Отсюда понятно, что писателей стало меньше, ибо литература — слава Богу! — перестала быть частью общей идеологической доктрины, щедро оплачиваемой полусекретными канцеляриями. Но весьма досадно, что при этом литературный процесс как бы приостановился, так как, избавленная от государственного патронажа и ставшая совершенно свободной и независимой областью, литература потеряла и свою романтику, и притягательность для нонконформистов и бунтарей.
Так не только в России, так почти во всем мире, откуда эпидемия равнодушия к хорошему тексту докатилась и до нас.
В Нью-Йорке я был свидетелем прогулки Курта Воннегута. Он неторопливо шел со своей собакой по 62-й улице, рядом с Центральным парком, и никто не подозревал, что вот так, запросто, тут разгуливает один из самых известных американских писателей. И совершенно напрасно я порадовался вдруг случившемуся оживлению толпы: толкая Воннегута, люди что есть мочи бежали к черному лимузину, из которого, придерживая шляпу с зыбящимися птичьими перья- ми, выходила — как мне было строго впоследствии сказано — знаменитая манекенщица: брутальная, многозубая и белокожая, словно покойница. И вокруг не было никого, кто мог бы сказать: “Здравствуйте, мистер Воннегут”, или хотя бы: “Господи, как вы похожи, мистер, на писателя Воннегута”.
Но в России литература всегда занимала особое место. Подтверждением того служит и созвездие писателей, и отменная словесная отечественная школа со своими уникальными традициями и отличиями, и люди, бескорыстно поддерживающие пламя в литературном костре. И поэтому хочется на- деяться, что общество, переболев равнодушием к настоящей литературе, вновь повернет к ней свое заинтересованное лицо.
История возникновения и самое существование журнала “Новая Юность” тому подтверждение, и во многом беспрецедентное: начав свою деятельность четыре года назад под руководством Александра Ткаченко, во время всеобщей эйфории и упоения наконец-то открывшейся подлинной свободой печати, журнал этой свободой не захлебнулся и не поддержал грустный почин других литературных журналов, появившихся тогда, — бесследно исчезнуть.
Подобная жизненная сила, возможно, и не была бы удивительной, если бы журнал хоть раз в своей истории воспользовался испытанными для печатного издания способами самосохранения. Таких способов несколько: усердное и кропотливое смакование всевозможных скандалов, создание аппетитных слухов, вежливый пересказ каких-нибудь непристойных гадостей, и прочее, прочее.
Тем более, я был приятно удивлен и даже обескуражен столь лестным для меня предложением от журнала стать главным редактором.
Будучи уже достаточно избалованным своей благоприятной литературной судьбой (вышло несколько книг, были публикации в журналах, в том числе романа «Приручение арлекинов» в «Новом мире», переводы за рубежом), я, когда-то начав следить за «Новой Юностью», был подлинно очарован тем, что журнал, несмотря на бесконечные трудности, продолжает все-таки выходить, при этом не меняя своей основной концепции.
Мне кажется неверным представление о главном редакторе лишь как о лоцмане, способном провести журнал мимо рифов графоманства, безвкусицы и псевдолитературной заумной галиматьи. И уж подавно не может быть главный редактор дирижером чужих букв и слов, пытающимся ответить хоть что-нибудь внятное на вопрос какого-нибудь молодого робеющего автора: “А вот вы скажите мне, правильно ли я здесь все описал?..”
Этого, кроме времени, не знает никто. Лишь в очень редком случае главный редактор может категорично и всецело довериться своей интуиции и литературным вкусовым пристрастиям.