друга. Господь милосердно сохранил мне его и мое сердце навсегда принадлежит этому друг».
Марии Федоровне было за что благодарить свою подругу: следуя ее советам, она сумела приспособиться к фантазиям супруга. Отныне она вставала в четыре часа утра и сопровождала Павла на разводе караула, маневрах, вахт-парадах. Объединив усилия, новым подругам не раз удавалось гасить вспышки ярости у императора, защищать невинно пострадавших от царской несправедливости.
С каждым годом характер Павла становится все более непредсказуемым, усиливается мнительность, постоянная боязнь стать, подобно отцу, жертвой заговора. К числу заговорщиков он относит жену, старшего сына Александра, большинство из своих придворных.
Блестящий русский двор, поражавший своим блеском иностранцев, отныне превращается в кордегардию, где с утра до позднего вечера трещит барабан, маршируют солдаты в нелепых прусских мундирах, император самолично руководит строевыми учениями, сердится, ссылает в Сибирь, неожиданно возвышает, чтобы завтра предать опале.
«Вообще сказать можно, был хаос совершенный», — заметил граф Воронцов.
В 1798 году во время пребывания императора в Москве произошло событие, окончательно порушившее хрупкий мир в царской семье.
На одном из балов Павел встретил юную Анну Петровну Лопухину, чья красота покорила императора. Доверенное лицо Павла, бывший брадобрей, а ныне обергардеробмейстер 4-го класса и кавалер ордена святой Анны I степени Иван Кутайсов, не преминул воспользоваться случаем, чтобы умерить влияние Марии Федоровны и Нелидовой. Ловкий цирюльник убедил Павла, что девушка без ума от него. Павел был польщен.
Кутайсов не медля ни минуты принялся устраивать дела. Переговоры наткнулись на неожиданное препятствие в лице мачехи девушки, потребовавшей не только должности для супруга, но и для своего любовника Федора Уварова. Переговоры чуть было не зашли в тупик, но в них вмешалась сама Аннет, заявившая, что в случае несговорчивости родственников, она уедет в Петербург одна.
Павел в страшном волнении задерживал выезд из Москвы, когда на взмыленных лошадях показался Кутайсов:
— Все уладил, наша взяла!
3 октября 1798 года новая фаворитка была в первый раз приглашена к царскому столу и ее положение при дворе приняло почти официальный характер. Кутайсов, подобно своему севильскому коллеге Фигаро, в совершенстве владел сложным искусством интриги. Для достижения своих целей он рекрутировал даже придворного акушера, убедившего императора, что супружеские отношения опасны для здоровья царицы.
Усилия брадобрея были щедро вознаграждены: Павел пожаловал Кутайсову графское достоинство и орден святого Александра Невского.
Жена и прежняя подруга императора отошли на второй план, довольствуясь ролью статистов. В отсутствии Лопухиной Павел становился мрачен и раздражителен.
«Если бы вы знали, как я скучаю!» — меланхолично признался он в семейном кругу. Мария Федоровна промолчала, но Екатерина Нелидова немедленно парировал: «Если бы вы знали, как вы нам наскучили!»
Люди, входившие в кружок императрицы и Нелидовой, подверглись опале и были вынуждены покинуть столицу. Екатерина Нелидова решила разделить участь своей подруги графини Буксгевден и последовать за ней в ссылку. Она обратилась с просьбой к Павлу разрешить ей отправиться в имение графини, замок Лоде в Эстляндской губернии. Может быть, в тайне даже от себя, она надеялась, что «дорогой Павлушка» попросит ее остаться. Но Павел с легким сердцем подписал прошение фрейлины.
Отныне она могла изливать свою горечь только в письмах к своей августейшей подруге по несчастью: «О, Боже мой, если бы он не старался причинить другим зло, как бы я его благословляла! Но более по-христиански — простить ему его заблуждения относительно тех, кого он приближает к себе, и тех, кого удаляет, и, правда, я не хотела бы стать когда-нибудь близкой к его особе… он имеет несчастие никогда не помнить о горе, которое доставляет другим».
Нелидова прожила в замке Лоде почти полтора года, а в 1800 году возвращается в Петербург и уже навсегда поселяется в любимом Смольном. Ее роль на дворцовой сцене была сыграна, новые актеры разыгрывали новые спектакли…
Одной из мизансцен стал недавно выстроенный Павлом Михайловский дворец. 11 марта 1801 года здесь на ужин собралась императорская фамилия и несколько приближенных. Царь был оживлен, восхищался новым фарфоровым сервизом с видами дворца. Взглянув на себя в зеркало, он со смехом сказал графу Ланжерону: «Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нем с шеей на сторону».
Ужин закончился в половине десятого. Император вышел из комнаты ни с кем не попрощавшись, сказав только: «Чему быть, того не миновать…» В ту же ночь он был убит группой заговорщиков.
Нелидова тяжело пережила смерть близкого человека. За несколько дней она постарела: волосы ее поседели, лицо покрылось морщинами, цвет лица сделался свинцовым, и глубокая печаль отражалась в потускневших глазах.
Екатерине Ивановне Нелидовой судьба определила долгий век, она прожила восемьдесят лет, пережив большинство своих современников. Никому не нужная, одинокая старуха, она скончалась 2 января 1839 года. «В этот последний период ее жизни, — писал князь Лобанов-Ростовский, — нельзя было не уважать ее за образованный, своеобразный и пылкий ум; нельзя было не пленяться ее беседой, когда она находилась в добром расположении духа».
По странной игре случая, схожая судьба выпала ее внучатой племяннице фрейлине Вареньке Нелидовой, долгие годы считавшейся фавориткой императора Николая Павловича. Она также надолго пережила Николая I, успев увидеть на престоле его правнука, последнего русского монарха Николая II.