ЧЕЛОВЕК ИГРАЮЩИЙ
заброшенные
ЮЛИЯ ТАРАНТУЛ
Эти каменоломни,
известные с XII века,
быть может послужившие
еще строительству Кремля
при Дмитрии Донском, —
и физика, и метафизика
описывают одинаково:
как анти-Москву, место,
откуда убавилось,
когда прибавилось в Москве
стенами, башнями,
палатами, церквями.
Поэтому, Юля, встречаясь
с обитателями здешних лабиринтов, помните: один из них
способен оказаться
Вашим антиподом,
существом старинным, восьмисотпятидесятилетним…
Редактор — автору.
По-московски это называется просто:
“ходить в пещеры”. Вообще. Без конкретики. Но звучит с оттенком
загадочности. Чего только не представляется, наверное, людям,
которым ты небрежно бросаешь в разговоре: “В пещерах простудился!”
— на манер знаменитого “бандитская пуля”! Часто наших пещерников
путают со спелеологами. Но отличие одних от других как минимум
двоякое: и внешнее, соб-ственно-пещерное,
и внутреннее, психологическое. Потому что вторые ходят в природные,
так называемые вертикаль-ные пещеры, со всякими там сталактитами-сталагмитами,
причем специально снарядившись, и вроде бы с некой целью, научной
там, или спортивной, или, по крайней мере, хоть какою-нибудь.
А первые — в искусственные, горизонтальные, которые на самом деле
и не совсем пещеры даже, а заброшенные каменоломни, откуда несколько
веков назад брался белый камень для строительства Москвы.
До сих пор там кое-где можно увидеть почти
стершиеся колеи волокуш, при помощи которых вывозили на лошадях
готовые каменные блоки на поверхность, наткнуться на не до конца
обделанные и, видимо, брошенные прямоугольные глыбы или неправдоподобно
четкие следы вырубания их из породы, найти подкову, а то и старинный
огромный гвоздь, из тех, которыми скреплялись деревянные части
волокуш, заметить следы копоти от задевавших стены факелов. Порой
при этом испытываешь состояние, подобное случайному присутствию
в павильоне для киносъемок, настолько нереальным кажется все увиденное,
не говоря уже об окаменевших отпечатках моллюсков (доледникового
периода), оставшихся в породе и выступающих местами на сводах
совершенно отчетливо. Но что-то не заметно, чтобы людей тянуло
туда из-за желания приобщиться к геологии, или родной истории,
или чему-то подобному. Конечно, аборигены непременно хоть что-то
да знают, и обычно в какой-то мере просвещают неофитов, рассказывая,
например, что вот даже есть книжка “Белый камень Подмосковья”
(автора которой, правда, никто не помнит), где подробно описаны
подмосковные пещеры… Но вообще-то все эти дела давно минувших
дней, входя в ритуал посвящения, остаются на заднем плане. Так
сказать, в качестве гарнира к основному блюду. А вот в чем истинная
цель этих явно анти-спелеологических по своей безалаберности походов
— та загадка, ради которой, пожалуй, и стоит откапывать зарытую
собаку.
Отсчет времени новейшего бытования пещер начался
с того дня, когда девять лет назад их вновь “открыла” инициативная
группа пещерников, прокопав новый вход, — так как после нескольких
произошедших там не-счастных случаев прежний вход по приказу сверху
был зацементирован. А праздно ходить сюда стали, по местным прикидкам,
примерно с после- военных или с “оттепельных” времен, раньше
не до того было: самые старые настенные надписи датируются годом
1962-м (сколько же сейчас лет тем людям, что сделали их?).
Сьяновские каменоломни у пещерников зовутся
по-разному. Например, “система” (словечко, скорее всего, перехваченное
у хиппи, как и “фенечки”, частые на руках и шеях завсегдатаев,
а особенно завсегдатайниц пещер) — хотя вообще-то “систем” по
берегу реки расположено несколько; или по-просту — Сьяны. Впрочем,
на карте это Сьяново. Как добираться до Сьян — совсем не тайна.
Они открыты всем желающим, как, в общем-то, и любая ветвь субкультуры.
Но случайные люди попадают туда, а уж тем более задерживаются,
редко, так что “работает” своего рода система внутреннего самосохранения,
избавления от чужаков. Доезжаешь примерно за час от Павелецкого
вокзала или от платформы “Коломен-ское” (на которую попадаешь,
выйдя со станции метро “Варшавская”) до платформы “Ленинская”
(это где Горки Ленинские) и оставшиеся шесть километров до места
назначения частью проезжаешь на единственном местном автобусе,
который останавливается непо-далеку от станционного вокзала, частью
проходишь пешком по берегу реки Пахры, мимо плотины и писательских
дач. Уже поэтому ясно, что в одиночку на подобные авантюры не
пускаются, тут необходим проводник, тем более что одному там,
внутри, и делать-то особенно нечего, если только ты не законченный
шизофреник: темно, глухо, холодно, изо рта пар идет, поговорить
не с кем. Ведь, как ни странно, уход в пещеры — это не один из
способов стоически уединиться, но — объединиться с другими людьми,
хотя бы и пришедшими с тобой или которых ты найдешь там; объединиться
пусть и на шаткой основе пещерного “литрбола”.
Один знаменитый товарищ нашел Сьяны по газетной
статье, где не было точного указания их местоположения, а просто
было написано, что они находятся на берегу Пахры. Вот человек
в шортах с одной этой газеткой и шагал по берегу неизвестно сколько,
пока не набрел на подозрительную группу грязных людей, отмывающихся
в реке. Ему повезло: это были “выбросившиеся”, то есть только
что вышедшие из пещер. Иначе он запросто прошел бы мимо, потому
что вход в пещеры специально не обозначен, как было раньше, это
просто яма в земле, издали незаметная. А так он попал в местную
легенду и даже получил соответствующую, почти индейскую кличку,
кажется — “Человек с Газетой”.
Большинство сьяновских старожилов знают друг
друга не по именам, часто остающимся неизвестными, а по кличкам,
и почему-то само это обыкновение до боли напоминает о временах
партизанщины: Блуждающий Фонарик (девушка), Человек с Чайником
(настоящим), Чертенок Тринадцатый, Дядя Женя, Дуремар, Франки,
Фукс… Конечно, в ограниченности такого обращения временными
и пространственными рамками пещер есть элемент игры, причем игры
для взрослых, типа толкиенистских забав, а значит искусственной.
Но нам, увы, свойственно подыгрывать своей психике независимо
от возраста.
По прибытии на место происходит процесс облачения
во все самое ста-рое и теплое, потому что внутри — не- изменная
для всех времен года температура +6, а потом начинается процесс
“заброски”, то есть залезания. Отличие Сьян от южных “туристских”
пещер в чем-то подобно отличию среднерусского края от приморского.
Никаких тебе, естественно, комфортных широких проходов и электрического
освещения (хотя на фотографиях, сделанных в пещерах со вспышкой,
такое благолепие, что кажется, будто кругом расставлены софиты),
используются только свечи, фонарики и куски плексигласа.
Вход — самое узкое и противное место, где всегда
мокрая грязь, потому что туда заливают дожди, которые вглубь уже
не проникают. В нескольких метрах от него располагается небольшой
грот, где “забрасывающиеся” дожидаются друг друга и где лежит
пещерный Журнал (разновидность судового) — большая общая тетрадь,
свое-временно переменяющаяся, куда все записываются при “заброске”
и “выброске” и где перечень кличек снабжен побочными веселыми
надписями или рисунками. Такой журнал представляет собой несомненную
литературную ценность, в роде чеховской “Жалобной книги”. Кроме
того, это нужно для своеобразной статистики, для того, чтобы всегда
знать, сколько людей находится в “системе” на данный момент, не
задержалась ли какая-то группа дольше нормального срока и не следует
ли в связи с этим проверить ее наличие.
Человек, попавший в Сьяны впервые, считается
чайником, как и вообще новичок в любом деле. Чайники делятся на
лохов, которые всему верят не сомневаясь, и умников, которые хотя
бы кое в чем, но сомневаются, причем это деление — природное.
Проводники любят издеваться над чайниками: например, прячутся,
пугая их перспективой потеряться, особенно если те остались
без света и одни, или радушно предлагают лезть впереди всех в
какой-нибудь заведомо тупиковый, но зато очень грязный лаз, или
ползти в узкую щель (скажем, в знаменитую “Щучку”, “Щучий лаз”,
где голову можно держать только на боку, а руки — только вытянутыми
вперед, и продвигаться толчками, по временам наглухо застревая),
которую можно обойти кругом и поджидать, посвистывая, доверчивых
бедолаг у выхода. Особенно эффектно эта традиционная процедура
выглядит, если чайников в группе несколько: их можно буквально
часами водить вокруг одного и того же места (ведь кругом темно),
пока самый из них догадливый не сообразит, в чем дело, и тогда
уже становится неинтересно. Покоряться подобным трюкам принято
если не с радостью, то со снисходительностью, потому что если
не принимать определенных правил игры, то незачем и ввязываться
в нее. Это что-то вроде обряда посвящения, ведь во второй раз
ты уже на такое не купишься. Или, если менее патетично, это как
танцы “паровозиком” на студенческом выпускном. Обстановка располагает.
На совсем посторонний взгляд, наверное, пещерные
развлечения -именно “пещерные”, идиотизм, мало чем отличающийся
от посещения, скажем, ночных клубов, и вся разница лишь в антураже.
И то, и другое — способы пустого, развлекательного времяпровождения.
Но, кроме того — и это, вероятно, главное, — пещеры некая антиреальность,
для которой люди оставляют свою реальную жизненную роль, положение
в обществе и забываются, не оставаясь при этом один на один с
собой. Возможность почувствовать себя, условно говоря, как на
необитаемом острове. Там никто не ведет про-фессиональных дискуссий
или каких-то философских споров, к каким обычно располагает сидение
у костра, — тем более что в одной компании, собирающейся по случайному
принципу, оказываются люди совершенно разных занятий и разговоры
ведутся исключительно на “бытовые” пещерные темы. Тем паче что
костров там не разводят, а главное прижившееся в Сьянах достижение
цивилизации, керосиновый примус, на котором только и можно приготовить
горячую еду, — конечно же, на романтический костер не тянет.
Чайниками остаются до тех пор, пока сами не
начинают “водить” других, а для этого нужны только врожденные
способности и интуиция, ведь никаких курсов пещерных гидов, как
можно догадаться, нет. Конечно, на стенах есть поясняющие метки
для облегчения передвижения. Наиболее достоверные из них — “топорик”
(перпендикуляр, поло-женный набок), указывающий направление выхода
“лезвием”; “капля”, специальный знак для “водокапов” (мест, где
можно брать питьевую воду); стрелочки, указывающие наиболее популярные
пещерные маршруты… Но со временем появились и ложные метки,
перекрывающие изначальные, особенно в глубине пещер, и это тоже
одно из местных развлечений (наподобие компью-терных антивируса
и вируса), как и чьи-то личные значки, сделанные исключительно
для “закрытого” пользования, — и надо быть сверхзнатоком, чтобы
ориентироваться в этом разброде.
Одиннадцать “ультрарадикальных анархо-краеведов”
(по их определению), сильно смахивающие на сектантов и которые
до того, как попасть в Сьяны, то обследовали канализационные системы
различной протяженно-сти, то забирались в горы, то путеше-ствовали
автостопом, в Сьяны забросились по неслыханному методу “суперчайник”:
без вещей и еды, чуть ли не в модельных туфельках (большинство
из них, как ни странно, были юные прелестные девушки) и на несколько
часов, просто из любопытства, “шоб було”. Распространенные типы
пещерников иные: благополучные “мажоры”, ищущие приключений на
свою голову; беспечные “вечные” студенты-естественники (самый
веселый тип); сосредоточенные непонятно на чем взрослые “технари”;
залетные, для художественного опыта, “творческие натуры”; наивные
бизнесмены, жаждущие разрядки; девушки, не знающие, “делать жизнь
с кого”…
Забросившись, необходимо добраться до заранее
или прямо на ходу облюбованного грота, где обычно “стоят”, то
есть квартируют: так на тебя никто проходящий не наткнется. А
по штрекам — “гуляют”. Причем, увидев свет в каком-то гроте по
дороге, можно смело заходить в гости, и совершенно незнакомые
люди радушно примут тебя, даже накормят, если будет чем, вот только
выпивку непременно спрячут (потому что ее трудно тащить и всегда
не хватает). В этом человеческом, очень человеческом обыкновении,
думается, сохранилось что-то от угасающей “альтернативной культуры”,
ушедшей из рок-клубов под землю в прямом смысле. Иногда бывает
даже забавно, когда люди “ходят по гостям” в таком состоянии (ведь
понятно, что только в сильном подпитии и возможно “оттягиваться”
подобным образом), что потом начисто забывают о происходившем
ночью и очень удивляются по возвращении, обнаружив на получившихся
фотографиях кучу незнакомых физиономий. И ведь в этом отчего-то
есть своя прелесть — как для самих субъектов, так и, особенно,
для наблюдающих за ними непьющих (такие бывают!).
Всякого рода названия в пещерах, как и всегда,
демонстрируют прежде всего изобретательность фантазии и наблюдательность
первопроходцев. В этом отношении Сьяны, безусловно, очень интересный
объект. Иногда легко понять логику называния (по внешнему сходству),
но чаще — совершенно невозможно, что свидетельствует, наверное,
о давности сложившихся номинативных традиций.
Гроты, среди которых много старых, заброшенных,
но есть и свежерасчищенные, называются, например, так: “Казак
Уральский” (он же “ЛТП”, в том самом, лечебном значении); “Блюз
Потных Негров”; “Три Поросенка”; “Сыч”; “Пень” (сокращение от
неприличного названия, хотя в Сьянах, где каждый чувствует себя
“сыном природы”, нет такого понятия, как “неприлично”); “Печка”;
“Млечный путь”, или “Млечник” (потому что его потолок усыпан капельками,
которые, освещенные под определенным углом, образуют блестящую
дорожку. Кроме того, в стене грота есть две щели, между которыми
можно поставить свечку, и то-гда издали они будут смахивать на
два горящих глаза, на манер тыквенных, а под ними нарисован пятачок:
излюбленный трюк для пугания чайников, как и подвешенная на нитке
кость дельфина, похожая, если ее толкнуть, на летучую мышь — тогда
как в Сьянах нет живно-сти, кроме крыс, невидимых, но слышных)
— и так далее.
Пещерные же прогулки имеют своей целью: для
проводника — наколоть чайника и лишний раз убедиться в собственном
многознании; для чайни-ка — удовлетворение любопытства, для чего
ему предоставляется масса возможностей.
Народом натащены внутрь многочисленные таблички
разного рода — настоящие, стеклянные и жестяные: “Малый зал”,
“Кафедра литологии и морских животных”, “Уходя гасите свет”, “Садовая
ул.”, “Остановка первого вагона” и т.д. Прикрепленные где-нибудь
в безымянном до того месте, они дают ему имя и становятся ориентиром.
Так что от центрального штрека, или Централки, отходят “улицы”,
пересеченные “площадями”, на которых даже есть “автобусные остановки”,
представленные стащенными с них железными расписаниями. Говорят,
что общая протяженность пещер — около двадцати четырех километров1,
а автору этих строк доводилось даже видеть карту Сьяновских пещер
(самодельную, конечно). Как и в любом земном месте, в Сьянах есть
местные “достопримечательности”, которые принято посещать. Существует
даже “туристическая” программа, включающая в себя несколько “ударных”
мест, и среди них: “Ведьмочка” (выцарапанная на закопченной стене
одного из гротов обнаженная белая женщина на метле, с длинными
раз-вевающимися волосами); “Аристарх” (непонятного происхождения
скелет, одетый в горняцкий костюм и каску, возлежащий на каменном
постаменте, вроде мощей); “Колоники” Большой и Малый (самые высокие
штреки, где свод подпирается не “стенами” из выработанной породы,
а “колоннами”, и где можно ходить, не сгибаясь).
Надписи и “приколы” с готовностью демонстрируют
парадоксы человече-ского подсознания, что, должно быть, могло
бы сгодиться новому Фрейду. Настоятельно рекомендую хотя бы единичный
пещерный экскурс студентам-психологам и интересующимся. Встречаются
там даже готовые архетипические модели, типа камня с надписью:
“Направо пойдешь — себе шею свернешь, прямо пойдешь — совсем пропадешь”.
По возвращении с прогулки обычно начинается
взаимный обмен “страшилками”. “Эва!” — окликают в Сьянах незнакомых,
завидев дальний смутный свет. Это похоже на “эвон!” или “э!”,
и поначалу даже не приходит в голову задаваться этимологией оклика,
пока однажды сама собой не проведется параллель между ним и историей
об одном из местных привидений. Якобы Эва — имя девушки,
которую однажды придавило плитой, так, что одна поло-вина ее лица
оказалась придавленной, а другая — нет. Если, появившись, Эва
поворачивается к вам живой половиной лица, то это доброе предзнаменование,
а мертвой — дурное. Признаемся, что нам не доводилось ее видеть
ни с какой стороны, но когда при тебе таким образом в темноте
кого-то окликают, то — вполне действует. Может быть, там, недалеко
под землей, находишь хотя бы иллюзию той загадочности, которой
так немного в ежедневной городской жизни? В подобных “быличках”
незавуалированно видно стремление сделать легендой реальность,
— стремление, похожее на то, которое и толкает людей в пещеры.
Еще поговаривают о некоем “белом альпинисте” (хотя совершенно
непонятно, откуда в пещерах взяться альпинисту), или “белом спелеологе”
(аналогично), который тоже, естественно, если привидится, то не
к добру. Но эти явления, в общем, вполне правомерно сопоставить
с белогорячечным алкогольным бредом: атмосфера соответствует.
Существуют и реальные психологические “обманки”, например, страшноватое
явление под названием Серые Сумерки, обычно подстерегающее при
пробуждении, когда кажется, что ясно видишь своды и свои руки,
а на самом деле тебя окружает кромешная тьма: это обман зрения.
“Здравствуйте, Сьяны!” — принято приговаривать,
стукнувшись головой о свод, что время от времени случается; поэтому
людям высокого роста без касок не обойтись. Это, наверное, как
плюнуть через правое плечо, если дорогу перешла черная кошка.
Иногда сама фраза редуцируется до простого “Здравствуйте!” — ведь
и так понятно, что приветствуются Сьяны, особенно когда это произносится
раз в тридцатый. Порой, ударившись лбом о неожиданный выступ,
поднимешь глаза, осветишь его, а на камне написано: “Бум!” Что
неизменно симпатично в сходных ситуациях разной степени экстремальности,
так это общая атмосфера юмора. Без него там, наверное, и нельзя.
Сьяны — это одна из немногочи-сленных ниш,
куда можно временами “выпадать в осадок”. Например, там встречают
Новый год — и потом в нескольких гротах остаются прекрасно сохранившиеся
елки, с непобитыми игрушками и даже стеклянными бусами, которые
сейчас уже не производятся. И праздника хватает даже до лета.
А ведь и елку, и все игрушки, и детские пластмассовые ванночки,
куда набирается вода на “водокапах” надо было туда затащить!
Некоторые походами в пещеры отмечают начало
времен года. Но главным пещерным сезоном считается зима — может
быть, потому, что зимой кругом чище и внутри словно теплее; вот
только “выбрасываться” лучше летом. Там можно петь песни, потому
что темно, звукоизоляция идеальная: став за угол, в двух шагах
от людей, можно изойтись криком, и никто тебя не услышит (в связи
с чем рассказывается множество историй об исчезновениях). Особенной
популярностью пользуются: “Спят курганы темные” (потому что про
шахтеров); “По танку вдарила болванка” (потому что много куплетов);
всегдашние непременные военные и революционные песни; бывает и
гитара, но она быстро расстраивается из-за повышенной влажности
воздуха, а еще ее неудобно и опасно тащить — такая хрупкость!
Но не в песнях же, наконец, дело (хотя и в
них тоже). А в том, что редкие неслучайные люди — те, кто следит
за “журналом”, приходит “проверять” гроты, расчищает завалы, —
ходят туда не ради песен, или приколов, или серии поддач, или
чего-то еще — но поодиночке и трезвые, а что они там видят, что
находят…
Может быть, после пещер сильнее ощущаешь любовь
к земле — когда вылезаешь, и дышишь, и она шатается под ногами?