И.Т.Д.
ВРЕМЯ
ТЕПЛА
ЛУИЗА ГОЛИЦЫНА
Был первый зимний день. Снег уже лежал несколько недель, но именно сегодня началась календарная зима. Андрей тихо ступал по ранней питерской улице. Он будто боялся потревожить вот этот чудный, почти сказочный мир зимы, в котором сам себе казался каким-то чужаком, непонятно как занесенным в белую сказку. Ему было так хорошо, что даже сознание того, что несколько следующих часов он проведет в душной классной комнате, не портило ему настроения.
Сегодня он не поехал в школу на коляске. Ночью андрюшиной маме стало плохо и ее повезли в больницу. Коляска была в распоряжении отца.
Как обычно, в семь, в спальню к Андрюше зашла гувернантка, подняла его и помогла одеться. Он спустился по дубовой лестнице вниз, прошагал по столовой и, сев за стол, приготовился завтракать, только немного удивившись отсутствию родителей. Отец своим широким и громким шагом вошел в столовую со стороны гостиной. Он был в расстегнутой шубе и с шарфом в правой руке.
— Здравствуй, — сказал он и положил руку на голову Андрею. — Твоя мама плохо себя чувствует, так что несколько дней она будет в больнице. Ты ее увидишь, завтра. Она шлет тебе привет.
Скоро отец уехал в больницу. Андрюша впервые шел по улицам, знакомым только под ритм колес экипажа. Он почему-то совсем не думал о маме, а скорее удивлялся тому, что теперь долго идет по парку, который так быстро обычно проезжал с кучером Филиппом. И вот дом, с большой лестницей, который оказался еще больше, чем с противоположной стороны мостовой, и знакомый с шести лет поворот — и Андрюша вышел на аллею, ведущую к школе. Вся уставленная экипажами, из которых вяло вылезали дети, аллея скорее напоминала театральную площадь, где перед представлением уже собирались зрители. Было рано и еще темно, но от снега как-то по-другому воспринималось это утро.
На лестнице, уже в здании, кто-то окликнул Андрюшу. Он повернулся и не сразу узнал Марину. Она быстро поравнялась с ним и, как-то неловко улыбнувшись, сказала:
— Знаешь, я уверена, что с мамой твоей все будет хорошо.
— Откуда ты знаешь про нее?
— Мой папа врач, и он работал, когда приехали твои родители.
Андрюша кивнул в ответ и смущенно стал подниматься дальше. В классе он уселся у окна и там просидел все занятия. На обратной дороге его снова окликнула Марина, в этот раз он ее сразу узнал. Она догнала его и гораздо смелее заговорила о чем-то. Андрей ее почти не слушал, и только когда они подошли к повороту и вышли на мостовую, он кивнул на предложение Марины зайти к ней. Пройдя еще немного, они миновали дом с лестницей, свернули в переулок и скоро дошли до Марининого дома.
Дальше наступил вечер, за Андреем заехал отец — и закончился первый зимний день. Через несколько дней Анна Алексеевна, мама Андрюши, вернулась домой. После этого он не заходил к Марине и иногда здоровался с ней в школе, а еще через какое-то время он с родителями уехал в Берлин, так как его папе предложили там работу. Тогда Андрюше было одиннадцать.
В Берлине время пошло как-то быстрее. Вот он уже заканчивает школу и на прощальном вечере кто-то делает фотографические снимки его класса. На одном из них он танцует последний школьный вальс с девушкой, в которую по-настоящему впервые влюблен.
В семейном альбоме сохранились снимки первого дня Андрея в университете. По окончании школы родители отправили его в Мюнхен, для завершения образования. Андрей выслал эти снимки им в Берлин через неделю после начала семестра.
Если дальше листать этот фотоальбом, который Анна Алексеевна аккуратно собирала с их переезда в Берлин, то можно встретить первые совместные фотографии Андрея и Эльзы. Тогда он писал родителям, что познакомился с “чудной немочкой”. На первых снимках этой серии Эльза стоит рядом с ним и улыбается в объектив. Дальше идут снимки, где Андрей аккуратно, даже немного ненатурально, держит руку на ее талии.
Когда Андрюша приехал домой на каникулы, после третьего курса, то первым делом поставил карточку Эльзы на стол. С черно-белого снимка смотрела широко и зубасто улыбающаяся блондинка, с распущенными волосами, в одном месте присобранными черепаховой заколкой. В эти каникулы Андрей познакомил родителей с Эльзой.
На четвертом курсе он сообщил о своем решении обвенчаться с ней. Свадьбу назначили на лето, и в семейном альбоме, конечно, хранятся и эти фотографии. А чуть ли не следующей, идет фотография, где счастливая Эльза держится за живот, а Андрей, стоя на коленях и улыбаясь, прикладывает ухо к ее животу. И еще одна такая же, и еще одна.
Особенно дороги Анне Алексеевне были те снимки, на которых очевидно повзрослевший и возмужавший Андрей Николаевич стоит на кафедре и читает лекцию. Она всегда останавливалась и на тех фотографиях, где Андрюша с семьей отдыхал в Альпах, сидел в парке на скамейке с сигарой, стоял у окна в кабинете, наряжал с детьми елку…
Да, иначе, чем Андрей Николаевич его теперь никто не называл. Его костюмы, его удивленный взгляд поверх очков, его крепкое рукопожатие — все делало его большим и важным.
Этой зимой Эльзе сильно нездоровилось. Обеспокоенная этим, Анна Алексеевна советовала Андрюше отправиться с женой на курорт, а он все не мог оставить студентов. Но к середине января ему все же удалось договориться, что он уедет на неделю, другую. В день сборов, перед отъездом в Баден, Анна Алексеевна приехала присмотреть за детьми, пока Андрюша и Эльза уложатся. И уже совсем поздно, вечером, кто-то позвонил. Через несколько минут Андрей сообщил, что ехать не может, что-то стряслось в университете, и он приедет через пару дней. Утром Андрей с женой и детьми отправился на вокзал: он провожал их. Помог им устроиться, разложил вещи и вышел на платформу. В окне показались детские лица, сильно прижавшиеся к стеклу и потому странным образом изменившиеся. А в тамбур вагона вышла Эльза. Андрей Николаевич поцеловал ее руку, поезд тронулся.
Он дождался, когда последний вагон превратился в черную точку; купил у разносчика газету и решил выпить чашку кофе с поджаренными хлебцами в кафе при вокзале. Андрей нашел столик в углу, повесил пальто и стал листать газету.
— Андрей, Андрей Николаевич, вы ли это? — услышал он и обернулся. Совсем рядом, в метре от него стояла женщина, приветливо ему улыбаясь. Андрей снял очки и стал всматриваться в ее лицо, ища знакомые черты.
— Вы меня не узнаете? Ничего удивительного, мы виделись в последний раз так давно, что я даже не возьмусь подсчитать. А вот я вас узнала. Не стану больше томить — Марина Викторовна Бонн, в девичестве Шульпина.
— Боже мой, Марина! Отчего же вы стоите? Никогда бы не узнал вас. Вы в памяти так и остались той девочкой со школьной лестницы.
— Я узнала вас еще на платформе, с женой, видимо, — говорила Марина Викторовна, снимая и вешая шубку. — Но смутилась и не подошла.
Она села напротив него и заказала чашку чая. Андрей узнал, что она вот уже несколько месяцев как замужем за немцем, что они живут во Франкфурте, и в Берлин она приехала “всего” на два дня, по работе.
— Что же, Марина Викторовна, позвольте сопровождать вас по городу. Я только забегу на минутку в университет, а потом стану вашим гидом. Знаете, все это время я никого не встречал из Питера, а может, и встречал, но не помню…
Они вышли из кафе; валил снег, улицы стали покрываться белой накидкой. На теплых лицах прохожих снежинки быстро таяли и скатывались каплями по щекам, по шее за шиворот. Андрей неосторожно обратился к ней на “ты” и только по имени.
— Андрей Николаевич, я вдруг почувствовала себя той самой девочкой, которой вы, говорите, меня помнили. Тогда вы так и говорили: Марина, ты. А знаете, я бы не прочь и теперь быть просто Мариной.
Начинало темнеть. Густая, зимняя ночь опускалась на город, закрывая переулки, бульвары и площади, и только свежевыпавший снег оставался светлым. Медленно разгорались фонари, все реже встречались пешеходы, стуча, проезжали автомобили, и продолжал идти снег. Марина замерзала от спускавшегося холода, и Андрей предложил зайти в кинематограф. В середине фильма она взяла его за руку.
— Прости, ты не против? Я всегда так волнуюсь, когда смотрю.
Он только поцеловал ее руку и, прикрыв другой своей рукой, положил на колено. Марина смотрела ленту очень внимательно, а Андрей этот фильм уже видел, на прошлой неделе с женой. Он больше смотрел по сторонам и каждый раз останавливался на Марине. Ему нравилось, что у нее стрижка, казалось ужасно уютным широкое и высокое горлышко синего шерстяного свитера, а еще ему чудилось, что от нее пахнет теми же духами, что неделю назад купила его жена. Он смотрел на ее моргающие глаза, почему-то удивлялся этой человеческой физиологической потребности моргать и пытался представить, как бы выглядело человеческое лицо без этого постоянного смыкания и размыкания век. А потом думал о том, как глупо, как нелепо, ему, преподавателю университета, сидеть с Мариной в кинематографе.
— Тебе не скучно, Андрей?
— Нет, наоборот, мне все веселей и веселей, Мариночка.
Фильм закончился. Вывалившаяся из здания толпа быстро разошлась, и они остались одни, ночью на улице.
— В нескольких кварталах мой дом. Может быть, ты зайдешь, Марина, а потом я вызову такси и отвезу тебя в гостиницу. Должен же я пригласить тебя к себе хоть теперь, раз не сделал этого тогда.
Андрей долго возился с замком внизу: все не мог найти ключ, а потом — открыть дверь. Они поднимались по скрипящей лестнице — как это почему-то бывает в таких случаях, — оставляя за собой белые следы. Когда они дошли до квартиры, на обуви остались только мокрые разводы от улицы. Квартира все еще хранила запахи уехавшей семьи. Пока Андрей ставил чайник, Марина рассматривала комнату, фотографии, мебель, тень от только что зажженной зеленой настольной лампы, и хотела подойти к окну, но из кухни ее позвал Андрей.
Казалось, ему как-то неловко перед Мариной за то, что на столе есть фотография его и Эльзы, за то, что в прихожей стоит неубранная пара домашних туфель жены, за то, что он вообще привел ее именно сюда. Марина села за стол, отпила немного кофе.
— Андрюша, как я тебя часто вспоминала и думала, что, может быть, ты так и остался тем мальчиком, таким славным. А еще представляла, что бы было, если бы вы не уехали тогда в Берлин. И не могла даже вообразить, каким же ты стал, просто не могла представить тебя большим. И однажды подумала, что если встречу тебя опять, то никогда не упущу возможность все это узнать. — С этими словами она поднялась и поцеловала его.
Утром Андрей проснулся и почувствовал, что в квартире пахнет сигаретами. Он вышел на кухню, где уже сидела Марина, в халате Эльзы.
— Доброе утро, Андрюша. Не хотела тебя будить. Как ты спал?
— Марина…
— Знаешь, я вчера будто вернулась в детство. Ты прости, кофе с тобой пить не буду, — говорила она, вставая из-за стола. — У меня поезд через два часа, а еще надо заехать в контору, ведь вчера я так ничего и не сделала, из-за тебя, между прочим. Я такси уже вызвала.
Он прислонился к стене и смотрел на Марину почти с удивлением. Она подошла, пожала его руку и через десять минут уже стояла в дверях.
— Я была рада тебя встретить. Глупо, конечно, вот так расставаться, но сейчас мне особенно ясно, что жизни наши разошлись еще тогда, а нынешняя моя попытка их снова соединить — ерунда. Мы с Отто скоро переберемся в Париж… Всего тебе хорошего, Андрюша. Я буду продолжать о тебе помнить. Да. Прости, я не убрала диван в комнате для гостей, просто уже очень спешу. Спасибо за ночлег, диван, если честно, не слишком удобный, но точно лучше гостиничного.
Андрей поцеловал ее руку и закрыл дверь, подошел к окну на кухне и увидел, как Марина вышла из подъезда, водитель открыл дверцу машины и, садясь, она задрала голову, улыбнулась и крикнула:
— А знаешь, ты все такой же! — и уехала.
Андрей не различил всей фразы и только помахал рукой. Через минуту раздался телефонный звонок.
— Эльза, здравствуй, как ты, дорогая…
|