РАРИТЕТ
27 апреля 1920 года, когда еще Крым отчаянно сопротивлялся наступлению Красной Армии, в Париже увидел свет первый номер русской газеты “Последние новости”. Одной из “жемчужин” его стал рассказ “Ке фер?” — о русском генерале, который вышел на парижскую площадь Согласия и, глядя в безнадежно чужое небо, спрашивал неизвестно кого: “Ке фер? (que faire (что делать) — фр.). Фер-то ке?”
Строки эти стали символом трагедии русского изгнания. И принадлежали они перу Надежды Александровны Тэффи (1872–1952).
Казалось бы, ее судьба сложилась вполне благополучно. Мало кто был популярен так, как она. Рассказы Тэффи,
не успев появиться на страницах печати, сразу становились крылатыми. Так было и в Петербурге, так было и в Париже. Ее любили и Николай II, и Милюков, и тысячи русских читателей.
Благополучной жизнь Тэффи можно назвать потому, что она не погибла в годы революции и гражданской войны, не умерла от нищеты в эмиграции. Но разделила со своим поколением все “прелести” ХХ века. И всегда сквозь светлый юмор ее рассказов и пьес просвечивалась тоска по оставленной стране.
Она родилась в Петербурге, в семье знаменитого адвоката Александра Лохвицкого, вышла замуж за юриста Владимира Бучинского, но в 1900 году, уже после рождения дочери и сына, супруги развелись. Тогда же и началась ее феерическая литературная слава. Юмористические зарисовки
Надежды Александровны печатали лучшие издания России;
особенно большая дружба связывала ее с “Сатириконом”.
Сама она любила мистификации и долго не желала объяснить, откуда же взялся такой странный псевдоним. То ли от случайно услышанного разговора,
то ли из баллады Киплинга “Тэффи был вором”. Впрочем, все это было для нее не так важно. А важным было то, что слова ее повторяла вся страна.
У нее выходили книга за книгой, ее ценили Гумилев и Блок,
одним из ближайших друзей Надежды Александровны был Федор Сологуб.
В 1919 году она навсегда покинула Россию.
В эмиграции, кроме беспрерывной литературной деятельности, она очень много занималась благотворительностью; различные русские клубы и общества неоднократно выбирали ее своим председателем.
И до конца дней, в самые тяжкие времена, она помогала людям.
Мы предлагаем вашему вниманию рассказы Тэффи из сборника
“Восток и другие рассказы”, увидевшего свет в Шанхае в 1921 году.
Виктор ЛЕОНИДОВ,
Зав. архивом-библиотекой Российского Фонда культуры.
В РЕСТОРАНЕ
НАДЕЖДА ТЭФФИ
Дама, входящая в общий зал ресторана, хранит посадку гордую, достойную, еле снисходящую.
Если она принарядилась, то делает вид, что это ее обычное состояние. Если одета скверно, то дает понять, что хорошо одевается только дома, а в какой-нибудь ресторан нарочно надевает все, что похуже, чтобы ресторан не зазнался.
Кавалер, входящий в общий зал ресторана первоклассного, делает вид, что он здесь завсегдатай, свой человек. Если ресторан неважный, кавалер опускает губы в презрительной снисходительности. Супруги входят по раз заведенному порядку: муж на два шага впереди жены. Если он человек воспитанный или женился поздно, когда холостяцкие привычки успели уже укорениться, он, пробежав в вышеупомянутом порядке ползала, останавливается и пропускает жену вперед.
Дама, усевшись, начинает осматривать других дам.
Если, кроме нее, в зале всего одна дама, обе посмотрят друг на друга, и каждая, обернувшись к своему спутнику, скажет:
— Здесь все сегодня в темном (или в светлом). Досада, что я не надела такого же.
Потом начнут презирать друг друга.
Человек солидный, пришедший честно поесть, долго будет читать карту, потом спросит у лакея:
— Суп… это у вас свежий, не вчерашний?
Лакей почтительно проглотит навернувшееся слово “третьегодняшний” и ответит убежденно:
— Самый свежий.
— А на второе что? Рыба? А мы не отравимся?
Лакей, будь он самый честный малый в мире, а рыба самая ядовитая в природе, все-таки ответит с легкой усмешкой:
— Помилуйте! Все кушают, и никто про себя не заявлял, что помер.
А что, если бы лакей взял да и ответил:
— Протухла!
Прямо даже представить себе не могу, чтобы тут произошло.
Потом выбирают вино.
— Вот здесь у вас номер пятый… это хорошее вино?
И опять-таки ни за что лакей не скажет — скверное.
Стойкий он человек. Либо неисправимый оптимист.
Выбирая вино, обедающий старается убедить лакея, что полбутылки красного в сорок копеек гораздо лучше качеством, чем целая бутылка в шесть рублей. Лакей не верит и невинно советует взять тогда бутылку в восемь, раз в шесть не удовлетворяет столь изысканному вкусу.
Тогда обедающий заявляет решительно, что это восьмирублевое — известная дрянь.
— Э! что ты мне толкуешь. Я, батенька, на этом вине все зубы съел, а ты учишь. Подашь вот это, номер сто семнадцатый, полбутылки.
Но тот все-таки долго не понимает и тычет корявым пальцем выше.
Он не хочет понять.
За обедом супруги молчат. Только один вопрос загорается в душе их обыкновенно после супа:
— Как может ресторан так дешево кормить?
— Посуди сама, — говорит муж. — Курицу хорошую дешевле рубля двадцати не купишь. А тут нам в рублевом обеде полкурицы подали. Итого минимум полтинник, если считать по оптовой цене. Ну-с, кроме того, суп, скажем, двугривенный две порции, да пирожки, да рыба, да
мороженое. Дома такой обед меньше пяти рублей не обернешь.
— Удивительно! И как это они могут!
— Долго не выдержат. Лопнут. Нужно будет хоть лакею побольше на чай дать.
Чувствуют себя жуликами, дармоедами, говорят лакею “мерси” и смотрят на него сконфуженно.
Уходят понурив голову из чувства сострадания к несчастному ресторатору, дни благоденствия которого сочтены.
— Еще бы! Ведь осетрину дешевле шести гривен за фунт не купишь, а он нам не меньше фунта отвалил! Да курица, да мороженое. Как ни верти, в убыток накормил! Прямо неловко. Нужно будет швейцару побольше на чай…
Самый любопытный момент у компании, обедающей или ужинающей с дамами, наступает вслед за тихо произнесенным словом “счет”!
К этому моменту кавалеры начинают готовиться сразу после жаркого. Лица у них делаются напряженные, взгляды сосредоточенные. Видно, что о чем-то думают и к чему-то готовятся.
Наконец момент наступает: лакей подает на тарелке счет, сложенный так, чтобы дамский глаз не мог его разглядеть.
Тогда начинается борьба великодушия: кавалеры, подстрекаемые лакеем, вырывают друг у друга тарелку со счетом. Говорят отрывисто:
— Да нет… позвольте же!..
— Да почему же, Боже мой!..
— Нет, знаете, это вы совершенно напрасно…
Борьба разрастается, счет падает на пол. Лезут за ним под стол и стукаются об голову нагнувшегося лакея.
Потом снова:
— Ах, какой вы, право…
— Да дайте уж я…
А дамы, вместо того чтобы умилиться столь редкой в наш корыстный век картиной, делают вид, что не замечают ровно ничего, и безмятежно разглядывают потолок.
Наконец один уступает.
Выражение восторженного самопожертвования мгновенно гаснет на лице его партнера, он сует деньги на тарелку под бумажку, а дамы вдруг сразу догадываются, что пора домой. Игра кончена. Все делают вид, что не произошло ровно ничего. Потому что ресторанная этика требует, чтобы у гостей был такой вид, будто их кормят даром.
Трудно это все.
А нужно.
Второй рассказ читайте в журнале “Новая Юность”