РАРИТЕТ
“Когда он сам начинал писать, это было так, как если бы никто до него не сочинял рифмованных строк”. Так писал об Александре Самсоновиче Гингере (1897-1965) Гайто Газданов.
В прошлом номере “НЮ” мы познакомили вас с замечательной поэтессой русского Парижа Анной Присмановой. Теперь представляем стихи ее мужа — Александра Гингера. В его поэтическом таланте, равно как и в его удивительной порядочности, в русском литературном Париже не сомневался никто. Лучшие критики “первой волны” эмиграции — Адамович, Вейдле, Терапиано всегда ценили этот поразительный дар.
И недоумевали, почему он на долгое время исчезал со страниц журналов
и поэтических сборников. И лишь потом многие поняли — Александр Самсонович просто не хотел мешать своей спутнице жизни, которую боготворил.
Он появился в Париже в 1921 году, ошеломив литературную публику первой книгой стихов “Свора верных” (1922). Вышедший через три года второй сборник “Преданность” подтвердил появление поэта высокого таланта.
Третьего поэтического издания — “Жалоба и торжество” — пришлось ждать двенадцать лет. К этому времени была уже семья, двое сыновей.
И какая-то непонятная отстраненность от русских литературных кругов. Они с Присмановой жили своей жизнью, по своим правилам, и многим некоторые их поступки казались не совсем нормальными. Так, в разгар пушкинских дней 1937 года они появились на одном торжественном собрании, посвященном 100-летию гибели великого поэта, загримированными под Александра Сергеевича и Наталью Николаевну. И причем, в этом не было никакой игры — просто им казалось, что сейчас надо вести себя именно так. Так же Гингер и писал стихи — странно, не по обычным канонам.
Когда началась война, Александр Самсонович не пошел отмечаться в участок,
что поспешили сделать почти все другие евреи их округа. И остался жив.
Не нашил желтую звезду и, прячась от облав, встретил день освобождения.
После войны его поэзия стала более заметна. Вышла еще одна книга — “Весть”. Она явила во многом нового Гингера. Стихи были ясные, прозрачные и больше следовали классическим традициям.
В 1960 году Александр Самсонович похоронил жену и до конца жизни верил, что душа ее переселилась в новое и светлое тело. Ведь, как оказалось,
в довершение ко всем своим странностям, он был еще и буддистом,
что всегда тщательно скрывал.
Тексты публикуются по книге “Весть”, увидевшей свет в парижском издательстве “Рифма” в 1957 году.
Виктор Леонидов,
зав.архивом-библиотекой Российского Фонда культуры.
никогда
я не буду
героем
АЛЕКСАНДР ГИНГЕР
ВЕСТЬ
Ознобов и бессонниц тайных
нас утомляет череда
сцепленьем слов необычайных,
не оставляющих следа.
Средь ночи добровольно пленной,
при поощреньи щедрой тьмы,
мы пишем письма всей вселенной,
живым и мертвым пишем мы.
Мы пишем как жених невесте,
нам перебоев не унять,
чужим и дальним шлём мы вести
о том, чего нельзя понять.
Мы покричим, но не услышат,
не вспыхнут и не возгорят,
ответных писем не напишут
и с нами не заговорят.
Тогда о чем же ты хлопочешь,
тонический отживший звон,
зачем поешь, чего ты хочешь,
куда из сердца рвешься вон?
1948
ИМЯ
Никогда я не буду героем
ни в гражданской войне, ни в другой,
но зато малодушья не скрою
перед Богом и перед собой.
О бездонная горькая честность —
одинокая смелость моя!
Соблазнительная неуместность
нарцистического бытия…
Я люблю на меня не похожих:
пехотинца, месящего грязь,
и лубочного всадника тоже,
под шрапнелью держащего связь.
Но геройству не счесть категорий:
сколько крови, и гноя, и слез,
горя женщин и детского горя,
седины… этот пепел волос!
Не солдат, кто других убивает,
но солдат, кто другими убит.
Только жертвенность путь очищает
и душе о душе говорит.
Оттого-то широкораменный
нам не люб низколобый атлет,
лишний груз для души современной,
для труда наступающих лет.
Пусть я буду пустой чужестранец,
но могу я тебя восхвалить,
слабый: туберкулезный румянец,
сильный: воли вощеная нить.
Воспаленный чахоточным жаром
узкогрудый воздушный герой!
Пред тобою склонились недаром
поколенья и бредят тобой.
В небеси совершенныя славы
(это — официальный Приказ),
ты в легенду вступаешь по праву,
кинув имя. Осталось для нас.
Вдоль сухого латинского сада
есть название улицы, есть.
В этом гордость столичного града
и о духе бессмертная весть.
Я хотел бы на улице этой
проживать и мечтать о тебе,
в зимней стуже и в пламени лета
вспоминать о воздушной судьбе,
высекая мечтой лапидарной
в камне сердца — из выспренних сфер
три луча для земли благодарной:
Гинемер. Гинемер. Гинемер.
1940
УГОЛ
Незаслуженное чудо
ожидает за углом
тех, которым очень худо.
Обгони стоячий дом.
Усмири тревожный трепет
в шумной и большой груди.
Удержи сердечный лепет.
Темный угол обойди.
Воцари в спокойном сердце
золотую пустоту,
победи в пустынном сердце
кровяную суету.
Темный угол, угол дома
обойди и обогни.
Грянули раскаты грома,
брызнули его огни.
Тех, которым было худо,
белым счастьем обожгло.
Неожиданное чудо
не случиться не могло.
1955
|