Шарпийон и плачевные последствия
знакомства с нею*
Услышав имя Шарпийон и увидев сию девицу, извлекаю я из бумажника карточку, данную мне г-ном прокуратором Морозини в Лионе, и протягиваю ей.
— О, весточка от моего дорогого посланника! А вы уже три месяца в Лондоне и до сих пор не удосужились передать мне эту карточку?
— Виноват; мне следовало позаботиться об этом; но посланник не торопил меня, вот я и позабыл о его поручении и теперь благодарен случаю, что позволил мне исполнить его.
— Так приходите к нам завтра обедать.
— Не могу, завтра у меня обедает милорд Пемброк.
— С компанией или один?
— Один.
— Превосходно. Тогда ждите и меня с теткой. Где вы живете?
Я даю ей адрес и заверяю, что приходом своим она окажет мне честь и доставит удовольствие, и тут с удивлением замечаю, что она смеется.
— Так вы и есть тот самый итальянец, — говорит она мне, — который два месяца назад приказал повесить на дверях своего дома странное объявление, изрядно рассмешившее многих?
— Тот самый.
— Мне сказали, что затея эта дорого вам обошлась.
— Напротив. Этому объявлению я обязан своим счастьем.
— Следовательно, теперь, когда ваша дама уехала, вы должны быть несчастны. Однако никто не знает, кто была эта дама. Вы действительно намереваетесь хранить ее имя в тайне?
— Разумеется; и я лучше умру, нежели выдам ее.
— Спросите у моей тетки, и она подтвердит, что я тоже хотела снять у вас комнату. Но мать мне не позволила.
— Какая нужда была вам селиться задешево?
— Никакой; но мне была охота высмеять и примерно наказать дерзкого подателя подобного рода объявлений.
— И как бы вы меня наказали?
— Влюбила бы вас в себя, а потом стала бы вас терзать, отчего вы бы терпели адские муки. Ох, ну и посмеялась бы я тогда!
— Вы, стало быть, полагаете, что можете влюбить в себя любого, кого пожелаете, и заранее вынашиваете бесчестный замысел тиранствовать над тем, кто по справедливости принялся бы воздавать должное вашим прелестям? Ваш замысел чудовищен, и горе тем мужчинам, что придутся вам не по нраву. Я воспользуюсь вашей откровенностью и буду держаться настороже.
— И напрасно. Но, разумеется, вы вольны не поддерживать знакомство со мной.
Все время, пока мы разговаривали, она смеялась не переставая, и я, совершено естественно, влюбился в нее, как того и следовало ожидать; однако, восхищаясь ее своеобразным умом, выгодно оттенявшим ее прелести, я убедился, что она действительно могла влюбить в себя кого угодно. Эту способность она продемонстрировала мне незамедлительно, как только я имел несчастье познакомиться с ней.
В тот роковой день, что пришелся на начало сентября 1763 года, я закончил жить и начал умирать. Мне было тридцать восемь лет. Ежели вертикальная линия подъема по длине своей равна линии спуска, как тому и должно быть, то сегодня, в первый день ноября 1797 года, я, кажется, могу рассчитывать еще почти на четыре года жизни, кои, согласно аксиоме motus in fine velocior
1
, должны пролететь довольно быстро.
Шарпийон, кою знал весь Лондон, как мне кажется, жива до сих пор; была она совершеннейшей красавицей, без какого-либо изъяна. Волосы у нее были русые, глаза голубые, кожа чистая и белоснежная, а рост почти такой же, как у Полины, включая те два дюйма, что она непременно прибавит к двадцати годам; в то же время ей было всего семнадцать. Грудь ее, хотя и маленькая, отличалась совершенством формы, руки ее, полные и изящные, были несколько длиннее обычного, ножки маленькие, походка уверенная и исполненная достоинства. Лицо, кроткое и открытое, свидетельствовало о деликатности души, исполненной изысканных чувств, и имело тот благородный вид, который обычно является признаком знатного происхождения. Но природе было угодно солгать и сделать лицо это обманчивым. Ежели бы она, явив на лице истинный ее характер, солгала бы во всем остальном, было бы лучше. Девица Шарпийон, едва меня увидев, сразу порешила сделать меня несчастным; и она мне об этом сказала.
Выйдя из дома Малиньяна, я нисколько не испытывал радо-сти, обычно охватывающей охочего до женского пола сладострастника, который, познакомившись с девицей редкостной красоты, преисполнен уверенности, что без труда удовлетворит все свои желания, ею внушенные; я был скорее изумлен и даже потрясен тем, что стоящий у меня перед глазами образ Полины, всякий раз действовавший на ум
мой и заставлявший меня презирать любую увиденную мною хорошенькую женщину, тут не возымел надо мной власти и позволил мерзавке Шарпийон за-стать меня врасплох. Но я простил себе, решив, что уступил очарованию новизны и стечению обстоятельств и разочарование наступит неминуемо. Я убедил себя, что стоит мне только переспать с этой Шарпийон, как я тут же перестану о ней думать; а случится это скоро.
Но я даже представить себе не мог, как непросто окажется достичь желаемого. А ведь она сама напросилась ко мне на обед! Она была возлюбленной прокуратора и, разумеется, не платонической, и тот наверняка платил ей, ибо не был ни хорош собой, ни достаточно молод, чтобы влюбить ее в себя. Даже отбросив лестную для себя мысль о том, что я мог бы ей понравиться, я полагал, что, раз у меня были деньги и я был готов на нее потратиться, она не станет долго сопротивляться.
Прибыв ко мне и увидев на столе четыре прибора, милорд Пемброк спросил, кто те двое, что будут обедать с нами, и удивился, узнав, что это Шарпийон и ее тетка и что Шарпийон, прослышав, что он обедает со мной, сама ко мне напросилась.
— Девица эта, — рассказал он мне, — пробудила во мне стра-стное желание обладать ею, и когда я наконец встретил ее поздним вечером в аллеях Воксхолла вместе с теткой, я предложил ей двадцать гиней, ежели она соблаговолит прогуляться со мной в темный уголок сада. Она согласилась, но потребовала деньги вперед, и я, проявив великодушие, дал их ей. Она же, пройдя со мной несколько шагов, внезапно выпустила мою руку и скрылась, и
я так и не нашел ее.
— Вам следовало бы публично дать ей пощечину.
— Коли бы я так сделал, меня бы засмеяли. Мне остается только презирать эту ветреницу. Вы влюблены в нее?
— Я хочу обладать ею, как вам того хотелось прежде.
— Эта шельмочка сделает все, чтобы одурачить вас.
Тут является Шарпийон и, едва удостоив меня взглядом, принимается осыпать милорда самыми лестными комплиментами. Она смеется, вспоминает, как подшутила над ним в Воксхолле, и тут же обвиняет его в тугоумии, раз он отказался от нее из-за невинной шалости, коя, напротив, должна была еще больше распалить его к ней чувство.
Перевод с французского Елены МОРОЗОВОЙ.
Полностью читайте в журнале
*XI глава, IX том.
1
Движение увеличивается в конце (закон ускорения движения тела при падении, по Галилею). (Прим. Казановы.
)