стихотворения. публикация и предисловие Виктора Леонидова
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 4, 2003
Гении, как известно, тянут за собой в вечность всех, кто попадается им на дороге жизни. А уж если кто-нибудь из великих писал письма, то их адресат уже навсегда прописан в золотом пантеоне истории культуры.
Особенно это характерно для России. Кто бы знал многочисленных пушкинских друзей, если б не его письма? Кто бы помнил увлечения Лермонтова? Список можно продолжать бесконечно.
Сегодня, когда пришел черед публикации полного наследия Марины Цветаевой, когда изданы все ее дневники и записные книжки, когда под лупой изучена каждая строка ее писем, имя Аллы Головиной хорошо известно всем, кто прикасался к обжигающей жизни Марины Ивановны.
Алла Сергеевна Головина, урожденная баронесса Штейгер, (1909—1987), познакомилась с Цветаевой в Чехословакии, где она училась в знаменитой русской гимназии Моравской Тршебове вместе с дочерью Цветаевой Ариадной Эфрон. Переписка с Мариной Ивановной продолжалась более десяти лет. Потом, после переезда в Париж, где она в 1935-м поселилась вместе со скульптором и художником Александром Головиным, Алла Сергеевна настойчиво отговаривала Цветаеву от переезда в СССР. Но так и не сумела ни в чем убедить.
Сама Марина Ивановна , судя по всему, не слишком ценила поэтический дар Головиной. “Это сусальное золото, театральный румянец” , — писала она об одной из книг стихов Аллы Сергеевны. Намного больше повезло брату Аллы, рано умершему поэту Анатолию Штейгеру, которому Марина Ивановна посвятила свой великий цикл “Стихи к сироте”.
А между тем Головину ценили многие. И Бунин, и Георгий Иванов, и Гиппиус, и Ходасевич, и Мережковский. Те, кому она читала стихи на парижских литературных вечерах.
Она родилась на Украине в семье барона Штейгера, выходца из Швейцарии. Вместе с родителями, едва не погибнув, покинула Россию в 1920-м на одном из последних пароходов. Какое-то время они были в Турции, потом семью Штейгеров приютила Чехословакия. Здесь Алла Сергеевна училась в Пражском университете, здесь посещала знаменитый литературный кружок “Скит», которым руководил блистательный филолог Альфред Бем. Потом, во Франции, также с головой ушла в русскую литературную жизнь. Во время войны уехала в Швейцарию, где работала в военной цензуре. В 1951-м опять вышла замуж и переехала в Бельгию, где и жила долгие годы, до своего ухода в 1987 году.
Она очень любила Россию и родную Украину, которые для нее были неразрывны. Писала о трагедии царской семьи, о славе русского оружия. Писала прозу, герои которой также жили верой в то, что подлинная истина всегда была в оставленной стране, той, какой она была до революции.
В 1953 году поэт и критик Юрий Иваск в Нью-Йорке составил первую послевоенную антологию поэзии русского изгнания “На Западе». Алла Головина сама для нее подобрала стихи, которые мы и предлагаем вашему вниманию.
Виктор Леонидов,
зав. архивом-библиотекой Российского Фонда культуры.
.
Душа моя - моя кариатида, Поддерживай последние года Земных страстей. Последняя обида О грудь твою разбита, как всегда. Вот так и в европейском захолустьи, В каком-то переулке, в уголке, Стоит фасад необветшалой грусти И дверь крепка, и статуя - в венке. И каменные голубые руки, Что, как кораблик, подняли балкон, Хранят навеки тишину и муки И двадцать чисто вымытых окон. Еще какое-то тепло укрыла Она и здесь, за каменным плечом. Она глаза свои полузакрыла И тщетно ждет хозяина с ключом. Душа моя, в моем уединеньи, Случайной тени этого жилья, Я не гляжу на мокрые ступени, Не жду гостей и не скучаю я. Ты примешь за меня освобожденье, Судьбу и смерть, когда они придут. И листьев небывалое круженье. И блеск в дверях на несколько минут..
"Маруся отравилась…" Песня Зачем же без оглядки, слишком скоро, Опять, опять, как много лет назад?.. Маруся из фабричного фольклора Поет и плачет, выпивая яд. Грошовым ожерельем на ключицах, На ветках звезды, в небе - пустота. Под осень птицы улетают, птицы, И над тобою снова всплеск креста. Мари, Маруся, разве райской Мери Не райские стихи посвящены? Щеколдою задвинутые двери, И - далеко до будущей весны. Гармоникой растянутые ночи, Ладами слез - налаженные дни. Туман из подворотни кажет клочья, Но под веночком волосы твои. И лишь в апреле, может быть, и ране, Ведь в марте тоже тает и томит, Опять тебя на землю тайно тянет, И ты плывешь над теми же людьми. И звонкий голос злого запевалы, Перебирая песенную прядь, Ведет тебя неотвратимым жалом Смиренно жить и жадно умирать. ДЕТСКАЯ КНИГА От слов твоих, от памяти моей И от почти такого же апреля, Опять поет забытый соловей И близится пасхальная неделя. Но вот встает в какой-то полумгле И призраками - праздничные лица, Цветы сияют мутно на столе, А соловей, как заводная птица. Он так поет, что плачет богдыхан В истрепанном собраньи Андерсена. - Хочу того… - Но тяжелей туман, И дальше север, и слышнее Сена. И девочка, под заводную трель Боится так, как прежде не боялась, Сказать тебе, что и сейчас апрель. Что с нами память, кажется, осталась. Что можно бы попробовать еще. Но вот она уже сама не верит, Хоть соловей садится на плечо, И щелкает, и нежно лицемерит… И дождь идет без запаха дождя, Без шелеста, стекая с переплета, Где спят герои, руки разведя, Как для объятья или для полета.