ИМПРОВИЗАЦИЯ
ХОЛОДНЫХ
ФОРМ
ИРЕК САЛИМОВ
Каталог
В геополитике основа политика, “гео” — приложение, в политической географии — наоборот. Политическая география — собирается, геополитика, наоборот, — разворачивается.
Политическая география — каталог земель, геополитика — каталог тем. География тем. Каждая местность не только несет в себе некую геополитическую тему, но и может дать рождение новым, связывающим местность со всем миром. Но нельзя понимать каталог только как перечисление: и темы и местности так переплетены, что возникает целый мир, не только с множеством измерений, но и с множеством пространств — Россия.
Русская мелодия
Никому не известна грань между людьми и человеком, между родиной и государством, между тем, что мы видим каждый день вокруг себя, чем живет каждый из миллионов “я”, — и тем, чем живет вся страна. Вот моя деревня — “единая и неделимая”. Могут ли мелодии, звучащие в сердце каждого, слиться в гимне государства? Есть такое понятие — когерентность. Оно означает удивительную согласованность некоторых явлений, например, когда стая рыб поворачивает на 360 градусов, каждая рыбка повторяет линию движения стаи.
Каждый из нас не только просто человек, но и “отдельная геополитическая единица”, способная вобрать в себя всю страну, переживать за нее, как за свою семью. Уж так устроены люди, что у каждого в голове свой “теневой кабинет” и каждый в России считает, что заслуживает лучшей Родины. Это общее чувство. Общая мелодия. Но мелодия без слов, без общей мысли.
Россия — страна со стихийной геополитикой. Никакого плана. Только чувства и стремления. Куда-то несло, как-то само собой устроилось, без единого усилия мысли. Точно так же без единой мысли развалился Советский Союз. Борьба мнений начинается не на стадии “как и что надо сделать”, а на стадии “почему так случилось”.
Отсюда склонность к мистификациям. Как слова-заклинания звучат: Европа, Азия, державность, Византия. Мотивы прошлого и обращенные в прошлое. Российское геополитическое мышление движется отвернувшись от будущего, “спиной вперед”, не успевая заметить изменения в геополитическом состоянии страны. Даже демократия — это прошлое, пусть чужое, но прошлое. Поэтому грядущее охватывает Россию всегда внезапно, “в три дня”, против мнения всех и без насилия извне. Обновление для России — это всегда какое-то внутреннее стихийное бедствие. Неприятие будущего приводит к вечной и общей ностальгии по былому, выливающейся в печальную многовековую песню. Но успешные попытки вернуть “то, что было” лишь “возвращают” новое будущее, с новой ностальгией к прошлому. “Кому не жаль прошлого, тот не имеет сердца, но если кто хочет вернуть прошлое, тот не имеет ума”.
Polacy!
Когда во второй половине первого тысячелетия нашей эры возникла Киевская Русь, Польши в каком-то смысле еще не было. Вообще для восточных славян тогда существовали только Варяги и Греки, да Хазары с Болгарами, Волжскими и Дунайскими. Основная ориентировка определена формулой “из варяг в греки” — меридионально от Скандинавии к Византии. Варяги и Греки — это два конца лука, между которыми натянута очень тугая тетива. Изначально государственность восточных славян была крепко прикреплена к этой тетиве — движения были возможны только вдоль: на север и юг, любые колебания на восток или запад вызывали сильнейшие напряжения тетивы и сдерживали движение.
Однако упругая сила линии “из варяг в греки” сопротивлялась не только внутренним колебаниям, но и любому внешнему давлению по линии “восток-запад”. Любое отклонение в ту или иную сторону сопровождалось высвобождением мест на противоположной стороне. Каждый раз тетива не только возвращала геополитические отношения к прежнему состоянию, но давала толчок к движению в обратном направлении. Когда же давление сил с востока и запада происходило синхронно, они с невероятной силой сжимали упругую массу под названием Русь, которая могла выброситься в любую из двух сторон света и уничтожить источник давления.
Изломы и повороты истории Древней Руси, а затем и России подтверждают реальность существования опорной линии “из варяг в греки”. Со времени возникновения Киевской Руси давление с востока сильно ослабло, а после падения Золотой Орды транзитные переходы через линию “из варяг в греки” вовсе прекратились. С XIII века Русь попала между напором скандинавов, германцев, поляков, литовцев с запада — и стеной Золотой Орды на востоке. Сжатие было невероятным.
К счастью для Европы, ослабление давления первым произошло на востоке, и Русь выстрелила в Азию. Инерция оказалась настолько сильной, что Русь соскочила с линии, которая определяла ее географическую феноменальность. Древняя Русь перестала быть. Возникла Россия — прямой потомок Руси, но обретшая кучу новых родственников в Азии и потому не прикрепленная к сакральной линии, а лишь подступающая к ней с востока.
Временное отклонение на восток привело к освобождению мест на западе и усилению западного давления. Тогда это место заняла Великая Польша. Кульминация польского давления на Россию пришлась на момент, когда российская государственность перевалила за Урал. К этому времени Польша владела практически всей территорией Киевской Руси, включая Киев, и уже собиралась оккупировать Москву. Не хватило сил — слишком заметным было сопротивление “тетивы”.
Удар, нанесенный Россией (“обратный ход”) через два века, буквально разбил Польшу на кусочки — три раздела Польши. Влияние России распространилось на всю Восточную Европу: от Балкан до Финляндии. До начала XX века продолжалось давление России на Европу, но расширение закончилось присоединением Польши. И причина не в мощном сопротивлении Европы — она вообще была занята делами на других континентах, а в фатальной невозможности для России разорвать тонкую, но крепкую “тетиву”, протягивающуюся “из варяг в греки”.
Из-за этого Россия так и не обрела границ с “настоящей” Европой, не ухватилась за нее. Европу для России заменили Польша, Румыния, Венгрия — то, что называется Восточной Европой. Но связь России с Западной, “настоящей” Европой через Восточную Европу совершенно особая — не топографическая. Здесь происходит размыкание географического пространства, выход в иные измерения, и появляется возможность непосредственно прикоснуться к другим мирам, которые находятся за сотни и тысячи километров. Это особое свойство Восточной Европы, напоминающее нам, что география многопространственна и многомерна, что россыпи ее миров и измерений связаны между собой не только топографически. Благодаря этому свойству в Польше внезапно вспыхивает католицизм, в Румынии — Римская империя, в Венгрии — Финляндия и Урал, в Болгарии — Среднее Поволжье и Северный Кавказ. Связь между ними очевидна, но ее не проследить на двумерной карте — она осуществляется через иные измерения.
Размыкание географического пространства в Восточной Европе превратило ее, особенно Польшу, в геополитическую “черную дыру” для России, в которую проваливались все попытки проникнуть в Европу. Именно здесь исчезли в других геополитических измерениях идеи Общеславянского Дома, Социалистической Европы, Всеевропейского Надсмотрщика, которые обещали стать проводником России в Западную Европу. Более того, изменилась геополитическая топография: Польша стала непре-одолимым препятствием для сухопутного продвижения на запад, и России пришлось искать окольные пути через Балканы и Балтию.
Конечно, положение Польши на границе геополитических миров в какой-то мере определило ее отношения с соседями. В Польше происходит соприкосновение двух мощных ветвей христианства — католицизма и православия; по ее западной границе проходит раздел между германскими и славянскими народами. Но основной геополитический фактор для Польши — соседство с Россией. Став между Европой и Россией, Польша оказалась на самом острие интересов России, связанных с Европой.
Чувство Европы
Россия давно и прочно связана с Европой чувством… Чувством. Больше ничем. Не так важно, что это за чувство. Суть в самом механизме связи, связи не историей — здесь на первом месте стоят Византия и Золотая Орда, не мировоззрением и миропониманием, не общими ценностями, не корнями, ни чем иным, что поддается разумному объяснению, а только чувством. Почти телесным ощущением. Два тела, слепо касающихся друг друга. Именно через Европу Россия обретает телесную геополитику.
Возьмем два геополитических мира — арабский и Китай, с которыми Россия связана своими геополитическими интересами. Китай — крупнейший сосед России, но разве можно утверждать, что у России есть особое чувство Китая. Нет. И самое главное, что у китайцев, тем более у арабов нет такого чувства не только к России, но и к Европе. Чувственная геополитика — особенность исключительно российско-европейских отношений.
Странное это чувство — чувство Европы. Чувство, вызывающее желание слиться с Европой, стать Европой, европейцем. Европа действует на Россию как наркотическое вещество, расслабляющее и туманящее.
Когда возникла Европа для России? Предмет зависти, честолюбивых устремлений, беспомощного охаивания и отчаянного отвергания. Как вообще Россия оказалась “ниже” Европы? Ниже рангом, что ли. Как здоровый деревенский парень, оказавшийся на вечеринке “золотой молодежи”, Россия смотрит на Европу с любовью и желанием быть нужным, но остается непонятым и не принимается в круг.
Странное это чувство — чувство Европы. И вряд ли его можно свести к цивилизованности Европы и бытовой неустроенности России. Многие другие страны живут не лучше. Но ни у арабов, ни у турок, ни тем более у китайцев нет такого сакрального, бережного отношения к Европе. Более того, оказавшись в Европе, они создают свой маленький Китай, Турцию, Пакистан. Россию заново не создать.
Россия — огромная, могущественная страна — добровольно принимает на себя роль европейской провинции, послушной, но и верящей в мудрость и заботливость Европы, готовой требовать к себе любви любыми способами, но только не путем уничтожения Европы. Когда-то те же чувства Русь испытывала к Византии. С исчезновением Византии она перенесла свою любовь на Европу. Отсюда и сакральность чувства Европы, ведь Европа родилась только со смертью Византии.
Вести с Кавказа
— Я поймал медведя! — Веди его сюда! — Так не идет! — Тогда иди сам! — Не пускает!
Этот диалог из известной русской народной сказки, кажется, достаточно ясно обрисовывает историю взаимоотношений России с Кавказом за последние двести лет. Кавказ трудно подчинить и завоевать малой кровью — слишком ожесточенно сопротивление, но нельзя и оставить в покое: Кавказ закрывает собой огромные геополитические просторы. Остается завоевать большой кровью и “сотворить из гор равнину”. Что и произошло в середине прошлого века, в ходе Кавказской войны. Но Кавказ страна очень динамичная, горы раз за разом вновь поднимаются, создавая новые геополитические границы, и вот уже в конце XX века развернулась очередная война.
С другой стороны, было бы ошибкой считать, что ситуация вокруг Кавказа — это исключительно российская особенность. Кавказ обладает каким-то уникальным геополитическим статусом, обусловленным, с одной стороны, его общегеографическим положением, ландшафтами — с другой. Когда двадцать тысяч лет назад, в конце ледникового периода, началось великое расселение народов, Кавказ стал одной из основных транзитных зон. Кавказ играл роль перешейка, зажатого с одной стороны Черным, а с другой — Каспийским морем, перешейком, по которому шли перетоки людей, языков, культур. Однако остроконечные горы “расчесывали” социальные потоки, и в ущельях Кавказа, как между зубьями гребенки, в течение тысячелетий застревали обломки древнейших языков, рас, культур.
В настоящее время на Кавказе выделяется так называемая кавказская субраса. К этой субрасе относятся все ныне живущие на Кавказе народы, кроме закавказских. Наиболее близка к ней средиземноморская (понтийская) субраса. Характерные для кавказской субрасы антропологические черты прослеживаются по захоронениям практически с начала заселения Кавказа. Древность корней современного населения Кавказа в сочетании с изолированностью ландшафтов делают социальную жизнь людей неизменной в течение многих тысячелетий и лишают ее мобильности даже в пределах одного ущелья. Прекрасный пример — горный Дагестан, где жители небольшой деревни могут говорить на самостоятельном языке, не похожем ни на один из современных языков мира, и таких деревень сотни. По-видимому, они являются остатками древнейших языков, неодно-кратно сменявших друг друга на огромных пространствах послеледниковой Евразии.
Но на том же Кавказе наблюдается оригинальная и общая для всех местных народов материальная и духовная культура. Причем местная культура не только оказала влияние на соседние народы — народы Закавказья, казаков, — но и сама имеет корни среди древнейших культур степной зоны и Малой Азии. Тот же пример с языками горного Дагестана или соседство тюркоязычных балкарцев с ираноязычными осетинами говорят за то, что при определенных условиях ландшафты Кавказа не могут противостоять его транзитным функциям. Тогда какое-то социальное явление может беспрепятственно проникнуть в ущелья и даже “моментально” охватить весь Кавказ, например, одна из мировых религий сменить другую.
Таким образом, на Кавказе соседствуют изолированность и открытость, неуступчивость и дипломатичность, многообразие и единство, и каждая из сторон может в какой-то момент выступить в полную силу, затмевая остальные. Тогда горы снова приходят в движение, обнажая свои бесчисленные и древнейшие связи с окружающим миром. Обнажение — так в геологии называются выходы на поверхность коренных материнских пород. Именно этим словом можно назвать основное геополитическое свойство Кавказа — обнажать, открывать мысли и намерения; именно здесь геополитика вынужденно сбрасывает с себя покровы наносной дипломатической фразеологии и начинает говорить на древнейших языках, подчиненных первобытной грамматике силы и бессилия.
Желтая волна
Российское геополитическое мышление привыкло обращаться к Европе. Оглядка на Европу стала почти инстинктом. Она заменила даже внутренний взор России. Как-то осталось в стороне, что у России есть другие соседи и существуют другие взгляды, другие точки зрения.
Чем отличается взгляд Европы на Россию от взгляда Китая? Прежде всего своей полнотой. Европа способна видеть Россию насквозь, по широте, что в той или иной степени адекватно взгляду самих россиян. Для европейца Россия едина как государство. Между Европой и Россией нет территориальных противоречий, претензий, но существуют противоречия мировоззренческие (политическое устройство, политическая культура). С другой стороны, для Европы Россия — неназванная часть света. Европа четко осознает регионы России, но соединить их воедино может только через российскую государственность.
Для Китая, наоборот, единство России как государства сомнительно. Обсуждение законности владения теми или иными землями сопровождало всю историю российско-китайских отношений. Но это касается только приграничных земель. Других земель для Китая в России не существует. За “временно ненаселенными территориями” сразу начинается истинная Россия, или, проще, Москва.
В России всегда чувствовали этот взгляд Китая. Чувствовали и боялись, порой до состояния истерики. Внешним основанием для страха представлялась многократная разница в народонаселении двух стран и особенно в его плотности. Казалось, вся эта масса когда-нибудь переполнит всекитайскую чашу и хлынет на север, покрывая все тяжелым илом, как во время тридцатилетних разливов Желтой реки. Как когда-то Россия перенесла свою любовь к Византии на Европу, так же она перенесла страх перед всесметающим переселением народов (от древних гуннов до монголов) на Китай. Инстинктивный страх перед “желтым потоком”.
Да только не путаница ли это? Китай покрывает желтым цветом современной государственности страны, которые исторически отличны от собственно Китая и в древности были равнозначимы: Тибет, Манчжурия, Джунгария, Халха, Уйгурия. Они оставили свой самостоятельный след в геополитическом сознании окружающих стран. Только если в России, например, уже принято, что Средняя Азия или Казахстан — это не совсем Россия, то страны северо-западного Китая, которые вместе с Барабой и Кулундой стали истоком переселения народов почти тысячелетней давности и до сих пор вызывают подсознательный страх в Европе, находясь под государственностью Китая и ассоциируясь с ним, взвалили на него ответственность за этот страх.
На самом деле истинный Китай, сосредоточенный в долинах Хуанхэ и Янцзы, обращен на юго-восток, и какие бы разливы ни происходили — все отнесет к океану. Китай — тихоокеанская страна, здесь его интересы, его мир: Корея, Япония, Филиппины, Сингапур, Гонконг… Это его Новая Атлантида. И только через смутные династические связи с империями гуннов, монголов, манчжуров, приобретенные ценой столетий унижения, рабства, терпеливого растворения завоевателей, Китай нащупывает “временно незаселенные” земли: Приамурье, Семиречье и другие, одновременно осознавая маргинальность устремлений на север, хотя и дающих возможность напомнить о себе соседям.