Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 4, 2004
ОТ РЕДАКЦИИ
Осенью прошлого года в Коктебеле состоялось награждение лауреатов 1-го Волошинского конкурса, посвящённого 100-летию Дома Поэта. Поэтический конкурс проводился в июне-августе 2003 г. на базе сайта Поэзия.ру (www.poezia.ru) при поддержке журнала “Новая Юность” и других литературных изданий, выступивших в составе жюри. По итогам конкурса, в номинации “Стихотворение на крымскую тематику” лауреатом стала Ирина Машинская (Нью-Йорк, США), в номинации “Стихотворение, посвящённое Коктебелю и Киммерии” — Лев Болдов (Москва, Россия) и, наконец, в номинации “Стихотворение, посвящённое Феодосии” лауреатство досталось Андрею Дмитриеву (Харьков, Украина). Мы рады представить на наших страницах стихи победителей, а также напомнить, что проводится приём произведений на 2-й Международный литературный Волошинский конкурс по номинациям:
1) стихотворение на крымскую тематику;
2) стихотворение, посвящённое Киммерии, Коктебелю и
Волошину;
3) поэмы и циклы стихотворений, посвящённые Крыму;
4) малая проза о Крыме (очерки, эссе, прозаические
миниатюры — до пяти страниц компьютерного текста).
Лауреаты 1-го Международного литературного Волошинского конкурса войдут в жюри 2-го Волошинского конкурса.
Награждение победителей и очередной поэтический фестиваль в Коктебеле состоятся в сентябре 2004 года.
Страница 1-го Волошинского конкурса в сети — http://www.poezia.ru/voloshin.php
Ирина Машинская Судак 1. Ночь После ночного моря, после прибоя в полночь, юркнув во двор винограда, калитку попридержать - пес подымает голову, - крадучись мимо полных ведер, вспугнуть рукомойник - и света не зажигать. Всей темнотою сад ложится на подоконник. Постою еще у распахнутого окна. Стая отстала волн - ну, отдыхай от погони, с косточками внутри, с кожицей тонкой луна! Светлые виноградины катятся по нёбу, нежную форму косточки язык заучил наизусть. И сколько всего было сегодня в небе: слабый фонарь фиолетовый, помнишь, мыши летучие, влажная галька звезд... 2. Утро. Перед разлукой ...Листва твердит, что тень - и громкою посудой ей вторит дом, покуда не жара. Всего лишь семь часов, и веет со двора покоем движущимся, тенью изумрудной. Входи скорей, с калиткою пропой мое любимое: "Скучал я за тобой!.." И я соскучилась по узкому лицу, на смуглом пальце смуглому кольцу, по мягким "ч", по странным сочетаньям нерусской этой речи, этих щек нерусской удлиненности - еще по странному себя неузнаванью. Входи скорее! Вымыт виноград при помощи ковша с кривою ручкой. К тебе кидаются Малыш, Цыган и Жучка; в беспамятстве гостеприимства сад - в немом восторге - твердою листвою тебе гремит, и ведрами, и мною. С какой свободою ты в это утро вхож, пригож по-утреннему, в майке бирюзовой. Тебя не узнаю - какой ты снова новый! Смотри, вот этот ковшик - он похож на то, что на небе вчера... Он тоже запутался в существованьях схожих. И не узнать себя в почти что невесомом соленом существе, а этот, прямо к дому - чуть шатко, как по палубе - и в тень глубокую - такой чужой - шагрень дворовую... Дай руку мне, пора- бежим, бежим, покуда не жара. Лев Болдов Этот странный мотив - я приеду сюда умирать. Коктебельские волны лизнут опустевшие пляжи. Чья-то тонкая тень на подстилку забытую ляжет, И горячее время проворно завертится вспять. Я приеду сюда - где когда-то, мне кажется, жил. И вдыхал эту соль, эту смесь волхованья и лени. И полуденный жар обжигал мне ступни и колени, И полуденный ангел, как чайка, над пирсом кружил. Я приеду сюда, где шашлычный языческий дух Пропитал черноусых жрецов, раздувающих угли, Где, карабкаясь вверх, извиваются улочки-угри, И угрюмый шарманщик от горького пьянства опух. Этот странный мотив... Я, должно быть, и не уезжал. Всё вернулось, как встарь, на глаза навернувшись слезами. Вот возницы лихие с тяжёлыми едут возами, Чтоб приморский базар как встревоженный улей жужжал. Вот стоит в долгополом пальто, чуть ссутулившись, Грин. Это осень уже, треплет ветер на тумбах афиши. Остывающим солнцем горят черепичные крыши, К покосившимся ставням склоняются ветви маслин. Этот странный мотив... Ты забыл, мой шарманщик, слова. Я приеду сюда умирать. Будет май или август: И зажгутся созвездья в ночи, как недремлющий Аргус, И горячие звёзды посыплются мне в рукава! Андрей Дмитриев Из цикла "Апология южного двора" Соседка в саду, как в гримёрной, наводит такой марафет, что каждый цветок поименно мы помним, наверно, с тех лет, когда черенки ножевые дрожали в древесных стволах и двор, обретенный впервые, участливым ливнем пропах... Немотствует южная флора - взирает, себя обновив, на мир, избежавший повтора, хрустящий, как белый налив. Соседка усердствует рядом, а впору бы руки умыть. Весь август - под стать конокрадам. Он ценит врожденную прыть. Стемнеет - цикада стрекочет. Ведро под ногами звенит. Мой друг, искуситель, средь ночи заводит курортниц в цветник. Я сдамся: "Гуляем, дружище", - поскольку чутье вне игры - цыганским ножом в голенище - таится пока. До поры. Я тоже скрипел бы усердно, но август мне свечку задул. Мы вечно чреваты ущербом в ухоженном этом саду. Так меньшее зло выбирают: пошарит в потемках рука - и вырвет в горшочке с геранью змеиное жало цветка.