рассказ
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2002
Валерий Иванович Поляничко служил в юридическом отделе приходящего в упадок заводика. Дребезжа и погромыхивая, заводик штамповал устаревшие изделия из жести и проржавливал их в складах, а Валерий Иванович судился с поставщиками и коммунальщиками. Выигрывая тяжбы, он добивался отсрочки платежей, тем самым продлевая агонию «жестянки» до бесконечности.
Вместе с ним в отделе служили две клушки-старушки и машинист-ка, неопределенного возраста девица с шелестящим голосом и прозрачными глазами. Одетые в мохеровые кофты клушки пользовались духами «Сирень», одной на двоих помадой морковного цвета и по большей части деликатно подремывали. Машинистка — старая дева в неизменных клетчатой юбке и ацетатной блузке с кружевным воротничком — ожесточенно жалила сухими пальцами клавиатуру древнего «Ундервуда»: она подрабатывала, печатая рефераты и курсовые.
Из-за этого клацанья у Валерия Ивановича к концу рабочего дня раскалывалась голова. Он приходил в комнатенку заводского общежития, падал на кровать и накрывал голову подушкой. Его соседом по комнате был угрюмый детина с замашками аффективного убийцы. Каждый вечер детина напивался до беспамятства, под утро трезвел, зверел и, утробно завывая, осыпал проклятиями чеченов и отчима-кузнеца. Выл он примерно час, после чего, совершенно обессилев, забывался тяжелым сном.
Для Валерия Ивановича наступало самое сладостное время. Он переворачивался на спину и, плавно соскальзывая в сон, начинал думать о цирке.
О цирке под большим ярким шатром. Будто на освещенную софитами арену выходят великолепные кони с султанами на головах, в расшитых золотом попонках, а за ними… Нет, нет, на конях — джигиты в белых папахах. Как же он забыл подумать о джигитах?! А на вороном жеребце — наездница, грудастая амазонка в облегающем наряде. И вот теперь — медведи. И пудели. И изумительной красоты породистые голуби. Голуби хлопают, хлопают крыльями, рассевшись на плечах и распростертых руках дрессировщицы… Обезьян Валерий Иванович не любил — ни орангутанов, ни шимпанзе, ни мартышек. Их отвратительные образы никогда не оскверняли его светлые фантазии о цирке. Львы тоже не принимали участия в параде. Только в представлении, когда арену огородят надежной клеткой, — Валерий Иванович очень ответственно относился даже к воображаемым зрителям и не позволял разыгрываться своим фантазиям в ущерб безопасности почтенной публики.
Шествие зверей замыкал слон. Какой же цирк без слона? И чтоб слон непременно умел делать стойку на передних лапах… Или ногах? Ногах, определенно ногах — у благородного животного не может быть лап.
Сразу за слоном выходили акробаты. Воздушные гимнасты. Глотатель шпаг. Силач, жонглеры, тонкая и верткая женщина-змея, фокусники, клоуны… Клоунов Валерий Иванович тоже не любил, но без них никак не обойтись. В цирке бывают дети, а они без ума от кривляний ярко загримированных человечков с накладными волосами и носами. Пусть клоуны будут.
Вдруг! Оркестр замолкал, и барабанщик начинал бить частую дробь. С возгласом восхищения зрители вставали с мест, и скоро весь зал рукоплескал, потому что на арену… Дальше в мечтаниях Валерий Иванович никогда не продвигался. Во-первых, из-за природной скромности, а во-вторых, потому что звонил будильник и пора было подниматься и идти на работу.
Но иногда усталость наваливалась на Валерия Ивановича, точно тяжелое ватное одеяло, и он спал, не пробуждаясь от воплей детины. После ночей, лишенных фантазий, он чувствовал себя совершенно разбитым. Таких ночей становилось все больше и больше. Валерий Иванович чах день ото дня. Он исхудал, оплешивел, под слезящимися глазами набрякли мешки, в движениях появились настораживающие нервозность и суетливость.
Сменить жилье ему не позволяла зарплата — денег едва хватало на немудреную еду. Вернуться в родной дом он не мог — родительскую квартиру оккупировала старшая сестра с мужем и выводком детей. Он искал другую работу — тщетно. Обратился в бюро по трудоустройству. Там у него потребовали массу справок, характеристику, шесть фотографий, внесли его заявку в базу данных компьютера, но быстрого результата не обещали. На этом круг его неудач аккуратненько замыкался. Страстный поклонник феерических праздников, сдобных булочек и стройных ножек молоденьких девушек, Валерий Иванович не видел способа вырваться из замкнутого круга. Он до-вольствовался продавленной койкой, вермишелью со сливочным маргарином и недвусмысленными взглядами похожей на крыску машинистки, — а с нею происходили метаморфозы. Она купила дезодорант (его едкий аромат вытравил всех мух в отделе), стала одалживать у клушек помаду и сплела фривольный — с большими дырочками — воротничок. Жидкие волосенки она начала убирать под массивную заколку, отчего кожа ее узкого личика стягивалась к затылку, прозрачные глазки выпучивались, хрящеватый носик мертвенно заострялся, а верхняя губа приподнималась, обнажая мелкие желтоватые резцы.
Обе пожилые сотрудницы подбадривали Валерия Ивановича. Они одобрительно кивали в сторону клетчатой юбки и вполголоса говорили, что она очень приличная девушка, что у нее собственная квартира и подработки, что на крыску она ничуть не похожа, что пора Валерию Ивановичу сделать шаг навстречу своему счастью. Он только хмурился и молчал, — его еще согревала мечта о цирке, длинноногих нимфетках и булочках с повидлом, маком, орехами и прочей восхитительной ерундой…
Так бы и продолжалось, но контуженный отчимом детина закодировался от алкоголизма, помрачнел, притащил в комнатенку тесак и ночи напролет шлифовал его наждаком, плотоядно поглядывая на Валерия Ивановича. «Погоди, злодей, уже скоро”, — бормотал он.
… Крыска. Тесак… Крыска, ее затхлый альков, дезодорант и клетчатая юбка — с одной стороны, остро заточенный тесак в лапах детины — с другой. Нужно было делать выбор. Валерий Иванович смалодушничал: решил удавиться.
От зарплаты у него еще было немного денег. Часть из них он отложил на покупку прочного капронового шнура, а на остальные запланировал кутнуть. Напоследок.
На ресторан не хватало. На шашлык, который готовили в палатке возле рынка, и стаканчик вина — тоже. Конечно, можно было попросить половину стаканчика и семьдесят (как быстро сосчитал Валерий Иванович) граммов румяного шашлыка из баранины, но это уже не походило на кутеж.
«Может быть, — размышлял он, — срезать в общежитском коридоре бельевую веревку?» Рука сама потянулась к нагрудному карману, в котором лежали отложенные на удавку деньги, но Валерий Иванович держал все под контролем и сразу опустил руку. Вдруг веревка окажется ветхой и не выдержит?
Но соблазн был велик. Чтобы избавиться от него, Валерий Иванович зашел в хозяйственный магазин и попросил продавца показать капроновые шнуры.
— А на метраж вы отпускаете? — Он предпринял последнюю попытку сэкономить деньги.
— Нет, — сказал продавец, — только мотками. Вам сколько?
Купив один моток шнура, он долго бродил по улочкам Белого Города и не заметил, как ноги принесли его в скверик у проходной родного завода. В сквере было малолюдно, и толстая бабища торговала с лотка пирогами, сосисками в тесте и газировкой. Валерий Иванович купил пирог с капустой, хот-дог и бутылку «Тархуна». Выбрал лавочку, сел и положил покупки себе на колени. Его душили слезы.
… К вечеру сквер опустел. За несколько часов, проведенных в сквере, Валерий Иванович облюбовал крепкий сук старого дуба. Сук располагался параллельно земле и на высоте, достаточной, чтобы, стоя на ящике, закрепить на нем шнур. Ящик лежал под кустом шиповника, — Валерий Иванович был обстоятельным человеком и не стал бы рассчитывать на ящик, если бы оного не имелось в наличии.
— Пора, — твердо сказал он и шлепнул ладонями по коленям.
— И восхитительная! — воскликнул невесть откуда взявшийся хорошо одетый мужчина. — Июньский вечер — просто восхититель-ная пора для прогулок. Я впервые в Белом Городе и, должен при-знать, приятно удивлен красотой этого небольшого городка. Позвольте представиться — Аристарх Арнольдович, директор цирка, потомственный маг и заклинатель змей. — Он сел на лавочку и протянул руку Валерию Ивановичу. — Я искал вас. Наш цирк дает последние представления в городах соседней области, а я прибыл в Белый Город, чтобы получить у местных властей разрешение на трехдневные гастроли. И уже здесь, в этом райском месте, получил прискорбную весть: мой старинный друг и штатный юрист нашего цирка скоропостижно скончался. Ох, горе… Кроме того, штат цирка в самый разгар гастрольного тура оказался неполным. Так вот, я обратился в местное бюро по трудоустройству. — Аристарх Арнольдович выразительно посмотрел на Валерия Ивановича.
В первую минуту Валерий Иванович подумал, что ему это все мерещится, что истощенная нервная система отказывает, и мозг ищет спасения в иллюзиях и видение скоро исчезнет… Однако незнакомец все еще был здесь, — Валерий Иванович отлично видел и его лицо, и дорогой летний костюм, и остроносые туфли, и даже выглядывающие из-под слегка задравшихся штанин шелковые носки. Да шелковые ли? Он присмотрелся — точно, шелковые… Следующая мысль, пришедшая к нему, была и вовсе абсурдной: на долю секунды Валерию Ивановичу показалось, что он уже свершил над собою задуманное и болтается в петле, а его душа… Чушь, полная чушь. Согласно правилам, душе пристало попадать либо в рай, либо в ад, и навряд ли в этих пристанищах душу встречает директор цирка.
Значит, — сердце Валерия Ивановича затрепетало, — все происходит на самом деле! В ту же минуту он лишился дара речи.
— Мне отрекомендовали вас как честного и порядочного человека, как одного из лучших специалистов. Я посмотрел на вашу фотографию и понял, что у человека с таким… с таким открытым и добрым лицом должен быть замечательный характер. Поэтому я предлагаю вам должность юриста нашего цирка. Работа, хорошо вам знакомая, плюс мои несложные поручения. Соглашайтесь! Дружный коллектив, приличная зарплата, оплачиваемый отпуск, медицинское обслуживание, страховка… И путешествия — вместе с цирком вы объедете всю страну! Соглашайтесь же, ну? — Аристарх Арнольдович приблизил лицо к лицу Валерия Ивановича. — Согласны?
Ошеломленный происходящим, Валерий Иванович промычал неч-то невразумительное. Аристарх Арнольдович прекрасно его понял.
— А я знал, что вы согласитесь, — сказал он с невероятным облегчением, только подтверждающим то отчаянное положение, в котором оказался цирк без грамотного юриста. — И я вам благодарен. Теперь займемся рутиной. Гастроли намечены на начало июля, то есть через десять дней. За это время, Валерий Иванович, рассчитайтесь с делами на заводе, оповестите родственников, что уезжаете из города. Держите, — он подал Валерию Ивановичу кожаную папку, — здесь кое-какие документы и список поручений. Постарайтесь выполнить их до начала гастролей — это ваше первое задание. Еще вот, — он положил поверх папки небольшой сверток, — это так называемые подъемные. Тратьте, не стесняйтесь, эти деньги — ваши. А теперь, — Аристарх Арнольдович посмотрел на часы, — я должен идти. Встретимся через десять дней.
— Где? — глухим голосом спросил Валерий Иванович.
— В цирке. Подходите к цирку. — Он поднялся и направился к выходу из сквера. — До встречи.
— Н-но… Но как. Вы. Меня. Нашли? Здесь? — Валерий Иванович буквально выдавливал из себя слова, глядя вслед удаляющемуся директору цирка.
— Ваш сосед! — Аристарх Арнольдович полуобернулся, но шага не замедлил. — Ваш сосед по комнате сказал, что вы и в выходные дни частенько уходите на завод. В бюро по трудоустройству в вашей заявке есть фотография, поэтому я узнал вас сразу, как только увидел. Я очень надеюсь на вас, Валерий Иванович! — крикнул он, сворачивая с аллейки.
… Уже вечер сгустился в ночную черноту, зажглись фонари. Валерий Иванович оставался на лавочке в сквере, с тупой отрешенностью разглядывая единственное свидетельство состоявшейся беседы — папку и сверток. Заглянуть внутрь он не решался.
Однако любопытство взяло верх над робостью, и дрожащими руками Валерий Иванович развернул сверток. В свертке была пачка денег. «Ограбят!» — это была первая дельная мысль, возникшая у него после того, как Аристарх Арнольдович свернул с аллейки. Прижав к груди папку и сверток, Валерий Иванович поспешным шагом дви-нулся к общежитию. — Последние два квартала он пробежал.
Верить или нет? Верить или нет? — билось сомнение. Вдруг — розыгрыш? Вдруг — шутка? И внутренний голос не умолкал, упрекая его в расточительности: это ж надо — оставить в сквере и моток шнура, и половину бутылки «Тархуна»!
Детина крепко спал в обнимку с тесаком. Валерий Иванович скинул туфли и не раздеваясь забился под одеяло. Подсвечивая фонариком, ознакомился с документами и пересчитал деньги. Если бы подлинность документов вызвала подозрение, если бы денег было мало, он счел бы произошедшее с ним чьей-либо (например, старшей сестры, знающей о его давней, с детства, любви к цирку) гнусной шуткой, но с документами все было в порядке, а денег было вполне достаточно.
Значит, все было правдой.
Значит, мечта сбылась.
Внезапно он понял, что это — не просто, что вся его безрадостная жизнь, в течение которой он смиренно принимал удары судьбы и другие разочарования, терпел, не роптал, снова терпел лишения и черную неблагодарность, не взывая к высшей справедливости, что вся его жизнь была платой за эти папку и сверток.
Он погасил фонарик, подгреб под себя документы и деньги, уткнулся лицом в подушку и дал волю чувствам: тонкий и вибрирующий стон вырвался из его груди и по щекам поползли липкие горячие слезинки…
Наутро он явился в отдел кадров и положил на стол начальнику заявление об увольнении. По собственному желанию.
— Да скатертью дорога. — Накрыв ладонью захватанный стакан с ползающей в нем мухой, начальник лениво следил за перемещениями насекомого. — Две недели отработки — и ловите ветер всеми парусами.
— Две недели я не могу, — твердо произнес Валерий Иванович.
— А придется, — сказал начальник и, просунув палец в зазор между ладонью и краем стакана, раздавил муху. — Вас обязывает к этому трудовое законодательство.
— Что же делать?! — не сдержался Валерий Иванович и сам удивился визгливым ноткам в своем голосе. Две недели! Через девять дней приедут цирк и Аристарх Арнольдович… — Божечка милосердный, что же делать-то?
— Ящик водки и закусь, — начальник поставил стакан на заявление об увольнении, — и сразу подпишу. И бегунок не потребую.
Конечно, Валерий Иванович не хотел тратить из подъемных, но других денег у него не было. И все-таки он сумел сэкономить, купив двадцать бутылок водки на оптовом рынке. Из закуси он приобрел банку сайры, пучок молодого редиса и мороженого цыпленка. Для большей внушительности добавил в пакет со снедью батон и буханку круглого. Начальник отдела кадров был поражен этим изобилием.
Из общежития Валерий Иванович съехал. Досконально изучив документы в папке и выяснив, что цирк гастролирует к северу от Белого Города, следовательно, оттуда и прибудет, Валерий Иванович снял номер в недорогой гостинице на северной окраине. Попросил одноместный номер на верхнем этаже с видом на магистраль.
Вечером того же дня, поужинав рулетом с маком и молоком, Валерий Иванович принял душ и лег на постель. Он испытывал лег-кость во всем теле и нечто вроде душевного блаженства, — он не знал точно, блаженство или что другое, так как прежде ничего подобного не ощущал, лишь что-то похожее, да и то в раннем детстве и когда старшая сестра не присматривала за ним, — и это блаженство окутывало его словно, кокон. Краешек кокона точила тревога, что все случившееся — слишком хорошо, чтобы быть правдой, но Валерий Иванович смотрел на папку с документами и знал: все — правда. А тревога — это его прежняя жизнь точит кокон, не желая отпускать от себя Валерия Ивановича, не желая с ним расставаться…
Следующие несколько дней Валерий Иванович посвятил делам цирка. В основном дела были закончены Аристархом Арнольдовичем, и Валерий Иванович только собрал готовые справки и разрешения. Мэрия, ветслужба, комитет культуры — вот далеко не полный перечень организаций, которые он посетил. Представляясь юристом прибывающего вскоре цирка, он напускал на себя некоторый оттенок таинственности и игривости, — по его мнению, работающему в цирке юристу нельзя быть только вдумчивым, серьезным и строгим. Ответственные работники встречали его исключительно приветливо. Он предполагал, что Аристарх Арнольдович уже отблагодарил (дал денег, шепотом думал он) чиновников, но еще он был уверен, что люди чувствуют исходящие от него флюиды счастья и радуются за него и волшебный поворот в его судьбе…
… Цирк. Ци-ы-ы-ырк, цир-р-рк, на все лады произносил Валерий Иванович, будто пробуя на вкус это магическое слово: «цирк». Его еженощные фантазии стали богаче, ярче и как бы осязаемее. В фантазиях появились запахи и звуки. Гремел оркестр, да так явственно, что порою Валерий Иванович слышал, что альтист фальшивит. Ржали кони. Трубил слон. И пахло разгоряченными телами, конским потом и сосновыми опилками. Правда, во всех звуках слышались интонации бархатного баритона Аристарха Арнольдовича, а запахи были лишь разными оттенками изысканного аромата одеколона, которым так смело благоухал Аристарх Арнольдович, но Валерия Ивано-вича нисколько не смущало, что личность директора цирка словно бы просачивается в его фантазии. Напротив, прежде плоские, фантазии приобретали объем и силу, и иногда Валерий Иванович пугался, что они вот-вот оживут.
Кроме последнего эпизода фантазий.
Итак. Звери прошли. Артисты прошли. Вдруг оркестр замолкает, и барабанщик начинает бить частую дробь — дробь удавалась Валерию Ивановичу лучше всего, — по рядам прокатывается возглас восхищения, зрители встают с мест, рукоплещут, потому что на арену выходит… Дальше у Валерия Ивановича ничего не получалось. Его ли природная скромность, недостаток ли у него воображения были причиной, но самое большее, чего он достиг, — это размытый силуэт, выходящий на арену. И только слегка искривленные в коленях ноги выдавали в силуэте самого Валерия Ивановича… Как он ни старался, не мог понять: ну отчего же не получается представить себя одетого… Во что? Именно с одежды и начинались проблемы.
И не только в фантазиях.
Уже к четвергу у него были все документы, позволяющие цирку занять часть луга на северной окраине города. Оставшиеся до приезда цирка дни Валерий Иванович решил использовать на посещение магазинов мужской одежды, бани и парикмахера.
Если ассортимент товаров для мужчин, представленный в магазинах, не лишил Валерия Ивановича способности принимать решения, то цифры на ценниках сделали это без труда. Валерий Иванович отправился на вещевой рынок и купил там рубашку белую, рубашку голубую, серую в тонкую зеленую полоску, брюки, туфли, джемпер, галстук, кое-что из белья, пиджак… Валерий Иванович остановился, боясь потратить все подъемные. Не удержался, правда, и купил носки с добавлением лавсана, которые вполне могли сойти за шелковые, если особенно не присматриваться. Еще он купил хлопчатобумажный спортивный костюм — для дома.
Перемерив перед узким зеркалом на внутренней стороне дверцы стенного шкафа все обновки, Валерий Иванович надел домашний костюм и спустился на первый этаж, к портье. Всю ночь они с портье играли в подкидного дурака, Валерий Иванович проиграл шестна-дцать раз, пел петухом под столом, угостил портье пивом и, уснувлишь под утро, проспал до обеда.
Назавтра сибаритствовал, однако нечего об этом и говорить.
В субботу сходил в баню и в парикмахерскую при училище комбината бытового обслуживания. Стригли дешево, но скверно: дважды потерпев неудачу с волосами Валерия Ивановича, практикантка, чуть не плача, предложила снять остатки и без того небогатой его шевелюры «под машинку». Он согласился, и результат неожиданно потряс его: немного приплюснутый с висков и вытянутый к макушке череп с округлым затылком и высоким лбом был черепом мыслителя, глаза стали выразительные и с хитринкой, нос слегка выдался вперед, а переносица выглядела едва ли не патрицианской. И весь Валерий Иванович помолодел лет на семь—двенадцать.
Вечером он надел пиджак, голубую рубашку, брюки и спустился к портье. Снова играли в подкидного дурака.
— А знаете что? Я в цирк устроился, — доверительно сообщил Валерий Иванович портье.
— Клоуном, что ли? — окинув его взглядом, заржал портье. Доиграв партию, Валерий Иванович сухо попрощался и ушел. Сибаритствовал и назавтра, но тяготился этим. Сходил на рынок и поменял серую рубашку на белую и запретил себе близко подходить к палатке с шашлыками, хотя очень хотелось, — за это желание он ненавидел себя всю дорогу до гостиницы. Поужинал молоком и булочкой с повидлом. Рано лег. Уснул не сразу.
Долго ворочался. Лежал с закрытыми глазами, в который раз размышляя обо всем с ним случившемся и о будущем. Не то чтобы будущее его пугало, просто он прикидывал, примут ли его в новом коллективе, справится ли он с работой, выдержит ли трудности кочевой жизни… прикидывал, как бы исхитриться и сообщить старшей сестре о переменах в своей жизни так, чтобы это звучало непринужденно, но сестра поняла бы скрытый триумф Валерия Ивановича… Потом он стал думать о цирке, с особой тщательностью представил слона, последний эпизод вообще опустил и уснул…
Среди ночи его словно что-то толкнуло. Он сел на постели, напуганный внезапной мыслью, мелькнувшей, словно змея в зеленой траве, в его сне. Вдруг в тех городах, где сейчас гастролирует цирк, нашелся юрист? И он, пройдоха, втерся в доверие к Аристарху Арнольдовичу и убедил, что он — и никто другой — должен занять вакансию. Вдруг этот юрист уже принят на работу?
«Нет, нет, нет, — начал успокаивать себя Валерий Иванович, — а то только дурной сон, это прежняя серая жизнь проникла-таки в кокон и больно укусила…» Заснуть он уже не смог и лежал, глядя в окно на светлеющее на востоке небо. Он старался не думать ни о чем вообще, поскольку любая мысль словно бы изгибалась и возвращала его к ночному кошмару. Он не шевелился, потому что заметил, что телесная неподвижность вызывает замедление мыслительных процессов.
Пролежал в постели до обеда, проголодался. «Зачем тогда, — попробовал он осторожненько порассуждать, — было искать юриста через бюро по трудоустройству, бегать за мною по городу, вручать подъемные, давать поручения, настаивать на увольнении с завода, напоминать, что надо сообщить родственникам о своем отъезде — зачем тогда это все? А затем, что я лучше других подхожу на эту должность…»
«А еще потому, Лелик, — вклинился внутренний голос, — что таких дураков надо поискать. Нормальные люди твоего возраста сделали карьеру, имеют семью, детей, некоторые — внуков, и вообще нормальному человеку твоего возраста и в голову не придет срываться с места, чтобы таскаться вместе с балаганом по захолустью. — Голос звучал, как голос старшей сестры. — Ты, Лелик…»
Валерий Иванович велел голосу заткнуться и резво поднялся с кровати. Излишне резво — потянул правую ногу. Размялся, умылся, оделся, позавтракал ряженкой и сыром и пошел покупать дорожную сумку. Выбрал вместительную, удобную, с широким ремнем через плечо, по разумной цене.
Зачем-то забрел в комиссионный магазин и купил там (случайно ведь зашел, чтоб только убить время!) театральный бинокль, почти новый.
«Бывает, — думал Валерий Иванович, выходя с биноклем на балкон гостиничного номера, — обстоятельства складываются столь удачно, что все сроки не отодвигаются, а придвигаются и все намеченное происходит раньше…»
Вечером он выходил на балкон еще дважды и тихонько подтрунивал над собственным нетерпением: сказано же было — через десять дней, то есть во вторник, значит, во вторник. Посмеиваясь, уходил с балкона, в дверях быстро оглядывался — а вдруг покажутся на магистрали тягачи-длинномеры с ярко раскрашенными тентами, с мигающими лампочками на кабинах, тягачи, тянущиеся друг за другом к северной окраине города…
Однако минули вечер понедельника, ночь вторника, утро, первая половина дня, а тягачи не появлялись ни с ярко раскрашенными тентами, ни с мигающими лампочками, ни без этого всего.
Смутная тревога, точившая кокон блаженства, выросла в беснующуюся панику. «Что же могло случиться?» — спрашивал себя Валерий Иванович, меряя шагами гостиничный номер. Воображение услужливо рисовало ему одну картину хуже другой. Но что было хуже всего — это внутренний голос: нашептывал, что гастроли в Белом Го-роде, видимо, совсем не состоятся, что не видать Валерию Ивановичу места в цирке как своих ушей, своих мясистых, просвечивающих розовым ушей… Что придется возвращаться на завод — возьмут ли? — к старушкам, крыске, тесаку и вермишели. Голос напомнил Валерию Ивановичу про моток шнура, который он опрометчиво бросил в сквере… «Тархун»? Да бог уж с ним, с «Тархуном»…
— Это мнительность. Только мнительность, — говорил вслух Валерий Иванович. Вытянув руки вперед и держа их ладонями вниз, он слегка приподнимал их и опускал, будто успокаивая волны страха. — А иначе зачем это все: подъемные, поручения… Зачем это все?
Он пробовал ждать цирк по-всякому. Например, одевшись во все новое, выходил на балкон и смотрел в бинокль на магистраль. Или, одетый в домашний костюм, словно бы случайно подходил к окну, нехотя бросая взгляд даже не на магистраль, а правее, но так, чтобы видеть магистраль краешком глаза. Плюща нос и губы, прижимал лицо к стеклу и стоял, неподвижный, пока стекло не запотевало от его прерывистого дыхания,
Ничего не помогало — уже солнце село на верхушки меловых холмов, а цирка все не было. Опустившись на стул возле окна, Валерий Иванович поставил локти на подоконник и подпер ими голову. Совершенно измотанный, скоро он начал дремать, но гнал дрему, думая о цирке…
О цирке под большим ярким шатром. Будто на арену выходят кони, на конях — джигиты в белых папахах, на жеребце — наездница… Но что же это? У наездницы были прозрачные навыкате глаза и клетчатая юбка! Заржали кони, показывая мелкие желтоватые резцы, джигиты разом выхватили из-за поясов тесаки, и все — опилки, медведи, фальшивые нотки оркестра, перья, одеколон Аристарха Арнольдовича — вытянулось и свилось в прочный капроновый шнур, моток которого Валерий Иванович оставил в сквере у родного завода…
Он всплеснул руками и упал бы со стула, если бы не зацепился взглядом за магистраль. Украшенные лампочками, по магистрали шли тягачи. Колонна грузовиков была похожа на огромную огненную змею, и ее голова уже поворачивала на луг северной окраины Белого Города.
Валерий Иванович подхватился, побросал в дорожную сумку вещи и бинокль, метнулся к дверям, вернулся проверить, не забыл ли чего, выскочил из номера, опять вернулся — уже за сумкой. С сумкой и ничего не забывший, спустился в холл, отдал ключи портье и через минуту стоял на автобусной остановке.
Доехав на автобусе до северной окраины города, Валерий Иванович пошел через луг, то и дело сбиваясь на бег, бродил между тягачами, выглядывая Аристарха Арнольдовича… И увидел! Встреча была теплой. Примечательно, что Аристарх Арнольдович отметил стрижку Валерия Ивановича: «Просто поразительно, как вам идет эта прическа…»
Сказав это, он замолчал, не сводя взгляда с поросшей мягкой белесой щетинкой лысины Валерия Ивановича.
— Вот, — Валерий Иванович протянул ему папку, — все тут. Ваши поручения. Совершенно готовы. Еще на той неделе…
— Поверите ли, — серьезно сказал Аристарх Арнольдович, беря папку, — а я вот загадал: если первым делом спросите про зарплату или жилье, значит, я в вас ошибся, не тот вы человек. Но я не ошибся. — Он порывисто шагнул и заключил Валерия Ивановича в объятия, стиснул, тотчас отстранил, держа руки на его плечах. — Самый что ни на есть тот… А теперь спрашивайте. Ну же, спрашивайте, что хотите!
— Хотел спросить… — горло Валерия Ивановича перехватывало, — в вашем цирке…
— В нашем. В нашем цирке, — мягко поправил его Аристарх Арнольдович.
— Ну да, — смутился Валерий Иванович. — В нашем. Есть в нашем цирке, ну… Слон?
— Конечно, — сказал Аристарх Арнольдович, — какой же цирк без слона.
Его звали Элизбар. Ему было пятнадцать лет. Совсем немного для слона. Он был печальный. Дрессировщик Кирилл позволил Валерию Ивановичу покормить Элизбара морковкой, — Элизбар и Кирилл были первыми, с кем Валерий Иванович сошелся накоротке. Это случилось на следующее утро после встречи с Аристархом Арнольдови-чем. Ночь Валерий Иванович провел — что удивительно — весьма беспокойную: он то погружался в сон, то вдруг пробуждался и подходил к окну маленькой комнаты трейлера, которую ему определили под жилье… Даже открывал дверь и смотрел на темные громады тягачей, прислушивался к дремотным звукам в них, вдыхал особенный запах цирка…
Оказалось, что большинство артистов путешествуют в личных автомобилях, с «домами на колесах» на прицепах. Автомобили начали прибывать к полудню. К этому времени рабочие поставили шатер и приступили к сборке трибун. Дрессировщик Кирилл подводил Валерия Ивановича к приехавшим артистам и представлял его, не забы-вая сказать, что он новый юрист и «… прошу любить и жаловать…».
Встречали Валерия Ивановича исключительно радушно. К вечеру у него шла кругом голова от имен, весьма причудливых, не менее причудливых фамилий, еще, конечно, от рюмочки водки за обедом в компании воздушных гимнастов и от бокала вина за ужином у неподражаемой Олимпиады Шалвовны, дрессировщицы породистых голубей.
В свою комнату Валерий Иванович вернулся затемно. Разделся, лег на кровать. О цирке из своих фантазий он не думал. Зачем? Теперь у него был свой цирк, настоящий, — с Элизбаром, воздушными гимнастами и ложбинкой между грудями Олимпиады Шалвовны… Скорее бы прошла ночь, — сгорал он от нетерпения, — вот бы закрыть глаза и открыть их уже утром, уже во время представления… Представление!
Наверное, надо было сразу об этом сказать. Дело в том, что Валерий Иванович никогда не был в цирке. Ребенком он проводил все лето в деревне у свой глухонемой тетки, — а именно летом нет-нет да и наезжал в Белый Город гастролирующий цирк. Еще, бывало, цирк приезжал в осенние или зимние каникулы, но маленький Валера оказывался, как назло, простужен и лежал в постели с компрессом на шее, под надзором старшей сестры. Окончив школу, он поступил делопроизводителем на жестяной завод и на заочное отделение юридического техникума (в армию его не взяли из-за всего его нескладного сложения и близорукости, но записали, что из-за плоскостопия) и вроде был волен пойти в цирк, но не пошел.
И вот почему. Черпая познания из телепередач, он с великой любовью и трепетом выстроил свои фантазии о цирке, выпестовал их, точно мать — дитя, и боялся, что небрежное и безыскусное представление заезжего шапито безжалостно уничтожит это его единственное дитя, его единственную прочную опору, поддерживающую его в са-мые черные дни … Кроме того, афиши заезжих цирков обещали нелюбимых Валерием Ивановичем обезьян, только укрепляя его в решении шапито не посещать. Опять же, ни один цирк не привозил слона. А какой же цирк без слона?
И все же он, помимо воли, попрощался со своими фантазиями. В эту ночь ему снился удивительный сон: будто выдуманные им кони, джигиты, голуби и все, все, пройдя по арене, скрываются за бархатной кулисою и машут: «… прощайте…».
Он проснулся и обнаружил, что грудь, лицо и подушка мокры от слез. Он думал, что не будет больше плакать, но поплакал еще, пока не уснул…
Все три дня гастролей Валерий Иванович смотрел представления (благо Аристарх Арнольдович сказал, что к своим непосредственным обязанностям он может приступить позже, когда немного привыкнет к новому образу жизни), затаив дыхание и широко открыв глаза. Ни возгласы, ни взмахи рук и аплодисменты не могли выразить и доли того восторга, который испытывал Валерий Иванович. Все было лучше, много лучше — красочней, живее, ярче, — чем он мог вообразить! Конечно, особенно хороша была царственная Олимпиада Шалвовна. Ах, если бы и он мог выйти на арену…
Мечта об арене сбылась.
Сам того не подозревая, мечту воплотил в жизнь Аристарх Арнольдович. И вот как это было.
Завершив гастроли, артисты поспешно собрались и выехали в городок, расположенный в ста километрах к югу от Белого Города. Еще засветло луг опустел — остались только шатер и несколько трейлеров. Рабочие должны были разобрать шатер и сложить детали конструкции в трейлер только завтра. Валерий Иванович сидел на сту-пеньках лесенки, ведущей к дверям в его комнату. К нему подошел незнакомый человек и сказал, что Аристарх Арнольдович просит Валерия Ивановича к себе.
— Вы неплохо вписались в коллектив, — сказал Аристарх Ар-нольдович, приглашая Валерия Ивановича присесть в кресло у массивного стола. — Я лишний раз убедился, что разбираюсь в людях. Предлагаю тост: за наше плодотворное сотрудничество. — Он подал Валерию Ивановичу рюмку коньяку. Валерий Иванович одним глотком осушил рюмку. Чудесная специя обожгла горло, через мгновение по всему телу разлилось приятное тепло. «А он немолод», — не без удовольствия заметил Валерий Иванович, рассматривая Аристарха Арнольдовича. Высокий, стройный, широкоплечий, с хищной грацией в движениях, директор цирка выглядел отлично, но Валерий Иванович предпочитал думать, что ему уже немало лет, — он как-то больше доверял людям в возрасте.
Выпив коньяку, Аристарх Арнольдович откинулся на спинку кресла и, не сводя с Валерия Ивановича изучающего взгляда, достал из красивой коробки длинную тонкую сигару и закурил.
— Говорил ли я вам, что я потомственный маг? — Он выдохнул облако сиреневатого дыма.
— И заклинатель змей, — подтвердил Валерий Иванович.
— Не буду объяснять причин, но я давно не выступаю перед широкой публикой. Делаю исключение лишь для ценителей настоящей магии. Сегодня поздним вечером я даю сольное представление перед избранной публикой. Мне нужен ассистент. — Он выдохнул еще одно облако дыма.
У некурящего Валерия Ивановича с непривычки закружилась голова. А может быть, виной был коньяк или пристальный взгляд Аристарха Арнольдовича…
— Нанимая вас на работу, я предупреждал, что иногда вам придется выполнять мои несложные поручения. Вы согласились.
— Согласился… — прошептал Валерий Иванович.
— Мне нужен ассистент — центральная фигура всего трюка. Я поручаю эту обязанность вам. Ваша задача проста, но она потребует выдержки и терпения.
— Терпения, — эхом отозвался Валерий Иванович, не веря в свою удачу. Центральная фигура трюка! Неужели он выйдет на арену?.. Неужели это возможно?
— Для вас суть трюка остается тайной до последнего момента. От эффекта неожиданности зависит успех выступления в целом. Теперь слушайте внимательно. По сигналу барабанщика вы выйдете на манеж и встанете на расстеленный платок спиной к кулисам. Не оборачивайтесь. Не шевелитесь. Стойте и ждите. Я надеюсь на вас, Вале-рий Иванович, — как тогда в сквере, сказал Аристарх Арнольдович.
— Я, знаете… Я всегда, с детства, ну, мечтал, — запинаясь, признался Валерий Иванович, — на арену, чтоб…
— Вот и отлично, — улыбнулся Аристарх Арнольдович. — Не подведите меня. Люди приезжают издалека и платят большие деньги, чтобы присутствовать на моем выступлении. Очень большие деньги. Мой помощник отведет вас в гримерную и поможет одеться в сценический костюм. — Аристарх Арнольдович кивнул в сторону открытой двери. В проеме стоял тот самый человек с тусклым лицом, который пригласил Валерия Ивановича в кабинет директора.
… Спустя час или два — он не разобрал, сколько прошло времени, пока тусклый человек, не проронив ни слова, помогал ему надеть новехонькую фрачную пару и совершенно неуместную для такого костюма розовую манишку, пока приглаживал мягонькую щетинку на голове Валерия Ивановича, накладывая розоватый грим на гладко выбритые щеки… потом вел Валерия Ивановича по темному проходу, — так вот, спустя какое-то время Валерий Иванович обнаружил себя стоящим за кулисами в полном одиночестве.
Странно, но он совсем не волновался перед своим первым выходом на манеж. Такое впечатление, что события минувших дней истощили весь скудный запас эмоций, на которые был способен Валерий Иванович. А возможно, он не волновался, потому что много раз проигрывал выход на манеж в своих фантазиях…
«Лелик, ведь это может быть опасно, — задушевно зашептал внутренний голос, — беги, а? Сделай хоть что-нибудь стоящее в своей никчемной жизни, ведь еще не поздно, сделай хоть что-нибудь сам — беги, Лелик…»
Валерий Иванович велел голосу прекратить истерику, а лучше — убраться совсем. Вечно этот голос портил ему жизнь, постоянно принуждал к чему-либо, упрекал, оскорблял… А теперь еще препятствовал воплощению мечты. Настоящей мечты.
Барабанщик начал бить частую дробь.
Валерий Иванович отдернул пыльную кулису.
Луч прожектора осветил алый платок в центре манежа.
«Боже мой, — похолодел Валерий Иванович, — пора!»
Он бочком протиснулся между тяжелыми бархатными полотни-щами. Сделал шаг. Еще. Порядком осмелев, твердо прошел в центр манежа и встал на алый платок. Опустил руки по швам. Насколько он мог видеть, на него были устремлены десятки пар глаз сидящих на темных трибунах зрителей.
Время тянулось медленно. Валерий Иванович не чувствовал ни рук, ни ног. Он весь стал собственное сердце, стучащее в груди и висках. Ему казалось, что этот оглушительный стук слышен и на трибунах.
Вспыхнул еще один прожектор. Теперь Валерий Иванович ничего не видел из-за яркого света, бьющего прямо в лицо. Ему стало жарко и холодно одновременно. По лицу тек пот, смывая грим.
Внезапно барабанщик оборвал дробь.
Наступила жутковатая тишина.
«Так вот ты о чем мечтал… — удивленно произнес внутренний голос, — ты сам хотел, чтобы этим или чем-нибудь подобным все и закончилось, ты сам этого хотел, хотел всегда…»
Позади себя Валерий Иванович услышал тихий шорох, словно кто-то бежал, едва касаясь устланного свежими опилками пола… В следующее мгновение до его слуха донесся шелестящий свист, перед ним чуть выше плеч мелькнул — справа налево — зеркальный отблеск, и часть отблеска словно застряла в горле… что-то теплое толчками потекло на кружевную манишку. Валерий Иванович почувствовал себя странно, немного скосил глаза, пошатнулся…
Трибуны взревели.
Шатер у него над головой и манеж у него под ногами поменялись местами, и он начал падать и взлетать одновременно, чувствуя, что он здесь как бы уже не весь, и еще падая-взлетая в блаженное «все равно», он увидел Аристарха Арнольдовича с обнаженным торсом, забрызганным чем-то алым, с окровавленной саблей, которой он так ловко отсек его лысую голову… потом голова упала на манеж, и Валерий Иванович еще мгновение видел завиток сосновой стружки, а потом ему стало наконец-то по-настоящему все равно.