перевод с древнегреческого и предисловие Григория Стариковского
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 3, 2004
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Пиндар (518—438 до н.э.) — древнегреческий лирик, один из столпов классической поэзии, которого Гораций и Ломоносов считали своим учителем, — пожалуй, самый “мудреный” поэт античности: непредсказуемая смена смысловых декораций, витиеватость метафорического строя, самобытность греческого языка превращают прочтение стихов Пиндара в настоящее испытание на долготерпение. Существует словарь языка Пиндара, в который заглядывают даже маститые античники, когда (а это происходит ох как часто!) нужно прояснить смысл того или иного слова или оборота.
Из произведений Пиндара до нас дошли четыре книги эпиникиев — хоровых гимнов, прославлявших победителей в общегреческих спортивных состязаниях. Поэту, работавшему в жанре эпиникия, надлежало упомянуть имя и родной город победителя, а также род состязаний, в которых проявил себя восхваляемый. Однако биографические данные сами по себе не создают достаточной почвы для написания гимнов, и Пиндар прибегает к более изысканным средствам выражения — усложненному синтаксису, густой метафорике, историческим и мифологическим отсылкам, жонглированию избитыми истинами, которые напоминают выдержки из учебников по этической философии.
Пишет он и о своем ремесле. Например, в начале “Первого пифийского гимна” поэт говорит о могуществе поэзии, подвластной Аполлону и музам. Сила слагаемого поэтом гимна столь велика, что лирической песне повинуются даже Зевсов орел и безжалостный бог войны Арес.
Перекладывать Пиндара на русский и подражать ему начали в XVIII веке: Ломоносов, позже Державин, который перевел “Первую Пиндарову пифическую песнь Этнянину Хирону, королю сиракузскому, на победу его колесницы”. На стыке XIX и XX веков Пиндара переводили Мережковский и Вячеслав Иванов. Полный перевод Пиндара в наше время выполнен Михаилом Гаспаровым — скорее как подстрочник к гимнам, проясняющий трудные места оригинала. Настоящая публикация — попытка воссоздать Пиндара в лирической тональности, увидеть за хитросплетениями метафор и экзотическими именами — прежде всего поэта, который плетет — воспользуемся словами польского писателя Павла Хюлле о чехе Богумиле Грабале — “чудесные… фразы, подобные ленточкам, привязываемым к священному дереву дервишей” (пер. И. Адельгейм).
Григорий Стариковский
ПИНДАР
ПЕРВЫЙ ПИФИЙСКИЙ ГИМН
Гиерону Этнийскому
Лира златая, данная Фебу на равных
с музами, чьи фиолетовы кудри,
тебе танец внимает поступью,
ты — исток красоты, твоим повинуется звукам
песнопевец, когда всколыхнешься и хору
знак выступленья подашь.
Ты подавляешь острые всполохи
неодолимых огней; даже Зевсов орел, заслышав тебя,
засыпает на скипетре,
и крылья беспомощно виснут.
Это ты черным кутаешь облаком
клюв повелителю птиц и глаза его мощью певучей
затворяешь на сладкий засов:
спит орел, его гибкое тело
залито лирною музыкой. Даже буйный Арес,
яростный в битвах, покидает ряды
копьеносцев, и сердце его (сам он дремлет)
млеет от нежности стрел, которые сын Латоны
и полногрудые шлют музы
на бессмертных.
Если Зевс не полюбит тебя, Пиерийские девы заставят
содрогнуться, где б ты ни был — в буйном ли море,
иль на земле, или ниже,
в Тартар низвергнутый, как противник богов,
стоглавый Тифон, выкормыш
киликийской пещеры. Ныне водой опоясанный берег,
кумский и сицилийский,
на грудь заросшую давит.
Давит и столп, подпирающий небо, —
белоснежная Этна, бессменно
скользким кормящая льдом!
Изверженье божественных струй —
неприступен огонь — денно реки
выдыхают горящий поток
вместе с дымом, а ночью свивается пламя
в алый клубок и, беснуясь, в морские глубины
мечет каменья.
Это чудовище лаву выносит наверх
из кузниц Гефеста. Дивное диво
для того, кто воочию видел,
для того, кто судил по рассказам.
Чудище связано крепко в узилище Этны
от чернолистной вершины до недр, и вонзается
в спину увечную острое ложе.
Зевс, пусть я буду любезным тебе!
Ты — этим склонам заступник, надбровью
плодородной земли, чей город,
как основатель хотел того, носит
имя соседней горы, город, прославленный
в играх Пифийских, где Гиерон
победил в колесничном беге.
При отправлении в плаванье для морехода
ветер попутный — доброе знаменье,
тогда и возвратный
путь будет скорым. Известье
о победителе славу сулит горожанам —
увитых венками коней
и пиры средь праздничных гимнов.
Феб-Ликиец, владыка Делoса,
облюбовавший Парнас и Кастальскую влагу,
волей твоей пусть земля процветет,
кормилица многих героев.
Боги людей наделяют доблестью —
силой телесной, мудростью и красно —
речьем. Желаю
этого мужа воспеть, чтоб копье,
одетое в бронзу, цель поразило,
не вылетая за круг,
и врагов уничтожило б в мощном полете.
Время дарило богатства ему
вместе с радостью, а теперь
заставит забыть о невзгодах.
Пусть припомнит он войны,
в которых выносливо бился,
когда промысел Божий дал ему славу,
какую из греков никто не вкушал,
а еще соразмерное славе богатство. Ныне же
ратовал он, повторяя судьбу
Филоктета, которому гордые льстили герои
по принужденью — и другом своим называли.
Есть преданье, что с Лемноса,
мучимый язвой, он, вняв уговорам
богоравных мужей, — лучник искусный, отрасль Пеанта, —
к Трое поплыл, и разрушил город Приама,
и данайцев избавил от тягот военных,
роком посланный, телом болящий.
Да не оставит зиждитель-бог Гиерона
и желания сделает явью.
Муза, в дому Диномена позволь мне воздать
должное лучшей квадриге,
ведь отцова победа — на радость сыну,
и любезен правителю Этны
сочиняемый гимн.
В богоданной свободе основан был город
Гиероном — по обычаю Гилла.
Потомки Памфила и Гераклидов,
населяя окрестность Тайгета,
оставаться желали дорийцами,
по закону Эгимия жить.
Счастливцы, они с Пинда спустились
и овладели Амиклами, достославные
Тиндаридов они белоконных соседи,
разрасталась слава их копий.
Зиждитель-Зевс, пусть правдивое слово людское
на Аменских брегах проречет о похожей судьбе
горожан и властителей.
Помоги повелителю — он для сына пример
и с народом своим заодно — в согласьи
править людьми.
Кронион, молитву услышь: пусть финикиец
с этруском запрут на замок
ратный клич, вспоминая гордыню
флотилий, разбитых при Кумах,
или победы вождя Сиракуз, который стреножил
врага и в море цвет войска низвергнул
с быстроходных судов, от Эллады отвадив
тяжкое рабство. В Афинах
воспою Саламин и в награду приму от афинян
благодарность, в Спарте — битву при Кифероне, в которой
рать полегла криволуких мидийцев,
на берегу полноводной Гимеры
славлю сынов Диномена —
доблестью их обескровлен
враг изнемогший.
Если слово твое — ко двору, если вкратце поведал
о многом, умеренна зависть людская,
ибо страшен избыток, гнетущий
безоглядность людских упований.
Известье о славных делах чужестранцев
тайным грузом ложится на сердце,
только лучше уж зависть, чем жалость.
Помни о благородстве! Стой у кормила
и в справедливости правь,
в кузницах истины слово выковывай!
Даже пустячное дело, если тобой содеяно,
присовокупят к заслугам. Ты над многими
властвуешь, а народ замечает ревниво
доброе дело и злое.
Сохрани свою пылкую рьяность,
если вправду любезны тебе славословья.
Щедрым будь и — о кормчий! —
расправь паруса! Остерегайся
ловких мздоимцев, веря
в посмертную славу,
которая выявит жизнь за пологом жизни —
в пересказах и песнопеньях. Нет, не избыть добродетель
Креза, но злая молва проклинает
бычье нутро, где людей
заживо мерзкий сжигал Фаларид, —
лира о нем на пиру не сыграет песни,
нежные юноши песни той не подхватят.
Быть счастливым — первейшее благо,
ну а второе — счастливым прослыть;
познавший и то и другое —
высшей достоин награды.
Перевод с древнегреческого Григория Стариковского