эссе.
О ТОМ, КАК ЖИЛИ, ЕЛИ И ОДЕВАЛИСЬ ТРУБАДУРЫ
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 3, 2001
О ТОМ, КАК ЖИЛИ, ЕЛИ И ОДЕВАЛИСЬ ТРУБАДУРЫ
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА.
Всем известно слово “трубадур”. Даже детям — по мультику.
Трубадур — влюбленный, который поет. А если трубадур не из мультика, а из далекого Средневековья? Тогда пусть о нем расскажут специалисты. Трубадуры, их жизнь и творчество с самого начала привлекали к себе внимание эрудитов. Первые жизнеописания, иначе говоря, коротенькие “биографические очерки”, предшествующие “публикации” (рукописной, разумеется…) стихов, и комментарии к этим стихам, появились уже в середине XIII в.; авторами их были в основном итальянские книжники, а также сами трубадуры. С тех пор о трубадурах написано великое множество трудов, однако работ на русском языке (в том числе и переводных) среди них, к сожалению, крайне мало — в отличие от переводов стихов и биографий. Но и “Песни” Бернарта де Вентадорна (серия “Литературные памятники”), и том “Библиотеки всемирной литературы”, где представ-лена большая подборка поэзии трубадуров (в обеих книгах переводы В.А.Дынник), и сборник “Песни трубадуров” в переводе А.Г.Наймана уже успели стать библиографической редкостью; из доступных нынче книг о трубадурах, пожалуй, можно “поймать” только солидный том “Жизнеописаний трубадуров” из серии “Литературные памятники”, подготовленный М.Б.Мейлахом и изданный в 1993 году. Поэтому книга французских исследовательниц Женевьевы Брюнель-Лобришон и Клоди Дюамель-Амадо “Повседневная жизнь во времена трубадуров ХII–XIII вв.”, выходящая в скором времени в издательстве “Молодая гвардия” в серии “Повседневная жизнь”, вполне своевременна и во многом — особенно благодаря своему справочному аппарату — восполнит наши знания о трубадурах.В самом деле, почему память об этих поэтах, живших и творивших в стародавние времена на Юге Франции, сохранилась до наших дней, в то время как имена многих писателей — и не только средневековых! — остались достоянием только учебников по истории литературы? Кем были окситанские трубадуры? Или все же — трубадуры провансаль-ские? Издавна все, что связано с историей культуры Юга Франции, в русской литературе традиционно именуется “провансальским” — язык, на котором говорили и писали трубадуры, сама лирика трубадуров…
Но Прованс — всего лишь одна из провинций Южной Франции, где жили и творили трубадуры; поэтому постоянно существовала потребность в более общем термине, который бы без всяких разночтений обозначал специфические историко-культурные феномены Юга Франции. Таковым термином стал “окситанский”, от слова “ок” (
oc), обозначавшего в языке трубадуров утвердительную частицу “да”. Впервые он был употреблен в XIV в. в латинских документах Парижской канцелярии1.Слово “трубадур” происходит от староокситанского
trobador, что буквально означает “изобретающий”, “находящий новое”. Трубадуры “изобрели” рифмованную поэзию. “Поэзия проснулась под небом полуденной Франции — рифма отозвалась в романском языке; сие новое украшение стиха, с первого взгляда столь мало значащее, имело важное влияние на словесность новейших народов… Трубадуры играли рифмою, изобретали для нее всевозможные изменения стихов, придумывали самые за-труднительные формы…” Эти слова о лирике трубадуров принадлежат Александру Сергеевичу Пушкину. Окситанские поэты наметили основные направления и определили формы европейской поэзии, а главное, выработали модель любовного переживания, ставшую неотъемлемой частью европейской “культуры чувств”; современные влюбленные — наследники куртуазной, возвышающей душу любви, именовавшейся на языке трубадуров fin’amor. Трубадуры научили мир любить и славить Даму, создали свой собственный куртуазный универсум, где царила женщина — Дама, Донна, прекрасная и недосягаемая. Трубадуры, средневековые певцы Любви и Прекрасной Дамы, возвысили любовное переживание до степени искусства — искусства прежде всего поэтического. “Я люблю, значит, я пою”, — говорили трубадуры, предвещая знаменитое высказывание философа-рационалиста Декарта “cogito ergo sum” — “я мыслю, значит, я существую”.Новое куртуазное мировоззрение, выработанное трубадурами, кардинально меняло тогдашний взгляд на женщину, внушенный церковью. Из “сосуда греха”, существа нечистого, чье тело Дьявол сделал своим излюбленным местом пребывания, женщина становилась высшим существом, служение которому составляло цель жизни благородного рыцаря. В мире трубадуров правил Амор, значительно отличавшийся от своего античного предшественника — Амура, ибо вел влюбленного не столько к любви-обладанию, сколько к любви возвышающей и совершенствующей душу. Эта идеальная любовь находила свое выражение в служении, одном из главных понятий средневековой ментальности. Служение связывало друг с другом представителей “самого сильного”, вооруженного рыцар-ского сословия. Ритуал, посредством которого устанавливалась вассальная зависимость между знатным и богатым сеньором и менее состоятельным рыцарем, состоял в том, что сюзерен простирал руку к тому, кто намеревался стать его вассалом, а тот, сложив руки, преклонял колени. Обряд назывался оммаж (франц. hommage), сопровождался клятвой в верности и иногда скреплялся поцелуем в губы договаривающихся сторон. После принесения оммажа сюзерен был обязан защищать своего вассала, а тот в свою очередь обязан был служить ему советом и помощью, “consilium et auxilium”. В терминах феодального оммажа описывали рыцари-трубадуры свое служение даме-сюзерену, чьи повеления они готовы были исполнять.
Истоки лирической куртуазной поэзии всегда вызывали и продолжают вызывать долгие споры. Некоторые даже считали куртуазную лирику трубадуров полным плагиатом — и по форме, и по содержанию — арабо-андалузской поэзии, которая в свою очередь была заимствована из персидской литературы. При этом они в основном ссылались на Ибн Хазма (994–1064 гг.) и его трактат “Ожерелье голубки”, где тот исследовал и систематизировал идеальную любовь, которую уже в течение нескольких веков воспевали арабские лирики. Разумеется, столь категорические суждения всерьез не принимались, но вышеуказанный трактат действительно некоторое время питал европейскую любовную поэзию, и в частности поэзию трубадуров. В то же время было отмечено сходство между поэзией трубадуров и строфическими латинскими стихами… Различные гипотезы происхождения средневековой окситанской лирики свидетельствуют прежде всего о постоянном коловращении людей, проживавших в те времена на юго-западе Европы, где, несмотря на различия вероисповеданий, постоянно происходило взаимообогащение культур. Когда мусульманские авторы с удовольствием описывали радости любви, европейские поэты только начинали преодолевать запреты, наложенные церковью на отношения мужчины с женщиной. В начале XII в. лирика трубадуров сделала наконец достоянием западной ментально-сти любовь между мужчиной и женщиной.
Эпоха трубадуров продолжалась почти два столетия — с рождения “первого трубадура”, знатного сеньора Гильема, IX герцога Аквитанского (1071–1126), и до ухода с поэтической сцены “последнего трубадура”, Гираута Рикьера, годы деятельности которого пришлись на 1254–1292. И все два столетия трубадуры, образно говоря, воспевали возвышенную, недосягаемую любовь и жаловались на отказ неумолимой красавицы. Кто же был слушателем, для кого создавали свой мир интеллектуалы-трубадуры, поэты, которые, в отличие от клириков, грамотеев и латинистов, сами не всегда были грамотны и зачастую владели — хотя и виртуозно — только дарованной им от рождения народной речью?
Поэзия трубадуров культивировалась при дворах знатных южнофранцузских сеньоров; позднее к ним добавились каталонские и итальянские дворы. Аудиторией поэтов были прежде всего рыцари, грубые воины, чьи руки привыкли к мечу, а ухо — к звону стали, конскому ржанью, топоту копыт и предсмертным хрипам умирающих врагов. Многие из этих рыцарей, как знатных, так и безвестных, успели побывать на Востоке, где с переменным успехом сражались за Гроб Господень, надеясь обрести не только спасение, но и богатство и славу. Пока рыцари воевали в Святой Земле, бремя забот управления — домом, слугами, хозяйством — пришлось взять на себя оставшимся дома женщинам. Роль женщины в обществе возросла, хотелось того или не хотелось средневековому идеологу — церкви. Многие знатные дамы были достаточно образованны, чтобы в полной мере оценить искусство трубадуров. Заметим между прочим, что среди самих трубадуров было несколько десятков женщин (именовавшихся трубадурками, trobairitz), и все они, как пишут авторы книги “Повседневная жизнь во времена трубадуров”, принадлежали к высшей аристократии Юга. Куртуазное мировоззрение, призванное смягчить суровые нравы рыцарства (воинов), явилось также отражением нового положения женщины в обществе, символом которого она становилась; амбивалентность женской натуры получила свое выражение в культе Святой Девы — Богоматери и культе возлюбленной.
Эпоха трубадуров почти в точности совпадает с эпохой крестовых походов: в 1097 г. начался Первый крестовый поход, а в 1291-м пали послед-ние владения крестоносцев в Сирии и Палестине. Это случайность или закономерность? Не была ли куртуазная любовь трубадуров к Прекрасной Даме (к концу “эпохи трубадуров” место Дамы все чаще стала занимать Святая Дева) своеобразной “философией утешения”, потребность в которой ощущалась в обществе, находившемся, в сущности, в состоянии беспрерывной войны, пусть даже заморской? Ведь для подавляющего большинства рыцарей крестовые походы стали не только сражениями за веру, но и открытием для себя “другого” мира. Прежде они сражались с “неверными” на собственных территориях, завоеванных сарацинами, теперь же перед ними открылись иные земли, иная культура; там, “на месте”, они получили возможность познакомиться с эзотерическими учениями Востока. Предполагают, что именно в Святой Земле Раймон де Сен-Жиль, IV граф Тулузский (один из предводителей Первого крестового похода) познакомился с учением манихейцев, лежащим в основе учения катаров, и, вернувшись, одним из первых начал тайно исповедовать катарскую доктрину. Словом, куртуазное мировоззрение, выдвигавшее на первый план возвышение души через любовь к Прекрасной Даме, нашло свой отклик прежде всего в южнофранцузском обществе.
В Окситании эпоха трубадуров совпадает с расцветом еретического вероучения катаров, предложивших иное, нежели католическая церковь, толкование Евангелия, и истреблением их в результате крестового похода, созванного папой Иннокентием III. В целом “идеологическое диссидентство”, как в отдельных работах именуют религиозные ереси, получившее в XII–XIII вв. достаточно широкое распространение (катары, вальденсы, патарены…), свидетельствует об определенном падении авторитета католической церкви и о поисках людьми иной духовной опоры, нежели та, которую предлагали им официальные круги.
Образ жизни в Южной Франции значительно отличался от образа жизни во Франции Северной. Через Окситанию пролегали наиболее важные дороги средневековой Западной Европы. На ее территории получали свое оформление маршруты паломников, направлявшихся в Испанию поклониться святому Якову Компостельскому, к папе в Рим или же морем в Святую Землю. Корабли с паломниками и крестоносцами отплывали из Марселя и порта Сен-Жиль, расположенного между Арлем и Нимом. В средиземноморские порты купцы привозили предметы роскоши, тотчас входившие в моду среди знати и богатых горожан. Интенсивная торговля способствовала развитию коммуникаций, росту ремесел и, как результат, развитию городской цивилизации. Многие окситанские сеньоры, включая могущественных графов Тулузских, подолгу жили в своих город-ских жилищах, нередко соседствовавших с домами простых горожан — торговцев и ремесленников. Города управлялись муниципалитетами, состоявшими из чиновников (консулов), избиравшихся из уважаемых горожан и нотаблей.
Постоянные отношения с арабской Испанией, пестрые толпы, беспрерывно передвигавшиеся по построенным еще римлянами дорогам Окситании и распространявшие слухи, сплетни, новые философские учения и ереси, способствовали созданию в окситанском обществе атмосферы веротерпимости и своеобразного социального согласия. К примеру, евреи, бывшие в IX–X вв. главными посредниками между Востоком и Западом, а с XI в. подвергнутые гонениям и в конце концов исключенные не только из феодальной системы, но, из складывающейся системы городской, в Окситании, до разгрома катаров и последовавшего затем установления инквизиции, могли беспрепятственно исповедовать свою веру и занимать любые должности в тогдашней системе управления. Трубадуры, вечные странники, кочевавшие от замка к замку, славили свое искусство, Прекрасную Даму, бывшую в основном лицом вполне реальным, своего щедрого покровителя, а также его дела и защищали его интересы. По словам французских авторов книги, трубадуры стали первыми представителями “коммуникативного ремесла”, что стало возможным прежде всего благодаря тому свободомыслию, которое царило в тогдашнем окситанском обществе.
Принадлежность к славной когорте куртуазных поэтов ставило на одну доску и аристократа, и простолюдина. Трубадур–знатный сеньор пускался в странствия ради славы, трубадур-простолюдин, для которого поэтическое искусство зачастую являлось единственным способом заработать себе на жизнь, также стремился к известности, ибо она вела его к возвышению и богатству. На поэтических состязаниях (эквиваленты северофранцузских рыцарских турниров, по определению авторов книги) все трубадуры были равны, первым мог стать как знатный сеньор, так и безвестный рыцарь. Трубадуры передвигались по одним и тем же дорогам, влюблялись в одних и тех же дам, на одних и тех же кораблях плыли за море, перенимали друг у друга профессиональные навыки.
Трубадур — ключевая фигура окситанской культуры. О том, как жили средневековые окситанские поэты, что носили, что ели, на каких музыкальных инструментах играли, — обо всем этом рассказывает книга Женевьевы Брюнель-Лобришон и Клоди Дюамель-Амадо. Трубадуры — поэты, и авторы, поставившие перед собой цель описать повседневную жизнь “древнейших провансальских пиитов”, разумеется, не смогли обойтись без их стихов, которых в книге приводится немало. Работ подобного характера (посвященных именно трубадурам) на русском языке еще не выходило. Фрагменты этого любопытнейшего исследования мы предлагаем вниманию читателей “НЮ”.
Елена МОРОЗОВА
В оформлении публикации использованы художественные работы XII–XIV вв. из книги “Mini
atura gotica”.Повседневная жизнь
во времена трубадуров
XII–XIII вв.
ЖЕНЕВЬЕВА БРЮНЕЛЬ-ЛОБРИШОН
КЛОДИ ДЮАМЕЛЬ-АМАДО
ЗАМОК:
ПАРАДНЫЙ ЗАЛ
И КОМНАТА ХОЗЯЕВ
На заре Средневековья в домах почти нет мебели; кровать является роскошью, которую могут позволить себе только богатые; основную обстановку составляют всевозможные сиденья и многочисленные сундуки и лари. Именно такую мебель в случае нужды можно быстро и легко погрузить на телегу и перевезти в другую резиденцию или — если на дом готовится нападение — в безопасное место. При необходимости сундуки и лари могут служить сиденьями и даже лежанками. Спят хозяин с хозяйкой обычно в том же самом зале для приемов; спальный отсек стараются отгородить от остального зала деревянной перегородкой или хотя бы простой занавеской; роль занавески часто исполняет ковер. Если в замке помимо зала имеется хотя бы одна свободная комнатка, пусть даже клетушка где-нибудь под крышей, ее стараются отвести под спальню. Спальня — особая комната, туда допускаются только самые близкие родственники; порог спальни является своеобразной демаркационной линией между жизнью общественной и частной; переступить этот порог мечтают многие куртуазные рыцари, ибо именно в этой комнате полновластно царит прекрасная и недоступная дама, жена сеньора. В спальне хранят сокровища — сундуки, куда складывают ювелирные изделия, драгоценности и золото. Иногда там стоит шкаф с семейными архивами или даже рукописными книгами с красивыми миниатюрами. Но главный предмет обстановки спальни — драгоценная кровать, предназначенная для владетельной четы. Кровать делается из деревянных досок или из специально обработанного дерева. На кровать кладется матрас, набитый шерстью или пером, сверху — дорогие или простые ткани, льняные простыни, шерстяные или шелковые одеяла, множество вышитых подушек и подушечек; все это богатство, как и прочая дорогая обстановка, выставляется напоказ, как это принято в домах состоятельных хозяев. Родственники хозяина и его знатные гости спят на длинных ларях, которые днем выполняют роль сидений и шкафов; ночью поверх ларей кладут большие мешки, набитые шерстью или пустыми гороховыми стручками и соломой, а утром эти постельные принадлежности убираются. Рыцари, состоящие на службе у хозяина дома, гости не слишком высокого ранга, с которыми можно не церемониться, трубадуры средней руки, а также жонглеры и музыканты, которые их сопровождают, считаются слугами, и поэтому им приходится довольствоваться тюфяками, которые к вечеру достают из чулана и раскладывают прямо на полу в парадном зале, в коридорах или в караульном помещении.
Стены и пол главной комнаты и зала утепляют, развешивая и раскладывая на них ковры и гобелены. Столбики кровати иногда венчают небольшие капители: это украшения. Наряду с супружеской кроватью среди прочей мебели выделяется парадное кресло, называемое креслом хозяина. Выполненное из точеного дерева, оно обычно имеет квадратную форму, высокие ножки, низкую спинку и подлокотники. Скамьи, скамьи-лари со спинками, на которых раскладывают подушечки, чтобы удобнее было сидеть, трех- и четырехногие скамеечки для ног, деревянные или металлические складные стулья, а также простые чурбаки — все эти предметы мебели используются для сидения. Огромную популярность имеют сундуки, они нужны всем и для всего: в них хранят одежду и белье, еду и зерно. Многообразие сундуков поражает: резные деревянные и украшенные скульптурными изображениями, простые металлические и художественного литья, напоминающие драгоценные изделия золотых и серебряных дел мастеров, из простых струганых досок, а то и вовсе из неструганого дерева. Миниатюры, скульптуры капителей и нотариальные описи свидетельствуют о разнообразных по форме и исполнению сундуках, но при раскопках археологи находят только железные окантовки и кованые металлические накладки. Еще один предмет, необходимый в каменных залах замка, — переносная железная жаровня, наполненная раскаленными угольями; с помощью таких жаровен обогревали комнаты, где не было каминов, и наиболее удаленные от очага уголки больших залов. Учеными был обнаружен великолепно сохранившийся образец такой жаровни, обогревавшей некогда дворец архиепископа Нарбоннского; длина ее 90,5 см и ширина 77 см. Темными зимними вечерами залы освещались свечами, вставленными в подсвечники, а также масляными и жировыми лампами, изготовленными из металла или терракоты; лампы висели на специальных крюках на стенах или стояли в нишах
.
ОБЕДЕННОЕ МЕНЮ:
БУДНИ И ПРАЗДНИКИ
Так же, как во многих деревнях XIX столетия, так и в Средние века, бесконечные застолья праздничных дней являлись своего рода вознаграждением за крайнюю скудость повседневного стола.
“Ни в тушках кур, ни куропаток, / Ни в дрофьих или журавлиных, / В гусях ли, утках иль павлинах, / В косулях, кроликах и ланях, / В медвежьих тушах и кабаньих — / Ни в чем нужды не усмотреть. / И прочая не хуже снедь. / В гостиницах всего в достатке, / Чтоб в зелени никто нехватки / Не знал, ни в воске, ни в овсе. / Здесь под рукою вещи все, /В которых надобность случится. / Лаванды, перца, смол, корицы, / Гвоздики, имбиря, муската / Запасы стали столь богаты, / Что в стенах городских, сиречь / На каждом перекрестке, сжечь / Их можно было полный чан”, — читаем мы в куртуазном романе XIII в. “Фламенка”
1.Дичь, пряности, сжигаемые на перекрестках, и прочие проявления щедрости, переходящей в расточительство, — непременные атрибуты бракосочетания владетельных сеньоров. Сеньор Арчимбаут женится на прекрасной Фламенке, и, прославляя ее красоту, он кормит целый город, обеими руками раздает одежду и кубки из драгоценных металлов. Читатель “Фламенки” попадает в страну вечного изобилия из волшебной сказки.
Однако расточительство связано в основном с праздничными днями. Многие трубадуры, как, впрочем, и небогатые рыцари, в повсе-дневной жизни ведут себя крайне скромно: их быт напоминает крестьянский, еда также мало чем отличается от еды крестьянина-виллана.
“Претит — и вы меня поймете — / Трус, ставший знаменосцем в роте, / И ястреб, робкий на охоте, / И если гущи нет в компоте; / Клянусь святым Мартином, не / Терплю я вкус воды в вине, / Как и участье в толкотне / Калек, ибо приятней мне / Быть одному и в тишине. / Претит мне долгая настройка / Виол, и краткая попойка, / И поп, кощунствующий бойко, / И шлюхи одряхлевшей стойка; / Как свят Далмаций, гнусен тот, / По мне, кто вздор в гостях несет;/ Претит мне спешка в гололед, / Конь в латах, пущенный в намет, / И в кости игроков расчет./ Претит мне средь зимы деревней / Плестись, коль нет приюта мне в ней, / И лечь в постель с вонючкой древней, / Чтоб в нос всю ночь несло харчевней”, — пишет трубадур, известный под именем Монаха из Монтаудона
2.Пожив, сколько возможно, при дворе знатного сеньора и ожи-дая, когда настанет пора отправиться дальше на поиски нового богатого покровителя, трубадур живет у себя или пристраивается при каком-нибудь захудалом дворе. В такое время он вынужден питаться по-будничному, то есть супом, хлебом и сыром; таково повсе-дневное меню, разнообразие в которое иногда вносит мясо. Хлеб для богатых — белый, его делают из пшеницы; для тех, кто победнее, пекут хлеб из пшеницы с примесью ржи или ячменя; хлеб для бедняков выпекается в общественной печи или в печи сеньора; большая печь для выпечки хлеба имелась в замке Вентадорн, и говорят, что служанка, которая эту печь растапливала, была матерью трубадура Бернарта. Каждый будний день едят похлебку, которую варят из овощей и злаков; иногда для густоты и сытности в нее добавляют мясо и
размоченный хлеб.В “постные” дни — среду, пятницу и субботу — готовят рыбу; рыбу подают в изобилии и во время поста; угрей, миног, осетров и уклеек ловят в реках и прудах, морскую рыбу — желтобрюхую камбалу, зубатку, барабульку, макрель, морской язык — ловят в мор-ских водах возле побережья Лангедока или у океанских берегов Аквитании. Часть рыбы съедается сразу, часть сушат и солят, а потом укладывают в бочки и везут в монастыри и на рынки вглубь страны. Жаркое в собственном соку или мясо, жаренное на угольях, приправленное кисло-сладким соусом из сухофруктов, подаются к столу в праздничные дни.
На пастбищах Южной Франции разводят преимущественно овец (пасхальных агнцев хватает на всех), коз и домашнюю птицу (больше всего ценятся каплуны), а также свиней и гусей, мясо которых идет на засолку. Нет недостатка и в дичи; описывая роскошь праздничного стола, трубадуры непременно упоминают о блюдах из дичины.
Козьи и овечьи сыры, как свежие, так и сухие, привозят из Прованса, из края Альпий и Верхнего Прованса, а также из Сардинии и Южной Италии. Немало сыров привозят в Лангедок и Южную Аквитанию из Канталя и из-за Пиренеев.
В садах в изобилии произрастают яблоки, сливы, груши, терн, вишни, различные ягоды, виноград, фиги, грецкие орехи и миндаль, из которого делают миндальное молоко, используемое для приготовления соусов и кремов, паштетов и начинок для пирогов; в огородах растут разнообразные овощи. Все это плодово-овощное великолепие идет на стол сеньоров.
Что пьют трубадуры и их покровители? Родниковую воду, воду из рек и колодцев; насколько это опасно, говорить вряд ли стоит. Нужды литургии требуют много вина, поэтому повсюду разбиты виноградники, даже там, где земля для них отнюдь не самая подходящая. Из лучших сортов получают белое вино, ценящееся наиболее высоко; кларет и красное вино с малым содержанием алкоголя относятся к напиткам повседневного потребления, их пьют в течение всего года.
1 “Фламенка”. (Перев. А.Г.Наймана) М., 1983.
2 “Жизнеописания трубадуров”. Издание подготовлено М.Б. Мейлахом, М., 1993.
ЗАМОРСКИЕ
ПРОДУКТЫ
И ПРЯНОСТИ
Пряности и некоторые другие экзотические продукты питания привозят из далеких краев. Заморскую еду можно увидеть только на столе у богачей. Среди дорогих продуктов числится спаржа, которую привозят с Востока, финики, фисташки, абрикосы и лук-шалот, название которого произошло от города Аскалон, что в Святой Земле. Современные представления о средиземноморской кухне неразрывно связаны с помидорами и стручковым перцем, однако ни первая, ни вторая культуры жителям Средиземноморья в описываемый нами период пока неизвестны.
Местные сухофрукты идут на изготовление сладостей; в почете миндальное печенье, нуга и миндальная халва; аромат сладостям придают с помощью розовой воды или имбиря. Вместо сахара используется мед, сухие фрукты и некоторые отпрессованные соки и экстракты, натуральные или проваренные. В XII в. сахар был уже известен, однако в то время его использовали исключительно для фармацевтических целей; сахар везли с Кипра и Сицилии, а также из Андалусии.
К обычным приправам относятся душистые травы, горчица, лук и чеснок; эти, равно как и еще десятка полтора пряностей, употребляют постоянно, однако в небольших количествах. Многие пряности, бывшие в ходу на средневековой кухне, в наши дни исчезли из обихода, остались шафран, имбирь, перец горошком, гвоздика, мускатный орех, корица, кориандр и тмин. Пряности толкли в ступках, а затем бросали полученный порошок в супы или соусы, которые готовили на основе вина, уксуса или фруктовых соков; готовый соус протирали через сито, а затем поливали им мясо; делали это в конце варки или жарки, и вовсе не для того, чтобы, как нередко пишут в книгах,
отбить гнилостный запах несвежего мяса, а, наоборот, чтобы подчеркнуть его вкус. Именно соусы позволяют кулинару проявить всю свою изобретательность; приготовление соуса сродни работе портного-модельера: портной славится своей одеждой, а повар — соусом; готовя соус, повар уподобляется алхимику: он обязан быть предельно точным в сочетании ингредиентов и в их дозировке.
ПОВАРСКОЕ
ИСКУССТВО
Ступка, где растирают чеснок, пережила века; в наши дни она прославила искусство провансальских кулинаров. В Средние века ступка изготавливалась из дерева, мрамора или камня. В ней измельчали пряности и готовили соусы, в частности белый чесночный соус на основе миндального теста и чеснока. В ступке превращали в порошок злаки и сушеные овощи для приготовления каш и похлебок; словом
“piston”, обозначавшим деревянный или каменный пестик, в конце концов стали называть овощное рагу (pistou), повседневное блюдо южнофранцузской кухни. Все, что не жарится на угольях, на сковородке или не варится на огне, тушится в специальной посуде — глубокой сковороде, котелке или кастрюле с плотно пригнанной крышкой; перед тем как положить в эту посуду продукт, ее тщательно смазывают жиром (свиным салом, оливковым или ореховым маслом) или наливают на донышко немного воды.В книгах начала XIII в. по практической медицине можно найти отдельные кулинарные рецепты; специальные же сборники кулинарных рецептов появляются только в самом конце XIII в. Но если нельзя в точности воспроизвести меню скоромного — когда подавали мясо, или постного — когда подавали рыбу — банкета, который вполне мог состояться в одном из замков до 1300 г., то составить о нем представление можно на основании сохранившихся до наших дней меню парадных обедов XIV столетия. Действительно, хотя средневековое кулинарное искусство достигло своих высот после 1300 г., основы его были заложены значительно раньше. В недавно изданном исследовании “Кулинарное искусство в Средние века, сто пятьдесят рецептов из Франции и Италии”, в значительной степени побудившем нас написать этот раздел, воспроизводятся различные меню и порядок подачи блюд во время торжественных трапез XIV в. Опираясь на первые романские учебники по кулинарии, авторы исследования сообщают, что на пиру за каждое подаваемое блюдо отвечали специально приставленные к нему слуги,
обязанные до-ставить его в пиршественный зал и поставить на стол. При этом слуги должны были знать, какими блюдами следует обнести всех гостей, а какие сразу водрузить на стол, дабы попробовать их могли только те, для кого они предназначены.
ПИРШЕСТВО
В ЗАМКЕ СЕНЬОРА
В качестве легкой закуски гостям сперва подают свежие сезонные фрукты или салаты, в состав которых непременно входит что-нибудь кисленькое — дабы подготовить желудок к принятию более тяжелой пищи, переваривающейся достаточно медленно. Затем следуют протертые супы, за которыми без всякого перерыва несут жаркое, основное блюдо любого пиршества. К мясу подают различные соусы — изысканные смеси на основе пряностей, обладающие экзотическими ароматами; именно соусы создают репутацию стола. Следует также отметить, что, в отличие от современной трапезы, на средневековом столе без всякого смущения соседствуют сладкое и соленое, острое и кисло-сладкое, винный уксус и кислый сок (сок недозрелого винограда, листьев щавеля или же лимонный).
В отличие от нашего времени, когда перед десертом подают что-то легкое и сладкое, в средневековом замке перед десертом устраивается настоящий перерыв, во время которого жонглеры развлекают гостей. Эти представления называются “интермедиями” (
entremets). Следующая смена блюд именуется “десертом”, который вполне сравним с десертом современным: на стол подаются сладости “в ассортименте”. В завершение трапезы, “на закуску”, приносят сыры, засахаренные фрукты, легкие пирожные. Считается, что такая пища “за-кроет дверь” желудка. Разумеется, во время трапезы не забывают и о горячительных напитках: пьют неразбавленное вино, гипокрас (смесь вина с медом и пряностями), горячее вино с чабрецом и мальвазией, сладкие вина, привезенные с Кипра или из Греции.Выйдя окончательно из-за стола, гости начинают жевать “забавки”: драже и засахаренный имбирь, которые помогают пищеварению и освежают дыхание.
Пиршественный стол не принадлежал к предметам мебели. Он состоял из квадратного щита, положенного на козлы, и разбирался по завершении трапезы. Размеры и форма сооружаемого стола определялись количеством приглашенных. Стол покрывали двумя скатертями: мягкой, сложенной вдвое и позволявшей видеть ноги приглашенных, и шитой золотом парадной, которую после пиршества бережно снимали и складывали в сундук. Когда гостей было особенно много, столы ставили буквой U и хозяин с хозяйкой вме-сте с избранными гостями занимали место за центральным столом на небольшом возвышении. Место гостя по отношению к блюдам на столе соответствует его положению в обществе и определяется заранее; наиболее изысканные блюда ставят перед самыми важными гостями; можно сказать, что распределение мест за пиршественным столом также соответствует иерархической структуре общества. Правда, иногда иерархический порядок может быть нарушен по прихоти сеньора, пожелавшего унизить или, наоборот, оказать незаслуженную честь кому-нибудь из гостей или же просто позабавиться. Обычно гости сидят с одного края стола, иначе говоря, по одну сторону от блюд; перед каждым гостем стоит миска с широкими краями, стакан и лежит большой нож с закругленным к кончику лезвием. Вилка вошла в обиход примерно в XIV столетии — сначала в Италии, а потом в течение двух-трех веков прижилась и в остальной Европе; примерно в это же время в обиход повсеместно вводится употребление индивидуального стакана и индивидуальной ложки. Вплоть до XIV в. повседневную посуду изготовляют преимущественно из дерева, хотя уже в XIII в. начинается период терракоты: из этого материала повсеместно изготовляют миски, кувшины,
тарелки, блюда, стаканы и рюмки.
ПОВЕДЕНИЕ
ЗА СТОЛОМ
Изображения библейских и евангельских трапез, тайной вечери и пира Ирода, встречающиеся в романских церквах, помогают нам составить наглядное представление о том, как вели себя за столом в XII в. Камнерезы, украшавшие капители и тимпаны соборов и внутренних монастырских двориков, воспроизводят сцены повседневной жизни: ладони и руки сотрапезников лежат на прямоугольном столе, рядом располагаются хлеб, ножи, стоят стаканчики для напитков и общее блюдо.
В XII в. обычай есть, сидя за столом, входит в повседневную жизнь; новые манеры прививаются повсеместно, становятся признаком хорошего тона.В “Путеводителе к святому Якову” высмеиваются гастрономические привычки гасконцев и наваррцев, до сих пор разделяемые некоторыми южнофранцузскими сеньорами, привыкшими к “деревенскому” образу жизни:
“После того как вы пройдете этот край [Ланды], вы вступите в Гасконь, местность, богатую белым хлебом и превосходным красным вином; еще там много лесов, лугов и чистых родников. Гасконцы большие говоруны и краснобаи, насмешники, задиры и вдобавок пьяницы, чревоугодники, одеваются в лохмотья, и у них никогда нет денег; однако они прекрасные воины и славятся своим гостеприимством, которое они всегда рады оказать беднякам.
Но едят они без стола, усевшись в кружок вокруг огня, и пьют из одного стакана. Едят они много, пьют и того больше, но не пьянеют, и все они дурно одеты; они не стыдятся спать все вместе на тонкой подстилке из гнилой соломы; слуги спят вместе с хозяином и хозяйкой.Эти люди бедно одеты, и едят и пьют они также плохо. У наваррцев все домочадцы, как слуга, так и хозяин, как служанка, так и хозяйка, едят все вместе из одного котелка ту пищу, которая там сварена; едят вперемежку, руками, не пользуясь ложкой; пьют они из одного стакана”.
Таковы повседневные обычаи. Едят руками, пищу берут с общего блюда, которым обносят всех сотрапезников. Нож используется главным образом для нарезания толстых кусков хлеба, именуемых траншуарами, на которые кладется мясо. После 1100 г. средневе-ковые авторы, адресуясь к монахам или мирянам, предлагают им новые правила хорошего тона, которые, как следует полагать, вырабатываются в первую очередь при дворах князей церкви и мирских властелинов, а также в городской среде, и только во вторую очередь получают распространение в других слоях общества, главным образом среди людей состоятельных. Нет никаких оснований сомневаться в великой роли трубадуров в смягчении нравов и воспитании утонченных манер, которыми далеко не всегда отличались грубые и воинственные рыцари. Однако куртуазные правила требовали от рыцаря умения красиво есть, то есть не хватать огромные куски, не запихивать их через силу в рот, чтобы потом заглотить целиком, с жадностью и нетерпением.
БЛАГОПРИСТОЙНАЯ
УМЕРЕННОСТЬ
Пестрое и смешное одеяние жонглеров привлекает взоры — невозможно не обратить внимания на костюм в желтую и зеленую полосу, характерный для придворных шутов; такими по крайней мере они предстают перед нами в XIV в. на миниатюрах одного из песенников. Костюм шута не имеет ничего общего с одеждой трубадура, одевающегося как дворянин.
До XII в., когда в костюме произошли существенные изменения, мужская одежда состояла из трех основных частей: блио — верхняя одежда, надевавшаяся поверх рубашки, именуемой шенс, и длинные штаны, унаследованные от древних галлов.
После 1100 г. среди придворных начинается повальная тяга к роскошным тканям и новым фасонам одежды. Платье и волосы удлиняются, несмотря на протесты церкви, видящей в новой моде лишь упадок нравов, феминизацию и изнеженность. Эта новая мода, именуемая ее хулителями “варварской”, входит в повседневную жизнь в 1140-е гг. Клирики негодуют против роскоши и эротизма новой моды, вспоминая благопристойную умеренность предков и их практическую сметку: они по крайней мере не путались в полах собственных плащей!
МОДА
“ВАРВАРСКАЯ”
И ЭКСТРАВАГАНТНАЯ
Женское блио обычно облегает фигуру; женское тело должно выглядеть хрупким и грациозным. Женское блио состояло из двух частей: верхняя туника с круглым вырезом вокруг шеи доходила до бедер, а там прикреплялась к юбке, собранной в мелкую складку, и спускающейся до самой земли; юбка и верхняя туника шились из двух разных материалов; для туники чаще всего использовали тонкие кисейные ткани или шелковый креп. Шлейф юбки иногда закреплялся на спине. Блио туго шнуровалось на спине или с двух сторон на боках. Постепено вырез у туники становился более глубоким, у него появилась боковая прорезь, называемая
armigaut. Временные рукава, пришитые или привязанные шнурками, позволяли увидеть кусочек обнаженной дамской руки, хрупкой и тонкой, как у подростка. В текстах часто подчеркивается чувственный характер этого милого зрелища. Трубадур Аманьеу де Сескас советовал служанкам (donzellas) всегда иметь при себе иголки, чтобы “каждый раз вновь зашивать своих хозяек” (то есть пришивать к платью рукава, которые отпарывались на ночь, чтобы снять платье). Сохранилось много рассказов о том, как дама награждала рыцаря за проявленную им доблесть, вручая ему свой рукав. Например, в романе “Фламенка” королева, увидев на копье своего мужа-короля женский рукав, чрезвычайно огорчается и жалуется одному из рыцарей:“
…Был к его копью / Рукав , не знаю чей, привязан; / Вид королевой не показан, / Что огорчилась, хоть рукав / Был вывешен не для забав, / А как любовный явно знак”1.До середины XII в. женские пояса играют чисто декоративную роль; в это время их делают в основном из витых шнуров — шелковых, шерстяных или льняных; позднее пояса начинают изготовлять из кожи и тонких чеканных пластинок; такие пояса обычно имеют на концах подвески художественной работы.
Мужское блио также удлиняется, у пожилых людей оно нередко достает до земли и вместе с плащом метет своими полами дорожную пыль; ходить в таком платье можно только медленно. Лиф у нового блио узкий, пышные, расширяющиеся книзу полы (так называемая юбочка) собраны в мелкие складки; украшенные вышивкой горловина и обшлага соперничают между собой в роскоши. Новый элемент дворянского костюма — котта, надеваемая под блио; котта — это короткая туника с рукавами, облегающими руку возле запястья. Рукава у блио могут быть длинными и расширяющимися книзу, широкими в локтях или узкими, обтяжными, короткими до локтя или с прорезями; рукава также могут пристегиваться пуговицами к нижней рубашке возле запястья. Рукава, доходящие до локтя, часто имеют колоколообразное расширение и ниспадают вниз; такие рукава — новая характерная линия мужского костюма. Под коттой носят рубашку из легкой ткани с мелкими заглаженными складочками; рубашка длинная, иногда до самого пола, и выглядывает из-под блио:
“…У сшитой / Из реймской ткани знаменитой / Рубашки тонкой и штанов /Покрой изящный был и шов; /Плащ, дорогим блиставший шелком, / Был скроен и присборен с толком / И сужен впродоль края ткани; / Затянутая же на стане / Тесьма тугого ремешка / Шла кверху до воротника”
2.Плащ представляет собой цельный кусок материи, не имеет рукавов и свободно оборачивается вокруг тела. Плащ накидывают на плечи и удерживают его там при помощи шнурка, продернутого по краю. В южнофранцузских городах, где на каждом шагу встречаются следы былого римского владычества, закройщики, равно как и камнерезы, одевающие святых в романских соборах, постоянно имеют перед глазами примеры античной элегантности.
В конце XI в. и в начале XII в. в моде закрытые туфли без каблуков, сшитые из мягкой цветной или позолоченной кожи, нередко украшенной шитьем; такие туфли крепятся у щиколоток при помощи завязок. Самой дорогой и шикарной обувью считаются туфли, изготовленные из кордовской кожи; в испанском городе
Кордова есть даже особая корпорация ремесленников, специализирующихся исключительно на работе с кордовской кожей; работа эта требует высокой квалификации. Около 1140 г. нормандский историк Ордерик Виталий возмущается выдумкой графа Анжуйского, “принца с берегов Луары”, который, желая скрыть недостатки своих ног, скрюченных и деформированных из-за множества мозолей, приказывает изготовлять себе специальные туфли с длинными острыми носами; мода на такие туфли прижилась как на Севере, так и на Юге Франции:“…
Башмачники делают башмаки, похожие на скорпионьи хвосты; народ называет эти башмаки носатыми… До сих пор носили обувь с закругленными носами, она хорошо сидела на ноге, и вполне устраивала и мирян, и клириков; теперь же миряне дерзко щеголяют в непотребных длинноносых башмаках, свидетельствующих об испорченности их нравов”. 1 “Жизнеописания трубадуров”.
2 “Фламенка”.
РОСКОШЬ
В ОДЕЖДЕ
“Платье” означает совокупность одежд, надеваемых на себя человеком, своего рода современный гардероб… Платье у людей состоятельных сшито из дорогих тканей и имеет богатую отделку; знатные сеньоры часто одаряют платьем своих друзей и верных слуг. Когда трубадуры покидают своего покровителя, тот, желая вознаградить их за доставленное удовольствие, дарит им деньги, коня и “материю”, то есть отрезы тканей, которые они несут к портному, дабы заказать для себя блио или плащ.
Роскошные ткани, привозимые купцами с Востока, ослепляли средневековых модников: кисейные ткани и затканные шелком и золотом сукна везли с Востока, из Мосула
, газ и креп — из Индии. Однако постепенно на местах стали налаживать производство тонких сукон и легких прозрачных тканей. Трубадуры и авторы средневековых романов любят перечислять ткани, называть их, наслаждаясь звучанием экзотических слов; чем богаче сеньор, тем пышнее у него двор, тем больше у него дорогих тканей, и поэт не устает прославлять великолепие лучшего из дворов:“И тут приказал он купцам / Привезти к нему во дворец / Множество цветных сукон и разных мехов, / Всех, которых только можно было найти… / И горожане без промедления приказали нагрузить / Доверху / Пять телег — восточными шелками, / Пять телег — златотканой парчой, / Десять телег — лучшими сукнами пунцового цвета. / Ни один христианин и ни одна христианка таких прекрасных сукон / Никогда еще не видели”, — пишет неизвестный автор рыцарского романа в стихах “Джауфре”.
До XI в. восточные ткани пользуются спросом только у очень узкого круга покупателей, но уже в XII в. ткани становятся одним из основных товаров. Самые роскошные ткани везут с Кипра, из Сирии и Египта. Из парчи, плотной шелковой ткани, шьют летнее платье, используя для подкладки тонкий шелк. Пришедшая с Востока парча ценится наряду с бумазеей, тканью из льна и хлопка, также прибывшей в Европу из стран Востока. Из Малой Азии купцы везут европейской знати прекрасные шерстяные — “камлотовые” — ткани, тонкие и люстрированные сукна, изготовляемые из верблюжьей шерсти. Возвращающиеся домой крестоносцы привозят с собой меха: шубы из горностая, из темного меха куницы, из меха серой и рыжей белки — зверька, который водится в России и Сибири.
Одежду принято украшать златотканым шитьем; позументом обычно обшивают горловину, манжеты и низ камизы, а также блио и плащи. На расшитую шелком, золотой или серебряной нитью тесьму нередко нашивают еще и жемчужины, и драгоценные камни. Шитье — основное украшение одежды, как мужской, так и женской; многие носят кольца — золотые и серебряные, но чаще всего бронзовые. Украшением также являются и застежки — огромные круглые броши, иногда вставленные в оправу и украшенные сверкающими камнями, стеклянными жемчужинами и кораллами, вылавливаемыми в Средиземном море; иногда застежки (фибулы) пришивают к одежде в качестве украшений.
ВОЛОСЫ
И БОРОДА
Почти до 1140 г. мужчины бреют лица и коротко стригут волосы; длинные волосы — привилегия женщин. В XII в. в моду входит борода, однако церковь яростно ополчается на нее, равно как и на длинные волосы у мужчин: она обвиняет их в женоподобии и в стремлении походить на волосатых сарацин. Однако, несмотря на протесты церковников, после 1150
г. мужская шевелюра, равно как и одежда, значительно удлиняется. Мужчины носят волосы до плеч и завивают их; многие завивают заодно и бороду; длинные волосы часто собирают в хвост и завязывают их лентой на затылке. За бородой ухаживают особенно тщательно; не слишком длинную, но и не слишком короткую бороду расчесывают, делят на две части и формируют у каждой части заостренный кончик; иногда — верх утонченности! — бороду разбирают на пряди и перевивают их золотыми нитями. Однако мода на бороды пройдет уже к концу века.Самый модный и любимый цвет волос — светлый; только блондинка может претендовать на звание красавицы. В XII в. женщины носят длинные волосы, изощряясь в изобретательности по части их укладки. Волосы можно поддержать с помощью серебряного или золотого обруча, завязать узлом на затылке, укрепив с помощью ленты или тонкого изукрашенного шнура. Можно заплести косы, перевив пряди золотыми нитями, с помощью специальной железной штуки (прообраза современных щипцов для завивки) можно накрутить кудри, сделать на лбу кудрявую челку. Многие женщины используют накладные волосы, например косы, которые спадают им на плечи и струятся дальше, до самой талии. В моду входят чепцы, меховые шапочки, шапочки из павлиньих перьев и шапероны (головные уборы, первоначально состоявшие из одного или двух кусков ткани, замысловато уложенных вокруг головы).
“Она одета достойно, / На ней платье шелковое с глухим воротом. / Волосы у нее мягкие и белокурые, / изящно перевитые золотой нитью. / У нее приятное миловидное лицо, / В выражении коего нет ничего искусственного; / Разумется, кожа лица ее отличается чистотой… / Чтобы защитить себя от жаркого солнца, на голову она надела / Шапочку из павлиньих перьев, / А в руке она держит цветок” — так в романе “Джауфре” описана прекрасная Брюнисанда.
Замысловатые шапочки и чепцы не идут ни в какое сравнение с простыми платками, которыми покрывали голову и плечи в XI в. В XII в. головные уборы становятся чрезвычайно сложными: в моду входят мягкие круглые шапероны (шапочки, головные повязки), а затем и остроконечные шапочки всевозможных фасонов (шапочки с валиками, “рогатые” чепцы), превратившиеся в конце XV в. в знаменитый остроконечный эннен, на конце которого, словно рыцарская орифламма, развевалась тончайшая вуаль.
Гребни того времени, экспонируемые в наших музеях, сделаны из оленьего рога, слоновой кости или из распиленного и отполированного самшита. Расписанные или резные, они имеют два типа зубьев: одни предназначены для распутывания волос, другие — чтобы гладко причесать их. Булавки из оленьего рога и металла дожили до наших дней, так же как бритва и бритвенный тазик (послед-ний появился в конце Средневековья). Зеркал — с ручками или без ручек — сохранилось мало; будучи предметом роскоши, ручное зеркало часто бывало вставлено в оправу из слоновой кости.
ФЛАМЕНКА
И БАНИ
Посетить бани означает проявить заботу о собственном теле, о его красоте. Для всех сословий баня является непременным дополнением важнейших событий частной и общественной жизни, точнее, канунов этих событий или же дня, наступившего следом за долгожданным событием; к числу таких событий относятся: рождение, посвящение в рыцари — церемония, во время которой молодой человек становится рыцарем, — свадьба, выздоровление после родов.
Богатые имеют собственные ванны, однако большинство смертных, живущих в городах, посещают публичные бани. До XV в. бани были смешанные; потом религиозные власти запретили совместные купания в банях мужчин и женщин. К банным помещениям относились теплая комната-предбанник, зал для собственно
мытья, ванны, а иногда и еще одна обогреваемая комната, где вымывшиеся отдыхали после банных процедур. В бане можно сделать эпиляцию, пройти курс лечения, дабы восстановить былые силы, утраченные во время крестовых походов. Для поддержания белизны кожи прислужница в бане очистит и смягчит ее пемзой. Белизна, как и белокурые волосы, является составной частью канона женской красоты, воспеваемой поэтами. Однако в чести и собственно мытье. На миниатюрах можно видеть чаны, скрепленные железными обручами и выстланные внутри простыней, которые служат как для мытья, так и для стирки. Позднее такие чаны появятся в крестьянских домах.Трубадуры любят описывать купание своей дамы; дама может купаться в быстрой реке, в пруду или в садовом водоеме; в последнем случае купание скрыто от посторонних глаз, ибо сад, примыкающий к неизменно великолепному дворцу, всегда обнесен высокой глухой стеной; впрочем, некоторые предпочитают воспевать даму, сидящую в собственной комнате за туалетным столиком: “Пускай она лишь плоть, —
восклицает Арнаут Даниэль в своей знаменитой секстине, — не душу / Отдаст, меня пустив себе под крышу!”1Купание открывает доступ к желанному обнаженному телу дамы, предмету эротических мечтаний возлюбленного. Созерцание этого тела доставляет чувственное наслаждение, оно символизирует радости веселого и теплого месяца мая, — это своеобразная прелюдия к любовным играм. Именно такое значение придает купанию Жербер де Монтрей, автор французского “Романа о Фиалке”
, написанного в первой четверти XIII в.; для оживления повествования он включил в свой текст множество песен трубадуров. Фиалка — родимое пятно, имеющее форму и цвет этого весеннего цветка; пятно это замечает на груди у прекрасной дамы мужчина, который, спрятавшись за занавеской, наблюдает за ее купанием. Подсматривающий заключил пари с возлюбленным дамы: он утверждает, что сумеет пробить брешь в броне ее добродетели. Художник, выполнивший миниатюры к рукописи, хранящейся в настоящее время в Санкт-Петербурге, позволяет ясно разглядеть фиалку на обнаженной груди дамы, устроившейся в ванне. В “Фламенке”, самом прекрасном любовном романе, написанном на окситанском языке в XIII в. неизвестным автором, бани также становятся местом любовных свиданий. Для диалога влюбленного рыцаря, переодетого клириком, и прекрасной дамы создатель “Фламенки” использовал стихо-творение трубадура Пейре Роджьера; диалог этот в романе происходит буквально под самым носом у ревнивого мужа дамы.Прекрасная златовласая Фламенка, подобно современной курорт-нице, решает принимать ванны, дабы избавиться от своих хворей. Красавец Гильем, увидев очаровательную даму, влюбляется в нее и, узнав, что она собирается посещать бани, принадлежащие местному трактирщику, приказывает рабочим прорыть подземный ход из своего жилища в гостинице до самых бань. Трактирщик и одновременно владелец и управляющий банями, будучи человеком предусмотрительным, развесил на стенах бани таблички с сообщением, что прок от ванн будет только в том случае, если принимать их в полной мере, “по числу недужных дней”. И целых четыре месяца, со 2 августа и до праздника св. Андрея, то есть до 30 ноября, Фламенка каждый день с наслаждением ходит в бани, где принимает лечение юностью и дарами
fin’amor:“…Коль нежный друг подруге прямо / В глаза глядит, и так же само /Она в его, то нет конца / Отраде, полнящей сердца, / И сердцу нега, разлитая / В отраде, дарит жизнь, питая”2.
1 “Песни трубадуров” (Перев. А.Г.Наймана) М., 1979.
2 “Фламенка”.
СТАРУХИ И ДАМЫ,
ЗЛОУПОТРЕБЛЯЮЩИЕ
КОСМЕТИКОЙ
Возлюбленная, воспеваемая трубадуром, всегда красива и молода, она свежа как роза, а кожа ее бела как лилия. Как заставить отступить неумолимо надвигающуюся старость с ее морщинами и дряхлостью? Во все времена — а женская красота и соблазнительность всегда в цене — женщины умели приготовлять и использовать кремы и различные притирания, дабы с их помощью сглаживать непоправимый ущерб, наносимый возрастом женской красоте. Средневековые женщины, разумеется, не были исключением.
Выдвигая на первый план заботу о хорошем самочувствии и привлекательной внешности, женщина вольно или невольно способствовала созданию эстетического идеала красоты. Та, кому собственная внешность была не безразлична, прекрасно знала, какая пища способствует хорошему цвету лица, что надо делать, чтобы лицо всегда было белым, а на щеках играл нежный розовый румянец, столь ценимый средневековыми мужчинами. Чтобы отогнать блох, женщины душили волосы специальными ароматами — мускусом, гвоздикой, мускатным орехом или кардамоном; эти же запахи заглушали запах пота. Той, что хотела иметь легкое дыхание, советовали, помимо мытья зубов тряпочкой, жевать анис, семена укропа, тмина или кардамона. Все мечтали иметь “зубы— подобие маленьких льдин”, как у “донны Ланы”, “Дамы без изъяна”. В реальной жизни “донну Лану” звали Матильдой Саксонской, она была сестрой Ричарда Львиное Сердце и однажды на одном из пиров оказалась за столом рядом с трубадуром Бертраном де Борном; трубадур мгновенно был ею околдован.
Красота дается человеку от природы, христиане рассматривают ее как создание Творца. Ева согрешила, и человек стал смертным; теперь в конце жизни его ожидает старость, чьи когти, впиваясь в женское тело, делают его дряхлым; взглянув на него, мужчина лишь горько усмехается: некогда столь желанное, оно более не влечет его к себе. Монах Монтаудонский, трубадур из Оверни, написал шутовские строки, направленные против женщин, злоупотребляющих косметикой:
“Я к Господу как-то попал. / Вижу — его обступили. / Статуи в гневе вопили, / Чтоб он наших донн обуздал: / На краски вскочила цена, — / Все больше идет их для донн, / А статуям храмов — урон, / Их лики бледней полотна
!”Этот вымышленный разговор с Господом вполне мог бы стать основой для проповеди какого-нибудь сельского священника. Действительно, почему бы святому отцу не вообразить, что он попал на небо, где видит, как статуи святых приносят жалобу Господу. “Раскрашенные” женщины взвинтили цены на косметику, потому что им самим требуется слишком много этой косметики! Они лишают нас причитающейся нам доли белил и румян! — жалуются статуи. Господь поручает монаху стать его посланцем и от его имени за-клеймить порочный обычай злоупотреблять косметикой. Тогда монах вступает с Господом в дискуссию. Ведь дамы уже привыкли краситься, “для донн красоваться — закон”, поэтому пусть статуи приспосабливаются, иначе донны и вовсе лишат их румян! Аргумент весом, однако он вызывает праведный гнев Господа. Как же так: Его творение дерзает приукрашивать себя без Его дозволения?
“Недолго цветет их весна, — / Ведь смертный стареть обречен, — / Но краской обман совершен: / Глядишь — а старуха юна!
”Наказание будет ужасно! Монаху весело, однако жестокая реальность налицо: в свои “краски”, в косметику, изготовленную на основе отваров из трав, дамы добавляют различные минеральные вещества, и среди них серебро и свинец, непременные компоненты свинцовых белил, которые превосходно разглаживают кожу и одновременно разрушают организм… Монах усмехается, Господь и статуи удовлетворены: организм старых кокеток отравлен, и они вскоре умрут от своих притираний.
Старость и чернота являются для трубадуров и их современников символами смерти. Трубадур Раймон де Корнет, живший в XIV в., пишет о “черной старухе”, преследующей его повсюду и в конце концов запирающей в роковом круге; круг — фигура, символизирующая тоску и смерть, желание же влечет трубадура к “любовной темнице”, куда он хочет войти вместе с “молодой дамой”:
“Опустившись на колени и молитвенно сложив руки, я опустил обритую голову / И вдали ото всех молил Господа, / Чтобы дозволил Он мне увидеть мою Даму и чтобы Дама успела мне улыбну-ться, / Пока еще хворь не изгрызла мое тело”.
ДЕМОНЫ
И ЧУДЕСА
Согласно Евангелию, “некоторые демоны обитают в гробах”… На Юге Франции эти демоны называются ламиями или масками; ламии — это злые души, не сумевшие обрести покоя и вселяющиеся в тела женщин. Они устраивают различные каверзы, по ночам ходят из дома в дом, опорожняют бочки, опрокидывают корзины и горшки, зажигают лампы, пробуждая и пугая спящих, вынимают из колыбелей младенцев и, судя по слухам, иногда даже поедают их; впрочем, такие слухи скорее распускают нерадивые кормилицы и мамаши, не сумевшие уберечь новорожденных от крыс или свиней, свободно разгуливающих ночью по крестьянским лачугам.
Демоны избегают некоторых кладбищ. В этом абсолютно уверен писатель и политик Гервасий Тильберийский. Своему августейшему покровителю, германскому императору Оттону IV, он сообщает о чудесах, происходящих на кладбище Алискан в Арле; кладбище это издавна находится под покровительством святых мужей; первые проповедники, принесшие в Галлию Слово Божие, святой Трофим и многие южнофранцузские епископы не раз освящали это кладбище. В XII в. на древнем арльском погосте все еще продолжают хоронить знатных вельмож и прелатов. Одних покойников везут сюда по суше — на телегах или на лошадях, других сплавляют по реке: в просмоленную бочку кладут тело и деньги, предназначенные для раздачи милостыни, а потом сталкивают бочку в воду. И каким бы сильным ни был ветер, каким бы быстрым ни было течение, бочка никогда не проплывет мимо Арля; остановившись возле известного утеса на Роне, она разворачивается и, приняв правильное направление, плывет к нужному берегу, где волны выносят ее на сушу как раз возле священного кладбища; там ее и встречают родственники покойного, прибывшие сухопутным путем.
l
В пламени XIII столетия исчезают блистательные дворы южан, а вместе с ними угасает и блистательное трубадурское искусство. И все же, несмотря на гибель куртуазной любви (
fin’amor), щедрости (largeza) и радости (joy), невидимые, но прочные нити культурной традиции соединяют эпоху трубадуров с нашим временем. Развалины старинных замков, эти “vieilles pierres” (“старые камни”), как называют их французы, сохранившиеся предметы материальной культуры, гастрономические обычаи и традиции позволяют нам не только лучше понять Средневековье, но и почувствовать его аромат, погрузиться в мир, который, по словам Петера Ласлета, “мы утратили навсегда”, совершить путешествие во “времена дедушек и бабушек”, ностальгическую память о которых мы продолжаем сохранять.Перевод с французского Елены МОРОЗОВОЙ.