ВЕРНЮСАЖ
ЖИЛ-БЫЛ ХУДОЖНИК ОДИН...
АЛЕКСАНДР КРЫЛОВ
Удивительна и загадочна игра судьбы мастеров, чьи творения смогли пережить своих создателей и достигли наконец адресатов-потомков. Одним из таких немногих счастливцев стал художник Афанасий Куликов.
…Долгое время его произведения приписывали другому, более удачливому, художнику-однофамильцу; сделанные им росписи патриаршего Елоховского собора в Москве остаются для поколений верующих безымянными, словно египетские пирамиды, не помнящие имен своих создателей. Картины, гравюры, рисунки Афанасия Куликова продолжали существовать, жить своей жизнью, независимой от воли и желания их создателя, — как подчас живут взрослые дети, забывая о своих родителях.
Имя Афанасия Куликова все реже появлялось на страницах искусствоведческих и популярных изданий, и очень вероятно, что спустя какое-то время многие его работы украсила бы горькая, словно лапидарная кладбищенская строка, аббревиатура: “НХ” — неизвестный художник. Но судьба распорядилась иначе…
Он родился 14 января 1884 года в небольшой деревушке. “Родная деревня Исаково стоит в низинке, — вспоминал художник. — На гору подымешься — из-за леса город наш Малоярославец”.
Крестьянская семья Куликовых среди односельчан была известна любовью к порядку и уважением к традициям. Глава дома Ефрем Климович и его супруга Марья Матвеевна, обвенчавшиеся в 1861 году, строго следовали православным законам, исправно соблюдали посты и обряды. В случае соседской беды грамотный Ефрем читал Псалтырь по умершим.
После раздела небольшого хозяйства со старшим братом дела пошли совсем тяжело. Жили бедно и тесно. Когда заканчивались летние крестьянские хлопоты, в избе появлялось два ткацких стана. Всю зиму, за исключением больших церковных праздников, с утра до сумерек шла работа — отец работал платки за одним станом, а за другим бабы ткали холсты.
Несмотря на стесненные условия,Афанасия определили в церковноприходскую школу. С раннего детства у мальчика проявились редкие способности к рисованию. Он копировал рисунки из попадавшихся книг, рисовал близких, односельчан, животных.
В 1896 году, когда Афанасию исполнилось 12 лет, старший брат повез его в Москву. Дорога “в люди” оказалась непростой. Он работал на ткацкой фабрике, был мальчиком “на посылках” в колониальной лавке, пока старший брат не пристроил его на учебу в иконописную мастерскую. Уже на второй год хозяин перевел Афанасия к мастерам, которые позволили мальчику выполнять подготовительные работы, научили растирать краски, наносить левкас. По вечерам он с усердием копировал уже готовые иконы. Постепенно пришла уверенность, владение ремеслом.
В 1901 году Афанасий оставляет иконную мастерскую и начинает работать у подрядчиков живописных мастерских по росписям храмов. Вначале подмастерьем, затем мастером. Появились первые самостоятельно заработанные деньги, а вместе с ними древние как мир искушения, подстерегающие молодых провинциалов, приезжающих завоевывать огромный столичный город: “Каждый вечер гармонь, пьянка, любовь и драка”.
Он нашел в себе силы уйти от разгульной жизни. Кабацкая Москва осталась позади, и в 1903 году Афанасий оказывается на Мясницкой, в мастерской живописца Анатолия Петровича Большакова, бывшего владельцем художественного училища. Этот визит во многом определил дальнейшую судьбу художника Афанасия Куликова.
Огюст Роден как-то высказал уникальную по своей простоте и глубине мысль: “В сущности, нет ни прекрасного стиля, ни прекрасной линии, ни прекрасного цвета; единственная красота — это правда, которая становится зримой”.
Афанасию Куликову эта правда далась нелегко — слишком мал был багаж знаний, скромен опыт; отсутствовали даже навыки гимназических уроков рисования. Ему приходилось начинать с нуля.
Он занимается с репетитором, много читает и только в 1906 году достигает заветной цели — поступает в Училище живописи, ваяния и зодчества. Один перечень имен педагогов дает понятие о высочайшем уровне подготовки студентов Училища: историю будущим художникам преподавал В.О.Ключевский, историю литературы читал Н.Н.Розанов, среди профессоров спе- циальных дисциплин — А.М.Корин, Н.А.Касаткин, А.Е.Архипов, Л.О.Пастернак, В.А.Серов, К.А.Коровин, А.М.Васнецов.
Первый год Афанасий учился у Серова, а после его ухода из Училища в 1909 году — у Коровина. Куликов много работает с натурой, копирует произведения классиков и продолжает расписывать храмы. В 1912 году Афанасий Куликов закончил курс Училища живописи, ваяния и зодчества.
Он мечтал научиться писать, как его учитель Серов, но реальная жизнь ставила свои задачи.
Заботы о семье — у него с женой Ксенией Трифоновной уже было трое детей, — необходимость приобретения жилья требовали постоянной работы в артели иконописцев. Вместе с ними он расписал немало храмов в Москве и Поволжье, среди которых церковь Николы-Ямы и Елоховский собор. О высоком искусстве на время пришлось забыть. Потом началась первая мировая война, и Афанасий Куликов, ратник II разряда, призывается в 251-й пехотный полк. Однако вместо фронта, после Февральской революции, он оказывается в художественной секции культотдела Московского Совета солдатских депутатов.
Здесь он впервые увлекается военными лубками, вошедшими в моду в годы первой мировой войны. В декабре 1917 года Куликов экспонирует на выставке “Мир искусства” свои четыре работы.
В дальнейшем Афанасий Куликов станет прекрасным книжным иллюстратором, пейзажистом и портретистом, автором исторических полотен. Но тем не менее в истории отечественной культуры его имя связано именно с созданием школы русского послереволюционного лубка.
Лубок — исконно национальный вид народного изобразительного творчества. Он так же органичен в русской избе, как ковер в мусульманском доме или изделия из моржовой кости в чуме северных народов. Своим названием лубок обязан обычной липовой (лубочной) доске, с которой он печатался.
Лубок получает широкое распространение в России с конца XVII века. Техника изготовления позволяла “тиражировать” народные картинки в любой типографии или иконной мастерской, где была печатная доска.
Темами для лубка становятся народный фольклор, сказки, бытовые сцены. Очень часто лубок приобретает характер острой карикатуры, имеющей подтекст.
Известно, что Петра I многие называли не только “Великим”, но и “Окаянным”. Один из популярнейших народных лубков “Мыши кота погребают”, выдержавший бесчисленное множество переизданий, в первых своих экземплярах имел не только портретное сходство кота с царем, но и точную дату и час смерти царя-преобразователя, а также содержал прозрачные намеки на многие пикантные подробности его домашней жизни.
Естественно, что отношение к лубку у представителей разных сословий принципиально отличалось. Сатирик XVIII века Кантемир не без гордости замечал, что творения его не будут “гнусно лежать в одном свертке с Бовою или Ершом”. Когда в 1824 году известный этнограф, профессор Московского университета П.М.Снегирев представил на рассмотрение Общества любителей российской словесности свою статью о лубочных картинках, то некоторые всерьез сомневались, “можно ли и должно ли допу-стить рассуждения в почтенном Обществе о таком пошлом, площадном предмете, какой предоставлен в удел черни”? Впрочем, после долгих раздумий пришли к решению, что статью опубликовать можно, изменив заглавие: вместо лубочных картинок сказать “простонародные изображения”.
Тем не менее к жанру лубка все чаще обращались известные профессиональные художники. А.Г.Венецианов, И.И.Теребенев, И.А.Иванов создали в духе народных картинок знаменитый цикл раскрашенных офортов, посвященных Отечественной войне 1812 года.
Классический труд известного юриста Д.А.Ровинского “Русские народные картинки”, изданный в 1881 году, содержит в себе 1780 изображений лубков, появившихся до 1839 года.
Конечная дата этого фундаментального труда объясняется введением официальной цензуры на свободное народное художественное творчество. Отныне лубок становится средством массовой агитации. Именно в этом качестве лубок перекочевал в ХХ столетие, став одним из видов официозной пропагандистской машины, рассчитанной на самую обширную и далекую от просвещения часть населения России — крестьянство.
Массовые тиражи патриотических лубков отмечаются во время русско-японской и особенно первой мировой войны. К их созданию привлекаются профессиональные художники: одни работали в новом, модном в начале века, “русском” стиле; другие пытались отыскать в лубке эстетику и изящество примитивизма; третьим заказы на изготовление официозных картинок приносили определенный доход.
Трудно сказать, насколько было близко народное творчество революции, но для Афанасия Куликова оно являлось не просто близким, но и родным. Лубок открывал для него окно в давно ушедшее детство…
Лубок Афанасия Куликова стал выражением его раздумий и переживаний в удивительных, порой комичных и одновременно философско-трагических образах. Он был намного сложнее по своей иконографии, чем традиционный лубок. “Он естественен и созвучен живописным работам художника, — пишет искусствовед О.Хромов. — В силу жанра, повествовательности, литературности лубки Куликова стали ”текстом”, историей переживаний его души, которые через ассоциации, настроение живописных полотен раскрываются и создают еще один элемент художественного мира мастера, родившегося с войной и революцией, мира современной реальности, вошедшего в его творчество стремительно и неожиданно, преобразившего юношескую романтичность переживаний, поиска отгадок загадочной родной деревни, красоты неприхотливой крестьянской жизни”.
Иллюстрации и полный текст читайте в журнале.