Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 1, 2002
Немало искусствоведов, писателей, врачей годами бились над тайной творчества Гойи, пытаясь понять и объяснить, что же послужило причиной создания «Капричос» и «Сновидений» — буйство творческой фантазии великого испанца или тяжелый душевный недуг?
Франсиско Гойя и Лусьентес — таково полное имя художника — родился 30 марта 1746 году в небольшой деревушке Фуэндетодос, раскинувшейся на опаленных зноем холмах Арагоны. Отец мальчика был сыном нотариуса и слыл искусным мастером-позолотчиком, а мать происходила из обедневших дворян.
Однако, несмотря на таланты отца и благородное происхождение матери, денег в семье Гойи хватало лишь на самое необходимое. Вскоре они переехали в Сарагосу, где в колледже Эскуэлас Пис юный Франсиско с грехом пополам научился читать и писать. «Буквы Гойи сколочены плотником», — заметил один из его биографов, разбирая тяжелый почерк художника. Значительно больше нравились мальчику уроки рисования. В семнадцать лет Гойя перебирается в Мадрид, чтобы стать художником.
Бешеный темперамент, неутолимое честолюбие и упрямство постоянно втягивали юного Гойю в различные истории. Он настоящий мачо — мужчина, «самец», для которого не играет роли социальное
положение, внешность, возраст его новой подруги. На его счету десятки любовных интриг с аристократками, проститутками, городскими красотками — махами и совсем простыми крестьянками. После одного из романтических приключений, закончившегося дракой с поножовщиной, он был вынужден бежать в Италию, присоединившись к странствующим торреро. Здесь он продолжает заниматься живописью и даже получает вторую премию на конкурсе Академии изящных искусств в Парме.
Спустя три года, в 1773 году Гойя возвращается в Мадрид, женится, приобретает влиятельных покровителей. Кажется, художник остепенился, к нему пришла известность, его картины пользуются успехом, а очередь желающих заказать портреты расписана на месяцы вперед.
Но в 1777 году Гойя впервые серьезно заболел. Благодаря недвусмысленным намекам его друга Сапатера, многие биографы предполагают, что тогда он заразился какой-то венерической болезнью. Современный испанский ученый доктор Серхио Родригес считает, что Гойя стал жертвой эпидемии сифилиса, который с трагической неумолимостью проявился спустя годы и подорвал организм художника. Но пока недуг уступает, и Гойя вновь погружается в работу.
В 1786 году Гойя был назначен королевским художником, что принесло ему ежегодный пенсион в 15 тысяч реалов; он свой человек при королевском дворе, он богат и известен. Гойя может позволить себе удовлетворенно сказать: «Я больше не жду в приемных; тот, кто хочет меня видеть, приходит ко мне и просит как о великом одолжении, чтобы я написал портрет; конечно, это не касасется тех, кто занимает очень высокое положение или кого рекомендовали мои друзья. Я теперь не хватаюсь за любую работу».
Но осенью 1792 года, отправившись по делам в город Кадис на берегу океана, Гойя вновь тяжело заболел.
Более двух месяцев Гойя находился в тяжелом состоянии: сильнейшие головные боли и потеря ориентации заставляли его бросаться на пол, его беспокоил постоянный шум в ушах, временами он переставал видеть. Но, главное, у художника оказалась парализована правая рука; периодически начиналось лихорадочное поддергивание и дрожь в мышцах. Временами он терял сознание.
Способность видеть окружающий мир вскоре восстановилась, однако рука еще долго оставалась недвижимой, а слух исчез навсегда. Отныне речь других людей он понимал только по движениям губ, а в ушах вместо уличного шума, рокота прибоя, музыки, щелканья кастаньет повис тупой, омерзительный шум.
Доктор Серхио Родригес считает, что эти симптомы — правосторонний паралич, рваный почерк, потеря веса, головокружение, слабость, мышечные поддергивания — являлись последствиями сифилиса, плохо вылеченного в 1777 году. В клиническую картину этого опасного заболевания укладывается и тяжелая глухота художника, развившаяся вследствии поражения слухового аппарата.
Весной 1793 года один из друзей Гойи писал в Мадрид: «Шумы в голове и глухота еще не прошли, однако, выглядит он намного лучше и к тому же не страдает больше нарушениями координации движения. Он уже может подниматься и спускаться по лестнице…»
Впрочем, другой свидетель болезни художника в то же время сообщал в письме: «Как я тебе уже сказал, Гойя потерял рассудок, которого у него уже давно нет».
Как бы то ни было, перенесенные страдания и глухота перевернули внутренний мир художника, его мировосприятие. Отныне в его палитре преобладают коричневый, серый и черный тона, в которые вкраплены, точно вспышки молний, яркие цветовые пятна. Искусствоведы также указывают, что изменилась и техника живописи: линии стали короче, нервознее — такую манеру художники освоят только в конце девятнадцатого столетия. Сюжетами картин все чаще становятся мрачные, фантасмагорические сюжеты.
Сам художник писал в 1794 году: «Для того, чтобы передать силой воображения боль моего паралича и по меньшей мере частично засвидетельствовать мою болезнь, я нарисовал целый ряд изображений, где собрал воедино наблюдения, которых обычно нет в заказных произведениях, так как там едва ли можно развить шутку и фантазию».
По мнению известного европейского исследователя Антона Ноймара, причиной такого «наполнения его воображения фантастическими изображениями ужасов являлось, несомненно, безутешное одиночество оглохшего человека, в ушах которого бушевал шум, а сердце было полно горечи, жажды и упреков Богу и всему миру».
Однако постепенно, месяц за месяцем, физическое состояние Гойи улучшалось, он приступил к работе, вновь начал писать портреты высокопоставленных персон. И в этот период в его жизнь вошла герцогиня Альба…
Она была молода, прекрасна, высокомерна и сентиментальна — дьявольская смесь, густо замешанная на испанском темпераменте, чувственности, склонности к наслаждениям. В тринадцать лет она вышла замуж, а к двадцати вся Испания следила за ее любовными приключениями.
«Каждый волосок на голове герцогини Альбы вызывает желание, — писал французский путешественник. — Когда она идет по улице, все высовываются из окон, и даже дети бросают свои игры, чтобы посмотреть на нее».
Муж — болезненный герцог Альба — молча терпел выходки темпераментной супруги, пока в 1796 году тихо не отошел в мир иной, напоследок заставив супругу сменить пышное придворное платье на вдовий наряд. Соблюдая официальный траур, герцогиня на год уезжает в свой замок в Санлукаре, но вместе с очаровательной вдовой туда едет и Гойя.
Чем объяснялась любовь герцогини к глухому, склонному к депрессиям немолодому придворному художнику, сказать сложно. Может быть, это было лишь эксцентричным желанием лишний раз испробовать свои чары или же причиной страсти стало восхищение талантом Гойи?
Как бы то ни было, герцогиня обессмертила себя, став персонажем картин великого художника. Благодаря Гойе ее имя стало легендой. И вряд ли доводы искусствоведов убедят сегодня большинство посетителей Прадо, что моделью для знаменитых картин «Одетая маха» и «Обнаженная маха» явилась не герцогиня Альба, а фаворитка тогдашнего премьер-министра Годоя. Потомки герцогини в 1945 году произвели эксгумацию ее останков, чтобы сравнить размеры скелета с теми, что запечатлены на полотне. Увы, к огорчению семейства Альба, результаты ничего не доказали, кроме разве того странного факта, что обе бедренные кости герцогини оказались сломаны. Возможно, это произошло тогда, когда ее гроб был выброшен из фамильной усыпальницы наполеоновскими мародерами.
Роман Гойи с герцогиней Альба был краток; однако, во многих женских персонажах «Капричос» не сложно угадать ее чарующе-порочную натуру. «Ложная мечта и непостоянство» — слова, написанные художником под одним из неопубликованных офортов, звучат печальной эпитафией.
Начало девятнадцатого века стало тяжелым временем для испанцев. Жестокая и долгая война с наполеоновской Францией; так называемая гуэрилла — война за независимость, тянувшаяся до окончательного падения Наполеона…
Гойя, давно отшедший от светской жизни и общества, жил в собственном доме, который соседи звали «домом Глухого». Он воспринимал войну с нравственной позиции, считая, что никакие политические идеалы не могут оправдать кровь и невинные жертвы. Гойя все больше и больше замыкается в себе, неделями не выходя из дома, где он пишет фрески, вошедшие в «черную коллекцию».
В 1824 году Гойя уезжает во Францию, в город Бордо, где он проведет остаток жизни, всего лишь раз навестив родину. Весной 1825 года Гойя вновь оказывается в постели. Врачи диагностировали у него паралич мочевого пузыря и опухоль толстого кишечника, которые, учитывая возраст пациента, они даже и не пытались вылечить. Скорее всего, речь шла об аденоме предстательной железы, которой страдают многие пожилые мужчины. Окружающие со страхом ожидали трагической развязки, но Гойя и на этот раз обманул смерть…
30 марта 1826 года художник отпраздновал свое 80-летие. Он еще продолжал работать и даже освоил новую технику письма: он наносил краски пальцами или кусочками сукна. В марте 1828 года Гойя с нетерпением ожидал из Испании своего любимого внука Мариано. Но накануне его приезда старого художника разбил паралич, он потерял речь. О последних днях жизни Гойи известно из письма доньи Леокадии Вайс, матери его двух незаконных детей: «Внук и невестка приехали к нам 28 числа прошлого месяца. 1 апреля мы вместе обедали. До пяти часов следующего дня, дня его святого, он не говорил. Речь к нему вернулась ненадолго, потому что он был наполовину парализован. Такое состояние его здоровья продлилось еще 13 дней. За три часа до смерти он призвал всех. Он смотрел на свою руку в простодушном удивлении. Он хотел составить завещание и высказать свою благосклонность, однако его невестка сказала, что он это уже сделал. Для него этот момент так и остался неясным. Его слабость не дала возможности что-либо понять, он говорил невнятно. В ночь с 15 на 16 апреля в 2 часа он умер…
Когда он уснул-таки смирным и веселым, даже сам врач удивился его терпению и силам. Он думает, что он не испытывал страданий, но я не уверена в этом».
Гойю похоронили в Бордо. В 1901 году его прах перевезли в Мадрид, а в 1919 году великий испанец нашел последний покой в церкви Сан-Антонио де ла Флорида, где он когда-то создавал свои прекрасные фрески.
История болезни Гойи породила немало споров среди ученых, искусствоведов и медиков, пытавшихся сквозь призму медицины рассмотреть, понять, как физические и душевные недуги повлияли на его творчество.
В отличие от доктора С. Родригеса и других ученых, считающих, что причиной глухоты и других серьезных нарушений был сифилис, американский профессор Теренц Ковторн сравнивает недуг художника с картиной заболевания знаменитого английского писателя Джонатана Свифта. У автора «Путешествий Гулливера» нередко случались припадки, сопровождающиеся временной глухотой и сильными головокружениями, во время которых он терял ориентацию. Причиной этой болезни является вирус, вызывающий воспаление сетчатки и кровеносных сосудов глаза. Клиника болезни напоминает энцефалит и нередко сопровожается потерей слуха.
В 1972 году психиатр В. Нидерланд высказал гипотезу, что симптомы болезни, перенесенной Гойей в 1793 году, были обусловлены отравлением тяжелыми металлами. Гойя чаще всего работал с красками, содержащими свинец — чрезвычайно токсичный и опасный металл, способный вызывать серьезные нарушения в нервной системе, почках, печени. Ситуация усугублялась тем, что художник часто сам готовил необходимые краски, а, работая над полотнами, наносил краски руками или куском сукна и губки. Нередко он использовал жидкие краски, дающие мелкие брызги, способствующие аэрозольному и контактному механизму отравления.
Доктор Нидерланд, исследовавший многих пациентов с отравлением свинцом, утверждал, что при интоксикации этим тяжелым металлом происходит временная потеря зрения вследствии воспаления глазного нерва, нередко возникают эпилептические припадки, появляются параноидальные идеи и галлюцинации, параличи рук или ног.
Изучив биографию Гойи, В. Нидерланд предположил, что у художника не менее двух раз имелись признаки отравления свинцом, когда, кроме соматическихд проявлений, явственно просматривается психодепрессивная симптоматика. Скорее всего, отравление свинцом поразило нервную систему и повлияло на психические тенденции и наклонности Гойи.
Определить степень и выраженность подобных психопатологических сиптомов, оказавших огромное влияние на все творчество художника, пытались многие биографы Гойи. Английский психиатр Ференц Райтман пришел к выводу, что во время работы над серией офортов «Капричос» художник находился в состоянии выраженной депрессии и враждебности к окружающему миру. Пребывая в таком душевном настрое, он в самых обыденных вещах стал усматривать инфернальные связи и таинственные отношения между событиями, не имеющими ничего общего. Его изображения людей, ведьм, животных, по мнению Райтмана, свидетельствуют о выраженном расстройстве восприятия и склонности к галлюцинациям. Гравюры, на которых человеческая душа объединяется с толпой чертей и бесов, по мнению психиатра, символизируют его полное растворение в болезни и указывают на раздвоение личности больного художника.
Длительное одиночество Гойи Райтман охарактеризовал как проявление аутической фазы психического заболевания, когда для художника решающее значение имели только переживания в выдуманном потустороннем мире, рожденным появившимися у него галлюцинациями.
Некоторые биографы полагали, что Гойя страдал шизофренией или маниакально-депрессивным синдромом. При этом они ссылались на его личностные качества: страх преследования, частые немотивированные отъезды, жеманство, конфликтность с окружающими, тягу к уединению. Однако на основании подобных симптомов ставить сегодня такой серьезный диагноз человеку, умершему почти два столетия назад, по крайней мере, легкомысленно.
Подводя черту под эпикризом великого художника, написанным спустя века после его смерти, профессор А. Ноймар пишет: «Чтобы верно оценить произведения Гойи, необходимо взглянуть с медицинской точки зрения как на одно целое на его личность, искусство и болезнь. Только тогда мы сможем понять, как болезнь повлияла на его творения и как, в свою очередь, искусство мастера постепенно превращалось в болезнь. Его заболевание обозначило новые ценности, которые возвысили его искусство до искусства нового времени».