Заметки (продолжение публикации)
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 5, 2004
(Продолжение. Начало см. в № 1, 2, 3 и 4 за 2004 г. (№ 64, 65, 66 и 67).)
Поиски Японской Истины
Дискуссии о том, куда пойдет Япония, в наши дни невероятно горячи, но, по большому счету, совершенно бессмысленны. Традиции и устои, сама структура «японского кристалла» не оставляют японцам иного выбора, кроме перспективы общенациональной «перезагрузки» и дальнейшего процветания под «тенью сурка» уже в условиях обновленной модели. Какой эта модель окажется в итоге, занятно, но, по большому счету, не так уж важно — ведь это будет всего лишь перемена формы, а не качества.
Модные нынче апелляции к прогрессирующей интеграции страны в профильное «западническое» русло и ссылки на глобализацию, как на неизбежную всеобщую будущность, бьются как горох о стену японской непроницаемости, и с этим ничего нельзя поделать. А главное, с этим ничего не нужно делать — единственное, что требуется, так это учитывать японскую специфику в оценках, подходах и взглядах на происходящее. Прелесть общения с японцами как раз в том и состоит, что жизнь вокруг может меняться, а японская специфика — нет.
В области общественного устройства японцы за свою долгую и богатую на события историю испробовали практически все, что известно цивилизации, так что «японский кристалл» — это, в известном смысле, конечный продукт общенациональных практических изысканий, своего рода вершина поиска. С этим активно не согласны разновеликие зарубежные эксперты, однако в самой Японии с такой оценкой сильно не спорят ни реалисты, ни отъявленные романтики, поскольку даже такая фантазия, как социальная утопия, стопроцентно реализована именно японцами. Чтобы в этом убедиться, не нужно плутать по книжным полкам в поисках исторических монографий — достаточно в свободный день отъехать в соседнюю с Токио префектуру.
Праведники японской комунны
Из учебников политэкономии мы знаем, что попытки реализовать на деле постулаты утопического коммунизма оборвались в далеком ХIХ веке, оставшись в памяти потомков только голой схемой благих идей и лозунгов. Из опыта собственной страны нам известно, что даже научная теория, трактуемая как догма, ведет к последствиям неприятным и болезненным, нередко трагичным. Вывод об обреченности экспериментов над обществом напрашивается после этого сам собой, и мы слышим его в последнее время довольно часто, причем самый веский аргумент в пользу такого суждения состоит в том, что еще нигде и никому не удалось проложить путь к светлому будущему по строгим канонам социального благоустройства. Аргумент, конечно, убедительный, но, смею утверждать, неверный. Насчет светлого будущего вопросы, конечно, остаются, но «новое общество», построенное строго по теории, на нашей планете все же существует.
Чтобы добраться до него и вникнуть в суть, требуется чуть больше двух часов времени, — если стартовать с токийского вокзала Икебукуро, сделать по дороге одну пересадку, доехать до станции Хигаси-мори и прокатиться оттуда на такси по узким дорогам префектуры Сайтама. Чуть дальше вывески, на которой аршинными иероглифами начертан призыв провести ночь в гостинице «Девичий источник», на покосившемся столбе будет маленький указатель с надписью «Новая деревня» и стрелкой, зовущей на проселок. После этого несколько минут первозданного аграрного пейзажа и еще один ветхий столб, за которым на невысоком холме обнаружится нечто похожее на площадь с одиноким флагштоком в центре. Потрепанное знамя наверху состоит из четырех разноцветных лоскутов — белого, черного, желтого и коричневого. Это символ единения в рамках великой идеи всех рас, населяющих планету. Сама же идея воплощена на десяти гектарах, окружающих замечательный символ, — это «Новая деревня», отпраздновавшая в 2004 году свой 65-летний юбилей.
Впрочем, если быть стерильно точным, то успешный опыт коммунного строительства в Японии датируется еще более ранней датой — в 1918 году на острове Кюсю в префектуре Миядзаки возникла первая «Новая деревня», обязанная своим появлением на свет возвышенным устремлениям одного из сыновей виконта Мусянокодзи — Санэацу.
Он был, да и остается по сей день, крупной величиной в истории японской литературы, но помимо писательского дара природа наградила его еще высокой социальной чувствительностью. Юный виконт был поклонником Толстого, Гете, Меттерлинка и совершенно искренне исповедывал идеалы коммунистической утопии. Этот удивительный мировоззренческий симбиоз в сочетании с солидным состоянием и связями подвиг Санэацу Мусянокодзи на путь социального эксперимента — так появилась «Новая деревня» сначала на Кюсю, а затем, во «втором издании», и в префектуре Сайтама.
Каприз виконта успешно пережил войну, годы разрухи, период экономического роста и процветания Японии, оставаясь абсолютно изолированным от японской действительности анклавом догматической коммуны, которая пережила своего создателя и существует ныне в некоем особом измерении. На день моего приезда в «Новой деревне» жили одиннадцать семейств и шесть холостяков — всего вместе с детьми, которых тогда было пятеро, — сорок семь человек.
Цифра «народонаселения», впрочем, постоянно колеблется, поскольку «текучесть кадров» — одна из особенностей коммуны. Сюда приезжают многие, чтобы попробовать коммунальных радостей, но остаются надолго лишь единицы, молодежи нет совсем. Для большинства здешних обитателей «Новая деревня» — это своего рода монастырь с вольным режимом, гарантирующий крышу над головой, пищу, одежду и даже карманные деньги в обмен на «полезный труд» в рамках щадящего шестичасового рабочего дня и полную атрофию социальной активности. Не мешать жить другим — один из главных постулатов «Новой деревни», воплощенный на деле в абсолютное безразличие и апатию коммунаров, ведущих ленивую, размеренную жизнь в рамках «идеального общества».
Производственный сектор «Новой деревни» включает в себя несколько птицеводческих корпусов, плантацию чая, гончарную мастерскую, маленькую ферму с семью коровами и участок, на котором выращивают грибы. Яйца от 50 тысяч кур-несушек — основа коммунального преуспевания, приносящая 80 процентов поступлений в казну общины, которые в год составляют около 140 миллионов иен (чуть больше миллиона долларов).
Сумма по японским меркам ничтожная для целой деревни, но отсутствие потребностей — еще одна отличительная черта здешнего быта. Никто за производительностью и барышами не гонится, довольство малым воспринимается как состояние души, а трудовая «повинность» — как неизбежное зло. Отсюда и торжество гарантированного распределения, которым все довольны: бесплатное жилье, трехразовое питание, одежда (верхняя — за счет «вещевых пожертвований» от благотворительных организаций и индивидуалов, а нижняя — из расчета два комплекта белья в год на человека), образование для детей (вплоть до средней школы высшей ступени). Плюс к этому на каждого работника по 30 тысяч иен в месяц на карманные расходы и еще два раза по 50 тысяч летом и зимой в качестве «бонусов» — премиальных выплат на личные нужды. Все это в десять раз меньше, чем зарабатывает средний японский рабочий, но для «идеального общества» — достаточно.
В «Новой деревне» жилье не строится, а собирается из отдельных частей, подобранных при сломе старых домов в округе. В общине четыре автомобиля, пять мотоциклов и три пианино в общем пользовании. Причем коммунальный транспорт предоставляется только в том случае, если это продиктовано общественными потребностями. Индивидуальные поездки оплачиваются из личных сбережений, поэтому «выезжают в свет» крайне редко, хотя отпуск в сравнении со среднеяпонским просто роскошный — 20 дней.
Будничный распорядок чрезвычайно прост: в семь часов утра завтрак в общей столовой, в двенадцать — обед и в шесть — ужин. Это стержень, вокруг которого крутится все здешнее бытие. В промежутках люди выполняют производственные функции (исключительно самостоятельно — тут нет планов, бригадиров и отчетности), пьют чай, спят, кое-кто читает. Шесть часов рабочего дня можно растянуть на весь этот период, можно управиться раньше, главное, чтобы после пяти вечера никто не работал. Как завещал основатель коммуны, с этого часа начинается период «духовного совершенствования», и эту заповедь свято чтут. О том, что понимать под совершенствованием души, заветов не осталось, поэтому каждый занят собой по-своему, но большинство все-таки утыкается в телевизор.
Массовое общение единомышленников, если оно и было на заре «Новой деревни», нынче зачахло на корню — ни диспутов о духовности, ни дискуссий по общечеловеческим проблемам, ни даже совместных поездок по достопримечательностям. Корабли «духовной свободы» здешних обитателей идут параллельными курсами, не переча друг другу и сходясь только раз в полтора месяца на общинных собраниях, которые являются высшим органом управления в коммуне.
Формального начальства, кстати сказать, в «Новой деревне» нет, и понятие «руководство» отсутствует, хотя есть знакомый нам до боли термин «актив», укомплектованный довольно мудро. В него входят деревенские старожилы, чей стаж коммунной жизни превышает 20 лет, и те счастливчики, в ком теплится еще стремление к новациям. Составляющие по темпераменту полностью локализуют друг друга, но у «старшин» численный перевес в соотношении 7:2 и опора на совершенно бездеятельное и апатичное большинство, сцементированное привычкой к размеренной жизни, не требующей ни интеллектуальных, ни больших физических затрат. Любые попытки сделать эту жизнь живее, таким образом, пресекаются в зачатке «волей народа» — так и поддерживается социальная гармония в «Новой деревне».
Патриархом «коммунного братства» в период моего посещения «Новой деревни» был Кэнъити Ватанабэ, которому в ту пору было 78 лет. У него самый большой дом в деревне, и он был лично знаком с виконтом Мусянокодзи. Ватанабэ-сан по-прежнему считает основателя коммуны фигурой, достойной Христа и Конфуция, оставаясь верным всем предначертаниям, завещанным «учителем».
Он убежден, что коммунизм «Новой деревни» — это высшее достижение человечества, хотя и признает, что слетаются к этому «духовному маяку» далеко не лучшие его представители, а большей частью те, кто устал от жизни, обессилел в борьбе за место под солнцем и уверовал в несовершенство мира. Те же, кто сохранил хоть искру «суетных страстей» вроде неудовлетворенности собой, тщеславия или жажды самовыражения, деревню покидают либо отлучаются «народом», который привык к праведности иного толка.
Механизм «самоочистки», по признанию ветерана Ватанабэ, отлажен до тонкостей и безотказно действует по крайней мере последние два десятка лет. Новичку сначала дают пожить в деревне дней пять-шесть, чтобы почувствовать особенности здешнего быта. Затем первый год считается как испытательный. И только потом новобранец зачисляется в «полноправные коммунары», оставаясь в «Новой деревне» уже надолго.
По рассказам старейшины, больше года ни один строптивый в коммунистических условиях не выдерживает, и демократический выбор между смирением перед общинными устоями и «изгнанием из рая» решается сам собой. Отмечая это с определенным пафосом, Ватанабэ сетует в то же время, что у «Новой деревни» хронические трудности с молодым пополнением — выросшие в общине дети никогда здесь не остаются, люди моложе 45-50 лет сюда приходят крайне редко. Много просьб поступает от стариков, но им в подавляющем большинстве отказывают, поскольку коммуна не гонится за числом иждивенцев, а нуждается в рабочих руках и желательно с начатками квалифиации, чтобы поддерживать «производственную самообеспеченность». Новый набор, таким образом, составляет в год три-пять человек.
Признаюсь, я не удержался и спросил у почтенного господина Ватанабэ, не спивается ли с тоски здешняя публика. Ответ был прост, как правда: алкоголь деревенским уставом не запрещен, равно как и табак, но расходы по этим статьям коммуна не оплачивает, а «карманных средств» на регулярное питье в больших количествах не хватает. Отсюда — практически идеальная ситуация в сфере правопорядка: ни одного происшествия за последние полвека, ни одной аварии на коммунальном транспорте.
С окружающей капиталистической действительностью «Новая деревня» поддерживает самые прохладные и сугубо деловые отношения. Все, что в коммуне производится, сдается местному сельхозкооперативу, который выступает оптовым закупщиком продукции, обеспечивая ее транспортировку, упаковку и продажу. Рыночные механизмы коммуны не касаются, поскольку крупных конкурирующих хозяйств в округе нет, да и по дешевизне рабочих рук с «Новой деревней» никто тягаться не может.
К тому же, на всякий случай, как пояснил Ватанабэ-сан, община прикупила соседний участок пустовавшей земли размером в 40 гектаров. Нет, не для расширения производства, а лишь для того, чтобы там чего-нибудь не построили и не нарушили патриархальной тишины здешних мест.
«В японской экономической системе, — поучительно говорил мне старейшина, — мы выступаем как обыкновенное предприятие. Какие у нас законы и чем мы живем, никого не касается. В Японии ведь многоукладная экономика, вот мы и выбрали свой уклад — коммунистический, и жизнь доказала, что эта форма эффективна и производительна, как всякий труд свободных людей».
Я поинтересовался, можно ли поговорить с кем-либо еще из «свободных людей», на что получил ответ, что «народ в поле, а после этого будет заниматься духовным совершенствованием». Робкая попытка разговорить встретившегося на улице коммунара привела лишь к тому, что в блокноте осталась краткая запись: «Меня зовут Такэси Хомма, мне 47 лет, у меня трое детей, живем счастливо и всем довольны. Работаем, как положено, а обо всем прочем знает наш старейшина, господин Ватанабэ».
Старейшина знает действительно много и имеет даже собственное суждение относительно советских колхозов и совхозов. «Ваши проблемы, — говорил он мне, — произошли от того, что вы попытались решить проблему силой. В коммуне же силой удержать нельзя. То есть можно, но для этого требуется слишком много времени и энергии, пока не изменится психология. Вот у нас, к примеру, люди иной жизни уже не хотят, и их выбор полностью добровольный, а значит, и коммуна — крепкая. Вы пошли к тому же, но с другого, с «силового» конца, а так не достичь совершенства и гармонии…»
На фоне скорбных коммунарских достижений последний тезис прозвучал как изощренная самоирония, но штука в том, что чувство юмора не состоит в ряду японских добродетелей даже в узком кругу последователей виконта Мусянокодзи.
Японская “изюминка”
На самом деле «совершенство и гармония» — это уникальный всеяпонский пароль, расшифровать который (я в этом убежден) ни один словарь не в состоянии. Это шире, чем просто сочетание двух понятий, это — комплекс представлений о жизни, причем достаточно сложный. Чтобы совсем уж сильно не мудрить, можно сформулировать так: совершенство в Японии совершенствуется, а гармония хранится. Иными словами, динамика и статика в одном флаконе — таков универсальный рецепт счастья и благополучия не только для любого японца, но и для страны в целом.
В японском восприятии конъюнктура всегда воздействует на нюансы, но никогда — на суть. Наверное, в этом и заключена основная японская «изюминка». И если с этим согласиться, то нетрудно тогда понять, что «японский кристалл» — это добытая в великих трудах и трепетно хранимая гармония, а «японская модель» — всего лишь переменная ступень совершенства, за которой неизменно последует другая.
Разумеется, это не облегчает будничную японскую жизнь и не делает японцев самыми беззаботными людьми на свете. Но ощущение хотя бы относительной защищенности все же придает. А значит, апатия и декаданс японскому «муравейнику» не грозят — здесь будут работать над собой и для других при любой погоде, будут находить неведомые прежде резервы для развития и роста, будут осваивать новые технологические «пятачки».
Жили-были старик со старухой
К японским национальным особенностям, в числе которых фигурируют законопослушание, коллективизм и отвественность за порученное дело, надо отдельной строкой добавить исключительно бережное отношение к своему организму и робость перед представителями медицинского корпуса.
Японский доктор — это самый недоступный и загадочный доктор на свете, а японский больной — самый дисциплинированный и безропотный. Но не только этим знаменито японское здравоохранение, в котором после курса лазерной терапии вам могут посоветовать иголки и лечение отварами восточных корешков и травок, которые нужно заваривать только в керамических чайниках с особым ситечком.
Самая большая экзотика — это сам по себе японский комплекс медицинских услуг, представляющий уникальный симбиоз наиболее передовых достижений, реликтовых рецептов, серьезного бизнеса и неумолимой демографии, определяющей, в конечном счете, весь облик явления, именуемого «стареющей нацией».
В Японии прослойка людей, которым за 60, перевалила 23-процентный рубеж в 2000 году и наверняка превзойдет 25 процентов уже к концу первого десятилетия наступившего века. Эта объективная реальность повлекла за собой не только расцвет и благополучие офтальмологов и зубных протезистов, которые помогают согражданам хорошо видеть и жевать даже в преклонном возрасте, но и капитальную перестройку всей медицинской инфраструктуры с учетом национальной «истории болезней» и демографического фактора. Потребовались соответствующие возрасту контингента лекарства, услуги, приспособления, персонал, и в итоге в краткие сроки в стране, которой, казалось бы, самой природой было обещано тихое угасание, возникла новая, на сегодняшний день самая динамично развивающаяся отрасль экономики. Теперь на ресурсах «стареющей нации» продирается сквозь застой и стагнацию весь японский экономический локомотив.
Япония первой подарила миру занятный парадокс: населяющие ее граждане в целом стали чувствовать себя значительно хуже и чаще болеют, но живут при этом значительно дольше. В соответствии с исследованиями, проведенными больничной ассоциацией, в период расцвета (40—50 лет) только 18 процентов японцев являются абсолютно здоровыми, и это самый низкий показатель за всю многолетнюю «статистическую историю» (достаточно сказать, что 10 лет назад аналогичный показатель составлял 30 процентов). Основные проблемы у взрослого японского населения возникают с желудочно-кишечным трактом, почками (здесь отмечен особо стремительный «прогресс» — вдвое), сердцем и давлением, на почве диабета. Японские медики в поисках причин ухудшения национального здоровья грешат прежде всего на образ жизни и на отклонения от нормы в питании.
В то же время японская массовая «нездоровость», несомненно, какого-то особого свойства — как сообщает сводка министерства здравоохранения, в стране зафиксировано рекордное число людей, перешагнувших рубеж столетнего возраста — без малого 23000. Примечательно, что по этому показателю Япония устойчиво и поступательно движется от рекорда к рекорду без перерывов и передышки. Начиная с 1963-го года, когда страна всерьез и систематически принялась считать своих наиболее почтенных по возрасту граждан, «прослойка» столетних японцев и японок увеличилась в 100 (!) раз. Так что и в цифрах выходит, что в Японии хоть и больше болеют, но зато дольше живут.
Активное старение японской нации и связанные с этим процессом проблемы составляют в настоящее время основную заботу не только для японских медиков, но и для инженеров, технологов и даже модельеров. При этом ключевая задача для всех — избавить пожилых людей от старческих неудобств, сделать жизнь даже при неизбежных возрастных трудностях нормальной и достойной.
Одна из проблем, которая, похоже, близка к благополучному разрешению — это заболевание недержанием, от которого страдают, согласно имеющейся статистике, более четырех миллионов пожилых японцев. С этой бедой фармацевтика при всех современных достижениях бороться пока не в силах — чудодейственных лекарств нет, зато создан целый рынок разнообразных приспособлений и устройств, помогающих оставаться «в строю». Речь не столько о «памперсах для взрослых», разновидностей и модификаций которых сегодня не меньше, чем детских, сколько о достижениях высоких технологий.
Принципиально новое решение предложено учеными из института промышленной технологии и жизни (этот институт создан при министерстве торговли и промышленности и расположен в научном центре Цукуба) — разработанный здесь прибор безотказно оповещает хозяина звуковым сигналом о предстоящей природной необходимости, и трагичная для многих болезнь перестает быть проблемой. Чтобы решить медицинскую задачку, инженеры использовали ультразвуковой сенсор, который позволяет определять состояние мочевого пузыря. Все расчеты производит мини-компьютер, который, при получении критического показателя, извещает человека о «часе икс». Внешне устройство представляет собой плоскую пластинку с маленьким экраном, которая закрепляется на поясном ремне, а сенсор с помощью пластыря «ложится» на живот под одеждой.
Японцы, однако, перестали бы быть японцами, если бы остановились на достигнутом — специалисты уже совершенствуют новацию, едва запущенную в серию, и работают теперь над тем, чтобы создать такую технологию, которая позволила бы человеку самому руководить организмом с помощью стимуляции слабыми электрическими токами.
Другая перспективная разработка — новый способ введения инсулина. В данном случае, впрочем, отличилась не столько медицина, сколько… электроника. По новой методе, эффективность которой не отличается от внутривенного введения, инсулин вводится больному безболезненно — он просто всасывается через кожу. На практике это выглядит так: отрицательно заряженное инсулиновое желе помещается на поверхность специального устройства, электроды которого также дают отрицательный заряд и как бы «выталкивают» инсулин, заставляя его «уходить» в кожу при слабом токе и напряжении всего в полтора вольта. На коже при этом практически не остается никаких следов, устройство одноразовое и миниатюрное по размерам (площадь всего 1,4 квадратных сантиметра, а толщина электродов — 1 миллиметр), но зато две таких «примочки» всего лишь за полтора часа сеанса сокращают содержание сахара в крови сразу на треть — эффективность такая же, как при введении аналогичной дозы инсулина путем инъекций.
Это замечательное устройство было изобретено специалистами фармакологического факультета токийского университета, которые взяли за основу в своих разработках технологию производства полупроводников. Открытием стал не сам метод введения инсулина через кожу, над которым работают во многих странах, а создание ультракомпактного устройства, способного действовать при слабом токе и напряжении с высокой эффективностью. Полтора вольта вместо шприца с иглой — такова близкая перспектива инсулиновой терапии для больных диабетом.
Для ухода за прикованными к койке больными японская фармацевтическая индустрия внедрила поистине эпохальную для медперсонала и сиделок новинку — особые таблетки, устраняющие запах испражнений. С этой разработкой, правда, возникла неожиданная проблема: широкому внедрению чудо-таблеток стали вставлять палки в колеса специалисты узкого профиля — невропатологи и психиатры, которые утверждают, что насильственное устранение «аромоэффекта» способно вызвать нервные расстройства и даже срывы у мнительных пациентов и людей, ослабленных недугом. Дискуссия по этому поводу ведется жаркая и на глубоко профессиональном уровне, хотя уже теперь очевидно, что спасительная компромиссная формула «применять только по назначению врача» возьмет в итоге верх — уж слишком хороши таблетки в деле ухода за «лежачими».
Успешно продвигается работа над созданием особых витаминизированных капель, которые смогут добраться прямо до глазного хрусталика и блокируют без оперативного вмешательства развитие катаракты, от которой страдают более 70 процентов пожилых японцев.
Отдельные и многообещающие медицинские исследования ведутся с блюдами традиционной японской кухни. Согласно полученным результатам, японский супчик мисо, грибы сиитакэ, зеленый хрен васаби и зеленый чай в скором времени будут заноситься в рецептурные бланки как полноценные лекарства — их употребеление в соответствующих дозах по рекомендации врача не только повышает сопротивляемость, но и препятствует развитию таких серьезных заболеваний, как рак, почечная недостаточность, ишемическая болезнь…
Многоразовый кролик и мышь с волосами
Востребованные природой и экономикой, японские медики получили такую свободу рук, что горизонты науки и промышленности не то чтобы просто отодвинулись, а улетели за какую-то далекую для нормального восприятия грань. Так, например, японцы подарили миру … многоразового кролика, изготовленного специально для лабораторных занятий и обучения медицинского персонала.
Ни в одной другой стране мира ничего подобного не происходило и, убежден, не произойдет. В Японии это случилось, причем не просто по чьей-то изощренной прихоти, а в соответствии с планом работ, одобренным и профинансированным из госбюджета. Технически очень сложный японский кролик снабжен собственной кровеносной системой и моче-половыми органами, с которыми в медицинских кругах принято проводить всяческие эксперименты. Из уха многоразового кролика, к примеру, можно научиться брать кровь на анализ, а из других его частей — другую жидкость для тех же целей.
Прототипом многоразового кролика стала самка из семейства новозеландских белых кроликов, которых ученые почему-то используют для испытаний чаще других. Высокотехнологичные внутренности кролико заменителя японцы при этом обернули синтетической резиной и покрыли сверху мехом. Один экземпляр этого гуманного изобретения стоит недешево — около 600 долларов, однако многоразовость и молчаливость нового обитателя учебных лабораторий эти деньги окупают, к тому же сохраняя жизнь почти 250 тысячам настоящих кроликов, которые, по здешней статистике ежегодно погибают в японских лабораторных застенках .
Надо отметить, что многоразовый кролик стал удачным продолжением особой программы, над которой шефствует японское министерство образования. Первым этапом этой программы было создание модели многоразовой крысы для учебных целей. Крыса, правда, в сравнение с красавцем кроликом даже близко не идет — она была без органов. На этих животных, впрочем, японский минобраз останавливаться не стал — в настоящее время рука у специалистов уже набита, и не за горами многоразовые собаки и обезьяны. Что дальше — догадайтесь сами.
Между тем японский медик продолжает успешно хозяйничать в мастерской природы, упражняясь не только с муляжами разной степени сложности, но и с одушевленными предметами. А все потому, что активно стареющие японцы явно больше других озабочены проблемой облысения.
Лысеть, разумеется, никто не хочет, но японцы — особенно. И не случайно именно в Японии сформировался целый экономический сектор с десятками тысяч занятых и миллиардными оборотами, который благополучно существует и процветает, занимаясь исследованиями полностью и частично лысых, созданием эликсиров, мазей и аэрозолей, укрепляющих и восстанавливающих волосяной покров.
Экономические успехи данного сектора, впрочем, не идут ни в какое сравнение с самой проблемой — облысение косит японцев вместе со всеми аэрозолями и растирками, смеясь над немощной наукой, которая до сих пор так и не нашла объяснений природному феномену. Японские специалисты, однако, решили взять реванш и в конце концов посмеяться над природой — так в итоге появилось существо, которого никогда раньше не было в подлунном мире — это мышь с… человеческими волосами.
Даже на слух это звучит неприятно, на вид выглядит еще гаже, но факт остается фактом: в Японии выведена мышь, на которой растут человеческие волосы. Этот монстр венчает усилия многочисленного исследовательского коллектива, сломившего законы природы путем длительных экспериментов по пересадке фрагментов человеческого волосяного покрова на спину животного.
Дело в том, что нормальная здоровая мышь отторгает чужеродную ткань сразу и не признает ее ни при каких обстоятельствах. Пришлось поэтому сначала выводить чахлую мышиную особь с подавленными иммунными функциями, которая уже просто не могла оказывать настойчивым японцам никакого противодействия. 69 таким мышам были пересажены снятые с человеческого трупа фрагменты скальпа площадью 1 квадратный сантиметр и толщиной 3 миллиметра. Пересадка не только удалась, но и повлекла за собой сенсацию — спустя время оказалось, что на 12 мышах человеческие волосы стали … расти. Причем завидными темпами — за полгода на 3,5 сантиметра в среднем. В том, что это именно человеческие волосы, убеждает не только их внешний вид, но и экспертиза, проведенная специалистами: волосяной кустик успешно прижился на мышиной спине и соседствует с шерстью без помех.
Счастливые своим достижением, исследователи теперь полагают, что тайна облысения в скором времени будет разгадана. Поскольку мышь все стерпит, имеется возможность развернуть комплексную программу экспериментов, чтобы узнать, отчего и как волосы становятся седыми, почему они выпадают и что блокирует их восстановление. Зная японскую настойчивость, не приходится сомневаться, что в недалеком будущем свет увидит седую мышь, мышь плешивую и мышь лысую. Словом, не приведи, Господи …
Японский медицинский маховик набрал колоссальные обороты, но, как говорится, добро без худа — это чудо.Оказалось, что взятый сверхрезвый темп привел к структурному перегреву. По данным японского Минздрава, к 2005 году в стране настанет эпоха чудовищной по силе врачебной конкуренции и безработицы, вызванной «перепроизводством» врачей. Даже на фоне объективной потребности Японии в увеличении персонала медицинских учреждений, связанной с активным «старением» нации, темпы прироста дипломированных медиков уже зашкаливают за рамки разумного и к указанному сроку «лишних» дипломированных целителей на рынке будет порядка 30 тысяч.
Сегодня в Японии на каждые сто тысяч человек приходится более 200 врачей, хотя предельно допустимым показателем в мировой практике считается 150 — больше просто не нужно и вредно для здоровья, прежде всего экономического. В Японии, однако, этот порог допустимого преодолели еще в далеком 1983 году, и теперь в стране более 45 тысяч аптек, 90 с гаком тысяч (!) госпиталей и клиник (из них 10 тысяч — крупные, с собственными стационарами), миллион с лишним санитарок и сиделок. Даже если вдруг (не дай Бог) захворают все японцы разом, японские медики имеющимися силами их выходят. В связи с этим японский Минздрав рассматривает целый пакет мероприятий для предотвращения медицинского перепроизводства, ключевым в котором является принудительное сокращение набора в медицинские вузы.
С инженерами (для сравнения) — картинка с точностью до наоборот, только цифры более крупные — по выкладкам агентства по науке и технике, стареющей Японии в наступившем веке будет очень не хватать инженерно-технических кадров. По подсчетам, инженерный дефицит составит 4,5 миллиона дипломированных специалистов к 2010 году, что некоторыми особо эмоциональными экспертами определяется как пролог к экономической катастрофе.
Катастрофы, однако, не будет, а эмоции в конечном счете улягутся. Говорить об этом можно с увернностью хотя бы потому, что демографы два десятка лет назад буквально гарантировали Японии печальный финал умирающего по естественным причинам государства. Произошло ровно обратное — японцы сумели вовремя перестроиться, и сегодня гнетущих последствий «стареющей нации» никто уже не боится. Более того, демографический тупик чудесным образом превратился в настоящий клондайк, и теперь его ресурсами страна успешно пользуется в борьбе за экономический рост, в котором участвуют даже мыши с человеческими волосами и многоразовые кролики. Совершенству, словом, нет предела. Была бы гармония …
Надежда нации
Рассказ о японском способе жизни, которому посвящены эти заметки, был бы неполным без «женской половины». Не столько по причине политкорректности, сколько по сути — по многим ключевым параметрам уже сегодня можно прогнозировать с уверенностью, что японскую эстафету успеха в самом близком будущем возьмут на себя именно женщины.
Их обманчивая неприметность и даже подчеркнутая отстраненность от деятельного участия в политике, экономике и бизнесе обманывать не должна. На самом деле женщины в современной Японии — это не только «хранительницы очага, морали и устоев», как завещано традицией, но и наиболее динамичная общественная и экономическая сила. Именно женщины самые активные избиратели, они же — держатели и распорядители самого мощного вместилища денежных ресурсов — семейных финансов. Спору нет, пока еще Япония по внешним признакам — абсолютно «мужская страна». Но главная надежда нации — это все же женщины, требовательный консерватизм которых лучше любого цемента укрепляет устои социального и политического устройства в период перестроечной «болтанки».
Свободная женщина развитого капиталистического Востока в статистических деталях выглядит весьма своеобразно. Начнем с того, что все 65 с лишним миллионов японских женщин в перспективе — долгожительницы и мировые рекордсменки по этой части при средней продолжительности жизни, превышающей 84 года. Японки нынче замуж выходят поздно (в большинстве своем после 27 лет), рожают редко (в среднем, полторы статистические единицы на женскую душу), работают недолго (порядка семи лет), заработок имеют небольшой (в среднем, чуть выше 50 процентов от «мужских» ставок), и при этом почти половина прекрасной японской половины (что особенно удивительно при женской психологии) довольны доставшейся фигурой.
Мечты японок о собственном теле, согласно исследованиям, природой в целом удовлетворены — средний рост (158,6), вес (50,6) и объем талии (60) отличаются от идеальных показателей на сущую малость. Основные претензии — к верхней части и бедрам, которые, по представлениям женского большинства, стоило бы несколько «подправить». Ноги и другие линии в качестве примечательной «детали» женской фигуры японками не учитываются даже в интимных опросах, и в этой связи стоит отметить, что представления японок о женской привлекательности заметно отличаются от «западных» стандартов: самым привлекательным, по японским представлениям, у женщины являются глаза, затем волосы, руки и пальцы, далее — шея и брови, а потом все остальное по нисходящей. Никак (то есть показатель «О» в опросах) не учитываются при этом фигура в целом, нос, уши и зубы.
Взгляды японок на мужчин распадаются на два крупных «пласта» в зависимости от того, о каком мужчине идет речь — о потенциальном муже или об интимном приятеле. Любопытна, однако, не эта разница в критериях, а другие приметные черты японской женской логики. Так, скажем, для японок (98 процентов) практически безразлично, обладает ли мужчина чувством юмора, для большинства (94 процента женщин) не является предметом забот его интеллектуальный потенциал, равно как и чувство вкуса, тактичность и даже уровень образования. Для семейной жизни японки ищут прежде всего физически здорового спутника (это основное и главное), обеспеченного экономически (второй ключевой критерий), способного на начатки взаимопонимания и разделяющего в целом ценностные представления. Остальное, как говорится, приложится.
Хотя в мире не стихают волны феминизма разной тяжести, до Японии они докатываются слабо — в стране нет и в помине политической партии «Женщины Японии», нет женской фракции в парламенте, а женский «корпус» среди японских начальников разного ранга в общем числе начальственных руководящих постов не добирается и до 5 процентов. Впрочем, и это японцами преподносится как крупное достижение (десять лет назад, для справки, этот показатель равнялся только 1,8 процента).
Примечательно, что за женские права в Японии яростно никто не борется — видимо, нет нужды. Зато в японском бизнесе идет напряженная борьба за женские вкусы, симпатии и кошельки — как уже отмечалось, семейное финансовое хозяйство контролируется в Японии женами, а молодые незамужние женщины и особенно девочки-тинейджеры — самая щедрая на траты и самая «поддающаяся» рекламной обработке клиентура. То же самое, впрочем, относится и к политикам — без женских голосов успеха на выборах любого уровня просто не добиться. Если верить наблюдателям, «женская доминанта» в избирательных компаниях установилась в стране уже капитально, так что ни один японский премьер без поддержки домохозяек долго в кресле не усидит.
Забавно и примечательно одновременно: при разборе причин сенсационного прорыва к власти в середине 90-х годов коалиции под руководством социалистической партии (после полувековой и безусловной монополии на лидерство японских консерваторов) комментаторы в качестве одной из версий резкого, хотя и кратковременного полевения электората называли… бум красного белья среди японок, пришедшийся аккурат на период политической рокировки.
В любой другой стране над экзотической увязкой белья с политикой посмеялись бы от души, однако дотошные японцы провели расследование и выяснили, что «красный бум» в самом деле свирепствовал в Японии в указанный момент и был спровоцирован докторами, которые именно в это время дружно начали прописывать своим послушным и по-детски доверчивым пациенткам для поправки здоровья и улучшения самочувствия красные детали туалета.
В восточной медицине, — поясняли врачи узкого профиля, — каждая «жизненная» точка представлена своим специфическим цветом и красный соответствует точке «тандэн» в нижней части тела, которая «отвечает» за энергоснабжение организма. Красное белье стимулирует «тандэн», способствует выделению адреналина и укрепляет нервную систему — таковы были медицинские рекомендации, которые затем блестяще «омаркетили» дизайнеры и торговцы. Они же, скорее всего, и простимулировали само появление таких рекомендаций.
Тайна коммерческого успеха «бельевой операции» была, таким образом, разгадана, но дерзкая версия относительно ее политических последствий так и осталась не опровергнутой. Как ни крути, а сошлось: как только прекрасная половина японской нации единовременно клюнула на «тандэн» и оделась в «нижнее красное», либерально-демократическая партия с треском продула текущие выборы левым партиям и скатилась в оппозицию.
С тех пор прошло время, страсти улеглись, но, что характерно, изобретательные медики, модельеры и другие прагматичные профессионалы, эксплуатирующие женскую доверчивость, перестали дразнить подопечных красными стимуляторами, выбирая для новых экспериментов над японками более спокойные цветовые тона. Береженого, как говорится, и Бог бережет…
Если же говорить о «женской перспективе» для Японии всерьез, то надо отметить, что как раз в нынешней ситуации «разброда и шатания», когда экономика резко затормозила и стагнирует, когда исчерпаны ресурсы некогда успешной модели роста, и страна уперлась в потолок, именно женский фактор способен круто все изменить. И весьма вероятно, что новый поведенческий модуль, та самая «перезагрузка», о которой шла речь в предыдущих главах, будет иметь в Японии женское лицо.
Но это уже — сюжет для другой книги.
Не пора ли заняться делом?
Когда в декабре памятного 1991-го развалился могучий СССР, и из беловежской парилки вышла небрежно одетая правопреемница усопшего под кодовым названием «Новая Россия», в еще не сменившее вывеску советское посольство в Токио пришел директивный циркуляр из Москвы, требовавший провести в четко указанный срок ответственный акт государственного значения — церемонию подъема нового флага Родины на вверенной территории.
Выяснилось, однако, что ритуального триколора в посольских закромах не держали, из Москвы не выслали, а сшить на заказ к заветному часу не успевали. Спасительный, хотя и крайне конфузливый выход, впрочем, был найден — как утверждают злые языки, под большим секретом флаг попросили взаймы у… правящей в стране пребывания либерально-демократической партии. Оказалось, домовитые хозяйственники из японской ЛДП обзавелись заветным триколором на целый квартал раньше наших, прозорливо изготовив большое российское знамя под приезд в Токио в сентябре (сразу после путча) еще вполне революционного в ту пору Руслана Хасбулатова во главе парламентской делегации.
Была ли на самом деле осуществлена операция по взятию флага родины напрокат, знают только избранные. Главное — категоричный циркуляр Центра был исполнен в срок и с должным пафосом, хотя за державу всем, включая избранных, было обидно. Вот так, с анекдота о почти что государственной тайне, после 66 лет советско-японских отношений начались российско-японские…
Самое печальное, что они в том же замысловатом стиле с российской стороны и развиваются — этакая череда анекдотичных ситуаций, прикрытых флером таинственности. Кого смешим и от чего прячемся, никто во власти не сознается, поскольку никто там же в полной мере не осознает, с каким партнером свела нас судьба, история и география.
Если бы у российских государственных мужей были хотя бы начатки знаний о японских «особенностях», удалось бы избежать массы, увы, случившихся глупостей, которые приученными ценить детали японцами воспринимаются всерьез и запоминаются надолго. Не все, однако, потеряно. И шанс «открыть Японию» у России по-прежнему есть.
Не пора ли заняться делом?
(Окончание следует.)