КОЛЕЧКИ-
НОЖИКИ
СТРЕЛОЧКИ-
МОСТЫ
МИХАИЛ СВИЩЕВ
l
Отыскать свое место, отечество, щель,
Куда можно забиться. Забыться, раздеться,
Охраняя себя от людей и вещей,
Все раздав
или сделав предметом коллекций…
Стать хранителем старых медалей и брюк,
Портсигаров. И плакать по-детски и страшно,
Свой любимый подсвешник спасая от рук
Расторопных друзей
и голодных домашних…
Сторожить, не смыкая стареющих век,
Чтоб потом, становясь все смешней и капризней,
Коротать в нищете неудавшийся век,
Собирая пожитки для следующей жизни.
ЭЛЕГИЯ
В стеклянной штукатурке найди подходящий лоскут,
Зажмурь левый глаз и взгляни, словно новый Кутузов,
Как русская осень привычно сжигает Москву
И путает карты последним, случайным французам…
Задумчивый дворник разводит сырые костры.
В конце октября, на окраине третьего Рима
Вдыхай этот запах, бессмысленный запах листвы,
Гляди, как отечество сладким становится дымом…
На прежних погостах желтеют пустые холмы,
И мертвые тени привычно выходят на сцену…
И тени живых подпирают кирпичные стены
В конце октября, на подмостках грядущей зимы.
l
De profundis
Мы пройдемся через ночь, как сквозь строй,
Ты не будешь ни женой, ни сестрой.
А я буду на лицо сероват —
Не царевич и не волк. И не брат.
А за нами — шомпола-фонари,
А за нами со среды до зари
Всюду стрелочки-мосты сведены,
А за нами — ни вины, ни спины.
Папироска на губах загорчит —
Остановишься, вздохнешь, промолчишь,
В полулыбки подмигнешь, в полбеды,
И не станет ни вина, ни воды.
И не хватит ни хлебов, ни ножей,
Не воскреснешь — ни потом, ни уже,
Потому что и душа, посмотреть,
Не похожа ни на жизнь, ни на смерть…
Ей другие берега далеки,
Потому что ни весла, ни руки,
Потому что по Москве черный газ
Проплывает сквозь дома мимо нас…
А за нами — все овраги-сады,
И не гаснет с четверга до среды
Чье-то узкое окно, словно дверь,
В послезавтра, во вчера да в теперь.
l
Она всегда была такой внимательной,
Слегка уступчивой, но осторожною,
Играла с девочками в дочки-матери,
Играла с мальчиком в колечки-ножики.
Бульваром, парком ли, подъездом сумрачным,
Пиная туфелькой ступеньки грязные,
Она качала свое сердце в сумочке,
Как будто маленький баллончик газовый.
Она домой брела глухою полночью,
На кухне капала вода из краника,
И коммунальные соседки-сволочи
Под звон ключей ее впадали в панику.
Слегка нетрезвая, всегда опальная
С гостями в комнату кралась по стеночке…
И над разобранной ее двуспальною
Ржавели ходики с одною стрелочкой.
l
…И ничтоже сумняшись,
Как под скальпель хирургам,
Мы ложимся, обнявшись,
Что Москва с Петербургом,
Две войны, две больницы,
Два посмертных лекарства,
Две роскошных столицы
Забубенного царства…
Не спеши, не усердствуй —
Где кровать, как телега,
Там от сердца до сердца
Сотни верст без ночлега…
l
После вас, словно после большой войны —
Время делится только на “до” и “после”.
Официальные сводки потерь скромны,
Но ближайшую церковь занял госпиталь
Год назад. И похоже, что навсегда.
Я грущу — за молитвой и за обедом,
Утешаясь лишь тем, что моя беда
Не нова, как изнанка любой победы.
Прошлогодней — тем более. Глупый век.
Черный рынок зимы, где дороже хлеба
Фотокарточки, письма, вчерашний снег
И забытый на полке кусочек неба —
Второпях вы оставили синий шарф
В этой пыльной прихожей, у самой двери…
Ах, в любви не торопится лишь душа,
Наши души древнее, чем сто империй,
Но подобно империи, могут пасть,
Чтоб во всем потакая слепому стаду,
Любоваться на то, как чужая страсть
Разбивает акрополь кусками статуй.
Уцелевшие счастливы и равны —
Все давно потеряли кто дом, кто ногу…
После вас, словно после большой войны.
Мы сумели вернуться. И слава Богу.