КЛАДОИСКАТЕЛЬ
Непрочитанный
Набоков
Рассказ с приведениями
Сергей Ильин
…у меня под рукой заметки к роману,
так и оставшемуся призраком
“Ада”.
Тут можно было бы навертеть для начала несколько общих фраз насчет того, что такое книга (не говоря уж об авторе) по-настоящему, то есть так, что ничего из нее более не вытянешь, “прочитанная”, и много ли таких каждый из нас способен, не покривив душою, назвать — я в состоянии припомнить с ходу лишь две: “Васек Трубачев со товарищи” да еще “Отряд Трубачева сражается”, что, в общем, то же самое, только еще хуже. Но стоит ли? Приведу лучше цитату из любимого автора: “Знаете, — продолжал он, тряся руку Пнина, — в седьмой раз перечитываю “Анну Каренину”, а удовольствие получаю такое же, какое испытывал не сорок, а шестьдесят лет назад — семилетним мальчишкой. И всякий раз открываешь что-то новое, вот сейчас, например, я заметил, что Лев Николаич не знает, в какой день начался его роман: вроде бы и в пятницу, поскольку в этот день часовщик приходит к Облонским заводить в доме часы, но также и в четверг, который упоминается в разговоре на катке между Левиным и матерью Китти.” Вот и я, перечитывая недавно этот же роман, вдруг обнаружил в нем чету акварельно прописанных педерастов, чего от Льва Николаича ожидать вроде бы и не приходится.
Но Бог с ними, с общими фразами, я, собственно, намеревался поделиться сведениями о другой книге, не прочитанной в самом прямом смысле этого слова (или словосочетания?), ибо она и не дописана, и почти никем доселе не видана и вообще должна была бы уж двадцать два года как сгореть. Называется эта книга так: Владимир Набоков. “Подлинник Лауры” (“The Original of Laura”).
Первая связанная с нею запись появляется в дневнике Набокова 15 мая 1974 г.: “Вдохновение. Лучезарная бессонница. Аромат и снега любимых альпийских склонов. Роман без “я”, без “он”, но с рассказчиком, со всюду подразумеваемым вкрадчивым соглядатаем”. (Перевожу из биографии Брайана Бойда “Vladimir Nabokov. The American Years”. Princeton: Princeton University Press, 1991).
Следующая приводимая в этой связи Бойдом запись относится к февралю 76-го. За разделяющие эти даты полтора с лишком года Набоков успевает прочесть и выправить гранки романа “Смотри на арлекинов!”, проредактировать два перевода “Ады”, французский и немецкий, встретиться с Виктором Некрасовым, не встретиться с Александром Солженицыным и перевести на английский последний томик своих русских рассказов. К тому же, в июле 75-го Набоков, охотясь на бабочек, поднялся в горы до высоты почти в 2000 м, упал на скользком горном склоне и сильно разбился, и пролежал два с половиной часа, прежде чем смотритель сновавшего мимо подъемника сообразил прислать людей, которые и оттащили Набокова вниз на носилках. Потом, в октябре, ему еще удалили опухоль, оказавшуюся, по счастью, доброкачественной. В общем, было не до писательства.
Итак, запись: “Новый роман более или менее закончен и занимает 54 карточки. 4 стопки с кусками из разных его частей. Плюс заметки и наброски. 50 дней с 10 декабря 1975. Не так уж и много”. В начале апреля Набоков записывает: “Продвигаюсь со скоростью 5-6 карточек в день, но многое приходится переделывать”. И еще несколько дней спустя: “Переписал в окончательном виде 50 карточек = 5000 слов”. В конце апреля он сообщает издательству “Мак-Гроу Хилл”, что к концу лета роман будет готов.
17 июня 1976 г. Набокова привозят в частную клинику в Лозанне. Предполагается, что его поразила некая неустановленного характера инфекция. По временам он, впадая в беспамятство, принимается читать вслух куски из нового романа (к этому обстоятельству нам еще предстоит вернуться), уже окончательно дописанного в его сознании, читать “небольшой примечтавшейся аудитории, собравшейся в обнесенном стеною саду и состоящей из павлинов, голубей, моих давно покойных родителей, двух кипарисов, нескольких присевших на корточки молодых медицинских сестер и семейного врача, такого старого, что уже почти и невидимого”. Вернувшись домой, он еще несколько раз возвращается к незаконченной книге, но дописать ее уже не успевает. Незадолго до смерти Набоков, оставаясь верным тому, что было им сказано в “Подлинной жизни Себа-стьяна Найта”: “…сор мастерской, какой бы он ни обладал сентиментальной или коммерческой ценностью, не должен заживаться на этом свете” — завещает сыну сжечь черновики.
Первый вариант названия этого романа, записанный Набоковым в декабре 74-го, выглядел так: “Подлинник Лауры: Смерть смешна”.
Дмитрий Владимирович сжечь книгу так и не решился. В последних своих интервью он несколько раз говорил о том, что, может быть, даже издаст ее ограниченным тиражом — “для исследователей”.
Все это только присказка. Сказка будет впереди.