“ПРОТИВ ЛОМА”. ЗА МОСКВУ
ВЫСТАВКА “НОВОЙ ЮНОСТИ” ЗАКОНЧИЛАСЬ.
АКЦИЯ — ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Целый месяц — с 29 ноября по 28 декабря 1999 года — в Москве
на Мясницкой улице работала подготовленная Творческим центром “Новая Юность” документальная выставка в защиту культурного наследия Москвы — “Против лома”. Экспонаты — старинные фотографии, фрагменты, макеты памятников архитектуры и истории, уничтоженных в Москве в ХХ столетии. Несколько тысяч москвичей посетили выставку и оставили нам на память книгу отзывов,
где благодарственные слова в адрес организаторов перемежались
с грустными вздохами об утраченных шедеврах и возмущенными репликами в адрес прежних и нынешних городских властей. А что дальше? Выставка закончилась, телесюжеты и публикации о ней позабудутся,
а городская старина, которая нуждается в защите от
лома,
осталась на месте. И те архитекторы и чиновники, что очень хорошо усвоили принцип “ломать — не строить”, тоже остались на местах. Слава Богу, и защитники московской старины живы и не сидят сложа руки… Неужели и в XXI веке Москву будут сотрясать “бои местного значения” и домик за домиком старый город будет уходить в небытие? Среди сотрудников “Новой Юности” имеется человек, более других виновный и ответственный за “охранную” выставку, —
Константин Михайлов. “Вы, Константин, ее придумали, — сказала
ему “Новая Юность”, — вы и объясняйтесь теперь с читателями: зачем такая выставка, какая она была, и как мы дальше против лома должны бороться”. Константин Михайлов, загнанный в угол, отпираться
не стал, но вместо подробного и толкового отчета о мыслях и
действиях написал немыслимое лирическое произведение, в котором, впрочем,
так и не ответил на вопрос — как же спасти историческую Москву
от уничтожения. Но, подумали мы, нива охраны памятников —
стезя нелегкая, может быть, человек имеет иногда право на
лирику… Поэтому мы и публикуем нижеследующий опус.
Любезные коллеги и читатели мои, хотите ли узнать мою тайну? Тайну моего пленения Историей, пленения, из которого я уж не имею ни сил, ни желания вырваться? Что спрашивать меня о выставке “Против лома” — это всего лишь частность, всего лишь маленький кусочек жизненной бездны, что открылась передо мною, когда мне было дай Бог пять или шесть лет от роду. И только много лет спустя понял я, что течение моей жизни определяет увиденный в раннем детстве кусок старых обоев. Конечно, лучше бы я в детстве мог увидеть Сухареву башню, Чудов монастырь, Красные ворота, храм Успения на Покровке и многое другое, стертое с лица Москвы задолго до моего рождения. Да, признаю, я из обокраденного поколения: все вышеперечисленное мне заменил кусок обоев, и результат налицо. Да будет благословенна та картонажная фабрика, где этот кусок обоев произвели на свет!
Однако же попытаюсь излагать мысли свои в относительном порядке. Итак, когда мне было лет пять или шесть, я заглянул дома под батарею отопления. (Зачем — не помню, что-нибудь туда закатилось, например.) Там и настигла меня тайна. Под батареей наклеен был кусок обоев. Эка невидаль! — скажете вы. Не то что невидаль, а просто чудо, отвечу я вам. Этот кусок, видите ли, был совершенно не такой, как все остальные обои в комнате! “Мама! Почему?” — спросил я. И мне объяснили, что раньше все обои были такие, как под батареей, потом сделали ремонт, а под батареей обои переклеивать не стали — то ли поленились, то ли потому, что все равно ниоткуда не видно.
Вот это происшествие и привело в конечном счете к открытию выставки “Против лома”. На этом, собственно, можно было бы поставить точку, но мне заглядывают через плечо и говорят, что все равно ничего не понятно. Поэтому продолжаю.
Тайна, открывшаяся мне под батареей, заключалась ни много ни мало — в постижении Истории: раньше было не так, было по-другому. И есть тому живое вещественное доказательство — вот этот кусок старых обоев. И все это жутко интересно. Если кусок обоев оборвать, то доказательство исчезнет. Поэтому он ценен, этот никому не нужный кусок старых обоев. Так вот, каждый памятник истории и культуры и есть такое же вещественное доказательство Истории. Настоящей, бывшей, а не придуманной. Поэтому я и осмеливаюсь писать о куске обоев по соседству с Сухаревой башней и даже подумывать об их общей природе. Этот кусок обоев и наставил меня на путь истинный (для меня, конечно, истинный, потому что истинный путь у каждого свой). А потом я вырос и стал узнавать о московских потерях.
На самом деле это больно. Смотреть на фотографию Сухаревой башни и читать под ней: “Снесена”. Нет, в советские годы цензура заставляла писать: “Не сохранилась”. Церковь Николы Большой Крест. Симонов монастырь. Николаевский дворец. Дом Прозоров-ского. Страстной монастырь. Китайская стена. Дом Щепкина. Церковь на Преображенке. Не сохранилась, не сохранилась, снесен, утрачен… И выставку “Против лома” делать было так же больно. Ведь каждую потерю ощущаешь как личную. Перебираешь весь московский ХХ век — сносы, сносы, сносы. Дворцы, монастыри, особняки, храмы, крепостные стены, городские усадьбы, ограды, башни, фонтаны — год за годом их перемалывает гигантская мясорубка “Реконструкция”. Что взамен? Лучшее в мире метро. Сталинские высотки и просто сталинские дома. Стада “хрущоб”, в одной из которых я заглянул когда-то под батарею отопления. Но почему взамен? Почему весь ХХ век москвичи провели с ломом в руках и фильмы о старинной Москве приходится снимать в Суздале?
Я прошу у читателя прощения за некую поверхностность, но тема эта требует долгих исследований и толстых фолиантов. Мое же частное мнение заключается в том, что старую Москву сносили именно за то, что она была
старой
Москвой. За то, что она была вызывающе красива. Подчеркнуто великолепна. Местами роскошна. Ее лучшие — погибшие — здания могли дать фору Парижу и Лондону, Мадриду и Берлину. С Римом, конечно, потягаться не удалось бы, но ведь на то мы и Третий Рим.
После 1917 года из Москвы стали постепенно делать новую коммунистическую столицу. И к городу применили все тот же “классовый подход”. О пролетариате писали, что он “политически живет” на улицах. Это сейчас кажется бредом. А тогда, в 20–30-е годы, это была идея, овладевшая массами. От архитектуры требовали, чтобы она была “правдива”, а от архитекторов — чтобы строили “соответствующие новой архитектуре” здания. И постановление ЦК ВКП(б) такое было — чтобы облик Москвы “соответствовал”. И генеральный план реконструкции 1935 года, подписанный Сталиным.
А что делать с теми зданиями, облик которых “не соответствовал”? В расход. “Интересы пролетарской революции выше предрассудков”, — так сказал Я.М.Свердлов еще в 1918 году.
Это не просто слова. Есть цифры. Половина архитектурно-исторического наследия Москвы, существовавшего в 1917 году, была уничтожена уже к 1941 году. Сносы хрущевских и брежневских лет — это уже задача из старых школьных учебников. Если от столько отнять полстолька, а потом еще полстолька и еще полстолька… Церквей в Москве (в пределах МКАД) в коммунистические годы погибло 368. Счет погибших домов, дворцов и особняков идет на тысячи. И не надо думать, что все это дела давно минувших дней. Лом продолжается, новая Москва строится. Пока работала выставка, “Независимая газета” выпустила целую страницу под тем же названием “Против лома” (здесь я сразу честно сознаюсь, что название выставки мне было заранее подарено журнали-стом Рустамом Рахматуллиным, который эту самую страницу в “НГ” подготовил). Но дело тут не в том, кто что первый выдумал. Выставка “Против лома” демонстрировала около двадцати ценных историче-ских зданий, уничтоженных в Москве 1990-х годов. Публикация “Против лома” в “НГ” насчитала пятьдесят пять таких объектов. И еще десятки испорченных, искаженных…
Мы коммунистов привыкли ругать: они, мол, были некультурные, грубые, нетерпимые, в Бога не верили, Дворец Советов хотели выстроить вместо Храма Христа Спасителя. А мы-то, люди 1990-х годов, кто такие? Мы всех обругали, кто дела вершил до нас, мы всё прочитали из спецхранов, мы Храм Хри-ста Спасителя заново из бетона построили и пластмассой украсили. Но продолжаем рушить. Это при нас погибают постройки Баженова, Казакова и Шехтеля, это при нас сносят дома, где бывали Пушкин, Островский, Сухово-Кобылин. По сравнению с былинными утратами 20–30-х годов эти потери могут показаться неважными. Но если так думать, то от старинной Москвы со временем не останется вообще ничего. И потом — мы же отвечаем за свое время?
И когда я сравниваю, любезные други мои, сносы времен Кагановича, времен Хрущева и сносы времен Лужкова, меня пронзает ужасная догадка. Сначала я выскажу, а потом попытаюсь объяснить, почему она ужасная.
И в 30-е, и в 60-е, и в 90-е градоправители строили свою собственную Москву. При Сталине возводилась “столица мировой коммунистической революции”. При Хрущеве—Брежневе — “образцовый коммунистический город”. При Лужкове… имени этому нет, но суть можно попытаться прочувствовать. Нынешнее городское правительство было первым правительством, заявившим в качестве программной цели “возрождение исторической Москвы”, возрождение “исторического облика московской архитектуры”. В 90-е годы у нас строится, если можно так выразиться, “образцовый исторический город”.
Обличия “великих проектов” разных эпох различны. Дворец Советов, проспект Калинина, Храм Христа Спасителя. Памятник Сталину перед Третьяковкой в 30-е, памятник Ленину на Октябрьской площади в 80-е, памятник Петру на стрелке Водоотводного канала в 90-е. А суть, похоже, одна. Очередной “великий проект”, по сравнению с которым судьба памятников подлинной исторической Москвы представляется малозначительной. В Москве 90-х ставят памятник Пушкину и сносят дом в Столешниковом, связанный с его именем. В Москве 90-х собираются ставить памятник Баженову и сносят флигель усадьбы Долгова на Большой Ордынке, Баженовым построенный. Мы не будем “оглашать весь список”. Подлинная история ценится менее, чем рукотворная — вот в чем дело. Сорванный ураганом 1998-го крест с колокольни Новодевичьего монастыря поставили на место года через полтора. Ответим себе честно на вопрос — через сколько дней поставили бы на место крест с нового Храма Христа Спасителя, если бы, не дай Бог, и его сорвало ураганом?
Есть, правда, и одно отличие московских реконструкций эпохи Лужкова и эпохи Кагановича. Коммунисты, уничтожая памятники архитектуры, не говорили, что они заботятся о культурном наследии. Каганович откровенно писал, что “московские улочки прокладывал пьяный строитель”. Сталин, отвечая заступавшимся за Сухареву башню ученым, уверенно заявил, что советские люди сумеют создать лучшие образцы архитектурного творчества. От нынешних правителей города таких откровений не услышишь. Более того, они осуждают своих предшественников, творивших вандализм. Но слова остаются словами, а дела — делами.
Что такое выставка “Против лома”? Что такое одноименная полоса в “НГ”? Строчки летописи, дополнения к поминальному списку московских утрат ХХ века. И эти строчки в истории останутся. Как бы ни изощрялись пресс-секретари и пропагандисты, “список 1990-х” не только написан пером на бумаге, но и вырублен топором с улиц и площадей. И этого уже не поправить.
Да, я обещал еще объяснить, почему вышеизложенная догадка “ужасная”. Потому, что она касается не только вождей и отцов города, но и всего московского общества. Потому, что и в 30-е, и в 50-е, и в 70-е в городе были люди, поднимавшие свой голос в защиту уничтожаемых памятников, несмотря на то, что при Сталине это грозило Колымой, а при его наследниках — крупными неприятностями: то по партийной линии, а то хулиганы “вдруг” повстречаются в подъезде. Есть такие защитники и сейчас, но как их немного! Они прекрасны, они самоотверженны, они готовы к борьбе, но их не желают слушать. Не только власти, но и все остальные. Сотни тысяч и миллионы горожан. Им не до того. Упаси Боже, я никого не хочу обвинять в равнодушии к судьбе родного города, жизнь тяжелая нынче, дорогая, но факт остается фактом. При Сталине трудящиеся писали в Моссовет письма с требованиями снести храм, убрать колокольню и т.п. При Хрущеве радовались размаху крыльев и широте тротуаров Калинин-ского проспекта — не хуже, чем в Америке. При Лужкове жизнерадо-стная публика гуляет по Манежу и умиляется золотым рыбкам Церетели у стен Кремля. И тогда у меня возникает вопрос — в первую очередь к самому себе: “охрана пямятников” в нашей стране — она, собственно, от кого охрана? От себя самих? От радостного населения? Я совсем не хочу быть “врагом народа”, даже и в этом смысле… Вот, понимаешь, до чего доводит заползание под батарею отопления.
Собственно говоря, вопрос еще глубже. Охрана памятников и защита их от уничтожения есть не что иное, как противоборство со Временем. Все меняется в этом лучшем из миров — государства, законы, нравы, моды, улицы, дома. Время стирает одно, рисует другое и задумывает уже следующее. И тут на пути этой “реки времен” показываются люди из Общества охраны памятников и говорят: “Не трогать”. Смешно? Может быть. Но именно благодаря этим людям мы еще ощущаем позади себя века собственной истории. И потому чувствуем себя горожанами и гражданами — попросту говоря, людьми. Людей от животных отличает не только наличие чувства юмора, но и присутствие чувства истории. Так вот, победить в борьбе со Временем, конечно же, невозможно. Но можно одерживать частные победы. Когда я, многогрешный, прохожу мимо палат купца Щербакова на Бакунинской улице, которые чуть было не снесли весной 1986 года строители “третьего кольца”, мне приятно думать, что если замечательные барочные палаты XVIII века уже почти четырнадцать лет после балансирования на грани жизни и смерти украшают город, то в этом есть и моя скромная заслуга. И ко-гда в книге отзывов выставки “Против лома” я обнаружил послание “бакунинцев-86”, я понял, что не одинок в этих сентиментальных чувствах.
Но мы отвлеклись от главного — от “образцового исторического города” и от выставки, послужившей поводом к этим заметкам. Исторические здания в Москве 90-х годов не сносят просто так, с бухты-барахты. Их сносят по ветхости, их сносят под видом “реконструкции” (то есть сравнивают с землей и строят на их месте более или менее точную копию). Дело не только в идеологии великого московского благоустройства. Если политика в отношении городского центра будет такой, какова она сейчас, старинные здания в пределах Садового кольца почти обречены. В центре престижно строить жилье и иметь офисы. Земельные участки в центре дороги, высокие ставки арендной платы сулят прекрасные доходы. На свет рождаются постановления столичного правительства о сносе и реконструкции десятков аварийных зданий в Центральном административном округе, о новом строительстве на освобождающихся участках. В списки “аварийных” попадают даже такие московские достопримечательности, как дом поэта Веневитинова в Кривоколенном переулке, где Пушкин читал когда-то друзьям “Бориса Годунова”. Общественность возмущается, ей говорят, что это досадная ошибка… страшно подумать, что было бы, если бы общественность не возмутилась вовремя. Несколько лет назад палаты XVII века на Чистопрудном бульваре надстроили тремя этажами и превратили в “элитное жилье” — здесь уже никакие заклинания общественности не помогли, хотя такого архитектурного варварства в Москве не было со сталинских времен. Двадцать лет назад на возжелавшего что-нибудь сломать райкомовского начальника можно было найти управу в горкоме или в ЦК… попробуйте теперь найти управу на человека с рублем. Нет повести печальнее на свете…
И в этой повести могло бы быть еще много глав и вставных новелл, но надо же исполнить обещание, данное редакцией читателям, и написать о выставке “Против лома”. Спасибо Музею архитектуры, без которого эта выставка не состоялась бы, ибо директор музея (к огромному сожалению, уже бывший) Владимир Александрович Резвин позволил нам переснять уникальные фотографии из музейной фототеки, а также показать на выставке ценности из фондов музея — изразцы из снесенных московских храмов, макеты Сухаревой башни и дома Гагарина на Новинском бульваре и даже подлинную скульптуру путти, сидевшего некогда на Красных воротах. Посетитель выставки бродил по лабиринтам ее коридоров и мог последовательно узнавать, чего и почему лишалась Москва в 20-е, в 30-е, в 40-е — и так вплоть до 90-х нашего века. Если я не ошибаюсь, это была первая в биографии города выставка по истории московского вандализма. Экспозиция охватила чуть больше ста объектов — ей-Богу, это разве что десятая часть снесенного преобразователями разных поколений.
Да, есть же еще вопрос: а что же делать, чтобы сносов не было? Ответ очень прост, хотя и кажется наивным: чтобы сносов не было, не надо сносить. Уважаемый Алексей Ильич Комеч, директор Российского института искусствознания, авторитетнейший специалист в области охраны культурного наследия, рассказывал мне, как допытывался у заграничных коллег: что нужно, чтобы культурное наследие сохранялось? Суровые законы, обильное финансирование, специальные государственные органы? Все это нужно, отвечали Алексею Ильичу коллеги из благополучных стран, но не это главное. Главное — хотеть сохранить культурное наследие. Тогда оно и сохраняется.
А если оно у нас не сохраняется, значит, сохранять его не хотят. А когда захотят, может быть поздно — сохранять будет уже нечего. Чтобы мы все это поняли, и устроена была выставка “Против лома”. Вы-ставка закрылась, но акция не закончилась. Увы, любителей решать проблемы исторических городов с ломом наперевес на наш век хватит. У этих любителей все: власть, деньги, связи и неуемные и административные амбиции. “Расклад перед боем не наш, — пел Высоцкий, сочинивший, кстати, замечательную песню о сносе старинного дома. — Но мы будем играть”.
Любители лома могут быть уверены, что их деяния будут на худой конец отмечены, засвечены и вписаны в их биографии. Охрана исторических памятников сродни Олимпийскому движению. Тот же принцип: “Главное — участие”. Главное — на чьей ты был стороне. С ломом или против лома.
Фотоиллюстрации см. в журнале