стихотворения. Перевод с польского Татьяны Изотовой
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 5, 2002
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Петр Зоммер, Анджей Сосновский, Бохдан Задура, Ежи Ярневич. Причина их соседства на страницах журнала достаточно формальна. Все четверо — сотрудники известного польского журнала “Литература на свете” (что-то вроде нашей “Иностранки”), недавно отметившего свой тридцатилетний юбилей. Все четверо — собратья по цеху не только поэтическому, но и переводческому, и одновременно литературные критики, эссеисты, редактора (Зоммер — главный редактор журнала). А значит, перед вами поэты, профессионально привыкшие не только извлекать слова из собственных душ, но и находить созвучие тому, что — точно так же — требует выхода у кого-то еще.
В их поэзии много молчания, и вслушивания, и наблюдения, и сконцентрированности на усилии прорвать беззвучие. И гораздо меньше примет времени. Если мы вспомним, сколь социально ориентированна —по сложившейся традиции — польская литература, то с некоторым удивлением услышим в этих стихах отзвуки более древней мелодии, в которой различимы ноты тоски по более аутентичным чувствам и желание сказать “как раз то самое”.
Нужно ли прибегать к критерию поколения, определяя нашим поэтам место в хронологии литературы? В данном случае это полезно, только чтобы еще раз убедиться: поэзия как язык того, что не поддается иным жанрам, существует вне времени. Наша четверка, исходя из возрастного показателя, легко делится пополам. Задура и Зоммер (1945 и 48-й г.р.) — ровесники поэтов-публицистов движения “Новая Волна” в Польше, Сосновский и Ярневич (1959 и 58-й г.р.), едва перевалившие за сорок, почти совпали с поколением новой формации, демонстративно противопоставившим себя гражданственности в литературе. Полтора десятка лет, разделяющих эти поколения, подобны пропасти. (При составлении подборки нам не хотелось, чтобы разница во времени, вдохновлявшем поэтов, была совсем уж размыта.) Но через пропасть перекинут мостик.
Это Слова (очищенные от манифестов и идеологий), которые напоминают, что есть “нечто важное”.
Татьяна ИЗОТОВА
Петр Зоммер Пастушья песенка Ты пару этих фраз прочти, как если бы я был чужим, нездешним языком, которым, может быть, являюсь (хоть говорю знакомыми тебе словами, пользуюсь твоими фразами); которым был я, говоря на языке твоем, ступая за тобой, и слушая безмолвно, и распевая на языке твоем мою мелодию. Прочти, как если б должен был ты слушать, а не понимать. Корректура Ты можешь не возиться с запятыми, все эти знаки препинанья, двоеточья, точки, тире, что ты так скрупулезно расставляешь, останутся по невниманию корректора пропущены; твой ритм мышленья, языка и фразы окажется не так уж важен, как ты рассчитывал или как, может быть, хотел. Благие замыслы! Тебя читать не будут ради музыки созвучий, а лишь в контексте шума за окном. Несдержанность Где мы? В ирониях, которые никто не понимает, скороспелых и неакцентированных, в тривиальных мудростях, которые отделались от метафизики бессмысленными мелочами, в пятнице, которая приходится на пятое число, в мнемонике годов и дней. Тут можно дать пример и можно взять его на веру, коня с сюрпризом. А еще любимы разные слова и, с позволенья, обороты, что имеют вид, как будто бы собою связывают нечто. В таких вот междусмыслиях - весь человек. туда он лезет, где увидит хоть немного места. Отдаляющиеся рябиновые планеты Еще осталось нечто важное: все эти пузыречки, до середины полные кардиамидом с кофеином, - они ведь живы, даже те, которые пусты, они живут, пока находятся в соседстве с корзинкой хлебной и домашним кексом в порошке и не початой до сих пор стеклянной банкой с медом. Жива неубранная старая квартира. И это вам не пара пустяков. Что может быть важнее? А увеличенная печень еще не означает самого плохого. Она могла всего лишь утомиться от гормонов, куска свинины и батона грубого помола. Комод, набитый до краев каким-то хламом, простился с жизнью бы в тот самый миг, когда в нем навести бы вздумали порядок. Когда бы книги были убраны по полкам и фото спрятаны в альбомы, грязное белье постирано и стены выкрашены свежей краской - тогда и в них бы не осталось жизни. Что ж, надо есть, и принимать лекарство, и приставлять к кровати тазик, и пробуждаться по утрам, и чай себе заваривать, и вызывать врача, который, заходя, не вытрет ноги и, машинально выписав рецепт, произнесет: Красивая у вас картина. Красивая, конечно. Особенно после обеда, когда наловит много солнца. Анджей Сосновский Остатки Когда же будет он производить осмотр своих любимцев, то нас, пожалуй, не найдет, хоть обожали мы спектакли времен года, заросли из звезд, шум неба, что истекало светом августовской ночи, когда мы плыли вспять под самую черту деревьев, смеясь до колик и надрывая животы в зеленом буйстве лета. Хотелось нам упасть на мягкие шелка зари, но вместо этого ночь увлекла нас в небо, полное метеоритов. Ну что ж, в иных местах иначе думаешь о жизни. Когда мы с сигаретами во рту стояли на слабеющих ногах, качаясь - как два корабля у пристани, друг другу шлющие неясные сигналы, - ты не мечтал ли быть лишь перспективой, лишь полем зренья моего, а не предметом, ослепленным скупыми искрами на темных твоих стеклах? Здесь атмосфера такая плотная. Как будто мои дни уже сосчитаны, а твои губы уже готовы произнести, что ах в тот раз (а это был последний раз) судьба была решительна в своих намереньях, - а тот, кто всеобъемлет, унесет в грядущее то, что давно минуло, изъятое из обращенья жизнью, как метеор. И с этих пор твой каждый шаг приводит в никуда, где жду тебя я. Трудовая книжка И никаких пробоин не было, даже искрения. Жизнь моя что полоска воды на стеклах очков, а может, наоборот: словно хвост дыма за самолетом, который не мог упасть. Должно быть, давно это было, сказал он. Самолеты когда-то падали очень медленно. У нас так много заброшенных зданий и старой архитектуры. Являлись к нам в гости происшествия и приключения, но нас не бывало дома, и они оставляли весточку тут, морщинку там или тень, что на глазах сгущалась в потоке воздуха, и казаться могло, что на сквозняке это мы стоим против ветра, смиренно склонившись. Но нам доставались лишь растрепанные волосы, и даже пыль не оседала на ботинках. И не было помех. Все тишь да гладь. Но бледное пламя висков могло навести на мысль, что ты сюда прибыл с невероятной скоростью, когда отлетело в сторону тело, чтоб с собой поболтать о чем-то и рассказать, как хотело оно быть непредсказуемым и свободным. Бохдан Задура · Грибы нам снились по ночам И зубы выпадали А рыбы скользкими устами там Слюну и кровь глотали Слова рождались в наших снах Но тишины коварны очи И мы служили мраку ночи И в наши души въелся страх. · Год шел к концу и не хватало слов Лишь в горле тяжесть нарастала злее Все резче натиск Стон невнятный все слабее И болью плоть распята вновь и вновь Уж воды отошли а плод раздутый Все набухал и рвался вон из тела (А цензор видно снова акушером?) И все упорней губ потрескавшихся труд Часы из прошлого пробили. Миг настал И словно кровь из рассеченной вены Чернила под пером вздувались пенно Стих нерожденный умирал. Без пяти двенадцать у смерти более широкие возможности для выбора и мы скорее спросим почему он умер а не почему родился Как раз то самое Сказать кому-то то что в самом деле хочется сказать и в то же время Как раз то самое что этот кто-то хочет слышать Все равно что лотерейный выигрыш Не это ли произошло и с нами? Вот только где она судьба чей номер Мы отыскали в таблице выигрышей там в конце колонки точно землянику В июне на лугу сиреневом от отцветающего в эту пору Вереска почти у края леса Так куда она девалась? Спросить об этом значит знать Тот вкус боязни перед чем-то что уже случилось. Ежи Ярневич Искусство Бог частенько любивший позировать для портретов пожелал себе лицо мясника из Локарно в нем было ему удобно и величаво а Дева Непорочная Мария примерила маску подружки флорентийского художника чтоб легче забирать сердца у непокорных не одолжишь ли мне свои черты для маскарада? Стихотворение о временах года Снова верхом дурного вкуса явилась осень в N-й раз применяя все те же приемы что год от года вызывая оскомину этой избитой манерой Деревья растеряв свои листья стояли бесстыдно нагие как скелеты готовые к новой смерти Тротуар то краснел то желтел шелестя под ногами Тьма за окном повисла как простыня на веревке в более уместную для этого пору А все отдавало зимой: иней на стеклах машины и теплые батареи свернувшиеся под подоконником и промерзшее молоко на лестничной клетке Можно было ждать вот такой вот развязки Тривиальной ностальгии по солнцу Аналогии со смертью в заглавье Банальная риторика этих осенних пейзажей меня раздражает Оставляет налет отвращенья Ухожу недовольный с собой забирая стихотворения двух человеческих глаз Зима зачем ты такая дешевка Зачем повторять вновь и вновь до оскомины те же приемы VIRGO первого раза не было (помню и грежу) как не было вовсе первого стихотворенья лишь слова потерянные получужие полуголые в столкновеньях случайных в переплетеньях событий и затягивающиеся петли все более смелых предложений длинных как руки зарифмованные насмерть выпростанные из рукавов и обнимающие пространство меж телом влажным и словом и словом теребимым в пальцах как золотая монета как монета из трех слогов на языке пересохшем втиснутом молча в ухо в самую сердцевину пока о стекло бьется пчела заблудившись на самом деле ничто никогда не начинается а здесь лишь заканчивается очередная строчка